Внучкам Лие и Саше Огарковым
Коль можешь, не тужи о времени бегущем,
Не отягчай души ни прошлым, ни грядущим.
Сокровища свои потрать, покуда жив:
Ведь все равно в тот мир войдешь ты неимущим.
Омар Хайям
Не зря поэт начал со слов — «коль можешь». Могут — единицы. Большинству же нелегко расстаться с сокровищами, даже зная, что «туда с собой ничего не возьмешь». Об избранных — о тех кто ближнего своего любит как самого себя, кто безвозмездно жертвует другим свое время, добро, талант, жизнь, и пойдет речь. Их издавна именуют по-гречески филантропами а по-русски — человеколюбцами.
Cразу же оговоримся — человеколюбцами, в изначальном смысле этого слова, можно назвать далеко не всех жертвователей, собранных здесь, так как планку этому слову задал Сам Иисус Христос. Из них лишь некоторые, чаще малоимущие люди, ради братьев своих пошли на многие жертвы, вплоть до собственной жизни. Как во время Второй мировой войны добровольно отправилась в газовую камеру концлагеря Равенсбрюк вместо одной из отобранных к сожжению узниц преподобномученица мать Мария (в миру Е.Ю. Скобцова) или спасла 2500 детей из Варшавского гетто польская активистка движения Сопротивления И. Сендлер.
Общее и весьма широкое понятие «филантроп» включает в себя несколько частных.
Милосердец — тот, кто проявляет милосердие, печется о несчастных и обездоленных (например, Ф.П. Гааз, мать Тереза Калькуттская, Иоанн Кронштадтский и другие — очерки о них см. в этой книге).
Меценат — человек, материально помогающий искусству и науке (Улугбек, Лоренцо Медичи, Х.С. Леденцов).
Благотворитель, жертвующий на храм любой религии, называется еще донатором (ктитором, фундатором). Выдающимся ктитором стал богатейший человек Российской империи конца XIX в., пожертвовавший на благое дело все до последней копейки — по сегодняшним меркам десятки миллиардов рублей, — И.М. Сибиряков. Золотопромышленник на свои деньги выстроил в Русском Свято-Андреевском скиту на Афоне грандиозный собор Апостола Андрея Первозванного на 5000 прихожан («Кремль Востока») — ныне самый большой православный собор на Балканах.
Так о ком эта книга?
Прежде всего, о людях, совершивших благие дела «в мировом масштабе», — например, о Л. Пастере, давшем человечеству спасительные вакцины от сибирской язвы и бешенства; П. де Кубертене, возродившем современные Олимпийские игры; Дж. Даррелле, спасшем от исчезновения 26 видов млекопитающих, птиц, рептилий и амфибий; и т.д.
О людях, свершивших масштабные деяния для России, — близком советнике царя Алексея Михайловича Ф.М. Ртищеве, зародившем в России социальную благотворительность; об основателях Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина И.В. Цветаеве и Ю.С. Нечаеве-Мальцове; о святом РПЦ — митрополите Московском и Коломенском, апостоле Америки и Сибири Иннокентии (в миру И.Е. Попов-Вениаминов).
В рядах филантропов можно встретить священников и монахов, вельмож и чиновников, купцов и промышленников, ученых и художников, финансистов и врачей, старцев и юношей, верующих и неверующих, воителей и миролюбцев, святых и куртизанок... Людей, сколотивших свой капитал или унаследовавших его, привлекших чужие средства или положивших на алтарь милосердия свою жизнь.
Много среди меценатов и благотворителей императоров и других царственных особ. Кому-кому, а монарху легче всего, но и тяжелее всего быть филантропом. Легче — потому что государственная казна в его руках. Тяжелее — потому что надо взять на себя ответственность пустить средства на культуру и граждан в уверенности, что это поможет стране и населению. В истории таких государственных деятелей можно по пальцам сосчитать, их недаром нарекли Великими либо Великолепными — Ашока, Акбар, Юстиниан I, Лоренцо Медичи, Сулейман I...
Вопрос, кто важнее: филантроп или художник (в широком смысле слова) — вовсе не схоластический. Здание культуры строится из кирпичей-художников, но возводится филантропами. Без меценатов и благотворителей, увы, будет лишь груда строительного материала, к тому же не всегда полноценного.
Что ни говори, а без римского всадника Г.Ц. Мецената, именем которого сегодня называется всякий меценат, не было бы великого историка Тита Ливия и великих поэтов Вергилия и Горация. Без трех Птолемеев не было бы Александрийской библиотеки; без Юстиниана I — золотого века византийского искусства; без Кангранде I делла Скала — «Божественной комедии» Данте Алигьери; без папы Юлия II — нового облика Рима и Микеланджело Буонарроти; без Людовика XIV — Мольера, Расина, Ш. Перро и вообще «Великого века» Франции; без мадам Помпадур — Вольтера; без Дж. Смитсона — Смитсоновского института в Вашинггоне; без А. Нобеля — Нобелевской премии; без великой княгини Елены Павловны, Ф. Найтингейл и А. Дюнана — Красного Креста; без А.А. Бахрушина — Театрального музея его имени в Москве; без П. Дюран-Рюэля и Г. Кайботта — многих полотен французских художников-импрессионистов; без С.И. Мамонтова — Ф.И. Шаляпина, Абрамцева, «художников театра», Московской частной русской оперы. И т.д. и т.п.
Говоря о великих филантропах, надо помнить, что «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу войти в Царствие Небесное». Богатство всегда стяжалось неправдами и грабежом. (Как иначе отнять добро у ближнего своего?) Но при этом если вдруг под старость богатей, пронзенный угрызениями совести или ужасающей нищетой вокруг, раскошелится на подачки, дабы хоть как-то оправдаться в своих и чужих глазах, это, как бы ни кривились чистюли от этики, — все же благое дело. Это благодеяние, даже если жертвователь больше озабочен саморекламой и популизмом и благотворит им же ранее ограбленным.
Своеобразным эталоном такого рода благотворителей стал банкир, первый «богач» Возрождения Я. Фуггер, хитростью, обманом и откровенным грабежом прибравший к рукам многие богатства Европы, испанской Америки и португальского Востока и пожертвовавший малую толику на строительство для неимущих жителей Аугсбурга жилого квартала Фуггерай.
Очень часто меценатство и благотворительность, по словам писателя В. Еремина, «оказываются рядом с вселенским злом, вершители которого, подобно Фуггерам, предпочитают, отдавая крохи от награбленного, откупаться этим от Бога, совести и молвы. Филантропия зачастую оказывается именно таким откупом. Ну и что? Злодейства филантропов не должны заслонять от нас свершившееся благо, зерна следует отделять от плевел и не выплескивать младенца вместе с грязной водой. Нельзя позволять демагогам и максималистам и далее компрометировать и губить те добрые дела, которые были совершены в мире жадности и бесчеловечности немногочисленными идеальными благотворителями самим фактом своего существования. Подавляющее большинство филантропов корни свои имеют в Фуггерах: если Бог есть, то после смерти обману и Бога — показной благотворительностью, для меня это мелочовка, еще награблю — а Бога есть чем усовестить. Да и сирые и несчастные молить за меня будут непрестанно».
И все же Фуггер стал первым германским филантропом, и за это помним его.
Немало филантропов — наследников награбленных богатств, посчитавших невозможным присвоить себе все и отдавших на благо своей страны и бедных часть своих средств, как это сделали русские промышленники Демидовы в XIX в. с капиталами своих предшественников века XVIII.
В книге представлен широчайший спектр разных форм благотворительности: от древнейшей — «тайком» подачи милостыни в церквях и монастырях до новейшей — широко рекламируемой деятельности благотворительных фондов при миллиардных компаниях. Очень часто главной целью фондов являются реклама продукции компании и получение за счет этого прибыли либо проведение в жизнь отнюдь не человеколюбивых, а скорее мизантропических идей. Скажем, внедрение ГМО-семян в Африке, легализация абортов и планирование семьи в третьих странах — так, чтобы сократить численность земли до одного «золотого» миллиарда, как об этом заявили. например, недавно сами учредители подобных фондов американские миллиардеры У. Баффет, Б. Гейтс и Ко.
Многие современные олигархи часть капитала направили на социальные нужды, перекинув акции своей компании в свой же благотворительный фонд. При этом на благотворительность пускаются не сами акции, а доходы от них. А будут ли доходы — зависит от котировок на бирже, но никак не от ожиданий облагодетельствованных.
Есть еще один нюанс, от которого сегодня трудно избавиться всякому, кого вздумал облагодетельствовать олигарх. Особенно в России. От безоглядного восторга перед подаяниями нуворишей останавливает мысль — а не мои ли мне возвращаются деньги и какая это часть, вернее, частичка? И что это — благодеяние или насмешка? Ведь известно, что произнес скупой рыцарь, неправедно набивший сундуки ростовщическим золотом: «Лишь захочу — ... / И музы дань свою мне принесут, / И вольный гений мне поработится» (А.С. Пушкин).
О чем еще хотелось бы сказать в преддверии книги? Сопоставив историю накопления художественных богатств в России и США, а также историю благотворительности, видим одно показательное и разительное различие. «Если русский меценат рассматривал свое собирательство как служение обществу, то индивидуалист-американец думал прежде всего о создании своеобразного памятника самому себе». К этому наблюдению журналистов можно добавить слова Ф.И. Шаляпина, великого русского певца: «Объездив почти весь мир, побывав в домах богатейших европейцев и американцев, должен сказать, что такого размаха благотворительности (как в России. — В.Л.) нигде не видел. Я думаю, что и представить себе этот размах европейцы не могут».
Выражаю горячую признательность за огромную помощь писателю Виктору Еремину, моей жене Наиле, дочери Анне и редакторам издательства «Вече» Сергею Дмитриеву и Николаю Смирнову.
10 июня 323 г. до н.э. в Вавилоне скончался властелин огромной империи Александр Македонский. Великий завоеватель не оставил распоряжений о наследниках, и державу его тут же начали кроить преемники-диадохи — военачальники царя. За 22 года полководцы Антипатр, Птолемей, Селевк, Лисимах, Евмен, Антигон I Одноглазый и другие разделили между собой империю на несколько государств — Македонию, Сирию, Эллинистический Египет, Пергам и т.д. Но и после раздела «война диадохов» продолжалась еще 20 лет, пока в 281 г. до н.э. не были перебиты все члены семьи Александра и близкие к нему люди.
Диадох Птолемей завладел забальзамированным телом Александра и тайно перевез его в Мемфис, затем в основанную «великим воином» египетскую Александрию, где соорудил для него усыпальницу.
Птолемей I Сотер («Спаситель»; 367 — 283 гг. до н.э.), сын Лага, греческого аристократа из Эордеи, и Арсинои, был ближайшим другом и личным телохранителем македонского царя; сыграл важную роль в походах Александра на Афганистан и Индию. Инициировав раздел империи, Птолемей I стал сатрапом Эллинистического Египта, подвластным номинальным царям Филиппу Арридею и юному Александру IV Македонскому.
Крепко держа свою власть в Египте, Птолемей в продолжительных войнах с бывшими коллегами завладел Кипром, Коринфом, Сикионом и т.д. и в 309 г. до н.э., после смерти Александра IV Македонского, принял титул царя, став основателем династии Птолемеев. Уже в качестве монарха Птолемей завоевал Родос, Кирену, несколько раз захватывал и терял Палестину. Создав за 50 лет непрерывных войн мощное государство, 82-летний монарх в 285 г. до н.э. отрекся от трона и передал бразды правления одному из младших сыновей от второй жены Береники I, вступившему на трон под именем Птолемея II Филадельфа («Любящий сестру»; 308 — 246 гг. до н.э.). Это прозвище царь получил, женившись на своей родной сестре Арсиное II. (Через два года экс-монарх погиб от удара молнии.)
Птолемей I передал наследнику чрезвычайно развитое царство, с крепким флотом и войском, процветающей торговлей и ремеслами, с дорогами, гаванями, каналами. Птолемею «повезло», что в Александрию прибыл изгнанный из Афин философ Деметрий Фалерский (собравший и записавший басни Эзопа), который предложил приютившему его сатрапу создать в столице центр культуры и искусств, собрать в нем все ценные рукописи и привлечь всех знаменитых ученых. Решив, что слава покровителя наук и искусств не меньше воинской, честолюбивый правитель тут же поддержал идею философа и основал библиотеку и научный центр — Мусейон (307 г. до н.э.). Под них он отдал часть дворцовых построек и построил ряд новых — капеллу для муз, банкетный зал, Анатомический институт, ботанический сад, зверинец, астрономическую башню, механические мастерские. В обширных зданиях разместились лекционные залы, классы, лаборатории.
В стены этих заведений были приглашены гранды науки — автор гелиоцентрической системы мира Аристарх Самосский; самый разносторонний ученый своего времени, первым вычисливший диаметр земного шара, основатель научной хронологии Эратосфен; автор первого теоретического трактата по математике Евклид; основатель механики и гидростатики Архимед (Архимедов винт-шнек для вычерпывания воды до сих пор применяется в Египте) и другие. Число ученых составляло в разные годы 50 — 100 человек — философов, филологов, астрономов, математиков, медиков, историков, географов... Все они получали большое жалованье, жилье в Мусейоне или в городе, бесплатное пропитание. «Осыпанные золотом и милостями, „книжные черви“ совершали поистине гениальные открытия». Как отмечали историки, «Александрийский Музей и его члены пользовались уважением всех просвещенных людей того времени». Из членов Музея избирались пожизненно директора библиотеки (Зенодонт Эфесский, Каллимах из Кирены, Эратосфен, Аполлоний Родосский, Аристофан, Аристарх Самофракийский). Александрийская школа дала ряд философских и литературных течений, наиболее известными из которых стали школа неоплатонизма и богословская школа.
В царствование Сотера был построен Фаросский маяк (архитектор — Сострат Книдский) — одно из семи чудес света.
Награбив в войнах несметные богатства, Птолемей I не чах над златом, а щедро раздавал его (не в качестве милостыни, а за дела и службу) своим военачальникам и чиновникам, наемным греческим и македонским воинам, ученым, литераторам, жителям. Очень многие таланты уехали из Греции и обрели в Александрии вторую родину.
Птолемей II укрепил экономическое и политическое положение Эллинистического Египта. Заключенный монархом в 273 г. до н.э. союз с Римом позднее пролонгировался при вступлении на престол каждого нового правителя Египта. Филадельф проводил политику раздачи земельных участков крупным вельможам, строго следил за сбором налогов, запретил обращать свободных в рабство. Основав культы своих родителей, монарх положил начало обожествлению Птолемеев. В государственном казначействе при Птолемее II находились 740 тысяч египетских талантов. Его вооруженные силы насчитывали 200 тысяч пехотинцев, 40 тысяч всадников, 2000 боевых колесниц, 15 тысяч военных кораблей, 300 слонов.
В царствование Птолемея II Александрия стала оплотом греческих наук и искусства. Филадельф завершил начатое его отцом строительство Мусейона, взяв его под свой патронат. Публичную библиотеку царь расширил и довел ее комплект до 400 тысяч томов и свитков, охватив всю имевшуюся на тот момент значительную литературу во всех областях знания и искусства. Говорят, царю удалось приобрести уникальную библиотеку Аристотеля. В пору, когда греческая литература и искусство стали претерпевать в самой Греции упадок, Египет поддержал их. Библиотекари надзирали за сокровищами, исследовали их, восстанавливали подлинники, комментировали и составляли перечни. Так, например, Зенодот выбросил из текстов Гомера строки сомнительной аутентичности и разделил «Илиаду» и «Одиссею» на две книги; Каллимах cоздал 120-томную историко-литературную энциклопедию — «Каталог Александрийской библиотеки», где собрал имена всех известных ему знаменитых писателей, названия их произведений и рефераты. К первому классу трагических поэтов ученый отнес Эсхила, Софокла и Еврипида, лириков Алкмана, Алкея, Сафо, Стесихора, Ивика, Анакреонта, Пиндара, Симонида и Бакхилида. Только благодаря этому канону произведения этих авторов сохранились и поныне.
При дворе Птолемея II жили дидактический поэт Арат, певец гимнов Каллимах, автор эпиграмм Феокрит, трагик Ликофрен и многие другие.
После кончины второго Птолемея в 246 г. до н.э. трон унаследовал его сын Птолемей III Эвергет («Благодетель»; 285 — 221 гг. до н.э.). 25 лет правления Благодетеля превратили Египет в мощнейшую державу Ойкумены. Завоевав Сирию, Финикию, Антиохию, Вавилон и взяв под контроль важный торговый путь из Индии к Акре и финикийскому побережью, Птолемей III продвинул границы государства за реки Тигр и Евфрат.
При Птолемее III Мусейон достиг наивысшей славы. Недаром царю дали еще один титул Мусикотатоса — «Поклонника изящных искусств». Денег на покупку ценных рукописей монарх не жалел. При этом не гнушался никакими способами их приобретения. Взяв взаймы у афинян для переписки авторские тексты трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида под огромный залог — 15 талантов, он так и не вернул рукописи хозяевам. Приобрел он также и Пергамскую библиотеку Атталидов.
При Птолемее III продолжилась работа, начатая его отцом, по переводу книг Ветхого Завета на греческий язык 72 сионскими мудрецами. Птолемею III принадлежит первая известная науке публикация указов в виде серии билингвальных (двуязычных — на языке оригинала и на языке перевода) надписей на массивных каменных блоках. Монарх добавил високосный день к египетскому 365-дневному календарю, основал храм Серапеум в Александрии и т.д.
Начиная с Птолемея IV Филопатора Египет стал терпеть поражения в войнах, терять земли и перестал играть доминирующую роль среди остальных государств.
Cудьба Александрийской библиотеки печальна. В 47 г. до н.э. часть ее сожгли солдаты Юлия Цезаря. Окончательно библиотека была уничтожена халифом Омаром ибн Хаттабом, завоевавшим Александрию в 641 г.
Весьма продуманным оказалось решение египетских царей не только собирать оригиналы произведений, но и делать с них многочисленные копии. Сотни грамотных рабов переписывали свитки, часть которых затем передавалась в филиал главной библиотеки в храме Сераписа и другие книгохранилища. После гибели Александрийской библиотеки по этим копиям были восстановлены многие памятники культуры Древней Греции.
В ХХI в. библиотека Птолемеев была восстановлена. Объем ее фондов планируется довести до 8 млн.
До 1915 г. об индийском императоре Ашоке Маурье историкам было известно только время его царствования; по их мнению, за ним не значилось ничего примечательного. И это при том, что 150 эдиктов, представлявших описания жизни Ашоки и его указы, были выбиты на множестве колонн, признанных величайшими произведениями искусства, и на скалах по всему Индостану. Правда, каждый эдикт был подписан именем Дэванамприя Пиядаси («Любимый богами»), которого не было в генеалогии маурийских правителей и кого никак не соотносили с Ашокой. К тому же на всем Индийском субконтиненте было возведено 84 тысячи ступ, сооруженных Пиядаси во славу Будды, — архитектурных культовых сооружений курганообразной формы из облицованного камня, бывших чудом строительной техники той поры. Что самое поразительное — имя Пиядаси ничего не говорило рядовому индийцу, а имя Ашоки каждый произносил с благоговением, уверенный — вопреки мнениям специалистов — в реальности его благих дел, грандиозность которых сохранялась в народной памяти свыше двух тысячелетий.
В 1915 г. была найдена наскальная надпись, в которой упоминалось имя Ашока наряду с именем Дэванамприя Пиядаси, и с этого времени возродилась его мировая слава. «Его двадцативосьмилетнее правление было одним из самых светлых периодов в хмурой истории человечества» — восхищался в 1922 г. Г.Дж. Уэллс. «Дворец (Ашоки. — В.Л.) из массивного камня исчез, не оставив после себя следов, но память об Ашоке живет на всем Азиатском континенте», — констатировал в 1932 г. Дж. Неру. «Имя Ашоки сияет подобно яркой звезде в истории мира!» — в один голос восклицал вслед за ними легион биографов и историков. А вырезанные по указанию царя в каменном столбе в Сарнатхе фигуры четырех стоящих львов стали официальной эмблемой Индии.
Имя Ашока на санскрите означает «без печали», «без сожаления», «безжалостный». По одной версии, Ашока первые 8 лет своего царствования и впрямь был безжалостным самодержцем и воителем. А затем с императором случилась трансформация, и он стал великим миссионером буддизма и величайшим благотворителем человечества. Таковым его сделала, как ни странно, жесточайшая война с соседним государством Калинга.
Внук Чандрагупты — основателя династии Маурьев, Ашока родился в 304 г. до н.э. в Паталипутре (ныне Патна) — столице Магадхи (Северная Индия), в семье императора Биндусара и его незнатной жены Субхадранги, не проживавшей во дворце.
«Любимый и уважаемый всеми чиновниками и простым людом», бастард не был претендентом на трон. Но поскольку «ни один принц не превосходил его в доблести, храбрости, достоинстве, любви к приключениям и искусности в управлении», Ашока оказался угоден многим сановникам престарелого императора, которые после смерти Биндусара интригами утвердили в 268 г. «худородного» царевича на царство. (Официально коронован Ашока был в 273 г. до н.э.) Как говорят, при этом произошло сражение между братьями, и Ашока почти всех их перебил.
Ашоке от отца досталась во владение огромная империя, занимавшая практически весь полуостров Индостан, часть Персии и Средней Азии. Продолжив завоевательную политику деда и отца, Ашока на девятый год царствования вторгся в маленькое царство Калинга и в кровопролитном сражении покорил его. «Сто пятьдесят тысяч человек было угнано оттуда, сто тысяч убито на месте и гораздо более того умерло». По свидетельству летописцев, император, стоя во главе своей армии, испытал потрясение при виде поля битвы. «Сколько хватало взгляда — все полностью было покрыто трупами слонов и лошадей и останками воинов, убитых в сражении. Кровь текла целым потоком».
После этого эмоционального удара, породившего в нем отвращение ко всякому насилию, царь обратился в буддизм, которым интересовался с юности. (По преданию, Ашоке предсказал великую будущность сам Будда.)
Монарх даже забросил свое любимое развлечение — охоту и запретил убивать животных для царской кухни. Он предпринял многочисленные паломничества по местам, связанным с Буддой, во время которых «встречал брахманов и делал им подношения; встречался со старейшинами и одаривал их золотом; встречался с людьми и проповедовал закон Дхармы». Благодаря беспрецедентной пропаганде нового учения, организованной и проводимой самим Ашокой в своей стране и в государствах Азии, Европы, Африки и на Цейлоне, куда он направлял своих вестников и послов, буддизм еще при его правлении распространился по всей Восточной и Юго-Восточной Азии.
Миссионер построил буддийские храмы. Монастыри и пещерные комплексы по всей Индии; только в своем дворце он содержал 70 тысяч монахов и жрецов. При этом Ашока на протяжении почти всего царствования проводил политику религиозной терпимости.
«В истории мира было много цapeй, которые поклялись не воевать больше, после того как они были побеждены. Но у скольких царей проснулась жалость в час победы и опустилась рука с поднятым оружием? — спрашивает биограф царя М. Киранаги. — Наверное, был только один такой царь на протяжении всей истории мира — царь Ашока... Понимая, что недостаточно, чтобы один человек жил справедливой жизнью, он провозгласил, что все его подданные также должны жить справедливой жизнью». А для этого император спешил сам совершать добрые дела и возвышать общество, вверенное ему судьбой. Трудясь ежедневно с трех часов утра допоздна, правитель-реформатор привел это общество к процветанию, которого Индия после него больше не знала.
В считанные годы вся страна покрылась оросительными каналами, общественными садами, насаженными лесами и мангровыми рощами, колодцами и добротными дорогами с деревьями по обочинам, дававшими тень, бесплатными для населения больницами и ветлечебницами (впервые в мировой истории!), караван-сараями и школами, питомниками, выращивавшими лекарственные растения. Процветали ремесла и торговля, развилось сельское хозяйство и судоходный транспорт, были построены шлюзы для торговых кораблей. В столице царь заменил деревянные здания каменными дворцами; в Кашмире основал крупный город Шринагар. Специальные меры были приняты для организации образования женщин, о чем после Ашоки на государственном уровне задумались в Индии только в конце XX в. Повелитель создал министерство по опеке над туземцами и рабами.Были упразднены принудительные работы, запрещены охота ради удовольствия и бесцельное выжигание лесов, резко сокращены развлечения и праздность при дворе. Как уверяют историки, все деньги из государственной казны расходовались на благосостояние людей. На это же шло и личное состояние монарха.
Образованию Ашока придавал огромное значение. «Четыре больших университетских города — Такшашила, Матхура, Удджайн и Наланда — привлекали студентов не только Индии, но и из дальних стран, от Китая до Западной Азии. Эти студенты, возвращаясь домой, несли с собой весть об учении Будды. Большие монастыри выросли по всей странe» (Дж. Неру).
Царь запретил жертвоприношение животных и забой некоторых видов скота на пищу, смягчил суровую систему правосудия, оставшуюся от прежних правителей. Специальные чиновники призваны были поощрять добрые отношения между людьми и бороться с произволом должностных лиц. Впервые проводились собрания, на которых на равныx собирались люди из всех каст и сословий и решали важные социальные вопросы.
Ашока «заставил своих подданных руководствоваться моральными заповедями Будды: быть всегда справедливыми и проявлять к другим любовь и сострадание. Он заявил, что все должны повиноваться своим родителям, уважать любую жизнь, всегда говорить правду и оказывать почет учителям». Удивительно, эти и другие заповеди и наставления дали плоды, причем не только в Маурийской империи, но и в соседних государствах, которые на время правления Ашоки также прониклись благочестием. Страна около 30 лет была в мире и согласии.
В конце правления Ашоки одна из его жен царица Тишьяракшита, противница распространения буддизма и большая охотница до роскоши и удовольствий, и ее внук Сампади, поддержанные сановниками, фактически отстранили императора от престола, передав власть в руки Сампади.
Говорят, монарх был несчастен в старости и «чувствовал отвращение к жизни». Скончался Ашока Великий в 226 г. до н.э. По косвенным данным, незадолго до смерти он стал буддийским монахом.
Наследникам не удалось сохранить единство империи. Государство распалось на две части — восточную с центром в Паталипутре и западную с центром в Таксиле — и в 180 г. до н.э. пало вследствие заговора.
Вопреки утверждению Люя Бувэя, жившего в III в. до н.э., что «противоестественно знать о близких и своих меньше, чем о дальних и чужих», расскажем об этом «дальнем и чужом» деятеле доимперского Китая. Шутка ли — сохраниться в людской памяти на протяжении стольких веков?
Существуют два взгляда на канцлера царства Цинь. Одни специалисты признают его великим меценатом, употребившим доставшуюся ему власть во благо страны. Другие считают его тщеславным псевдоученым, хотя и дальновидным политиком, положившим свое состояние для достижения главной цели жизни — власти.
Не беремся судить, кто из них прав, а откроем жизнеописание этого человека «Ши-цзи», созданное знаменитым китайским историографом Сыма Цянем (145 — 90 гг. до н.э.).
Люй Бувэй родился в 291 г. до н.э. в уезде Пуян провинции Хэнань царства Вэй в семье, глубоко почитавшей Конфуция и великих царей Древнего Китая.
Получив приличное образование, молодой человек занялся коммерцией. Оптовая торговля железом и товарами с государствами Средней Азии обогатила его, а знакомство со многими крупными деятелями той поры расширило кругозор.
Как оказалось, Люя не интересовали деньги ради денег. С юности Бувэй был озабочен идеей, находившейся в створе конфуцианства, — «объединить все земли Поднебесной» и построить Новую Страну, основанную на идее Общего Блага и на принципах «правильного государства». Явно Бувэй был из немногих, кто реально хотел превратить «лоскутный» Китай в единое централизованное государство, основанное на благородных, хотя и идеалистических предпосылках. Главной трудностью для торговца было выбрать страну, куда следовало приложить силы и вложить заработанные деньги.
Волей случая Люй обратил внимание на небольшое отсталое царство Цинь, в котором он увидел зерно будущего могучего государства и в котором, кстати, были богатейшие месторождения железа. Ряд событий благоприятствовал купцу. В 267 г. до н.э. умер наследник — внук циньского царя Чжао. Чжао предстояло в течение двух лет выбрать из 20 своих внуков-принцев нового престолонаследника.
Люй Бувэй в это время находился в столице царства Чжао — Ханьдане. Здесь же был в заложниках один из циньских принцев — И Жэнь. Коммерсант не стал терять время и завел знакомство с людьми из окружения И Жэня, а затем и с самим принцем. Благо знакомству с богатым и щедрым купцом были рады и простолюдины, и аристократы.
Целым рядом хитроумных ходов в двух царствах — Чжао и Цинь — интриган добился того, что монарх назначил своим наследником И Жэня. Бувэй истратил половину своего состояния (золота) на то, чтобы устраивать приемы для заезжих гостей, привлечь взятками и подарками на сторону принца видных политиков, придворных и фавориток. Немало денег потратил торговец также на то, чтобы организовать в 257 г. до н.э. И Жэню побег из Ханьданя.
В эти же дни произошло событие, которое напрямую повлияло на дальнейшую судьбу царства и самого Люй Бувэя. На одном из пиров И Жэню приглянулась танцовщица-наложница Бувэя, и он попросил подарить ее ему. Что не сделаешь для друга? Как говорят (это, правда, трудно проверить), наложница тогда уже была беременна от прежнего хозяина. Как бы там ни было, через какое-то время красавица родила сына, которому дали имя Чжэн, а вскоре стала официальной женой И Жэня.
В 251 г. до н.э. умер Чжао. Престол унаследовал Аньго-цзюнь. Через три дня Аньго-цзюнь скоропостижно скончался и монархом стал его сын И Жэнь, принявший имя Цзы Чу и титул Чжуан-сян-вана. К этому времени чжаосцы вернули ему жену и сына Чжэна. Люй Бувэй был назначен чэнсяном (первым советником, или первым министром), получил титул Вэнь-синьхоу, а также земли и 100 тысяч семей на землях Лояна в уезде Хэнань.
Возглавив в 249 г. до н.э. поход циньских войск против восставшего правителя Восточного Чжоу, Бувэй подавил мятеж и присоединил государство к Цинь.
В 247 г. до н.э. скончался Цзы Чу и на престол вступил его сын (а по слухам, отпрыск Бувэя), тринадцатилетний Чжэн. Люй Бувэй, ставший регентом, сосредоточил в своих руках огромную власть, которую решил использовать для претворения в жизнь своих замыслов.
Идейно утвердившись на постулатах Конфуция, советник взял за образец академию Цзися (318 — ок. 200 гг. до н.э.) в Линьцзы, в которой собралась интеллектуальная элита царства Ци. В деятельности Цзися принимали участие сотни (а по другим сведениям, тысячи) представителей основных философских школ, создавших энциклопедический трактат Гуань-цзы. Академики Цзися пользовались покровительством ванов (правителей) Ци, получая почести в виде званий, стипендий и льгот.
Люй Бувэй кинул клич, призвав со всей Поднебесной ученых мужей на создание энциклопедии современной жизни. Во дворе собралось 3000 человек — историков, географов, астрологов, спорщиков, философов, каллиграфов и т.д. Всем им Бувэй дал из своих личных средств (хотя, видимо, не обошлось и без заимствований из государственной казны) кров, пищу, одежду, достойное содержание и щедрое вознаграждение. Гостей было кому обслуживать — в доме первого министра насчитывалось до 10 тысяч слуг и рабов.
Благотворитель заставил каждого из своих «нахлебников» записывать то, что они знали. Из этих записей было составлено 8 обзоров, 6 рассуждений, 12 описаний общим объемом более 200 тысяч иероглифов — обо всем, что касалось неба, земли, событий древности и современности (астрономические и климатические приметы сезонов года, идеи древнекитайских философских систем, гадания, быт, общественную мораль и т.д.). Книга была названа «Люйши чуньцю» (буквально «Хроника Люя», или «Весны и осени господина Люя»).
В 240 г. до н.э. свод знаний был помещен на столичном рынке у городских ворот. К нему была приложена тысяча золотых и объявление, что они будут переданы тому, кто сможет добавить или убавить хотя бы один знак в книге. Редакторов не нашлось. Ныне это сочинение (компендиум) известно как исторический, философский и литературный памятник. Более точно это — памятник китайской натурфилософской мысли, традицией относимый к жанру философской эклектики. Свод до сих пор не потерял своей актуальности. Редкая работа, посвященная древнекитайской мысли, обходится без обильных ссылок на это произведение.
В 238 г. Чжэн стал официальным властителем Цинь, приняв имя Цинь Шихуана. Вся власть в стране фактически перешла в руки государя. «Он принял из рук Люй Бувэя мощное государство с сильной армией и хорошо выстроенной вертикалью власти. Люй Бувэй значительно расширил территорию государства, вобрав в него почти все сопредельные страны».
По некоторым свидетельствам, Люй Бувэй хотел сместить Чжэня еще до провозглашения его монархом, но по каким-то причинам не смог этого сделать. По другой версии, он протежировал заговорщику Лао Аю. Через год Цинь Шихуан отстранил первого министра от должности и сослал его в Саньчуань, под Лояном.
К Люй Бувэю, как самому влиятельному деятелю государства и знаменитому покровителю ученых, по инерции продолжали наведываться соотечественники и посланники других государей. Он по-прежнему продолжал содержать заезжих гостей и ученых полемистов, с которыми вел беседы. Дело кончилось тем, что недовольный монарх сослал в 235 г. своего бывшего наставника и компрометирующего его своим потенциальным отцовством Бувэя в глухомань — в Шу. Опасаясь дальнейших преследований со стороны властей, Люй Бувэй покончил с собой, выпив отравленное вино. Бывшего премьер-министра хоронили тайком. Присутствовавших на похоронах приближенных Люй Бувэя наказали.
Император Цинь Шихуанди (хуанди — «блестящий, испускающий свет государь»), прославившийся как создатель мощного государства Цинь, объединившего все остальные царства Китая, основы которого заложил Люй Бувэй, как строитель Великой Китайской стены и как жестокий диктатор, уничтоживший конфуцианские школы и многие памятники древнекитайской мысли, свод законов «Люйши чуньцю» сохранил.
Р.S. «Жизнь, разумеется, важнее Поднебесной. И все же государственный муж жертвует собой ради других. В том, что он жертвует собой ради других, и заключается его значение» («Люйши чуньцю»).
Первым властителем Римской империи, пришедшей на место Римской республики в ходе гражданских войн I в. до н.э., стал усыновленный Юлием Цезарем внучатый племянник его Октавиан Август. Мудрый и дальновидный политик, Октавиан одним из первых в мировой истории понял, что государство не может жить без собственной идеологии. В последние десятилетия республики аристократия — надежда и опора государства — зажирела и морально разложилась. Ее изнеженность и безразличие к судьбам собственной страны представляли смертельную опасность для Рима, ибо фактически лишали римское общество его непобедимой доселе армии. Именно по этой причине Август предпринял самые решительные меры к возвращению общества к идеологии начальных времен республики. Великую роль в этом должны были сыграть литература и искусство, оказывавшие существенное воздействие на настроения и образ мыслей римского общества. Здесь главным помощником Августа стал его личный друг и сподвижник — Меценат.
Гай Цильний Меценат (между 74 и 64 г. — 8 г. до н.э.) был монархистом и богатейшим землевладельцем. Он составил себе состояние в 43 г. до н.э., в дни проскрипций Второго триумвирата (Октавиан, Антоний и Лепид), когда по проскрипционным спискам истреблялись личные враги триумвиров, а имущество казненных раздавалось приверженцам победителей. Известно, что Меценат увлекался стихосложением, был автором лирических стихов и эпиграмм. Фрагментарно они дошли до наших дней.
Меценат происходил из всаднической семьи италийского городка Арретия (ныне Ареццо) и считался (по его собственным словам) потомком покоренных римлянами этрусских царей. Год рождения его точно неизвестен — между 74 и 64 гг. до н.э., а вот день помог вычислить Гораций:
Поскольку иды, средний день месяца, приходились на 13-е число, днем рождения Мецената считают 13 апреля.
О молодости его известно мало. Собственно, биография Мецената началась в гражданскую войну 43 — 31 гг. до н.э., когда он поддержал Октавиана, в ком увидел идеал правителя, и благодаря своим талантам дипломата и миротворца способствовал его утверждению на римском престоле.
Меценат выполнял целый ряд важных миссий Августа. Не раз пришлось ему управлять Римом в отсутствие принцепса, успокаивать народные волнения в Риме, подавлять заговоры, исполнять деликатные поручения Августа. Искренняя дружба позволяла Гаю, единственному из окружения императора, влиять на поведение Октавиана и на принятие им важных решений. Историки любят приводить пример бесстрашия Мецената, пославшего Августу записку: «Surge tandem, carnifex!» («Да полно же тебе, мясник!»), и впрямь прервавшую подписание принцепсом смертных приговоров в дни проскрипций (Дион Кассий).
Для эпохи принципата Августа было типично покровительство художникам со стороны знати. Несколько богатых патрициев, искушенных политиков и тонких ценителей искусства, стали фокусами литературной жизни страны. В одних литкружках царила «августовская» идеология, в других — ей противоположная. Наибольшей известностью пользовались три поэтических объединения. Первое, легально оппозиционное власти — кружок оратора, поэта и историка Асиния Поллиона, в котором нашли приют еще в период гражданской войны молодые Вергилий и Гораций. Второе, самостоятельное и также не принявшее культа Августа — кружок оратора и писателя Мессалы Корвина, украшением которого стали Тибулл и Овидий. Меценат же возглавлял третий кружок, осуществлявший культурную политику Октавиана Августа (некий аналог Союза писателей СССР).
В небольшую группу Мецената последних лет его жизни входили историки, поэты, драматурги, критики, составившие славу культуры императорского Рима. Их имена сегодня знает и почитает весь цивилизованный мир, их творения легли в основу мировой культуры и предопределили сам факт ее существования: все те же Вергилий и Гораций, а также Тит Ливий, Проперций, Варий Руф и другие.
Поэтами на все времена стали Вергилий и Гораций. Природа наградила их не только божественным талантом, но и прозорливым пониманием запросов общества и власти. Честь и хвала Августу и Меценату, что они не прошли мимо истинных творцов.
В смутное время у Вергилия, как врага монархии, по велению Августа было отнято имение. Случай свел «лишенца» с Меценатом. Тот выслушал никому не известного провинциального поэта — Вергилий прочитал ему свои «Буколики» («Эклоги») — и был потрясен красотой и величием поэмы. Гай Цильний понял, что перед ним гений и что его надо перетягивать на сторону империи.
Пригласив поэта в свой кружок, Меценат стал его главным покровителем и посредником между Вергилием и Августом. По его просьбе император вернул опальному гражданину его имение, а сам Меценат подарил поэту дом неподалеку от своей виллы. Тогда же он заказал Вергилию поэму «Георгики» («О земледелии»), в которой, как и ожидал, получил через шесть лет «своеобразный манифест правительства Октавиана, намеревавшегося возвратить Рим к сельской идиллии, ко временам Цинцинната, к суровым нравам и обычаям предков» (И.Ш. Шифман).
Следом поэту поступил заказ непосредственно от самого Августа — на «Энеиду» — поэму о подвигах Энея, мифического предка Цезаря и Октавиана. Вергилий писал поэму 11 лет, все эти годы находясь на полном финансовом обеспечении у Мецената. Поэт не успел дописать «Энеиду», она была издана после смерти автора по указанию императора.
Первые произведения Горация, сына вольноотпущенника, так же заинтересовали Мецената. Вскоре поэт стал ближайшим другом благотворителя, а со временем его стараниями и официальным поэтом империи. Меценат полностью содержал Горация — щедрые подарки, обильные вознаграждения за труды, поместье в Сабинских горах — вот далеко не полный перечень благодеяний покровителя.
Гораций с охотой выполнял заказы своего патрона, направленные на создание вещей, служащих укреплению государства и оздоровлению нравов. Поэта нельзя было упрекнуть в неумеренной лести властям (он был апологетом «золотой середины»), хотя ни одно из его великих произведений не обходилось без искренних и заслуженных восхвалений Августа и Мецената.
В качестве вознаграждения Август поручил Горацию написать к вековым играм «Вековую песнь» («Юбилейный гимн»), с которой поэт справился на славу и потрафил и народу, и властям.
Меньше говорят об отношениях между Меценатом и Титом Ливием,создателем великих анналов в 142 томах «История Рима от основания города». Именно из этого грандиозного творения мы черпаем сегодня основные знания по истории Древнего Рима времен царей и республики. Когда никому не известный юноша из провинциального городка Патавиума (Падуя) впервые появился в столице, он немедля обратился за помощью к Меценату, был поддержан им и вскоре под его влиянием приступил к созданию своего великого труда. «История Рима от основания города» стала важнейшим проводником идей Августа в римском обществе и величайшим идеологическим орудием государственности во все последующие времена и во всех народах.
Центральной идеей всего труда Тита Ливия стала идея самопожертвования гражданина во имя спасения и благополучия его народа. По-видимому, это была центральная идея жизни самого Мецената, которую у него и почерпнул молодой историк.
Меценат, никогда не занимавший официальных государственных постов, скорее всего, именно благодаря своему кружку долгие годы оставался вторым лицом в государстве. При этом карьера не интересовала этого эпикурейца, сибарита, любителя высоких чувств и изящных слов, проживавшего в роскошном дворце на Эсквилинском холме с обширным парком и огромным штатом слуг.
Говорят, современники высмеивали его изнеженность и всякие фокусы, а он невозмутимо пописывал «о резных камнях, и о водяных растениях и животных, и стихи, и диалоги обо всем на свете» и щедрой рукой оделял тех, в ком видел истинный талант и поэтическую мощь. При этом главное было не в царских подарках, а в создании высокой духовной гармонии между ним и поэтами. Меценат создал не просто творческое объединение, а союз друзей. Нередко приходилось ему ограждать своих любимцев от несправедливой и зачастую злобной критики завистников.
Умер великий покровитель искусств в 8 г. до н.э. от тяжелой болезни. Он был оплакан друзьями и римским народом. Все свое немалое состояние Гай Цильний завещал императору Августу со словами: «О Горации Флакке помни, как обо мне!» Гораций пережил Мецената на пару месяцев.
Во многом благодаря Меценату эпоху Августа нарекли «золотым веком римской культуры». Недаром век спустя поэт Марциал (40 — 104 гг. н.э.) восклицал: «Были бы, Флакк, Меценаты, не будет недостатка в Маронах» (то есть в Вергилиях). Именно с этого времени имя Мецената стало нарицательным для обозначения щедрого покровителя литературы. искусства и науки.
Летописцы преподносят Юстиниана I Великого как самого выдающегося императора Восточной Римской империи за ее 1000-летнюю историю и как самую противоречивую фигуру среди правителей Византии.
Историки культуры и искусствоведы почитают Юстиниана I как творца золотого века византийского искусства.
Правоведы — как кодификатора права и создателя «Corpus juris civilis» — свода римского гражданского права («Свода Юстиниана»).
Христиане — как строителя знаменитого Софийского собора в Константинополе, затмившего своим великолепием легендарный Иерусалимский храм.
Современники относились к императору по-разному, но отдавали должнoe самодержцу как величайшему благотворителю.
К монаршей власти Петр Савватий (таково настоящее имя Юстиниана) пришел весьма затейливым образом. Он никак не мог претендовать на трон. Будущий император родился в 483 г. во фракийской семье крестьянина Савватия в деревне Тавресии близ современного Скопье (Верхняя Македония). Его мать была сестрой крестьянина Юстина, сыгравшего исключительную роль в судьбе племянника.
Дядя, спасаясь от крайней нужды, нанялся в императорскую гвардию, где вырос до военачальника. Своей безупречной службой Юстин завоевал расположение императора Анастасия и был назначен начальником дворцовой стражи в ранге комита (советника) и сенатора. По смерти Анастасия в 518 г., не оставившего наследника, Юстин, обхитрив сцепившихся в борьбе за власть претендентов, с помощью гвардии и подкупленного сената был избран императором.
Между тем его племянник, оказавшись в 25-летнем возрасте в столице, изучил богословие и римское право, а затем, быстро продвигаясь по военной службе, поднялся до поста командующего столичным военным гарнизоном. В 521 г. Петр был усыновлен бездетным Юстином I, получил имя Флавий (как знак принадлежности к императорскому семейству) и Юстиниан (в честь дяди), стал консулом, личным телохранителем императора и обрел большое влияние при дворе.
Будучи прекрасно образованным человеком, выдающимся богословом, обладавшим разносторонними талантами, Юстиниан при неграмотном и престарелом правителе часто играл роль палочки-выручалочки, а в последние годы жизни монарха фактически исполнял его обязанности.
Устраивая великолепные зрелища в цирке, консул снискал необычайную популярность в народе и в сенате, по ходатайству которого 70-летний император присвоил в 525 г. Юстиниану высшее звание цезаря, а за четыре месяца до своей кончины в 527 г. назначил его соправителем — августом. После смерти Юстина I на трон взошел 44-летний Юстиниан I с супругой Феодорой, составившей ему достойную пару в правлении империей.
Жестоко подавив в самом начале своего царствования (532 г.) большое народное восстание в Константинополе — «Ника», организованное знатными вельможами (было уничтожено 35 тысяч бунтовщиков), император все силы бросил на отвоевание у варваров Северной Африки, а у германцев Рима, западных земель в Италии, Испании, островов Средиземного моря. Увеличив территорию государства чуть ли не вдвое и отразив агрессию Персии, Юстиниан провел реформу законодательства, административного устройства страны и финансовой системы. Добился союза с господствующей церковью, истребил ереси, распространил с помощью миссионеров христианство от берегов Черного моря до Сахары. В 553 г. добился созыва Вселенского собора в Константинополе, результаты которого «оказались в целом соответствующими воле императора». Император успел много. Обладая феноменальной трудоспособностью, он того же требовал и от своего окружения.
Видевший свою сверхзадачу в возрождении могущества Римской империи и упрочении власти единого императора, положивший на это всю свою жизнь, властолюбивый Юстиниан I для достижения поставленных целей не брезговал никакими средствами ни во внешнеполитической деятельности, ни внутри империи. Император грабил население завоеванных стран и облагал непомерными налогами жителей своей. Говорят, был даже «налог на воздух», приносивший в казну ежегодно 3000 фунтов золота. Предполагают, он регламентировал расстояние между домами. Для воплощения грандиозных замыслов василевса требовались огромные средства, которые шли на военные нужды и строительство.
Не меньших трат требовала благотворительность, которую Юстиниан перенял от своего предшественника и которую виртуозно использовал в своих политических целях. Несмотря на всю свою крестьянско-солдатскую невежественность, Юстин I дал преемнику не только образец ведения дипломатических игр со странами Востока, но и показал пример патроната медицине и образованию, строительству храмов и дворцов.
Юстиниан пошел дальше дяди. Размах его строительства был уникален. Император «умножил укрепления по всей стране, так что каждое земельное владение было обращено в крепость или близ него расположен военный пост» (только вдоль Дуная было построено более 600 укреплений), проложил дороги, улицы, возвел мосты, террасы, колоннады, устроил агоры (базарные площади), зернохранилища, развил в городах водоснабжение. Но еще больше император построил и перестроил церквей. Это была главная статья его расходов. Он жертвовал огромные суммы на основание мужских и женских монастырей и лечебниц. Глядя на него, крупные пожертвования делали сенаторы, церковные иерархи, землевладельцы, верующие... При Юстиниане процветала монастырская благотворительность, возникшая вследствие проникновения в лоно Римской империи христианской религии и эллинистического идеала филантропии как любви к ближнему. Как отметил священник Игорь Иванов, «благотворительность в Византии была неким общественным идеалом, которому старались следовать все слои населения».
Самой известной в Константинополе была больница Святого Сампсона Странноприимца, построенная императором. Святой вознес Богу молитву и излечил тяжелобольного (предположительно чумой) Юстиниана одним прикосновением руки. В благодарность василевс хотел наградить целителя золотом и серебром, но тот отказался и попросил Юстиниана построить странноприимный дом и больницу. Император создал для святого Сампсона крупное специализированное медицинское учреждение (амбулаторию и стационар) и построил в городе еще 34 больницы. Особое внимание Юстиниан обращал на развитие хирургии и фармакологии, на лечение инфекционных заболеваний, организацию приютов для сирот и вдов, госпиталей для бездомных и нищих, больниц для прокаженных и немощных, родильных домов, публичных бань и т.д.
Самой значительной постройкой всего периода существования империи, шедевром архитектурного искусства в столице стал собор Святой Софии — Премудрости Божией (532 — 537 гг.), «сыгравший великую роль в сложении особого характера византийского богослужения и сделавший больше для обращения варваров, чем войны и посольства».
Собор был выстроен на месте сгоревшего во время восстания «Ника» храма с тем же именем. Юстиниан выкупил под храм ближайшие участки земли, пригласил лучших архитекторов того времени Исидора из Милета и Анфимия из Тралл и выделил им 10 тысяч рабочих. Денег на постройку император не жалел. Со всех концов империи привозили лучший строительный материал и архитектурные элементы древних построек, на украшение шло золото, серебро, слоновая кость. На одну только облицовку собора серебряной фольгой было потрачено 40 тысяч фунтов серебра! Для совершения богослужений собор был укомплектован баснословно дорогой драгоценной утварью. Роскошный интерьер был отделан цветным мрамором и декоративной мозаикой. Церковный причет насчитывал 525 церковно- и священнослужителей. «Строительство собора поглотило три годовых дохода Византийской империи».
На протяжении тысячелетия Софийский собор оставался самым большим храмом в христианском мире, «самым известным литургическим средоточием Православия». Он не раз страдал от землетрясений и от разграбления крестоносцами (1204 г.). В 1453 г. храм был обращен в мечеть султаном Мехмедом II. С 1935 г. это Музей Айя-София — памятник византийского зодчества, включен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Софийский собор стал самым грандиозным сооружением Юстиниана и Византии, но император возвел немало других прекрасных храмов в столице и в провинциях: церковь Святой Марии Влахернской, церковь Святой Ирины, церковь Святого Полиевкта (на нее Юстиниан заставил принцессу Аникию Юлиану потратить все свое золото), собор Сергия и Вакха, церковь Сан-Витале в Равенне, храм Архангела Михаила в Анапле, храм Богоматери в Иерусалиме, монастырь Неопалимой Купины на Синае, храм Святого Иоанна в Эфесе и т.д.
При Юстиниане широкое распространение в качестве декоративного украшения храмов получили иконы. Помимо иконописи и мозаичного искусства в империи развивались еще искусство миниатюры и литература, особенно историография и гимнография.
Скончался бездетный император 14 ноября 565 г. в Константинополе в возрасте 82 лет, не назначив себе преемника. Как отмечали историки, это случилось в пору, когда «распущенность нравов уживалась в Византии с повсеместной демонстрацией благочестия».
Неумеренная экспансия Юстиниана на Запад и огромные масштабы строительства истощили силы и ресурсы империи. Экономика была подорвана, население обнищало, и преемник Юстиниана Юстин II вынужден был перейти от завоеваний к обороне, в результате чего многие приобретения предшественника свелись к нулю.
Раннее Средневековье в Западной Европе (V — IX вв.) — пора всеобщей безграмотности народа, включая элиту и многих священников в приходах. Грамоте (грамматике, риторике, диалектике, арифметике, геометрии, астрономии и музыке) обучались в основном в школах при монастырях, которых в тогдашней Англии насчитывалось не более двухсот.
Надо ли говорить, насколько важна была роль церковных школ и библиотек в пору острейшей нехватки учителей и учебников. Собственно учебник был один — Библия, а немногие книги стоили баснословно дорого.
В условиях всеобщего упадка культуры более-менее стройную картину мира могла дать одна лишь церковь, а точнее — монашество; монах — едва ли не самая престижная профессия в ту пору. Монастырская жизнь вообще считалась истинно христианской, высшей дорогой к спасению, а потому духовная карьера считалась достойной для младших сыновей и несчастных дочерей дворян и высшей аристократии.
«Уходя из мира», постригавшиеся принимали обет безбрачия, отказывались от имущества, обретали в монастырях знания и делились ими с учениками и мирянами. Их всех можно было бы назвать филантропами. Среди монахов были истинно великие благотворители и меценаты, и об одном из них — аббате Бенедикте Бископе — и пойдет речь.
Рассказ о нортумбрийском (англосаксонском) аристократе, посвятившем себя церковной деятельности, лучше начать с кратких сведений об одном из ученейших людей того времени Бéде Достопочтенном, насельнике монастырей апостолов Петра и Павла в Уэрмуте и Ярроу на северо-востоке Англии, где Бископ был настоятелем. Благодаря игумену Бенедикту и собранной им уникальной монастырской библиотеке, одной из лучших в Европе, Беда стал «отцом английской истории». Эксклюзивность многих сочинений Беды состоит в том, что он пользовался многими источниками, ныне утерянными.
Этот бенедектинский монах, теолог и летописец, признанный учителем церкви, написал после смерти своего патрона множество произведений: «Церковную историю народа англов» в 5 томах — важнейший (а по VII — VIII вв. и единственный) источник истории Англии от походов в Британию Юлия Цезаря (55 и 54 гг. до н.э.) до 731 г., 25 томов комментариев к Священному Писанию и к трудам отцов церкви, жития святых, гимны, трактаты о музыке и ораторском искусстве, сочинения по хронологии и грамматике и т.д. Стараниями Достопочтенного в нашу жизнь вошло исчисление времени от Рождества Христова.
Перу Беды принадлежит также хроника «Жизнь отцов-настоятелей Уэрмута и Ярроу», из которой мы и почерпнем сведения о Бенедикте Бископе, в миру Бадукинге.
Бадукинг, происходивший из благородного рода англосаксов, родился в 628 г. Он «уже в детстве имел разум взрослого человека, превосходил манерами своих сверстников и не предавался скоротечным удовольствиям». В юности был воином короля Осви Нортумбрийского, от которого получил в дар поместье. В 653 г. Бадукинг «оставил земные временные богатства, чтобы получить вечные», — покинул отчий дом, родственников и отправился вместе с Уилфридом, будущим епископом Йоркским, в паломничество в Рим. За 30 лет он совершил пять таких многомесячных поездок.
Всякий раз Бископ, «отличавшийся крайним презрением к земным богатствам», привозил из Вечного города иконы и церковные книги, которые закупал на свои деньги либо получал в дар, частицы мощей апостолов и мучеников. С такими же ценными приобретениями Бенедикт возвращался из поездок в Вену и другие города Европы. Аббат привез столько всего необходимого для служения в церкви и алтаре, в том числе священных сосудов и облачений, предметов украшения и убранства церкви, что привезенного хватило на многие храмы Англии.
В своих путешествиях по разным странам Бископ посетил 17 монастырей, в которых скрупулезно перенял монашеские правила и записал их в специальный свод — устав.
Каждая поездка была связана со смертельной опасностью, поскольку Европа кишела разбойниками и то и дело страдала от опустошительных эпидемий. После второй поездки Бископ в 666 г. направился в Леринский монастырь (на остров Лерин возле Лазурного Берега), принял постриг и имя Бенедикт, дал монашеские обеты и два года обучался монашеской жизни.
Несколько раз Бископ выполнял задания римского папы. Так, в 669 г. он по поручению папы Виталия сопровождал из Рима в Англию Феодора Тарсийского, назначенного архиепископом Кентерберийским, с его спутниками, который после прибытия в Британию назначил Бенедикта настоятелем монастыря Святого Петра в Кентербери. В этом монастыре Бископ прослужил два года.
В 674 г. Бископ вернулся в Нортумбрию, где отчитался перед королем Эгфридом «о проделанной работе». Король, восхищенный добродетельной жизнью и религиозным рвением преподобного Бенедикта, пожаловал земли под строительство монастыря Уэрмут в честь апостола Петра.
Монастырь был построен в романском стиле, для чего аббат съездил в Галлию и привез оттуда мастеров-камнетесов и стекольщиков, обучивших англичан строительным премудростям. Это было первое церковное здание в Англии, построенное в камне с использованием стекла. Впоследствии Бископ неоднократно приглашал из Галлии мастеров и оплачивал их поездки и работу. В монастыре игумен учредил бенедиктинский устав.
В 680 г. Бенедикт получил от папы Агафона грамоту, предоставившую особые привилегии монастырю Уэрмут. В 682 г. он вместе со своим родственником Кеолфритом основал монастырь Ярроу, посвященный апостолу Павлу, и назначил Кеолфрита аббатом. В новую обитель Бископ также привез из Рима богатую библиотеку и святыни, а также две шелковые мантии превосходного качества.
Собранная Бископом коллекция манускриптов, мощей и изображений позволила обоим монастырям, насчитывавшим в конце VIII в. 600 образованных монахов, стать центрами христианской науки и искусства в Западной Европе. Как отмечают биографы, «монастыри преподобного Бенедикта подняли Нортумбрию до культурного уровня Италии». Будучи апологетом римского богослужения и григорианского пения, Бенедикт всячески пропагандировал эти правила и специально привез из римского собора апостола Петра регента Иоанна.
В 686 г. настоятеля парализовало. три года он был прикован к постели. Перед смертью Бенедикт просил монахов хранить все книги в целости и сохранности и не расточать их по небрежению и «быть особенно осмотрительными в выборе игумена, призывая не придавать большого значения знатному происхождению, обращать внимание на честность жизни и ученость».
Скончался «благословенный» Бископ 12 января (по другим сведениям — 14) 690 г. Погребен в церкви апостола Петра в Уэрмуте.
Почитание Бископа началось вскоре после его кончины и быстро распространилось по Англии и Западной Европе. В IX в. монастыри Уэрмут и Ярроу были разрушены датчанами, а мощи святого в 970 г. были перевезены в аббатство Торни в Айл-оф-Или. Считается, что частица его мощей имеется и в Гластонбери.
В 1074 г. обители был восстановлены и вновь стали процветать. В годы Реформации короля Генриха VIII оба монастыря были упразднены. В настоящее время знаменитое монастырское собрание книг, удвоенное преемником Бископа аббатом Кеолфритом, хранится в Британском музее. Часть построек обителей Уэрмут и Ярроу заняты приходскими церквями.
Если выстроить «в ранжир» меценатов Франции, будет весьма неровный ряд. Отдавая должное Генриху Орлеанскому (герцогу Омальскому), Н. Фламелю и пр., все же их трудно поставить рядом с маркизой де Помпадур. В связи с этим можно было бы умолчать и о венценосных покровительницах средневековых французских поэтов — королеве Франции и Англии Алионоре Аквитанской (1121 — 1204) и ее дочери графине Марии Шампанской (1145 — 1198). Можно было бы, если бы они осыпали милостями липучих сладкоголосых виршеплетов, коих при каждом дворе несть числа. Но эти прекрасные дамы (так называли их все) благотворили великим стихотворцам — трубадурам (поэтам Прованса, юга Франции) и труверам (поэтам севера страны), чьи песни-кансоны и стихотворные рыцарские романы оставили след не только в истории французской, но и мировой литературы. Поскольку мать и дочь часто патронировали одним и тем же поэтам, в очерке речь пойдет не о каждой благотворительнице в отдельности, а о семейной традиции.
С легкой руки прекрасных дам и таких же поэтов Европа восприняла новую концепцию возвышенной (галантной) любви — куртуазию, или куртуазность, а также высших идеалов рыцарства (высокую нравственность, религиозность, благородство, самопожертвование, мужество). Заметим, что явленные дамской милостью и поэтическим воображением образцы поведения рыцарей и влюбленных оказали на культуру Европы ни с чем не сравнимое влияние и ощущались даже спустя несколько столетий. Взять, например, роман «Дон Кихот» М. Сервантеса, герой которого, хоть и проклял все рыцарские романы, явил миру образец подлинного рыцарства. Или российского императора Павла I, с юных лет плененного идеей рыцарства, идеей чести и славы, избранного за два года до смерти Великим магистром Мальтийского ордена.
Но от рыцарей перейдем к дамам.
Алионора Аквитанская родилась в 1121 г. Переняв от деда, герцога Гильема IХ Трубадура («первого трубадура») и отца — герцога Гильема Х Святого и матери — Элеоноры добрую семейную традицию покровительства искусству и литературе, Алионора привила ее и своим детям. Природа, воспитатели и домашние учителя создали из Aлионоры чрезвычайно яркую женщину («первую красавицу Европы», «золотую орлицу», «королеву куртуазии» и т.п.), блиставшую не только драгоценностями, но и умом и окруженную поклонниками даже на склоне лет.
В 16 лет Алионора после смерти родных получила во владение два герцогства (Аквитанию и Гасконь), несколько графств, виконтств и вышла замуж за дальнего родственника — Людовика VII Молодого, провозглашенного вскоре королем Франции. От Людовика у нее родились две дочери. Мария (Шампанская) появилась на свет в 1145 г.
Семейная жизнь в первом браке у французской королевы не заладилась. После развода с Людовиком VII в 1152 г., Алионора вернула свои земли и тут же вышла замуж вторично за графа Анжуйского Генриха Плантагенета, ставшего через два года королем Англии Генрихом II. От Генриха у нее родились пятеро сыновей и три дочери, самым знаменитым из которых стал Ричард I (IV) Львиное Сердце, король Англии. Каждый второй ребенок Алионоры занял трон: из 10 детей — три короля и две королевы.
Получив поддержку от супруга, имевшего склонность к поэзии, Алионора в память о короле Артуре в 1154 г. основала в корнуоллском замке Тинтагел «Круглый стол», патронировала первоклассным поэтам той поры — Р. Васу, Б. де Сент-Мору, Тома Английскому, Вальтеру Шатильонскому (Готье из Лилля), Б. де Вентадорну и другим.
Вас, нормандский поэт, учитель-клирик при дворе Генриха II прославился своим стихотворным романом «Брут», написанным по заказу Алионоры, в котором предложил идею «Круглого стола», ставшего основой для всех будущих рыцарских романов.
Сент-Мор, придворный поэт и историограф Генриха II, создал великолепный «Роман о Трое», посвященный Алионоре.
Тома посвятил королеве Англии знаменитого «Тристана».
Ученый-преподаватель Шатильонский известен как классик вагантской (странствующих клириков) поэзии.
От Вентадорна осталось четыре десятка кансон (песен) — шедевров любовной лирики.
Алионоре было грех жаловаться на скуку жизни. Монаршие заботы на громадной территории Англии и Западной Франции, материнские — о 10 весьма непростых детях (8 из них она похоронила), нескончаемые интриги, войны, дипломатия... В 25 лет Алионоре довелось участвовать в Крестовом походе первого супруга, а в 81 год, после смерти второго супруга, пришлось организовывать оборону замка; в промежутке не раз рисковать жизнью, сидеть в тюрьме, прятаться в монастыре, вырываться из рук похитителей, страстно желавших жениться на ней...
Удивительно, что именно в этих условиях зародилась и расцвела пышным цветом куртуазия. Это была не дамская блажь, а вполне реальная жизнь, которой жили королева и ее двор. Во всяком случае, все подданные стремились так жить — кто-то искренне, кто-то напоказ.
«Жизнь, состоящая из ухаживаний, бесед, чтения, пения и музыки, позднее послужила основой для кодекса куртуазной любви и поведения многих поколений».
Умерла Алионора 31 марта 1204 г. в замке Мирабо предположительно от инфаркта.
Дети Алионоры Аквитанской продолжили традицию покровительства певцам любви. Особенно прославился куртуазными нравами двор ее дочери графини Марии Шампанской в Труа. Любимая дочь матери вышла замуж в 1164 г. за Генриха I Щедрого и стала графиней Бри и Шампани, очень богатой благодаря шампанским ярмаркам.
В 36 лет Мария осталась вдовой с четырьмя детьми, однако горю особо не предавалась, жила свободно. Не считая супружескую измену смертельным грехом, боролась вместе с матерью за равноправие полов, теоретизировала в вопросах куртуазии, семь раз устраивала в Труа суды любви, как известно, не выносившие смертных приговоров, а выслушивавшие поэтов и обсуждавшие поведение влюбленных и супругов.
Графиня заказала придворному капеллану Андреасу книгу «Об искусстве пристойной любви», ставшую идеологической платформой галантной любви и рыцарства, а бывшему клирику Кретьену де Труа, начавшему блистать еще при дворе Алионоры и самой Марии посвятившему свой роман «Клижес», в котором были сформулированы основные положения кодекса рыцаря «без страха и упрека», заказала новый роман на животрепещущую тему — «показать, что должен чувствовать и как должен себя вести „идеальный“ влюбленный, являя миру истинную куртуазию».
В 1168 г. Мария, а вместе с нею и весь мир получили истинный шедевр Кретьена — «Ланселота, или Рыцаря телеги». Сей гений куртуазной литературы под покровительством своих благодетельниц создал еще три стихотворных романа — «Эрек и Энида», «Ивэйн, или Рыцарь льва» и «Персеваль, или Повесть о Граале».
Р.S. Вынесем за скобки божественного К. де Труа и зададимся вопросом — так ли уж значительны упомянутые нами поэты, которым покровительствовали героини нашего очерка? Специалисты иногда называют их «современными». Судите сами — вот три строфы из неувядаемого «Обличения Рима» В. Шатильонского:
Что же касается куртуазной лирики, пожалуйста — Б. де Вентадорн:
Испанский писатель М. Сервантес в молодости был отчаянным воякой. В морской битве при Лепанто (1571) Сервантес потерял левую руку. Галера, на которой Мигель в 1575 г. возвращался домой, была с боем захвачена турецкими корсарами.
За пять лет алжирского плена неистовый «однорукий» подготовил четыре неудавшихся (из-за предательства) массовых побега христиан-невольников, чудом остался жив и вряд ли когда вновь увидел бы Испанию, если бы его не выкупил из рабства монах Ордена Пресвятой Троицы, или ордена тринитариев (от лат. trinitas — «Троица») Хуан Гиль — «Освободитель пленников». Денег на выкуп у благодетеля не хватало, но он уговорил рабовладельца Гассана-пашу отпустить «калеку-испанца» на свободу, и Сервантес в мае 1580 г. покинул Алжир.
Казалось бы, освободил, и слава богу, честь ему и хвала, Х. Гилю, монаху ордена Святой Троицы. Однако же дело не только в этом монахе — не будь самого ордена, не было бы и монаха, не было бы и «Дон Кихота». Будущий автор великого романа стал всего лишь одним из 30 732 рабов (по другим сведениям, из 90 тысяч), выкупленных за 437 лет (с 1258 до 1695 г.) монахами ордена тринитариев из мусульманского плена.
Этот католический нищенствующий монашеский орден основали в 1199 г. два француза — пустынник святой Феликс де Валуа (Валезий), урожденный Гуго (1127 — 1212), и богослов святой Жан де Мата (1150 — 1213).
Подробности жизни основателей ордена малоизвестны. Они обросли домыслами, легендами, и, по мнению специалистов, их «житие было сфальсифицировано историками, чье благочестие превышало честность», в XVII в. Тем не менее о монахах было написано много художественных произведений, а биографические сведения о них можно найти в «Католической энциклопедии».
Гуго был единственным сыном графа Рауля I, сеньора Вермандуа, Валуа, Амьена и Крепи, сенешаля (управителя королевского двора) и регента Франции, и его супруги Элеоноры Блуаской. (По другим сведениям, он был просто родом из провинции Валуа.) Наследник родился 9 (или 16) апреля 1127 г. в Амьене.
После смерти отца в 1152 г. Гуго под именем Гуго II унаследовал его владения, но через 8 лет добровольно отказался от всех своих земель и титулов в пользу сводного брата — Рауля II и ушел в монахи, приняв при постриге имя Феликс.
Удалившись в Гальресский лес (на границе Валуа и Суассона), монах построил себе хижину и, предаваясь созерцанию и молитве, прожил в одиночестве 27 лет. На седьмом десятке пустынник встретил Жана де Мата, посвятившего его в свой замысел создания ордена для выкупа плененных христиан у мавров. Это была не блажь, а настоятельная потребность эпохи, насыщенной крестовыми походами, войнами и стычками, в результате которых в плен к арабам попадало множество европейцев.
Жан де Мата родился 23 июня 1150 г. (или 1160) в Фоконе (Прованс) в набожной дворянской семье. Получив светское образование в Эксе, молодой человек затем изучал богословие в Париже, стал доктором теологии. В 1197 г. Жан был рукоположен в священники. Во время мессы Мата увидел в видении ангела в белой одежде с красно-синим крестом на груди, благословляющего двух рабов, закованных в кандалы, стоящих перед ним на коленях. (Именно такое белое облачение с красно-голубым крестом на груди носили потом члены ордена.) Жан узрел в этом перст Божий, указующий ему на плененных братьев-христиан коих он должен спасать из неволи.
Этой-то идеей Жан и поделился с Феликсом, бывшим, судя по всему, его исповедником. Отшельник одобрил идею священника. Заручившись письмом от епископа Парижа и помолившись, они отправились в Рим. Как пишут, «папа римский принял их с величайшей добротой и поселил их в своем дворце». Проект создания нового ордена был рассмотрен и утвержден на консистории. Папа Иннокентий III, по преданию, видел точно такое же видение, как и Мата. Решив, «что эти святые люди были вдохновлены Богом», он торжественно приветствовал новую организацию, дав ей имя «орден Святой Троицы, или Выкупа пленных». Девиз нового ордена гласил «Слава Тебе Троица, а пленным — свобода», гербом же стал красно-синий крест из видения Жана де Мата.
Орден имел строжайший устав, запрещавший его членам иметь какую-либо собственность, вкушать в обычное время мясо и рыбу и ездить на лошадях. Разрешалось восседать только на ослах, за что монахов называли «братьями ослов».
По возвращении во Францию Феликс был благосклонно принят королем Филиппом II Августом, активно поддержавшим новый институт. В пикардийском лесу, на площади в 20 акров (8,1 га), дарованной монаху будущей графиней Бургундии — Маргарет Блуа, Феликс построил свой первый эрмитаж (жилье отшельников), а затем воздвиг монастырь (Cerfroid), ставший центром деятельности ордена. Еще одно заведение ордена монах организовал в Париже, около капеллы Святого Матюрена, из-за чего члены ордена часто именовались матюренами. Позднее Феликс основал еще два монастыря к югу от столицы, после чего они стали появляться по всей Франции, как грибы после дождя. К 1240 г. орден имел 600 монастырей с 5 000 монахами.
Феликс де Валуа умер 4 ноября 1212 г. в Cerfroid. Был канонизирован папой Урбаном IV в 1262 г. В 1666 г. объявлен папой Александром VIIсвятым. День памяти святого Феликса де Валуа — 20 ноября.
Второй же основатель ордена — Жан де Мата — обосновался в Риме, где в 1209 г. получил от папы для ордена помещение и церковь.
Жан скончался в Риме 17 декабря 1213 г. Похоронен в церкви Святого Томаса. Его останки были перенесены в Мадрид в 1655 г. В 1666 г. причислен к лику святых. Католическая церковь отмечает память святого 8 февраля и 17 декабря.
За 10 с небольшим лет оба святых успели хорошо поработать во славу ордена. Они создали несколько монастырей (домов) во Франции, в Италии, Испании, Польше. Выработали устав ордена (утвержден папой в 1209 г.), произвели апробацию его деятельности. Небольшой дом (oбщина) состоял из семи братьев, возглавляемых одним из них. Община служила людям на близлежащих территориях. Монахи давали приют бездомным и странникам, заботились о больных и нищих, обучали детей и т.д. Доходы в доме делились на три части — для монахов, для поддержки бедных и для выкупа пленных.
Тринитарии успешно рекламировали свою деятельность, устраивая подчас театральные представления с целью «коснуться сердец и открыть кошельки».
Средства для выкупа пленников тринитарии собирали за счет пожертвований и сбора милостыни. Милостыню получали не только деньгами, но и землями, на которых учреждали новые дома. Нередки были случаи, когда тринитарии отдавали себя самих в рабство за освобождение пленников.
Несмотря на значительные суммы денег, которые прошли через руки монахов, они не вылезали из нищеты, так как все их доходы уходили на покрытие расходов многочисленных больниц, на существование и управление приходами.
Наиболее сложная часть задачи ордена заключалась в выборе пленников из списка нуждавшихся в помощи, а также в ведении переговоров с корсарами. Пираты часто отрекались от своих обещаний, а у монахов не всегда хватало средств на выкуп невольников. В первую очередь освобождали пленников — выходцев из тех регионов, которые внесли вклад в спасение пленных.
Первые невольники были выкуплены орденом из мусульманского плена в 1201 г. Жан де Мата дважды ездил в Тунис — в 1202 и 1210 гг., откуда, по сведениям, вывез несколько сотен христиан.
В годы Реформации в Германии, а во Франции в период революции 1789 г. деятельность ордена была запрещена. В настоящее время еще существует несколько монастырей в Европе, Америке, Африке, Индии, Корее, на Филиппинах и Мадагаскаре, занимающихся миссионерством (помощью беженцам и т.п.).
Пик могущества Грузии пришелся на правление царицы Тамары, точнее — Тамар. Тамар создала самую мощную империю, когда-либо располагавшуюся между Каспийским и Черным морями, и возвысила грузинскую культуру до мировой. Достаточно вспомнить о гениальном грузинском поэте Ш. Руставели, посвятившем своей венценосной благотворительнице поэму «Витязь в тигровой шкуре». Современники величали Тамар царем (мэпэ), а не царицей (дэдопали) — уникальный случай в мировой истории, сосудом мудрости и т.д. Историки назвали время ее царствования (1184 — 1209/1213) «золотым веком Грузии».
Тамар родилась около 1165 г. в царской семье Георгия III (из династии Багратионов) и царицы Бурдухан, дочери осетинского царя Худана. Получив от природы прекрасные задатки, а от своей воспитательницы тетушки Русудан глубокие знания, девушка славилась умом, красотой и христианской кротостью.
В царствование Георгия III, захватившего престол нелегитимным путем, обстановка в Грузии была нестабильной, феодалы грызлись друг с другом, претендовали на трон, но монарху удалось подавить мятежи. Поскольку у него наследника не было, Георгий III в предчувствии скорой кончины короновал в 1178 г. Тамар в Уплисцихе (12 км от Гори) в качестве соправительницы.
В 1184 г. самодержец умер, и юная царица оказалась один на один с жаднымии до власти сановниками грузинского парламента — дарбази, бывшими тише воды ниже травы при ее отце. Менять царицу аристократы не обирались, но для острастки короновали ее еще раз, чтоб знала, кто в стране хозяин.
Чиновники предполагают, а царь располагает. Вышло отчасти по их замыслам, но в целом — как того захотела Тамар. «Молодая царица проявила исключительную щедрость, раздав во время коронации несметные сокровища на нужды бедняков и церкви». Пойдя на некоторые уступки дарбази, она быстро расставила всех по своим местам, весьма мудро пригласив в советники богослова католикоса Николая Гулабридзе из Иерусалима. Созвав собор для устранения неурядиц в церковной жизни, Тамар освободила церкви от повинностей, облегчила участь крестьян, отменила смертную казнь и телесные наказания.
Однако царице пришлось пойти на уступки и выйти замуж за предложенного чиновниками дарбази сына владимиро-суздальского князя Андрея Боголюбского — Юрия (Георгия). Юрий проявил себя талантливым военачальником, но своим пьянством и распутством (грузинская версия) до того дискредитировал царскую власть, что Тамар через два года дала ему отступного и выпроводила из Грузии. Экс-супруг, поддержанный рядом грузинских феодалов, пытался восстановить «справедливость» силой, но был разбит войском царицы в 1191 и 1193 гг.
После первого неудачного замужества Тамар отвергла венценосных претендентов на ее руку и сама выбрала себе избранника — осетинского царевича Давида Сослана (из рода Багратионов), также воспитанника Русудан. Царица не ошиблась в выборе — Давид прославился как выдающийся полководец. При правлении Тамар в Грузию дважды вторгались объединенные силы мусульманских государств, намного превосходившие грузинские войска, и дважды царица одерживала над ними убедительную победу.
Пока Давид Сослан собирал к походу грузинское войско, Тамар, надев власяницу, молилась в храмах Божией Матери, чтоб освободила Грузию от всяких бед. А когда воины выходили из города, она шла впереди — босая с распущенными волосами. «Пусть не устрашает вас многочисленность врага, надейтесь на силу креста. В битве совершится суд Божий», — благословляла крестом своих витязей Тамар.
В 1194 г. грузины у Шамхора и Байлакана разбили огромную армию атабека Абу Бакра (Иранский Азербайджан), а в 1202 г. при Басиане разгромили полчища румского султана Рукн ад-дина, правителя государства, образованного из отторгнутой от Византии провинции.
Это были годы, когда Грузия достигла вершины своего могущества. Границы были раздвинуты до морей, в долинах воздвигнуты соборы, вершины гор украшены каменными крестами, а склоны и ущелья — храмами и монастырями. Тамар также достроила и восстановила ряд крупнейших монастырей, ставших памятниками грузинской архитектуры: Бетания в честь Рождества Пресвятой Богородицы, Святого Креста в Иерусалиме (в нем сохранился единственный портрет Шота Руставели), а также уникальный пещерный город-монастырь Успения Пресвятой Богородицы Вардзия, протянувшийся на 900 м вдоль берега Куры. По всей Грузии прокладывались дороги и оросительные каналы, сооружались водопроводы и мосты.
Военные трофеи и огромная дань с завоеванных земель обращались «в новые крепости, дороги, мосты, храмы, корабли, школы. С особенным тщанием царица заботилась об образовании — она одновременно содержала 60 стипендиатов афонской обители. Качество преподавания в грузинских школах было необыкновенно высоким. Один только список обязательных предметов, которые штудировали ученики, вызывает уважение и восхищение — богословие, философия, история, греческий, еврейский языки, толкование стихотворных текстов, изучение вежливой беседы, арифметика, астрология, сочинение стихов».
В конце XII в. расцвели зодчество и роспись стен, каллиграфия и художественное оформление рукописей, искусство чеканки и эмаль, музыка и литература. Царица пригласила во дворец лучших философов, богословов, историков, художников, чеканщиков, золотых дел мастеров, архитекторов, певцов, поэтов, прозаиков (С. Тмогвели, И. Шавтели, Чахрухадзе, М. Хонели и других). Ш. Руставели был казнохранителем и личным поверенным царицы в Палестине. «Витязя в тигровой шкуре» стихотворец посвятил Тамаре и ее в поэме изобразил.
Для священников и монахов царица устраивала жилища, обеспечивала их пищей и всем необходимым. Десятую часть всего государственного дохода, внешнего и внутреннего, она отдавала нищим и «следила, чтобы не пропадало даже одно зернышко ячменя».
С каждым годом царица «еще более скромной делалась перед Богом... Наполняла пригоршни просившим и подолы нищим, обогащала учреждения, имевшие попечение о церквах, вдовах и сиротах, нищих и вообще всех нуждавшихся».
«При ней авторитет грузин в глазах мирового сообщества поднялся на недосягаемую высоту — путешествующие к святым местам соотечественники Тамар были освобождены от дани, султан турецкий и султан египетский почитали за счастье пригласить в свои элитные охранные войска горцев».
Последние годы жизни Тамар провела в пещерном монастыре Вардзия. Царица умерла от тяжелой болезни, по различным свидетельствам, в 1209 — 1213 гг. «Царица знала, что враги Христа захотят отомстить ей после смерти, и поэтому завещала похоронить ее тайно, чтобы могила навсегда оставалась скрытой от мира... Ночью из ворот замка, где умерла царица Тамар, выехало десять отрядов. Каждый вез гроб, десять гробов тайно похоронили в разных местах. Никто не знал, в каком из них находится тело царицы». Историки указывают на два наиболее вероятных места упокоения царицы — фамильный склеп Багратионов в Гелати и монастырь Святого Креста в Иерусалиме.
После кончины Тамар Грузия надолго попала под монголо-татарское иго, а затем под власть Турции.
Р.S. «Три вещи отрицательно действуют на человека: высокая должность, богатство и красота. Всем этим обладала царица Тамара, и все равно она осталась святой... Имея величие и богатство, находясь на такой высоте, жила, будто не было у нее ничего, равно как у всякого нищего, будто говорил голос ее: „Нагой вышла я из утробы матери и нагой уйду“» (И. Джавахишвили).
Правитель Вероны герцог Кангранде I делла Скала, приютив в своем замке изгнанного из Флоренции Данте Алигьери, дал поэту возможность создать свою знаменитую «Комедию», названную позднее «Божественной», подарившую, в свою очередь, итальянцам литературный язык, а миру свод наук — дантологию.
Бородатый смуглолицый Данте приводил веронских дам в ужас. Синьоры точно знали, что лицо флорентинца обгорело, а борода закурчавилась от пламени, когда тот сходил в ад.
Причиной изгнания Данте из Флоренции послужила многолетняя вражда гвельфов (сторонников римского папы) и гибеллинов (приверженцев германского императора), одинаково верно служивших собственной алчности. Усугубляли положение расколы и внутри партий. Гвельфы, к которым принадлежал род Данте, разбились на черных и белых (пропапских и антипапских), пылавших лютой ненавистью друг к другу. В 1301 г. Флоренция оказалась в руках брата французского короля Филиппа IV Красивого принца Карла Валуа, и власть в городе перешла к черным гвельфам. «Белый» Данте, до того участвовавший в политической суете и сражениях, дважды избиравшийся одним из семи флорентийских приоров, вынужден был покинуть дорогую его сердцу Флоренцию навсегда.
В скитаниях по городам и весям Италии поэт провел 10 лет, опасаясь приблизиться к родному городу, в котором его приговорили к сожжению заживо. И лишь в последние 8 лет жизни изгою посчастливилось обрести кров, душевный покой и возможность творить.
Получив приглашение от синьора Вероны Кангранде делла Скала, самого известного представителя рода Скалигеров, противника гвельфов и врага флорентинцев, Данте в 1313 г. оказался при дворе герцога, среди выдающихся художников, трубадуров, астрологов, философов, богословов, жонглеров, буффонов, музыкантов, певцов того времени. Здесь были не только итальянцы, но и немцы, и фламандцы, и французы, и англичане... Скалигер, более всего почитавший силу и рыцарскую доблесть, широко и щедро покровительствовал всем, кто подносил ему и его доблестным воинам свой дар и искусство.
Пышный и открытый всем странникам двор стал для многих талантливых и знатных изгнанников буквально отчим домом. Всем веронским гостям, согласно их рангу, отводилась одна или несколько комнат, приставлялись слуги.
Данте, получивший жалованье от своего синьора, среди прочих пользовался особой благосклонностью герцога. «Одаренный художественным вкусом, Кангранде чтил поэтов согласно доброй традиции, царившей в Ломбардии со времен трубадуров». Покровитель иногда любил подшутить над чересчур серьезным стихотворцем, но сам поэт называл дружбу с синьором «драгоценнейшим сокровищем». Это был действительно бесценный подарок судьбы, позволивший Данте в течение шести лет создавать в залах библиотеки герцога свою «Комедию», иногда показывая покровителю черновики песен.
Работа над поэмой оставляла поэту достаточно времени для выполнения поручений Кангранде. Вскоре Данте стал видным человеком двора, благодаря своему патрону хорошо известным за пределами Вероны.
Кангранде родился 9 марта 1291 г. в семье герцога Альберто из рода Скалигеров. Эта династия за время господства в Вероне с 1260 до 1387 внесла большой вклад в культуру города.
Синьор с детства готовил сына к профессии воина, и, надо сказать, Кангранде вполне оправдал надежды отца. Еще ребенком он получил рыцарское звание, а в 17 лет был выбран капитаном, командующим вооруженными силами Вероны. «Учиться ему было некогда. Честолюбие толкало его на новые подвиги и на новые походы». Ожесточенная и успешная борьба с врагами Вероны — Миланом, Феррарой, Эсте, Кремоной и другими городами — закалила Кангранде и сделала eго одним из крупнейших стратегов и государственных деятелей той поры. Как отмечали современники, его не могли победить ни противники, ни чума, разразившаяся в те годы. В 20 лет Кангранде стал господином Вероны.
Герцог вел победоносную борьбу с гвельфской республикой Падуя, за счет которой расширил владения Вероны. За свои заслуги Скалигер был возведен в 1313 г. императором Генрихом VII в имперские викарии. В 1318 г. союз гибеллинов в Ломбардии избрал его своим генерал-капитаном.
21 июля 1329 г. Скалигер завоевал свой последний город Тревизо, в который въехал на белом коне. Утром следующего дня Кангранде, не имевший особых проблем со здоровьем, скончался в возрасте 38 лет. Исследования останков герцога, проведенные в 2004 г., показали, что причиной смерти стало отравление наперстянкой — растением, применявшимся в Средневековье в качестве лекарственного снадобья.
За гробом усопшего «наместника священнейшей власти кесаря в градe Вероне и в городе Виченца» шла вся Верона. Под колокольный зон 24 июля 1329 г. Кангранде Скалигер «был запущен с большой помпой в могилу».
Как предполагают исследователи, интриги завистников, коим несть числа среди людей искусства, выжили Данте из Вероны в Равенну, где его патроном в 1319 г. стал правитель Гвидо Новелло да Полента II (ум. 1330). Находясь в Равенне доверенным лицом прежнего своего покровителя Кангранде, поэт не потерял с ним своей связи и часто посещал Верону.
Гвидо да Полента похоронил Данте в 1321 г. «с великими почестями, в одеянии поэта и великого философа».
Р.S.I. Данте различал настоящего благотворителя (коими были Кангранде делла Скала и Гвидо да Полента) от раздутого своей непомерной гордыней и лицемерием лизоблюдов «благотворителя-тирана». Истинная щедрость, полагал поэт, «может быть только у тех синьоров, которые не стяжали богатства угнетением бедных или грабежом... О вы, злодеи, рожденные во зле, обижающие вдов и сирот, грабящие неимущих, похищающие и присваивающие себе чужие права; из всего вами награбленного вы задаете пиры, дарите коней и оружие, имущество и деньги, носите дивные наряды, воздвигаете дивные постройки и воображаете себя щедрыми! И разве это не то же, что совлечь с алтаря пелену и постелить ее на стол грабителю? Разве, тираны, ваши подачки не столь жe смехотворны, как поступок грабителя, который привел бы к себе в дом гостей и постелил бы на стол украденную им с алтаря скатерть с еще сохранившимися на ней церковными знаками и воображал бы, что другие этого не замечают?» (И. Голенищев-Кутузов).
Р.S.II. «Я не нашел для столь большого человека, как Вы, вещи более подходящей, нежели возвышенная часть „Комедии“, украшенная заглавием „Рай“, и ее вместе с этим письмом, как с обращенным к Вам эпиграфом, Вам посвящаю, Вам преподношу. Вам, наконец, вверяю» (из письма Данте Алигьери к Кангранде делла Скала).
Среди средневековых алхимиков мы, в первую очередь, вспоминаем Р. Бэкона, Р. Луллия, Парацельса. И конечно же, Николя Фламеля, коим по сей день восхищаются почитатели Гарри Поттера и университетские профессора.
В статье о Фламеле в Википедии есть строка «Умершие в 1418 году», имеющая вроде как отношение к этому средневековому алхимику. Но перед этим сообщается, что «в 1818 г. по Парижу бродил человек, называвший себя Николя Фламелем, который за 300 000 франков предлагал раскрыть все свои секреты». Что интересно, алхимика видели и до этого люди, ничуть не склонные к шуткам.
Уникум родился в 1330 г. в Понтуазе (ныне пригород Парижа) в бедной семье. После кончины родителей, давших ему приличное образование, Николя перебрался в Париж, где, поселившись в каморе, стал общественным писарем, а позднее нотариусом. Писанием частных писем, составлением ходатайств, инвентарных описей, актов гражданского состояния, ведением счетов, переписыванием и иллюстрацией манускриптов Фламель заработал средства, достаточные для того, чтобы вести скромный образ жизни и обзавестись семьей — его избранницей стала «дважды вдова» Пернелла Лета.
Супруги построили дом и мастерскую, в которой работали многочисленные ученики и подмастерья, переписывавшие книги и копировавшие иллюстрации. Работники получали достойный заработок и состояли у хозяина на полном довольствии.
Все биографы Фламеля упоминают о «чудесном» сновидении, посетившем Николя. Писарю явился ангел с редкостной книгой и предрек, что эта книга сыграет в его жизни судьбоносную роль.
И впрямь спустя несколько лет, в 1357 г., Фламель по случаю приобрел за два флорина старинную «Книгу Иудея Авраама» с обложкой из мягкой кожи и выгравированными на ней странными письменамии рисунками, которые, как ни бился, он так и не смог расшифровать.
Сделав копии, писарь тщетно пытался найти среди ученых мужей Парижа дешифровщика, пока лиценциат медицины мэтр Ансельм не объяснил ему смысл рисунков, сводящийся к получению Философского камня за шесть лет. Устроив в подвале своего дома лабораторию, Фламель 21 год предавался алхимическим опытам, но никакого результата не получил. Однако книга уже не оставляла своего адепта, надо было как-то ее расшифровать!
Поскольку фолиант был на арамейском языке, а в Париже не было евреев (их изгнали из Франции в 1394 г.), и к тому же понять текст можно было, только зная тайное учение евреев — каббалу, Николя решил совершить паломничество в Испанию к могиле святого апостола Иакова в Сантьяго-де-Компостела. (Aпостол Иаков являлся святым покровителем христианских алхимиков.) В Испании Фламель надеялся найти разъяснения у раввина какой-нибудь испанской синагоги.
В кастильском Леоне он случайно познакомился с таинственным мэтром Санчесом, который, увидев копию «Книги...», признал в ней древнееврейский манускрипт, тут же бросил все свои дела и подался с Фламелем в Париж. По пути наставник расшифровал писарю текст. Главнoe, что узнал Николя от мэтра, как производить трансмутацию металлов, то есть получить Философский камень. Санчес же, не дойдя до Парижа, в Орлеане отдал Богу душу.
Потратив еще три года на алхимические опыты, Фламель (по его собственному признанию) осуществил 17 января 1382 г. трансмутацию в серебро «гораздо более высокого качества, нежели то, что добывают в рудниках», а затем, 25 апреля того же года, получил золото «более высокого качества, нежели обычное».
Как там было на самом деле — тайна не меньшая, чем сама алхимия, но писарь вдруг словно по мановению волшебной палочки стал сказочно богат. Дo конца 1382 г. Фламель приобрел несколько участков земли и построил 30 зданий (в том числе и по собственным архитектурным проектам), что по тем временам мог позволить себе только непомерно богатый человек. Трудись Николя день и ночь всю свою жизнь, вряд ли он заработал бы и десятую часть такого состояния.
В старости Фламель стал называть себя философом, и тому были основания — он создал два ключевых труда по алхимии — «Краткое изложение философии» и «Книгу прачек». Также Фламелю приписывают еще «Иероглифические фигуры» и «Завещание».
После смерти жены, как говорят, замаливая свои оккультные грехи, Николя занялся меценатством. В 1407 г. Фламель построил дом (он сегодня считается самым древним зданием Парижа), в котором устроил приют для бедных странников. Вскоре для этих же целей он пожертвовал еще один дом, потом построил больницу...
Кроме того, Фламель построил и восстановил несколько церковных сооружений Парижа (в то время это было чрезвычайно дорогостоящим деянием): церковь Сен-Жак-де-ла-Бушри, церковь Сент-Женевьев-дез-Ардан, старинную капеллу госпиталя Сен-Жерве, сооружения (в том числе оссуарий — костницу) на кладбище Невинных и т.д. Всего благотворитель возвел к 1413 г. в Париже 14 больниц, 3 часовни и 7 церквей, а также привел в порядок прилегающие к ним кладбища. Столько же добрых дел совершил Николя и в Булони. «Пожертвования занесены в муниципальные документы, которым нет оснований не верить».
На каждом богоугодном здании по воле филантропа воспроизводились герметические знаки и символы «Книги...».
Многократно вкладывал Фламель деньги в развитие искусства, учредил несколько фондов. Говорят, «даже еще в 1742 г. в Париже раздавалась милостыня из оставленных Фламелем средств».
Ученые давно пришли к выводу, что противникам алхимии очень трудно предложить альтернативную версию мгновенного обогащения скромного писаря. Не выдерживают критики ни «честный труд», ни ростовщичество, ни мошеннические операции алхимика (что, по отзывам современников, и вовсе было невозможно).
Сохранились свидетельства, что монаршая чета (король Франции Карл VI Безумный и королева Изабо) заинтересовались огромными тратами подданного. Они направили к Фламелю налогового инспектора сира де Крамуази, дабы тот навел порядок. Но фискал не обнаружил золота в жилище алхимика и, получив от Николя в подарок порцию красноватого порошка (а может, и металл желтого цвета), доложил, что мэтр живет по средствам, а средства у него самые скромные, ибо даже ест он из глиняной посуды.
Это была чистая правда — «Николя не тратил на себя ни единого су из того, что приносил ему Философский камень. Он все отдавал людям».
В 1418 г. Николя Фламеля похоронили на кладбище церкви Сен-Жак-де-лa-Бушри. Поскольку у мэтра не было детей, все свое имущество он завещал этой церкви. На своем надгробном камне Николя завещал выбить надпись: «Я вышел из праха и возвращаюсь в прах. Направляю душу к тебе, Иисус Спаситель человечества, прощающий грехи».
Прошло 600 лет, но до сих пор последователи алхимика уверены, что Фламель и Пернелла не умерли, а инсценировали свои похороны и ныне, молодые и счастливые, обретаются то ли на Востоке, то ли на Западе. Есть сведения, что в настоящее время Николя «обитает в России». «Книгу...» же, принесшую Фламелю славу и богатство, спустя два века видели в руках кардинала Ришелье.
Архиепископ Флорентийский Антонин (в миру Антонин Пьероцци) в 1523 г. был причислен к лику святых папой Адрианом VI. Этой чести Антонин был удостоен за то, что «в эпоху тяжелых бедствий, в особенности в 1448 г. во время голода и эпидемии чумы и во время землетрясения 1453 г., архиепископ проявил себя как ревностный проповедник и неутомимый благотворитель» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона).
Редчайший случай — святого католической церкви чтут ныне и как великого экономиста, пионера-исследователя эпохи первоначального накопления капитала в Европе, как предтечу современной экономики.
Будущий архиепископ, ученый и благотворитель родился 1 марта 1389 г. во Флоренции в состоятельной семье нотариуса. Пьероцци был маленького роста, и за ним укрепилось уменьшительное имя Антонино. В 14 лет подросток пожелал записаться в доминиканский орден. В качестве испытания ему было предложено выучить наизусть «Декрет» Грациана (собрание посланий римских пап) из 3848 глав-канонов, с чем он успешно справился за год. Антонин был принят в послушники и направлен в 1406 г. во Фьезоле (8 км от Флоренции).
Пройдя в 1413 году рукоположение, священник на протяжении 20 лет руководил братьями в качестве приора в Кортоне, Фьезоле, Неаполе и Риме, где стал также аудитором Святой Роты, известным учителем канонического права, заседателем церковного суда и позднее викарием членов ордена доминиканцев по всей Италии.
В 1435 г. правитель Флоренции Козимо Медичи возвел монастырь Сан Марко, и Антонин, также деятельно участвовавший в этом строительстве, стал приором обители (1436 — 1444). Настоятель основал первую в Европе публичную библиотеку, заказал знаменитому художнику фра Б. Анжелико, тоже монаху-доминиканцу, роспись фресками монастырских келий. В 1438 г. приор принял активное участие в проведении Флорентийского собора.
В 1446 г. Антонин чуть ли не силой был возведен в сан архиепископа Флоренции. Чуравшийся чинов и известности, священник вынужден был уступить доводам папы, пригрозившего ему в случае уклонения от послушания отлучением.
Стотысячное население города, 200 производств, 72 банка и пр. сделали Флоренцию к середине XV в. столицей Западного мира и очагом высокой культуры. Антонин проявил себя достойным пастырем, уважаемым паствой за твердость убеждений. «Раз создав мнение о каком-либо предмете, он его уже не менял, но стоял на том постоянно». Причем отстаивал его последовательно и твердо и перед папой, и перед Медичи. Архиепископ с первого же дня отказался от всего, что имел. Был суровым, но умеренным реформатором духовенства, пастырем, но прежде всего проповедником.
Антонин создал целый ряд богословских и социально-экономических работ, из которых важнейшие — «Summa theologica» в 4 томах и общая хроника «Summa Historialis» в трех.
Бедность архиепископа граничила с нищетой — не потому, что у него была низкооплачиваемая должность, вовсе нет, просто священник свои доходы отдавал неимущим. «Он говорил, что прелату не подобает тратить деньги бедняков на что-то сверх необходимого». Архиепископ не только подавал милостыню Христа ради, но и помогал многим небогатым обителям, церквям, женским общинам, госпиталям, покровительствовал восстановлению храмов и т.д.
Антонину было важно не только благотворить самому, как доброму христианину, но и призывать к пожертвованиям свою паству, значительная часть которой не знала лишений.
Заботясь о нравственности верующих, архипастырь требовал от флорентинцев чувства меры; осуждал роскошь, контрастирующую с бедностью обездоленных, «одним своим видом устыжая разряженных женщин и праздных молодых людей».
Архиепископу приходилось помогать не только нищим, но и разорившимся в результате борьбы с К. Медичи состоятельным флорентинцам. По инициативе Антонина была организована община Святого Мартина «Буономини» — «Добрые люди». «Добрые люди» собирали деньги и анонимно распределяли их среди «жертв режима». Община добрых флорентинцев существует и поныне.
Антонин «был непритязателен в быту. В его келье стояла обычная монашеская койка и стул из старого дерева, небольшой обеденный стол, на котором он писал свои труды... Он всегда разъезжал на маленьком ослике, которого ему дали из монастыря Санта Мария Новелла... У него не было ни одной своей книги, даже его записная книжка являлась общемонастырской. Если он имел нужду в книгах, ему доставляли их из библиотек Сан Марко или Сан Доменико... Когда ему сшили приличную его сану богатую рясу, то он сначала приказал укоротить ее на два пальца, затем надел на какого-то монаха, забрав себе его лохмотья. Все принадлежащие ему вещи были оценены в 120 лир» (И.А. Краснова, О.Г. Пастельняк).
Ф. ди Кастильоне (биограф архиепископа) отмечал, что «Антонин исполнял пастырское служение тринадцать лет, вызывая всеобщее изумление... Всегда вставал по ночам, причем в усердии своем старался встать прежде чем в кафедральном соборе ударят в колокол, взывая к утрене... К нему стекалось множество дел из города, не только от духовенства, но и от мирян, которые при всеобщем согласии направляли их к нему, как к наилучшему и наиболее справедливому судье. Ежедневно его покои были полны монахов. Одни приходили за подаянием (поскольку все свои доходы он раздавал убогим), другие просили его вынести правдивое и окончательное решение в сомнительных вопросах».
Архиепископ прославился и как искусный врачеватель. В 1448 — 1449 гг. во Флоренции свирепствовали чума и голод. Антонин отказался покинуть город и сам ухаживал за больными. Убедил Синьорию выделить 3 000 флоринов из госбюджета для помощи пострадавшим. Уже после бедствия добился субсидий от папы. Священник «безо всякой боязни заразиться, самолично каждый раз после воскресной мессы раздавал больным одежду и пищу». В Ватикане Антонин даже устроил особую лабораторию, в которой изготавливал медицинские «средства для борьбы с болезнью и лекарства, поддерживающие иммунитет». С этой целью он пригласил врачей и оплатил им их работу.
Сохранилось предание, что Антонин явил чудо: «прикрыл замерзающего слепого нищего своим плащом, бедняга не только отогрелся, но и прозрел».
«Умирая, Антонин распорядился передать родным, которые были небогаты и во многом нуждались, что у него нет никакого своего имущества, все принадлежит бедным».
Святой Антонин скончался 2 мая 1459 г. во Флоренции. Папа римский Пий II лично приехал на похороны. чтобы отдать архиепископу последние земные почести.
Память святого Антонина христиане отмечают 2 мая.
В истории Средней, Южной и Западной Азии, Кавказа, Поволжья и Руси огромную роль сыграл среднеазиатский завоеватель Тамерлан (Тимур), происходивший из тюркизированного монгольского племени барласов. «Безродный» (не прямой потомок покорителя вселенной Чингисхана) полководец, принявший в 1370 г. на курултае титул великого эмира, основал империю, простиравшуюся от Тигра до границ Китая, со столицей в Самарканде, и династию Тимуридов.
У Тамерлана было четверо сыновей и пять дочерей. Младший сын, Тимур Шахрух, после смерти отца сумел погасить междоусобную войну и в 1409 г. выбрал местом своего правления город Герат, столицу Хорасана (Восточный Иран), а Мавераннахр (области между Амударьёй и Сырдарьёй со столицей Самаркандом) и Туркестан передал в управление старшему сыну Улугбеку (1394 — 1449). В дальнейшем Шахрух стал правителем государства Тимуридов и Ирака. При правлении Шахруха Герат превратился в крупнейший центр науки и культуры на Востоке, во многом благодаря младшему сыну великого эмира — Байсонкуру (1397 — 1433).
Судьба уготовила Улугбеку быть правителем, полководцем и ученым, но доблестного военачальника и владыки из него не вышло, а вот ученый, организатор науки и меценат получился отменный.
Мухаммад Тарагай (полное имя Мирза Мухаммед ибн Шахрух ибн Тимур Улугбек Гураган) родился 22 марта 1394 г. в Султании (северо-запад Ирана). Детство мальчик провел в походах Тамерлана, получив от деда имя Улугбек — «великий князь». Воспитателями Тарагая стали поэт и философ А. Азари и выдающийся математик Казы-заде ар-Руми, который впоследствии много сделал для обсерватории Улугбека.
Получив во владение в 1411 г. Мавераннахр и Туркестан, Улугбек стал повелителем огромных территорий. Однако, проявив себя неумелым полководцем и потерпев унизительное поражение от монголов и кочевников, Улугбек на 20 лет (1427 — 1447) отошел от военных дел и целиком сосредоточился на превращении Самарканда в интеллектуальный центр империи Тимуридов.
После кончины в 1447 г. кагана (хана ханов) Шахруха Улугбек вынужден был в качестве главы рода гасить тут же возникшую смуту. Страна напоминала кипящий котел. Против новоиспеченного кагана Улугбека выступили подзуживаемые шейхами Самарканда его племянники, а потом старший сын Абд ал Лятиф. Потерпев в 1449 г. поражение, Улугбек вынужден был сдаться на милость сына-победителя. Абд ал Лятиф передал отца в руки шейхов, и те на своем тайном суде приговорили свергнутого кагана к смерти. Лицемерно разрешив Улугбеку совершить хадж в Мекку и покаяться в грехах, шейхи подослали к паломнику убийц. В одном из кишлаков под Самаркандом 27 октября 1449 г. Улугбек нашел свой конец. Но уже через год свергнутый каган был объявлен (в том числе и приговорившими его к смерти шейхами) шахидом — мучеником за веру, павшим не на поле боя, а его прах перенесен в родовую гробницу Тимуридов.
За что же так невзлюбили шейхи владыку? Ответ один: за то, что правитель на первое место поставил не богословие, а науку. Улугбек с детства мечтал сделать Самарканд лучшим городом Средней Азии и центром науки, в первую очередь — астрономии и математики. На это он употребил и власть, и возможности империи, немало пожертвовав при этом и своих личных средств.
В 1417 — 1420 гг. Улугбек построил в Самарканде медресе — один из лучших духовных университетов мусульманского Востока XV в. В этом учебном заведении читались лекции по математике, геометрии, логике, естественным наукам, сводам учений о человеке и мировой душе и богословию. Улугбек, сам преподававший в медресе, пригласил в штат учителей многих крупнейших математиков и астрономов империи — Кази-заде ар-Руми, автора переложения «Начал» Эвклида и нескольких математических трактатов; Д.Г. ад-Дина Ал-Каши, одного из руководителей Самаркандской обсерватории, впервые систематически изложившего теорию десятичных дробей; Ал-Кушчи, написавшего «Трактат о науке арифметики» и «Трактат о науке астрономии», которые на протяжении трех веков были учебниками математики в странах Среднего и Ближнего Востока; и т.д.
Еще два медресе Улугбек построил в Гиждуване и Бухаре. Последнее относится к числу выдающихся образцов мирового зодчества и ныне занесено в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. На его портале сохранилась надпись: «Стремление к знанию есть обязанность каждого мусульманина и мусульманки».
В 1428 г. Улугбек построил свою знаменитую обсерваторию, главным инструментом которой являлся навигационный измерительный инструмент — стенной квадрант (секстант) с радиусом 40 м, которому не было равных в мире. Сотрудниками обсерватории стали ученые, преподававшие в медресе.
В 1437 г. под научным руководством Улугбека астрономы составили так называемый Гурганский зидж — каталог звездного неба, в котором были описаны 1018 звезд, распределенных по 38 созвездиям. Там же была определена длина звездного года: 365 дней 6 часов 10 минут 8 секунд (с погрешностью ± 58 секунд).
Кроме математики, астрономии Улугбек увлекался также географией, историей и поэзией и покровительствовал многим ученым и поэтам. В научную школу, сформировавшуюся при Самаркандском медресе, входили историк Х. Абру, медик М.Нафис; поэты С. Самарканди, Лутфи, Бадахши и т.д. В медресе обучался знаменитый персидско-таджикский поэт, ученый, философ, теоретик музыки А. Джами, считающийся завершителем классического периода поэзии на персидском языке.
После смерти Улугбека его знаменитый ученик Ал-Кушчи («Второй Птоломей») возглавил в Стамбуле медресе Айя-София и издал каталог учителя. Так мир узнал звездные таблицы, точность которых привела ученых в изумление — ведь тогда еще не был изобретен телескоп! На протяжении трех веков этот каталог, переведенный на латинский язык, являлся пособием по астрономии во всех обсерваториях Европы и считался лучшей астрономической работой.
Обсерватория же Улугбека еще 20 лет процветала, а потом, покинутая учеными и лишенная призора, была разрушена временем и людьми. В 1908 г. ее остатки обнаружил русский археолог В.Л. Вяткин. Нашли и место захоронения создателя обсерватории. По черепу знаменитый скульптор и ученый М.М. Герасимов сделал портрет Улугбека.
Младший брат Улугбека Гияс aд-Дин Байсонкур ибн Шахрух родился 16 сентября 1397 г. в Герате. В Герате он и жил вместе со своим отцом Шахрухом, сделавшим его своей правой рукой. В 17 лет Байсонкур стал вали (генерал-губернатором) трех иранских городов — Туса, Нишапура и Астрабада. За свою короткую жизнь мирза Байсонкур участвовал во многих победоносных походах. Побывав регентом в отсутствие отца, главой Высшего государственного совета, он не занял тимуридский трон только по причине ранней смерти. Байсонкур прожил всего 36 лет, скончавшись, как уверяют историки, от запоя 20 декабря 1433 г. во дворце Багс-Сафид под Гератом. Был похоронен в гробнице закрытого кладбища при медресе, построенном его матерью Гохаршад в Герате. «Смерть мирзы была воспринята художниками и литераторами его китабхане (библиотека-мастерская. — В.Л.) как личная утрата».
Байсонкур сделал Герат культурным центром тимуридской империи. Мирза покровительствовал придворным поэтам, был поклонником творчества А.Х. Дехлеви, собрал в своей библиотеке многие его произведения. Байсонкур содержал при дворе целый штат артистов и музыкантов. Патронировал принц также историографам (Хафиз-и-Абру и другим), каллиграфам (М.Д.А. Табризи и другим), художникам (Д.М. аль-Хатибу, Х.А. Мусаввиру и другим), переплетчикам, иллюминаторам, миниатюристам, ювелирам, позолотчикам, столярам, резчикам по кости, мастерам инкрустации, мозаики, резьбы и гравировки и т.д. Как говорят, в штат китабхане Байсонкура входило не менее 40 человек. Живописцы и умельцы байсонкуровской мастерской были знамениты не только в империи, но и в Китае и других странах Востока.
В 1430 г. художники мастерской завершили манускрипт «Шахнаме» из библиотеки дворца Гулистан с множеством искусных миниатюр, прекрасной каллиграфией и великолепным переплетом, ставший образцом для подражаний и копирования.
Прежде чем благотворить, надо стать богатым. Простое, но для большинства людей невыполнимое условие. К богатству много дорог, самой загадочной из которых является алхимия. В Средние века утверждали: ступивший на этот путь рано или поздно получит золото, вечную молодость, бессмертие. Или проклятие и смерть.
Алхимия стара как мир. Грешили этой «лженаукой» не только безумцы и шарлатаны, но и знаменитые ученые (Пифагор, Р. Бэкон), и даже императоры Священной Римской империи (Рудольф II, Фердинанд III). Какие таинства свершались в лабораториях и что бурлило в ретортах, ведомо только посвященным. Историки же свидетельствуют, что иные адепты неимоверно обогатились, как, например, английский алхимик Джордж Рипли (George Ripley), чьи филантропические даяния можно сравнить разве что с пожертвованиями нынешних американских миллиардеров всяческим фондам.
Биографы пишут, что Рипли безвозмездно передал Суверенному военному гостеприимному ордену Святого Иоанна, Иерусалима, Родоса и Мальты на острове Родос (с XVI в. орден получил еще одно имя — Мальтийский) 100 тысяч (по сегодняшнему курсу это 1 млрд долларов). Английский священник и историк Т. Фуллер утверждал, что такие взносы Рипли осуществлял ежегодно (неясно только, на протяжении какого периода).
Известно, что филантроп не был богатым наследником или ростовщиком, банкиром или грабителем, занятым умножением своего состояния. Напротив, свои средства Джордж только расходовал, в течение 20 лет усердно постигая науки в университетах Италии. Стяжав себе славу ученого, Рипли стал фаворитом одного из самых одиозных римских пап Иннокентия VIII, утвердившего буллу о ведьмах — «Summis desiderantes» («С величайшим рвением»). Алхимика даже возвели в придворные капелланы и церемониймейстеры его святейшества. Одним словом, Рипли был, безусловно, человеком состоятельным, но не бесконечно богатым.
Возвратившись в 1477 г. в Англию, Джордж написал работу «Алхимическая смесь, или Двенадцать врат, ведущих к открытию философского камня» и посвятил ее королю Эдуарду IV. Алхимический трактат состоял из 20 многометровых свитков (16 из них хранятся ныне в Англии и четыре в США), где автор в аллегорической стихотворной форме изложил техпроцесс получения философского камня. (Философский камень — некий реактив, необходимый для успешного осуществления трансмутации металлов в золото, а также для создания эликсира жизни.)
«Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в красного льва», — поучал алхимик. И далее расписывал алгоритм превращений, состоявший из 12 врат (операций): «прокаливания, растворения, разделения, соединения, разложения, застывания, перегонки, возгонки, брожения, усиления, размножения и поверхностного контакта». «К которым он, возможно, добавлял беспокойство, — поясняют специалисты, — самый важный процесс из всех». Каждые врата имели свою химическую формулу. Сегодня знатоки комментируют: философская ртуть — это свинец Рb, красный лев — красный сурик Рb3О4. Может, и так.
Получили придворные химики Эдуарда IV по этому рецепту философский камень или нет, неведомо, но труд Рипли монарх оценил очень высоко. Тогда на алхимию был вообще большой спрос. Предшественник Эдуарда IV — Генрих VI, желая пополнить опустевшую казну, предоставил в 1455 г. ряду английских граждан несколько патентов и доверенностей на отыскание философского камня и даже назначил специальную комиссию из ученых, дабы те выяснили, можно ли это сделать в принципе.
«Алхимическая смесь...» принесла Рипли общеевропейскую известность — еще бы, в ней раскрывался секрет того, как простое железо превращать в золото. Еще нагляднее алхимик продемонстрировал это на самом себе, из рядового обеспеченного ученого превратившись в богатейшего гражданина Британских островов.
Надо отдать должное Рипли — пожертвовав свое богатство ордену госпитальеров, или иоаннитов (как он тогда чаще всего назывался), филантроп выбрал самую болевую точку эпохи в месте, где сошлись в смертельной схватке Восток и Запад.
Начало ордену положил в 1070 г. итальянский купец П. Мауро из Амальфи, основавший близ Иерусалима госпиталь, посвященный святому Иоанну, патриарху Александрийскому. Потом здесь образовалось братство, ухаживавшее за больными и ранеными паломниками, которое начало принимать в свои члены рыцарей для защиты паломников в пути. После захвата Иерусалима мусульманами (1187) орден продолжил деятельность на Родосе, где стал главным препятствием на пути мусульманской экспансии по Средиземноморью на Запад.
В 1476 г. Великим магистром ордена был единодушно избран П. дʼОбюссон. Он прославился беспримерной защитой острова в 1480 г. от 100-тысячной армии турецкого султана Мехмеда II, прибывшей под командованием Меши-паши на 160 кораблях.
600 монахов-рыцарей смогли не только выдержать осаду и удержать Родос, но и обратили турок, потерявших четверть воинства убитыми и ранеными, в бегство. Крепость была разрушена, но в проломах стен насмерть стояли отцы монахи во главе с 57-летним Великим магистром. Они покрыли себя неувядаемой славой, сравнимой со славой 300 спартанцев.
Удивительно, как сошлись в одной точке три невероятных события: алхимические опыты Рипли, как видно, увенчавшиеся успехом, огромное, до того небывалое пожертвование простого гражданина на благое дело и победа горстки монахов над 160-кратно превосходящим противником.
Последнее событие вряд ли имело бы место, не будь у госпитальеров должных укреплений и вооружения. Для приобретения строительных материалов, оружия, провианта, медикаментов, горючих и взрывчатых веществ, которыми начиняли брандеры — суда, предназначенные для сожжения неприятельских кораблей (они сыграли заметную роль в истреблении вражеского флота), ордену требовались огромные средства. И финансовая помощь Рипли пришлась весьма кстати. Кто его знает, может, она даже отчасти спасла Европу от агрессии с Востока.
Все ли свои деньги передал Рипли ордену, неизвестно. Некоторые источники утверждают, что он до смерти оставался богатым человеком, а сам Джордж признался, что «потерял все». Говорят, каноник из Бридлингтона, получив разрешение от папы удалиться от служения, закончил свою жизнь в 1490 г. отшельником около городка Бостон (графство Йоркшир). В этом уединенном месте каноник написал 25 томов по алхимии.
«Есть основания полагать, что перед смертью он признал, что впустую потратил жизнь на тщетные изыскания, и просил всех тех, кому попадутся на глаза его книги, сжигать их или не верить тому, что в них написано, так как их содержание основано лишь на его ничем не подтвержденных домыслах, потерпевших в результате проведенных им опытов полное фиаско».
Верить этому предсмертному признанию алхимика-филантропа или нет? Слова словами, а дела делами.
Сегодня штаб-квартира Мальтийского ордена расположена в Риме. Членами ордена являются 11 тысяч человек. Орден занимается в основном благотворительной деятельностью по всему миру, объединяя филантропов, знаменитостей и потомков мальтийских рыцарей.
Говоря о меценатстве римского папы Юлия II, нельзя не упомянуть и других первосвященников Ватикана, отчасти благодаря щедротам которых время их понтификатов названо Возрождением, или Ренессансом (начало XIV — первые десятилетия XVII в.). Ренессансное папство, поставившее церковь на службу искусству, называют «культурпапством», а ренессансный Рим — Roma dei Papi — «папским Римом».
Стараясь не отстать на поприще меценатства от правителей Венеции, Флоренции, Милана, Неаполя и других городов, римские папы пытались возродить величие Рима и заодно увековечить свои имена. В «эпоху вопиющей развращенности, — отмечают культурологи, — в самом эпицентре разврата изобразительное искусство, архитектура и литература поднялись на недосягаемые высоты».
К ХVII в. Вечный город и впрямь возродился и сделался художественным центром Италии. Чего стоят одни только ватиканские дворцы, украшенные скульптурами, картинами и фресками выдающихся мастеров!
Эра меценатства началась, пожалуй, с папы (1342 — 1352) Климента VI (Пьер Роже де Бофор-Тюренн; 1291 — 1352). Располагая огромными доходами, Климент мечтал превратить Авиньон (Франция) в столицу культуры, искусства и науки, для чего выкупил город с его окрестностями у графини Иоанны I, на свои доходы поручил Ф. Петрарке собирание папской библиотеки, патронировал художникам (С. Мартини и другим), созвал комиссию ученых-астрономов для коррекции юлианского календаря. В Риме организовал изучение греческого языка и цицероновской латыни. Его намерениям, увы, помешала эпидемия чумы (1348), унесшая треть населения Европы.
Николай V (Томмазо Парентучелли; 1397 — 1455), папа римский (1447 — 1455) основал Ватиканскую библиотеку, начал перестраивать базилику, патронировал художнику и теоретику искусства Пьеро делла Франческа и другим деятелям раннего Возрождения.
Папа (1471 — 1484) Сикст IV Франческо делла Ровере; 1414 — 1484), наводнивший папский двор родней и более других пап способствовавший обмирщению папской курии, покровительствовал астроному и математику Региомонтану (И. Мюллер), большое внимание уделял развитию искусства. По заказу первосвященника построили и расписывали Сикстинскую капеллу Боттичелли, Пинтуриккьо и другие мастера. Понтифик открыл в Римe первый в мире публичный Капитолийский музей.
«Чудовище разврата», папа римский (1492 — 1503) Александр VI Борджиа (Родриго Борджиа; 1431 — 1503), восстановил обветшавший замок Святого Ангела, защитил укреплениями город от нападений с моря, основал жилую часть Ватикана — Леоград. Спонсировал римский университет и инициировал многие архитектурные работы, над которыми работали Перуджино и Браманте, роспись собора Санта Мария Маджоре. В 1500 г. пышно отпраздновал 1500-летний юбилей рождения Иисуса Христа.
Папа (1503 — 1513) Юлий II (Iulius РР. II; Джулиано делла Ровере, Giuliano della Rovere; 1443 — 1513) в ряду пап-меценатов самая крупная фигура. О нем речь впереди.
Лев Х (Джованни Медичи; 1475 — 1521), папа римский (1513 — 1521), успешно совмещал политическую и религиозную деятельность с великосветским образом жизни. На театр, балет и танцы понтифик жертвовал «вдвое больше той суммы, что приносили папские имения и рудник». При дворе трудилась армия артистов, скульпторов, художников, писателей, комедиантов и пр., среди которых звездой первой величины был Рафаэль Санти.
Папа (1585 — 1590) Сикст V (Феличе Перетти ди Монтальто; 1521 — 1590) искоренил в Риме и его окрестностях бандитизм и на море пиратов, осушил Понтийские болота, что изжило малярию, реорганизовал римскую курию. Привел в порядок городские улицы и площади, украсил Рим новыми постройками, обновил Сикстинскую капеллу, соорудил четыре фонтана. Покровительствовал творчеству поэта Торквато Тассо, автора поэмы «Освобожденный Иерусалим».
Павел V (Камилло Боргезе; 1552 — 1621), папа римский (1605 — 1621), приблизил своего племянника-кардинала Шипионе Боргезе (1576 — 1633), который собрал на своей вилле шедевры живописи и скульптуры. Ныне галерея Боргезе славится полотнами да Винчи, Веронезе, Корреджо, Рафаэля, Тициана, Рубенса, Караваджо, скульптурами Бернини, Кановы, работами голландских, фламандских, французских, немецких и испанских мастеров.
Памятуя, что были еще и другие папы-меценаты — Григорий II, Иннокентий VII, Павел III, перейдем все же к Юлию II.
Говорят, всяк трепетал пред ним как осиновый лист. Кроме, пожалуй, одного — Микеланджело Буонарроти, которого понтифик заметил, приблизил и чуть ли не силой заставил расписывать потолок Сикстинской капеллы.
Как только не называли Юлия II современники и потомки: папа-воин — Terrible (Воинственный, Грозный), папа-непотист (покровительствующий родственникам), «спаситель папства», папа-меценат, наконец!
К 60 годам Джулиано делла Ровере, выходец из бедной семьи рыбаков, племянник Сикста IV, покровительство которого сделало его кардиналом, вдоволь помыкавшись по Ватикану и по Европе, вполне созрел для папского трона. Подкупив выборщиков, Джулиан стал понтификом — 223-м по списку римских пап — и, совсем как Гай Юлий Цезарь, в честь которого принял папское имя, тут же надел доспехи и, приказав нести перед собой дарохранительницу со Святыми Дарами, разбил врагов — французов и Венецию, завоевал Урбино, Перуджу; Болонью, Реджио, Парму и Пьяченцу. Расширив территорию до абсолютного максимума, которую занимало когда-либо папское государство, для защиты границ создал гвардию из швейцарцев-добровольцев.
В многочисленных войнах проявился не только полководческий дар папы, но и талант дипломата и искушенного политика. Это проявилось, в частности, в «мирной» акции против одного из главных его врагов — Чезаре Борджиа, которого он вынудил вернуть города и замки в Романии, подаренные тому Александром VI Борджиа. В другой хитроумной комбинации Юлий II руками своих врагов — французов разбил войско Венеции и получил прозвище Укротитель льва святого Марка.
Прекратил постыдную торговлю церковными должностями, процветавшую при некоторых его предшественниках, понтифик смог тем не менее наполнить казну, хранившуюся в замке Святого Ангела, огромной по тем временам суммой — 700 тысяч дукатов.
«Объединив Италию, он считал, что она должна быть под эгидой только римского папы... И вместе с тем, привлекши гениев к работам в Ватикане, он превратил Рим в выдающийся центр искусств, и это тоже его услуга» (Н.И. Басовская).
Деспот во всем, но «неспособный к подлости и мстительности, презиравший информаторов и льстецов», Юлий принимал единоличные решения и все делал сам. В том числе и на поприще меценатства. При этом историки склонны рассматривать это занятие папы не как «чистое» меценатство, а как «сознательное усиление папского государства».
Юлий II остался в истории Рима и церкви как неистовый поклонник искусства и неугомонный строитель Ватикана, ставшего для архитекторов, скульпторов и живописцев той поры центром притяжения, поскольку в других итальянских городах начался период экономического застоя. Папа не только покровительствовал созданию новых произведений искусства, но и вел раскопки. Так была найдена мраморная скульптурная группа «Лаокоон и сыновья».
Понтифик прославился крупномасштабными градостроительными работами. Отстроив множество прекрасных зданий, он фактически заново создал Рим.
Для строительства нового грандиозного собора Святого Петра Юлий II привлек в 1506 г. самого известного зодчего Д. Браманте. Архитектор успел возвести храм до высоты арок.
Браманте же осуществил проект по строительству двора Бельведер, в котором Юлий II разместил свою коллекцию искусства, включая древнеримскую копию греческой статуи Аполлона Бельведерского. Архитектор начал строить лоджии двора Сан-Дамазо, которые завершил и украсил циклами фресок Рафаэль с учениками — «Библиями Рафаэля».
Около колонны Траяна по проекту Д. и А. да Сангалло построили церковь Санта Мария ди Лорето.
Решив украсить комнаты своих личных покоев фресками, папа пригласил в Рим в 1508 г. 25-летнего Рафаэля Санти из Урбино. Роспись, произведенная художником в четырех залах, известна сегодня как станцы (комнаты) Рафаэля. Одна из фресок — «Афинская школа» — считается вершиной Высокого Возрождения. Тогда же (1513) Рафаэль создал самое совершенное свое творение — «Сикстинскую Мадонну», символ материнства и самоотречения.
Браманте, а затем Рафаэль перестроили также фасад Папского дворца, обращенный к Риму.
Микеланджело Юлий II заказал фрески в Сикстинской капелле, которые были открыты для обозрения в 1512 г. Эту роспись библейскими сюжетами, начиная от сотворения человека, считают вершиной творчества Микеланджело.
Микеланджело был также создателем знаменитой статуи «Моисей», в которой передал воинственный дух Юлия II, незаконченного надгробия понтифика, несохранившейся четырехметровой скульптуры папы, а также прекрасного купола, венчающего Ватиканский собор.
Умер Юлий II 21 февраля 1513 г. Полный дерзостных сил, за год до своей кончины он составил план похода на юг Италии, чтобы окончательно изгнать из страны французов, а также провести в Латеране XVIII вселенский собор, на котором собирался реформировать церковь, целиком подчинив ее власти папы...
Есть ли что вернее прозвищ? Былые времена переполнены персонами, известными не только своими именами, но и меткими титулами: Филипп Красивый, Иван Грозный, Карл Великий... В их ряду Лоренцо Великолепный, патрон ренессансной культуры Флоренции, остался в истории не только как первый гражданин, приор города-республики, но и, как Г.Ц. Меценат, стал нарицательным именем всякого покровителя искусств.
Представитель олигархического семейства Медичи, давшего миру четверых римских пап — Льва Х, Пия IV, Климента VII, Льва ХI, двух королев Франции — Екатерину и Марию Медичи, покровителей наук и искусств — Козимо I, Франческо, Фердинандо I, Козимо II, Фердинандо II и других, Лоренцо Великолепный признан первым меценатом этой фамилии. И это при том, что не он, а его родственники основали знаменитую литературную академию делла Круска, музей Уффици, патронировали Галилею, Вероккьо, Л. да Винчи, Б. Гоццоли, Микеланджело, Боттичелли, Б. Челлини, Рафаэлю, Тициану, Д. Вазари и другим титанам Возрождения. На долю Лоренцо пришлось самое сложное — поднять планку меценатства на немыслимую высоту и назвать его время «золотым веком» Ренессанса.
Лоренцо ди Пьеро де Медичи Великолепный родился 1 января 1449 г. во Флоренции в семье Пьеро ди Козимо Медичи, гонфалоньера справедливости (главы Синьории — правительства), и Лукреции Торнабуони, религиозной поэтессы, патронессы искусств и благотворительницы.
Пьеро Медичи отдавал все силы борьбе с попытками лишить семейство былого политического веса, которое оно приобрело при его отце — Козимо I Старшем, заслужившем прозвище «отец отечества». Мать была главной наставницей мальчика. Ей помогали византийский ученый И. Аргиропул, мыслитель-гуманист К. Ландино, философ-неоплатоник М. Фичино (он, кстати, первым назвал Лоренцо в 1469 г. в одном из своих трудов Magnifico — Великолепным), обучившие отрока классическим языкам, философским наукам, поэзии. Лоренцо стал прекрасным поэтом и музыкантом.
С пяти лет присутствуя (в качестве наблюдателя) на дипломатических приемах, в 10 лет подросток уже официально участвовал в торжествах по случаю пребывания во Флоренции миланского герцога Сфорца и римского папы.
В 20 лет Лоренцо Медичи уже был искушенным политиком, обладавшим незаурядным талантом дипломата, сумевшим связать союзническими узами Милан, Неаполь и Флоренцию. Как отметил позднее Н. Макиавелли, именно Лоренцо Великолепный впервые в европейской истории освоил искусство поддержания равновесия сил и создания коалиций.
После смерти Пьеро Медичи в 1469 г. к Лоренцо пришла депутация самых богатых горожан и коленопреклоненно попросила его стать приором республики.
В 21 год Лоренцо впервые столкнулся с внутренней вооруженной оппозицией, с которой расправился без лишних сантиментов.
С избранием нового папы Сикста IV, имевшего свои притязания на владения в центре Италии, испортились отношения Флоренции с Римом. Понтифик спровоцировал противников Медичи — Пацци на мятеж. В 1477 г. на Лоренцо и его младшего брата Джулиано во время мессы было организовано покушение. Джулиано погиб, а Лоренцо, несмотря на ранение, удалось спастись. (Невзирая на покушения, Лоренцо всегда ходил без охраны.) Флорентинцы, поддержав Медичи, подавили мятеж. «Лоренцо безжалостно казнил без суда и следствия 262 человека из окружения Пацци. Авторитет Медичи поднялся на небывалую высоту».
Папа продолжил свои козни. Конфисковав доступное ему имущество Медичи и закрыв в Риме концессии их банка, понтифик отлучил от церкви Лоренцо вместе с правящей элитой Флоренции и потребовал выдать их папскому суду. Однако Синьория поддержала Медичи, и Сикст IV вынужден был в союзе с Неаполем развязать войну против Флоренции. Проявив свои лучшие качества, Лоренцо в одиночку направился в логово врага — к королю Неаполя. Там за три месяца пребывания в добровольном плену он смог убедить несгибаемого Фердинанда I в том, что «Флоренция под властью Медичи — более надежный союзник, чем Рим, где власть меняется с каждым новым папой». Во Флоренцию Лоренцо вернулся с мирным договором и соглашением о вечной дружбе, после чего добился мира и с Римом.
Занявшись политической реформой государства и формально сохранив республиканские формы правления, Лоренцо в 1480 г. создал Совет семидесяти и две коллегии, ведавшие всеми государственными делами, включая кредит. Эти организации, состоявшие из сторонников Медичи, вкупе с мастерской пропагандой и шпионской сетью помогали Лоренцо манипулировать общественным сознанием и — главное — поддерживать политическое равновесие в Италии на протяжение 12 лет.
Совет семидесяти, во всем завися от Лоренцо, назначал на должности, раздавал синекуры, содержал казну, вел бухгалтерию, пока все это окончательно не перекочевало в руки правителя. Несмотря на неограниченную власть, приор, по мнению биографов, свои полномочия употреблял только во славу Флоренции. «„Patriae decus, familiae amplitudo, incrementum atrium“ — „польза отечества, величие семейства, возрастание искусств“ — вот три принципа, которыми руководствуется во всех делах правитель Флоренции, никогда не отделяя одного от другого».
В дальнейшем Медичи провел налоговую реформу, резко повысил налог на имущество, своей взвешенной политикой не допустил вмешательства Франции во внутренние дела республики и дал Флоренции мир.
В городе Лоренцо уничтожал пустыри и возводил здания, прокладывал улицы, а в его окрестностях строил виллы, на подступах к Флоренции укрепил крепости.
В заботах об образовании Медичи реформировал пришедшую в упадок школу в Пизе в первый Тосканский университет, затем основал университет во Флоренции, укомплектовав его лучшими на то время преподавателями.
Вскоре в республике исчезли нищие и бездомные. О больных, немощных, неудачливых крестьянах заботилось государство. Люди с «низов» без особых препон становились членами Синьории.
Одно омрачало (но и радовало флорентинцев) — рост налогов, вызванный ростом расходов государства на карнавалы, маскарады, рыцарские турниры, театральные представления и пр. Но было бы неправильно относить все затраты Л. Медичи только на счет республиканской казны. Немало средств перетекло и из карманов самого Лоренцо, полагавшего, что «на свете нет ничего более достойного, чем превосходить других в щедрости».
Дом Лоренцо Великолепного был всегда открыт для художников, писателей и ученых со всего мира. «Он делал своим домочадцем всякого, в ком распознавал природные дарования или художественные таланты, милостиво обходился с такими людьми, лелеял их и никогда не покидал» (Валори).
Лоренцо щедро помогал М. Фичино, главе Платоновской академии (подарил ему виллу), поэтам А. Полициано и Л. Пуличи, архитектору Бертольдо. Патронировал философам и гуманистам Ландино, делла Мирандоле, Б. Белибо, И. Рейхлину и другим. Давал заказы на создание картин и статуй художникам и скульпторам А. Верроккьо, Ф. Липпи, Перуджино, Поллайуоло, Гирландайо, да Сан Гало и другим. Шедевры С. Боттичелли «Весна», «Рождение Венеры», «Поклонение волхвов» и т.д. были написаны по заказам Медичи. Разглядев талант юного Микеланджело, Лоренцо приблизил его к себе.
Приор организовал школу для молодых художников и ваятелей; оплачивал перевод рукописей древних мудрецов, поэм Гомера, Овидия, Вергилия; создал первую в Европе публичную библиотеку (позже названную его именем — Библиотекой Лауренциана), приобретая для нее греческие и латинские манускрипты, восточные свитки и книги. Он также коллекционировал древние и новые скульптуры, камеи, монеты. картины...
Скончался Лоренцо Великолепный в возрасте 44 лет 8 апреля 1892 г.
По свидетельству Макиавелли, «никогда еще не только Флоренция, но и вся Италия не теряли гражданина, столь прославленного своей мудростью и столь горестно оплакиваемого своим отечеством. И Небо дало весьма явные знамения бедствий, которые должна была породить его кончина: между прочим, молния с такой силой ударила в купол церкви Санта Репарата, что значительная часть его рухнула, вызвав всеобщее изумление и ужас».
В Баварии (Германия) на берегу Дуная под Регенсбургом находится Зал славы выдающихся исторических личностей, принадлежащих к германской культуре, — Вальхалла. Открытый в 1842 г., Зал славы сегодня насчитывает 128 бюстов и 65 мемориальных досок. Среди скульптурных портретов Фридриха II Великого и Екатерины II Великой, И. Канта и М. Лютера, И.В. Гёте и Ф. Шиллера, И.С. Баха и И.В. Моцарта, А. Дюрера и П.П. Рубенса есть и бюст Якоба II Фуггера Младшего по прозвищу Богатый (1459 — 1525), банкира из Аугсбурга. Его часто называют Богач.
Аугсбург за 20 веков своего существования дал миру немало знаменитостей, составивших городу всемирную славу: главу Немецкой церкви святого Ульриха Аугсбургского, художников Г. Гольбейна-старшего и Г. Гольбейна-младшего, инженера Р. Дизеля, драматурга Б. Брехта и других. Что касается Я. Фуггера, самого богатого человека Европы первой четверти XVIв., он оставил Аугсбургу еще и «город в городе» — жилой квартал Фуггерай.
На портрете Якоба II немецкого художника А.Дюрера банкир изображен в золотой шапочке, украшенной жемчугом и рубином. Шапочка, представлявшая собой копию головного убора, который герцог Бургундии Карл Смелый (враги называли его Карл Ужасный) потерял в одном из сражений, была известна всей Европе. Банкир специально «надевал ее, когда встречался с сильными мира сего, чтобы они не забывали, с кем имеют дело».
Будущий обладатель этой шапочки родился 6 марта 1459 г. в семье Якоба I Фуггера Старшего, предки которого вышли из среды деревенских ткачей, освоивших за 100 лет торговлю шерстью, тканями и восточными пряностями. Отец входил в десятку самых богатых людей Аугсбypгa.
Обучившись бухгалтерскому искусству в Венеции и методам поиска в бухгалтерских записях самых распространенных тогда ошибок (неверных сумм и неверных счетов), Якоб Фуггер Младший занялся новациями — кредитными операциями, а также прибыльным горным делом. Ссудив в 1488 г. эрцгерцогу Сигизмунду Тирольскому 150 тысяч флоринов, он получил право покупать всю добычу серебра Швацких копей по очень низкой цене. Якобу не было еще и тридцати, когда он прибрал к рукам всю добычу серебра и меди не только в Тироле, но и в Каринтии и Венгрии.
Торговый дом Я. Фуггера вполне можно отнести к первой трансъевропейской корпорации. Он, как спрут, охватывал Европу, испанскую Америку и португальский Восток. В руках Богача были нити крупных торгово-финансовых операций, политических интриг, войн. (Девиз Фуггера был «Pecunia nervus bellorum», то есть «Деньги — мускулы войны».) Недаром Якоба Богатого прозвали «делателем императоров» после того, как по смерти императора Священной Римской империи Максимилиана I (1519) банкир выделил испанскому королю Карлу I на подкуп избирателей гигантскую сумму в 543 тысячи флоринов, получив от него взамен эксклюзивные права на испанские золотые и серебряные рудники. На следующий год Карл был провозглашен императором Священной Римской империи под именем Карл V Габсбург (коронован в 1530 г.). Тогда же Фуггер стал и законодателем внешней и военной политики Испании.
Сильнейшее воздействие Богача на политику и экономику страны ощущали не только Германия и Испания, но и Венгрия, Италия, Португалия, Голландия, Польша. Щедрые, тщательно взвешенные кредиты королям, герцогам, римским папам принесли Якобу II всеобщее европейское влияние и графский титул (1511), золотые, медные и серебряные рудники, залежи свинца, соляные копи, месторождения ртути, процветающие текстильные мануфактуры, всевозможные откупы, привилегии и концессии, наконец, ни с чем не сравнимую возможность манипулировать своими венценосными должниками.
В торговле Якоб не знал ограничений. Он покупал и продавал землю, дворцы, металлы, оружие, индульгенции, китайский шелк, бумазею, слоновую кость, золото, пряности...
Вести дела Фуггеру помогали представительства его торгового дома в различных странах и разветвленная сеть первой частной разведки, агенты которой присылали в Аугсбург информацию о политических и коммерческих делах, а также сведения о военных действиях в регионе, продвижении крупных партий товаров, о скандалах в королевских семействах и астрологических прогнозах. Для этих же целей была создана и первая в истории Европы рукописная (в нескольких экземплярах) фуггер-газета — «Писаные ведомости», в которой помешались важные сообщения из разных мест.
Якоб Фуггер умер в начале 1526 г. бездетным, увеличив состояние семьи ровно в сто раз, с 20 тысяч флоринов до 2 млн. Дела банкира перенял его племянник Антон Фуггер, увеличивший за 20 лет состояние еще в 3,5 раза.
Никогда не прекращавшееся соперничество Дома Фуггеров с другими торговыми домами, зависть и алчность бюргеров, восхищавшихся и осуждавших «грязные делишки» банкира, желание как-то обелить себя подтолкнули Фуггера Богача на благотворительные дела. Но и они, как правило, были связаны с лишней возможностью «урвать куш».
Не без корыстных целей Якоб Фуггер финансировал морские экспедиции к берегам Индии, Африки, Америки. Так, например, он выделил деньги на венецианскую экспедицию главного штурмана флота Священной Римской империи С. Кабота, отправившуюся из Севильи «на поиски сказочных богатств Офира и Катая», а также на его экспедицию в северные моря в поисках Северо-Восточного морского пути (была осуществлена после смерти Фуггера).
Не жалел денег Фуггер и на развитие науки и искусства, в частности на усовершенствование литейного производства, горнорудных технологий и на различные «алхимические oпыты». Благодаря этой помощи металлургам удалось усовершенствовать состав сплава и сделать его болеe прочным, а также снизить вес пушек, что решило проблему их транспортировки. Внедрение передовых технологий позволило значительно ускорить и удешевить процесс добычи руды.
Биографы причисляют также к заслугам Я. Фуггера-мецената его огромную библиотеку.
Памятником благотворительности эпохи Ренессанса служит Фуггерай, приют для неимущих ремесленников — «для людей трудолюбивых и порядочных, но, по несчастью, впавших в бедность». Я. Фуггер выкупил целый район Аугсбурга — Jakobervorstadt и внес в фонд города 15 тысяч флоринов на устройство квартала. Сумма, хотя и далекая от библейской «десятины», по тем временам была очень большой. Здесь важен прецедент. В то время как в Италии каждый город кичился своими меценатами, в Германии их отродясь не было. Фуггер стал первым, очень крупным благотворителем. К тому же Фуггерай — первое в мире поселение рабочих социального типа.
Комплекс, построенный архитектором Т. Кребсом в 1519 — 1523 гг., состоит из 53 двухэтажных зданий с жильем на 106 семей. Площадь квартиры — 60 кв. м. При доме — садик (мансарда). Дома и церковь окружены стеной с воротами, закрывавшимися в 10 часов вечера. Все квартиры имеют отдельный вход, благодаря чему жители могут чувствовать себя полноправными хозяевами дома. И при Я. Фуггере, и позднее за проживание здесь полагалась символическая плата — один рейнский гульден в год и две молитвы в день, утром и вечером, за благодетеля Якоба Фуггера, его семью и потомков. Со временем в городке появились новые дома, улицы, фонтаны, клиника, детская школа.
В Фуггерае и по сей день живут в 67 домах (147 квартирах) около 200 человек. Фонд Фуггеров решает, кто имеет право здесь жить. Как правило, это семейные добропорядочные горожане, уроженцы Аугсбурга, обязательно католики. Жильцы платят тот же 1 рейнский гульден (€ 0,88) в год и совершают уже три ежедневные молитвы за основателей квартала. Для оплаты коммунальных услуг ежемесячно выдается € 46 на каждую квартиру. Налог на земельный участок, капитальный ремонт, профилактика, благоустройство и модернизация домов и квартала и пр. лежат также на фонде Фуггеров.
В XVII — XIX вв. европейская, а за ней и американская архитектура оказалась во власти палладианства — ранней формы классицизма, выросшей из идей итальянского архитектора Андреа Палладио. Позаимствовав принципы классической храмовой архитектуры Древней Греции и Рима, прославленный зодчий в основу своего стиля положил учет перспективы и строгое следование симметрии.
Благодаря 30 виллам, воздвигнутым Палладио в 1550 — 1570 гг., из которых самыми совершенными считаются виллы «Ротонда» (Капра) в Виченце, Фраскари (Мальконтента) в Венеции, Барбаро-Вольпи в Мазере, Корнаро близ Виченцы, венецианская архитектура выдвинулась на мировой уровень. (До нашего времени дошло 17 зданий.)
Эти сооружения, а также изданные венецианским зодчим «Четыре книги об архитектуре» стали эталоном для многих европейских мастеров классицистического направления архитектуры. В Италии — В. Скамоцци, в Англии — И. Джонс, К. Рен, в Шотландии — Р. Адам, во Франции— Ж.-А. Габриэль, Ж.-Ж. Суффло и другие архитекторы, работавшие по заказам французских королей Людовика ХIV и Людовика XV, в США — Т. Джеферсон, в России — Д. Кваренги, К. Росси, М. Казаков, А. Воронихин и т.д. стали последователями великого зодчего.
Виченца, в которой Андреа построил Базилику Палладиану, палаццо Киерикати, центральную площадь Пьяцца деи Синьори, виллу Капра, Олимпийский театр и другие здания, имеет второе имя — «город Андреа Палладио». С 1994 г. все городские постройки и виллы Палладио в пригороде Виченцы являются памятником Всемирного наследия ЮНЕСКО.
В посвящении к своим «Четырем книгам» Палладио писал о том, что он «с юных лет получал великое наслаждение от всего, что касалось архитектуры, и в течение долгих годов упорной работы... много раз ездил в Рим и другие места Италии и вне ее, где собственными глазами созерцал и собственными руками обмерял фрагменты многих античных зданий».
Возможность изучать науку архитектуру и ездить в Рим и другие города Андреа получил исключительно благодаря своему первому (и главному) покровителю князю Джан Джорджо Триссино, которого следует признать «виновником» всемирного торжества палладианства наравне с его создателем. Триссино известен в Италии также как «независимый человек», гуманист и писатель, апологет классицизма.
Будущий драматург, поэт, теоретик литературы и языка родился 8 июля 1478 r. в Виченце (регион Венето на севере Италии; 80 км от Венеции) в аристократической семье. Получив образование в Милане в 1508 г., Джан Джорджо вернулся в Виченцу, но как неблагонадежный (судя по всему, из-за своих высказываний) был изгнан из родного города властями Венецианской республики.
Пожив во Флоренции, Триссино переехал в Рим, где поступил на дипломатическую службу к папе Льву Х (в миру Джованни Медичи). Папа, больше всего на свете интересовавшийся гуманистическими искусствами, духовными и прочими наслаждениями, остался доволен служебной деятельностью и первыми литературными трудами Джан Джорджо и в 1514 г. добился для него отмены изгнания, а в 1515 г. отправил его в Германию ко двору императора Максимилиана в качестве своего нунция. Последующие папы Адриан VI, Климент VII, Павел III также использовали Триссино как опытного дипломата и посла.
Будучи ученым, Триссино всячески проповедовал точку зрения Аристотеля на трагедию. В 1523 г. он опубликовал работу по реформированию итальянской орфографии — «Эпистолу о буквах, заново добавленных в итальянский язык», а в 1530 г. «Малую грамматику», вызвавшие бурную полемику в ученых и литераторских кругах. «В трагедии „Софонисба“ (1515, изд. 1524) и комедии „Симиллими“ (изд. 1548) драматург использовал жанровые и метрические особенности древнегреческой драмы». Писатель известен также как переводчик и публикатор трактата Данте «О народной речи» (1529), как автор 6-томной «Поэтики» (фрагмент — 1529, полная публикация — 1562), «Стихотворений на народном языке» (1529) и 3-томной эпической поэмы «Италия, освобожденная от готов» (1547 — 1549). Самой значительной работой Триссино по грамматике и лингвистике специалисты считают диалог «Хозяин замка» (1529), в котором автор предложил формировать литературный язык на основе синтеза различных диалектов и выдвинул принцип ориентации на современную речь.
Умер Триссино 8 декабря l550 г. в Риме. Издание собрания сочинений Д.Д. Триссино было опубликовано маркизом Ф. Маффеи в Вероне в 1729 г.
Одним из любимых — профессиональных — занятий Джан Джорджо была архитектура. В его мастерскую и поступил приехавший из Падуи 16-летний Андреа ди Пьетро делла Гондола. Заметив в помощнике мастера резчика по камню большой талант и целеустремленность, Триссино взял его под свое покровительство и заменил Андреа рано умершего отца. Князь сменил ему простоватое имя ди Пьетро на благозвучное — Палладио, в честь ангела Палладия, покровителя архитекторов, по легенде избавившего Италию от готов. (По другой версии, в честь статуи греческой богини мудрости, знаний, искусств и ремесел Афины Паллады.)
Триссино сам обучал Андреа премудростям архитектуры, в качестве учебника подарив ему «Десять книг по архитектуре» Витрувия. Князь свел протеже со многими патронами искусства в Виченце, Падуе и Венеции, причем заботился о том, чтобы молодой человек получил не только архитектурное, но и разностороннее гуманитарное образование. Для этого он приглашал воспитанника на все научные и литературно-художественные «посиделки», которыми славился его дом; находил для него первоклассных учителей и наставников (Д. Фальконетто и других). Покровитель не раз посылал Андреа в Верону, Венецию, Сплит (Хорватия), Ним (Франция) и другие города с целью проводить обмеры античных памятников.
Джан Джорджо дал возможность своему подопечному участвовать в строительстве своей виллы в Криколе (1535 — 1538), после чего по его рекомендациям Андреа возводил виллу Годи в Лонедо (1540) и виллу Пизани в Баньоло (1544).
В 1541 г. Триссино впервые взял с собой Палладио в Рим, где ввел его в круг знати, обеспечив ему тем самым известность, грядущих заказчиков и покровителей. Андреа же изучал в Вечном городе памятники древней архитектуры.
В 1545 г. Палладио выиграл конкурс на право перестройки базилики в Виченце, и отсюда пошла его европейская слава.
К середине XVI в. народы Средиземноморья «накушались» всякого: греческих завоеваний и персидских, римской колонизации и византийской, пиратских походов и крестовых. В 1566 г. на островах Средиземного моря и побережье Европы, Азии и Африки вольготно раскинулась Османская империя, созданная султаном Сулейманом I Кануни. Десятый султан Оттоманской Порты, имевший сильный морской флот под командованием магрибского пирата Хайраддина Барбароссы, контролировал не только земли, но и воды — Средиземного и Красного морей, Персидского залива и части Индийского океана.
Сулейман, сын девятого османского султана Селима I и Айши Султан, дочери крымского хана Менгли I Гирея, родился в причерноморском городе Трабзоне 6 ноября 1494 г.
Получив прекрасное образование в дворцовой школе в Стамбуле, армейский опыт в войсках Селима I, а также подготовку в административных делах в качестве беглербега (правителя) трех провинций, принц перенял от венценосных предков воинственный дух и щедрость благотворителя.
Едва вступив после смерти отца в 1520 г. на престол, Сулейман I предпринял экспансию Порты на Запад. За 46 лет правления султан воплотил большую часть своих территориальных притязаний и заслужил прозвище Великого Турка, Сулеймана Великолепного — за великолепие дворца и изощренный церемониал двора, за процветание искусств и ремесел, за развитие поэзии и философии.
Сулейман правил твердой рукой. В 1525 г. монарх жестоко подавил бунт янычар, вздумавших «проверить» владыку на решительность. По облыжному обвинению султанши Хюррем (Рокcoлaны), очищавшей путь к престолу своим детям, предал смерти фаворита Ибрагим-пашу и любимого сына-престолонаследника Мустафу. Нe пощадил султан и еще одного своего сына — Баязида, организовавшего против отца заговор. Беспощадно карал он взяточников и воров, часто по одному лишь подозрению...
Сулейман I создал первоклассную армию. Европейские наблюдатели с горечью констатировали: «Tурки превосходят наших солдат по трем причинам: они быстро подчиняются командам своих военачальников; в сражении они никогда не проявляют ни малейшего страха за свои жизни; они длительное время могут обходиться без хлеба и вина, ограничиваясь ячменем и водой».
В 13 войнах Сулейман завоевал Сербию с Белградом, Родос, часть Венгрии, Ирак, Курдистан, Западную Армению, Аравию, Триполи, Алжир и другие. Сломил сопротивление военно-морских сил Венеции, Генуи, Мальты, Флоренции, Священной Римской империи, Испании. Виртуоз в искусстве дипломатии, правитель заключил несколько долгосрочных союзов, как, например, тайный союз с Франциском I, королем Франции (1536). Во многом успехи монарха объяснялись его умением подбирать на ключевые посты талантливых людей — великих визирей Лютфи-пашу, Ибрагим-пашу, Соколлу Мехмед-пашу, судью муллу Ибрагима из Алеппо. Последнему Сулейман поручил подготовить проект свода законов «Мултека-уль-усер» («Слияние морей»). Реформировав и модифицировав османское право и по возможности согласовав его с шариатом, Сулейман Законодатель (Кануни) издал этот свод, действовавший до ХХ в., в котором были охвачены все аспекты управления государством и жизни общества. Султан укрепил светскую и религиозную власть, уравнял права и полномочия великого визиря и великого муфтия.
Одинаково легко самодержец мог подковать коня и сочинить прерасное стихотворение, отлить пушку и создать ювелирное украшение.
Благодаря покровительству Сулеймана I науке, искусству, архитектуре и литературе время его правления называют веком духовного расцвета турецкой национальности, золотым периодом османской культуры. Султан «опекал целую армию художников, религиозных мыслителей и философов, которые и составили самый образованный двор во всей Европе... Сулейман ввел официальный пост имперского ритмического хроникера, вид османского поэта-лауреата, обязанностью которого было отражать текущие события в стихотворной форме в подражание манере Фирдоуси» (Р. Рахманалиев). Славу турецкой литературы составили выдающиеся поэты Ильяс Ревани, Махмуд Баки и другие.
Благотворительность султана принимала самые разнообразные формы, от ежедневной раздачи 20 золотых дукатов и 1000 серебряных монет до великолепных трехнедельных праздников, устраиваемых горожанам на ипподроме. «Тут были игры, турниры, показательная борьба и демонстрация искусства верховой езды; танцы, концерты, театр теней и постановки батальных сцен и великих осад; цирковые представлении с клоунами, фокусниками, обилием акробатов, с шипеньем, разрывами и каскадами фейерверков в ночном небе — и все это с размахом, никогда ранее невиданным в городе».
На свой счет Сулейман основывал в столице мектебы (школы, дававшие начальное образование и основы ислама) и медресе (колледжи, построенные в приделах мечетей). В медресе изучали 10 предметов — геометрию, философию, астрономию, астрологию, метафизику, географию, логику, грамматику, синтаксис, стилистику.
Особо прославился Сулейман как покровитель зодчих. Собрав со всего мира сотни выдающихся архитекторов, художников, ремесленников, мастеров-камнерезов и т.д., султан, не жалея средств, заказывал им сооружение дворцов и мечетей. В их распоряжение из разных стран доставлялись любые нужные строительные материалы (гранит, разноцветный мрамор, дорогие породы деревьев, керамическая плитка и пр.).
Прославленный каллиграф Х. Кара-Хиссар исполнял на камне и дереве надписи из Корана, знаменитый художник Ибрагим по прозвищу Серхош («Опьяненный») — витражи. Среди зодчих звездой первой величины был военный инженер Х.М. Синан, сын христианского мастера по камню, 19 лет прослуживший в рядах янычар, а затем построивший 360 мечетей, медресе, дворцов, караван-сараев, библиотек, фонтанов, бань, мостов.
Вершиной творчества Синана, шедевром мирового зодчества стала монументальная мечеть Сулеймание, которую султан заказал ему после 30 лет своего правления. Мечеть, вмещающая более 5000 верующих, возводилась на возвышенности над Золотым Рогом 3000 мастеров и их помощниками 7 лет (1550 — 1557). На ее территории были построены также две пары минаретов, двор с фонтаном для омовений, купольная галерея, несколько бань и кухонь, медресе, представляющее собой целый городок, медицинская школа, караван-сарай, больница, библиотека, обсерватория, кладбище.
В связи с долгим строительством сооружения (султан постоянно торопил Синана) связан занятный эпизод, рассказанный историком Э. Челеби. Иранский шах Тахмасп, заклятый враг турецкого султана, прислал Сулейману подарки и ларец с изумрудами, рубинами и бриллиантами, а в сопроводительном письме с издевкой написал: «Я слышал, что тебе не хватает сил завершить мечеть и поэтому ты решил ее больше не строить. Основываясь на нашей дружбе, я посылаю тебе эти дары и камни. Употреби их, как тебе захочется, но постарайся все же закончить начатое, а я таким образом внесу свою долю в твое благочестивое дело». Разгневанный Сулейман тут же раздал дары стамбульским торговцам, а Синану велел драгоценные камни смешать с простыми и употребить в строительстве. Зодчий украсил ими грани и розетки одного из минаретов, названного позднее «Драгоценным». Этот эпитет можно отнести вообще ко всей мечети, включая ее убранство, декор зала, причудливую резьбу по камню и пр.
Дав блестящий пример благотворительности, Сулейман I невольно привлек на это поприще и султанский двор, и знатное общество, и вельмож-сановников. Хюррем Султан тоже старалась не отставать от супруга в размахе благих дел. На свои средства Роксолана построила «комплекс в Аксарае, баню в Айя-Софье, водопроводы в Эдирне и Стамбуле, караван-сарай Джисри Мустафы-паши в Болгарии, основала в Мекке и Медине фонды для бедных».
40 лет Сулейман сам возглавлял войска, но в 1560-е гг. отошел от военного руководства. В 72 года султан решил тряхнуть стариной и предпринял свой последний поход против Габсбургов. 3 августа 1566 г. 100-тысячная турецкая армия осадила небольшую венгерскую крепость Сегешвар. Гарнизон больше месяца оказывал отчаянное сопротивление туркам. Город пал 6 сентября. Сулейман Великолепный не познал радости победы, так как скончался в ночь перед этим в своем шатре от сердечного приступа.
Монарх был похоронен в мавзолее на кладбище мечети Сулеймание. Престол перешел к его и Роксоланы сыну Селиму II Пьянице, с которого начался период упадка Османской империи.
Вроде как писать о меценатстве монархов излишне, так как эта деятельность априори должна сопутствовать помазаннику Божьему. Кому, как не государю, заботиться о процветании страны и о расцвете еe культуры? Но поскольку таких государей не так уж и много, рискнем. И начнем не с короля, а с мэтра Франсуа Рабле, автора знаменитого романа «Гаргантюа и Пантагрюэль».
В Рабле прекрасно уживались, взаимно обогащая друг друга, три ипостаси — медика, писателя и шутника. Один раз Франсуа, направляясь с секретным поручением из Ватикана в резиденцию французского короля Амбуаз, оказался в Лионе без единого су. Денег на дальнейший путь взять было негде. И тогда мэтр поделился с местными эскулапами новостями зарубежной медицины. Особо восхитился он «старинным итальянским рецептом безошибочного яда — лучшего средства, чтобы извести монарха-тирана и всю его семью». Уже через час страшного государственного преступника мчали на казенный счет прямо к тирану. Арест Франсуа весьма позабавил Франциска I, удостоившего балагура королевским обедом.
Франциск ценил шутку, благоволил шутникам, и вообще в первой половине своего правления слыл гуманистом. Недаром Рабле наделил добряка Пантагрюэля некоторыми чертами Франциска I. Писатель был далеко не единственным любимчиком самодержца, взявшего под свое крыло многих представителей культуры, в том числе и весьма либерального толка. Что касается Рабле, Франциск покровительствовал ему, разрешил публикацию его романа, спас от преследования схоластов Сорбонны, жаждавших публичного сожжения еретика Рабле на костре.
Будущий монарх родился 12 сентября 1494 г. в коньякском замке Валуа (регион Шаранта на северо-западе Франции) в семье графа Карла Ангулемского, кузена короля Людовика XII, и Луизы Савойской. Мать сыграла важную роль в царствовании сына, в качестве регентши она дважды «замещала» короля во время его длительных отлучек из Франции. Старшей сестрой Франсуа была знаменитая писательница Маргарита Наваррская.
В 1508 г. юноша переселился в Париж, в 1514 г. женился на Клод Французской, дочери короля Людовика XII, а в 1515 г. после смерти тестя, не оставившего иных наследников, стал королем Франции — Франциском I.
По молодости Франциск увлекался охотой, верховой ездой, веселой и беззаботной жизнью, но монаршие обязанности заставили его окунуться в котел европейский политики, кипящий интригами и войнами. «Король-дворянин», отличавшийся безрассудной храбростью и безукоризненной любезностью, был признан современниками истинным рыцарем, что, конечно же, дало ему немалый запал в его многочисленных военных и мирных кампаниях. Соперничество между Габсбургами (Испания и Германия) и династиями Валуа и Бурбонов(Франция) сопровождалось при Франциске четырьмя войнами.
Король правил властной рукой, сопровождая каждый издаваемый им закон убедительным аргументом: «Ибо нам так угодно». Во время своих нескончаемых турне по стране Франциск I посещал многочисленные церкви и монастыри, инспектировал крепости, замки и гавани.
Но далеко не все было благополучно в королевстве. На военном поприще успехи перемежались поражениями. После ранения в одном из боев Франциск был захвачен в плен и провел в заточении у императора Карла V больше года. Смог освободиться, лишь оставив заложниками двух сыновей, за которых позже внес огромный выкуп — 2 млн экю. Расцвет торговли сопровождался стагнацией экономики. Глобальный контроль над чиновничеством привел к росту коррупции. Усиление абсолютизма внутри гocyдаpства сопровождалось уступками на международной арене. «Гуманизация» страны обернулась завинчиванием гаек и репрессиями против еретиков.
А вот на поприще меценатства упрекнуть Франциска I практически не в чем. Король достойно провел возрождение культуры во Франции, вписав свою страну в контекст общеевропейского Возрождения. Первые шаги в этом направлении Франциск сделал сразу же по восшествии на престол в 1515 г. после блистательной победы при Мариньяно (город в северной Италии). В «битве исполинов» Франциск победил миланского герцога М. Сфорца, но сам был побежден итальянской культурой, роскошью дворов итальянских меценатов, их дворцами, библиотеками, собраниями картин.
По возвращении короля домой двор наполнился шумным весельем и дамами, из которых некоторые помогали монарху решать не только личные вопросы, но и общественные.
Радея о расцвете культуры в своем отечестве, Франциск I пригласил из Италии во Францию «на полный пансион» многих знаменитых ученых, архитекторов, художников — Л. да Винчи, Б. Челлини, А. делль Сарто и других. Некоторых из них он лично убеждал перебраться во Францию. В 1530-х гг. король пригласил еще одну группу мастеровых — Б. Россо, Ф. Приматиччо, С. Серлио и других.
Особым почитанием пользовался у молодого короля великий Леонардо, который в 1516 г. принял приглашение венценосца и с несколькими любимыми учениками прибыл в резиденцию Франциска I. Король пожаловал мастеру годовую ренту в тысячу экю, дал ему звание первого королевского художника, архитектора, механика и впервые в его биографии — инженера. Еще Франциск подарил гению усадьбу Клу-Люс, соединенную подземным ходом с Амбуазом, по которому король часто навещал «отца» (так называл он Леонардо) для бесед об искусстве. Известно, что по поручению короля мастер сконструировал «механического льва, способного ходить, из груди которого появлялся букет лилий». Еще да Винчи занимался организацией придворных празднеств, планированием нового дворца в Роморантане при задуманном изменении речного русла, проектом канала между Луарой и Сеной, главной двухзаходной спиральной лестницей в замке Шамбор и т.д. В Клу-Люсе Леонардо и упокоился 2 мая 1519 г., по свидетельство Д. Вазари, «на руках своего близкого друга» Франциска I. Хотя великий художник завещал главную картину его жизни «Джоконду» своему любимому ученику Салаи (Джакомо Капротти), а следовательно, Италии, король предпочел оставить шедевр себе и Франции.
Ряд европейских знаменитостей (Рафаэль, Микеланджело, Эразм Роттердамский и другие), получив приглашение от Франциска, по разным причинам отказались приехать. Тем не менее Рафаэль и Тициан написали несколько картин для французского короля. Известен портрет Франциска I, созданный Тицианом.
Франциск положил начало знаменитой художественной коллекции французских королей, ныне украшающей Лувр.
Любимым увлечением короля были архитектура и скульптура. Множество первоклассных итальянских и французских зодчих, развивавших свои направления в искусстве, создавали шедевры по заказу Франциска. Лучшими их творениями считаются замки Фонтенбло, Шамбор, Блуа, перестроенный Лувр.
В замке Фонтенбло король собрал уникальную библиотеку, основал типографию для печатания книг (в том числе и на древнегреческом языке), в которой работал гуманист Р. Этьен, а главным библиотекарем был назначен еще один гуманист — Г. Буде. В это книгохранилище специальные агенты короля свозили со всей Европы редкие книги и рукописи. Библиотека была открыта для свободного доступа ученым всего мира.
С благословения Франциска в противовес Сорбонне в 1530 г. была учреждена «Коллегия королевских лекторов» — знатоков древних языков, красноречия и математики, из которой в конце XVIII в. возник Коллеж де Франс.
Увлекался Франциск и поэзией, сам писал стихи. При его дворе жил знаменитый поэт К. Маро.
В 1539 г. король поднял статус французского языка (вместо латыни) до административного, подписав соответствующий указ.
В конце правления Франциска I государственная казна осталась без средств. Нескончаемые войны, роскошь огромного двора (одних лошадей для передвижения которого требовалось 18 тысяч!), огромные расходы на меценатство привели к внутреннему долгу монархии, превышавшему остатки былого богатства в 15 раз. Чтобы как-то спасти положение, Франциск стал продавать драгоценности французской короны, государственные должности и титулы, правительственные долговые обязательства (ренты), завел лотерею, повысил в два раза налоги...
Стремясь укрепить монету, Франциск I сократил вывоз драгоценных металлов, покровительствовал внутренней и внешней торговле, поощряя морские экспедиции, увенчавшиеся, в частности, открытием Канады Ж. Картье в 1534 г.
Увы, эти мероприятия помогли мало. 31 марта 1547 г. Франциск скончался в Рамбуйе, оставив военные, политические и финансовые проблемы своему преемнику Генриху II. Однако король сумел решить главное — дал сильнейший толчок становлению великой культуры Франции.
Джалал ад-дин Абу-л-Фатх Мухаммад Акбар (1542 — 1605) — третий по порядку, самый яркий представитель династии Великих Моголов, или Бабуридов (1526 — 1858), и самый могущественнейший правитель империи, занимавшей в конце ХVI в. почти всю территорию сегодняшней Индии и Афганистана. Не случайно властителя Хиндустана нарекли именем Акбар, что на арабском означает «великий».
Основал династию Бабуридов потомок Тамерлана (по отцовской линии) и Чингисхана (по материнской) Захирад-дин Мухаммед Бабур, которого историки как полководца, общественного деятеля и литератора ставят в один ряд с Цезарем.
Вынужденный бежать из Ферганы, где он был правителем, Бабур завоевал Восточный Афганистан, а в 1526 г. со своим 12-тысячным войском разбил 100-тысячную армию индийского султана и покорил всю Северную Индию. Индусы прозвали завоевателей мухгалами, или мугулами (монголы), а европейцы переиначили на свой лад — «моголами».
Бабур стал родоначальником не только империи, но и отцом щедрого меценатства первых колен Бабуридов. Радея о развитии городов и торговли, правитель разбивал парки и сады, строил библиотеки и караван-сараи. Собрав в своей столице Агре выдающихся деятелей науки и искусства того времени, император создал им все условия для плодотворного творчества и щедро осыпал их милостями. Сам он, блистательный поэт и искушенный историк, внес огромный вклад в развитие узбекской литературы. Его исторический труд «Бабурнаме» («Записки Бабура») давно признан классикой.
Скончался правитель в 1530 году в Агре. Унаследовавший трон сын Бабура Хумаюн проявил себя неудачливым правителем и растерял большую часть территории империи, которую пришлось возвращать его сыну Джалал ад-дину (Акбару).
При правителях следующих поколений Бабуридов — Джахангире и Шах-Джахане (воздвигшем мавзолей Тадж-Махал в Агре) — государство еще в течение 60 лет процветало, но после них империя стала хиреть и распадаться, и последние падишахи династии были властителями на бумаге, пока Англия в середине XIX века не прибрала Индию к рукам.
Джалал ад-дин взошел на престол в 13 лет, а уже в 18 лет взял в свои руки всю полноту власти, для начала подавив несколько мятежей. За 49 лет правления Акбар, не потерпев ни одного поражения, завоевал весь полуостров Индостан (Гуджарат, Бенгалию, Центральную Индию, Кашмир), а завоевав, смог создать из нескольких мусульманских государств и владений индусских раджей державу, крупнейшую в средневековом мире.
Император сформировал регулярную армию, организовал суды, полицию. Издал «указ, запрещавший обращать пленников в рабов, и впервые дал индусам возможность делать карьеру при дворе и занимать государственные должности». Ввел единую систему мер и весов и единый солнечный календарь (таблицы Улугбека).
Исповедуя основной принцип своей политики — «мир для всех», признав все религии «равно истинными» и провозгласив веротерпимость, падишах окружил себя трижды проверенными чиновниками, ввел централизованную систему сбора налогов, позволившую уничтожить коррупцию и воровство. Государство при Акбаре благоденствовало, развивались ремесла, строительство и торговля, народ пребывал в довольстве. Именно тогда Индию стали называть «сказочной страной». По словам Д. Неру, «Акбар возродил древнюю мечту о единой Индии, не только политически объединенной, но и органически слившейся в один народ».
Акбар явил образец правителя, заботившегося о государстве и народе. Мало того что он сам показывал образец необыкновенно развитого в духовном и физическом плане человека-труженика, но он и окружал себя самыми достойными царедворцами. В частности, его ближайший сподвижник визирь Абу-л Фазл «был разносторонне образованным человеком, говорившим на многих языках и оставившим записки о правлении Акбара (Акбарнаме. — В.Л.)».
Падишах «обладал необыкновенной памятью — знал клички всех своих боевых слонов, которых в его войске насчитывалось несколько тысяч. Неутомимый и любознательный, он спал всего несколько часов в сутки, не боялся никакой работы: следил за работой своих помощников, часами разбирал доклады чиновников, а вместо отдыха ковал в кузнице железо, занимался резьбой по дереву, тесал камни и мог быстрее любого пастуха остричь верблюда» (Е.Г Жадько). А еще «одним словом исцелял больных и прикосновением укрощал животных».
Не умея читать и писать (по другой версии, он сознательно не проявлял своего умения и специально заставлял читать ему вслух), Акбар прославился не только как тонкий знаток и ценитель литературы, но и как умудренный покровитель наук и искусства. Именно Aкбap заложил основы общенациональной культуры, в которой «взаимное влияние индуистской и мусульманской традиций не мешало сохранению их индивидуальных черт».
Падишах собрал вокруг своего престола лучших поэтов и писателей (число известных литераторов доходило в разные годы до 700, а поэтов — до нескольких тысяч), ученых, музыкантов, переводчиков, составил богатейшую библиотеку в 24 тысячи томов.
Особой любовью владыки пользовались художники — портретисты (сохранились картины 17 знаменитых мастеров), каллиграфы, иллюминаторы и иллюстраторы книг. Падишах лично отбирал лучшие работы мастеров кисти, отдавая предпочтение тем, кто по-особому «понимал божественное», и щедро вознаграждал их. В заботах о подрастающем поколении живописцев монарх создал школу живописи.
Придворные мастерские возглавлял любимец Акбара ходжа Абд ас-Самад, прозванный Ширин Калам («Сладостная кисть»), который своим совершенством был обязан, по мнению Абу-л Фазла, «удивительному взору Его Величества, который побудил его обратиться от внешней формы к тому, что называется духом. Это наставление сделало его учеников мастерами».
При дворе собрались выдающиеся музыканты, певцы, виртуозы игры на флейте и различных индийских музыкальных инструментах. Среди певцов выделялся легендарный Тансен, переводчик поэмы «Рамаяна» на хинди, который, по отзывам современников, «обладал уникальным мастерством и голосом и исполнял классические раги настолько искусно, что совершенно завораживал своих слушателей... Силой своего голоса он мог зажигать свечи, успокаивать животных, лечить больных, вызывать дождь и заставлять цвести деревья» (Б.М. Малхотра).
По приказанию властителя на фарси перевели и проиллюстрировали эпические поэмы индусов — «Рамаяну», «Махабхарату», «Хари-ваншу», в которых, по убеждению Акбара, «содержалась Истина». По подсчетам, всего было переведено на персидский язык около 40 тысяч книг!
Акбар покровительствовал также историкам, написавшим многие исторические сочинения. Патронировал строительным и архитектурным проектам. В Агре монарх построил 500 кирпичных зданий и крепость. Затем неподалеку от Агры основал новую столицу Фатехпур-Сикри («город Победы») — «жемчужину Индии», которую хотел сделать столицей разработанной им вместе с Абу-аль-Фазилем новой «божественной веры». Столицы той из-за проблем с водоснабжением ныне нет, но «среди дворцового двора еще стоит храм объединенной религии... На стенах этого загадочного дома еще видны остатки разнородных изображений. Следы буддизма перемешаны с индусскими и христианскими фрагментами» (Н.К. Рерих).
Акбар заботился не только о своем дворе и своих царедворцах. В деревнях и городах он учредил множество школ для простых людей, где их учили читать, писать и считать, а также высших учебных заведений для мусульман и индусов, «в программу которых ввел новые предметы: медицину, историю, арифметику, геометрию, экономику ведения домашнего хозяйства, а также науку о морали и поведении в обществе. В новой столице Дели он лично основал учебные заведения».
Умер Акбар в 1605 г. До сих пор стоят многие величественные архитектурные памятники, построенными им, в библиотеках и музеях хранятся роскошно изданные книги, украшенные сказочными миниатюрами монгольской школы живописи. А сам он, по признанию всех биографов, даже «по прошествии четырех столетий остается для индийцев символом милосердия, справедливости и благородства».
Меценатство в Европе имело много форм, часто напрямую зависевших от принадлежности филантропа к той или иной христианской конфессии. Бывали даже адепты оккультизма, ярчайшим примером чего стал император Священной Римской империи, король Богемии и Венгрии, эрцгерцог Австрийский Рудольф II Габсбург (1552 — 1612), 28 лет (из 35 императорства) восседавший на троне в столице Богемии (Чехии) — Праге.
Вопрос безумия императора оставим на совести тех, кто утверждал это, но вот эзотерика, бесспорно, повлияла на дела католика и на пятивековой стереотип Праги как культурной столицы Европы и «мировой столицы алхимии, мистики и черных сил».
Именно в Праге был создан и якобы оживлен глиняный монстр Голем, жил чернокнижник Фауст (нынешняя достопримечательность Праги — дом Фауста), явилась на свет таинственная рукопись, не расшифрованная до сих пор, так называемый «манускрипт Войнича». Здесь, по свидетельствам очевидцев, творилась всякая чертовщина, а сам император, говорят, обожал «сеансы по оживлению мертвецов и вызыванию душ умерших»...
Но обо всем по порядку.
Будущий помазанник Божий родился 18 июля 1452 г. в Вене. В 11-летнем возрасте Рудольф был послан отцом, императором Священной Римской империи Максимилианом II, на воспитание к двоюродному дяде — испанскому королю Филиппу II. Будущий монарх вырос католиком, ненавидящим ересь (c годами он стал веротерпимей), интеллектуалом и мистиком, принявшим идеи астрологии и алхимии и всерьез озаботившимся поиском Философского камня.
Как старший мужчина в имперской ветви Габсбургов, Рудольф в 20 лет (еще при жизни отца) стал королем Венгрии, в 23 — Богемии, в 24 — после смерти Максимилиана II — эрцгерцогом Австрии и императором Священной Римской империи. На его голову свалились проблемы противостояния агрессии султанской Турции извне и протестантизма — внутри лоскутной империи. Политические проблемы усугублялись семейными, поскольку Рудольф отвечал за благосостояние оказавшихся не при власти пяти своих братьев, то и дело строивших ему козни. Одному из них, Матиасу (Матиашу), судьбой было уготовано сместить Рудольфа с престола.
В Вене Рудольфу еще как-то удавалось решать государственные и личные вопросы, но когда в 1583 г. император перенес свою резиденцию в Прагу, они только усугубились. Элита страны, принявшая протестантизм, противилась политике рекатолизации, проводимой императором. Монарху то и дело приходилось идти на компромиссы либо прибегать к репрессивным мерам. Ближайшее окружение Рудольфа было переполнено его противниками и предателями.
Все эти проблемы расшатали здоровье императора, вызывали у него резкое обострение то ли наследственного, то ли благоприобретенного заболевания нервной системы, что позволило многим его современникам прямо называть монарха «безумным», а потомкам — шизофреником. Как правило, обострение случалось после неудачных войн и неудачных попыток религиозных реформ. Так, императору не удалось дать отпор войскам Османской империи, дважды проваливалась затея Рудольфа II рекатолизировать протестантов Венгрии и Богемии, только случай спас монарха от дворцового переворота, едва не осуществленного одним из его вельмож И. Попелом.
Неудачей закончилась попытка самодержца подавить венгерское восстание 1604 — 1606 гг. под руководством И. Бочкаи. На руку повстанцам сыграли братья государя Матиас и Максимилиан, вместе с другими членами имперской семьи объявившие Рудольфа II душевнобольным, из-за чего король вынужден был пойти на ряд уступок венгерским феодалам.
В результате дальнейших интриг самого Рудольфа, его родни и феодалов император лишился в 1608 г. Верхней и Нижней Австрии, Венгрии и Моравии. Оставшись номинальным правителем Чехии, Силезии и Лужиц, король не смог противостоять натиску сословий, жаждавших свободы вероисповедания, и вынужден был подписать в 1609 г. так называемую Грамоту величества, уравнивавшую в правах гуситов и католиков.
Последние два года правления венценосца были омрачены его дальнейшими уступками чешской аристократии, вступившей в сговор с Матиасом, которому, в конце концов, и передал Рудольф II свою последнюю корону, оставшись, правда, императором фактически несуществующей империи. Это случилось 23 мая 1611 г. после неудавшейся авантюрной попытки Рудольфа «наказать» Прагу силами наемников.
Через 7 месяцев, 20 января 1612 г., император скончался от легочной инфекции. Похоронен в соборе Святого Вита в Праге. Его преемником стал Матиас II Габсбург.
Посмертная слава Рудольфа II оказалась счастливее прижизненной. Уж слишком много добрых дел сделал король для процветания Праги, для чешской культуры и европейской науки. Из всей династии австрийских Габсбургов, правивших Чехией 400 лет, лишь Рудольф II стал символом Праги.
Как отмечали биографы, именно неудачи правления вызвали в самодержце увлечение наукой (астрономией и минералогией), оккультными учениями, живописью, скульптурой, архитектурой.
Надо признать, что науки Рудольф развивал в поисках эликсира бессмертия, рецепта получения золота, Философского камня. Для этих целей он пригласил в Прагу из разных стран многих знаменитых алхимиков и великих ученых — лекаря и естествоведа Т. Гаека из Гайку, анатома и хирурга Я. Есениуса, астрономов И. Кеплера и Т. Браге.
Я. Есениус провел в 1600 г. первое прилюдное вскрытие тела повешенного и издал 300-страничную книгу, посвященную этому событию.
Т. Браге первым в Европе начал проводить систематические и высокоточные астрономические наблюдения. В 1601 г. астроном умер в Праге и «по приказу императора Рудольфа II был похоронен с рыцарскими почестями в пражском Тынском соборе (надо подчеркнуть, что погребение протестанта в католическом соборе было в те годы событием невероятным)».
«Основываясь на точных измерениях Т. Браге и его каталоге 777 звезд, И. Кеплер вывел законы небесной механики... Кеплер, проведя в Праге 12 самых плодотворных лет жизни, опубликовал научные труды, главные из которых „Новая астрономия“, „Разговор со „Звездным вестником““, „Рудольфовы таблицы“».
Д. Бруно написал в Праге книгу «Сто шестьдесят тезисов против современных математиков и философов» и посвятил ее Рудольфу II, благосклонно принявшему философский труд.
В столицу империи устремились астрологи, чернокнижники, маги, чародеи, шарлатаны со всей Европы. Покровительствуя прибывшим, монарх превратил свою резиденцию в перестроенном им Старом дворце в центр алхимической науки, а сам получил прозвище германского Гермеса Трисмегиста. Тем не менее через эксперименты алхимиков Рудольф II способствовал развитию химической науки, решению насущных задач медицины, горного дела, металлургии.
Резиденция монарха была отдана не только ученым и алхимикам. Рудольф разместил в ней 3000 картин и 2500 скульптур, превратив свой дворец в музей мирового уровня. В собрании были полотна А. Дюрера, Л. ван Лейдена, Л. да Винчи, Корреджо, Тициана, Рубенса, Рафаэля, Брейгеля Старшего, И. Босха, Кранаха Старшего, Гольбейна Младшего и других. По подсчетам, живопись обошлась императору в 17 млн гульденов. «Страсть императора не ограничивалась только изобразительным искусством: он собирал часы, научные приборы и весьма сомнительные реликвии, например гвозди из Ноева ковчега или флакончики с прахом, из которого Бог якобы сотворил Адама».
Монарх покровительствовал знаменитым художникам и скульпторам — немецкому живописцу и графику Х. фон Аахену, итальянскому живописцу и декоратору, предтече сюрреализма Дж. Арчимбольдо, нидерландскому скульптору, ваявшему в бронзе, А.де Врису, Б. Спрандеру, П. Стевенсу и другим.
В учрежденной Рудольфом II Кунсткамере были собраны древние рукописи, коллекции драгоценных камней, минералов и руд, монет и всяких редкостей, свезенные агентами короля со всего мира.
Особой гордостью монарха была библиотека дворца.
На Пражском Граде, в котором располагался Старый дворец, были разбиты оранжереи, сады с редкостными растениями. Сам Град был перестроен и сохранился по сей день.
Говорят, «Золотой» нарекли Прагу во времена Рудольфа II — от названия Золотой улочки, где «химичили» в крохотных домиках, встроенных в крепостную стену, алхимики, пытавшиеся найти Философский камень. Ныне Золотая улочка одна из главных достопримечательностей Праги и Чехии в целом.
Известно, что на жалованье обитателям дворца король ежегодно тратил более 150 тысяч гульденов.
Р.S. Рудольф II, в преддверии Тридцатилетней войны (1518 — 1548) жаждавший мира, создал орден мира, собственноручно изготовил цепь орденского знака и сам знак (Е. Белега). Увы, при правлении Матиаса II мир сохранить не удалось. В Тридцатилетнюю войну погибло 2 млн солдат и более 6 млн мирных жителей. В Чехии из 2 млн населения осталось 700 тысяч. От грабежей серьезно пострадали собранные Рудольфом II сокровища.
Русский историк В.О. Ключевский с огромным пиететом отзывался о просветителе, близком советнике царя Алексея Михайловича — Федоре Михайловиче Ртищеве. «Из всего нравственного запаса, почерпнутого древней Русью из христианства, Ртищев воспитал в себе наиболее трудную и наиболее сродную древнерусскому человеку доблесть — смиренномудрие... Своим влиянием царского любимца Ртищев пользовался, чтобы быть миротворцем при дворе. Устранять вражды и столкновения. Сдерживать сильных и заносчивых или неуступчивых людей вроде боярина Морозова, протопопа Аввакума и самого Никона... Ртищев, еще не имея 40 лет от роду, превосходил многих стариков, а Ордин-Нащокин (дипломат и политик XVII в. — В.Л.) считал Ртищева самым крепким человеком из придворных царя Алексея».
Биографы называют Федора Михайловича великим русским благотворителем, «милостивым мужем», впервые в России предпринявшим «попытку объединить частную благотворительность с государственной».
Будущий царский окольничий и постельничий (чины Боярской думы) родился 6 (16) апреля 1626 г. в подмосковном селе Покровском (15 верст от Лихвина), в набожной и благочестивой семье городового дворянина Михаила Алексеевича Ртищева и жены его Иулиании Феодоровны, в девичестве Потемкиной. Не очень богатые родители Федора дали сыну отменное воспитание и явили собой прекрасный образец бескорыстной заботы о местном храме и его причте.
После четырехмесячной службы в тульском полку князя Я.К. Черкасского 19-летний Ртищев был вызван из Тулы «к государю к Москве», где благодаря связям отца и многочисленной родни занял место государева стряпчего с ключом. Женитьба на Ксении Матвеевне Зубовой принесла Федору новые полезные связи и вотчину тестя в Кинешемском уезде.
Сопровождая Алексея Михайловича в двух Литовских походах (1654 и 1655) в качестве начальника походной квартиры царя, стряпчий проявил себя незаурядным дипломатом. Удачно выполнив на переговорах в Литве наказ государя об увеличении титула Московского царя на величину «Малыя и Белыя России», Ртищев был пожалован в окольничие с персональным окладом, намного превышавшим оклад своих коллег, и оставлен при дворе министром — дворецким.
В 1656 г. Федор Михайлович был поставлен во главе Литовского приказа и принял участие в Шведском поxоде. В дальнейшем, занимая целый ряд ответственных должностей (главный судья приказа Лифляндских дел, управляющий дворцовым Судным приказом, приказом Большого дворца, приказом Тайных дел), Ртищев проявил себя выдающимся государственным деятелем. Достаточно упомянуть, что он был главным кандидатом на пост гетмана Малороссии.
Во время Медного бунта 1662 г. Ртищев, как видный деятель православия и борец за воссоединение Малой и Московской Руси, едва не погиб по инсинуациям противной — польской — стороны, благо государю удалось подавить выступление недовольных.
Ртищев проявил себя и как один из первых русских просветителей, «учредивший на свои, весьма скудные средства» в подмосковном Преображенском монастыре училище («Ртищевскую школу») на 30 иноков. По просьбе благотворителя в стенах училища был составлен «триглоссон» — славяно-латино-греческий словарь на 7000 слов. Сам же Федор Михайлович, используя малейшую возможность набраться знаний, после службы вечерами изучал под руководством приглашенных киевских старцев вместе с иноками словенскую и греческую грамматику, риторику и философию.
Известен был Ртищев и как истовый сторонник соблюдения церковных канонов. Так, по его рвению в Русской церкви были введены церковные проповеди и «единогласие» в церковном служении. При этом в пору начавшегося церковного раскола Федор Михайлович, как член «Кружка ревнителей благочестия», проявлял великую терпимость к чужим воззрениям и к религиозным верованиям, которые он не разделял.
Благодаря своим «высоким нравственным и умственным свойствам», Ртищев был выбран государем воспитателем царевича Алексея, над которым он попечительствовал шесть лет до неожиданной кончины наследника в 1670 г. После этого несчастья Федор Михайлович оставил царскую службу и через три года, 21 июня (1 июля) 1673 г., умер.
Вскоре после смерти Ртищева было составлено «Житие милостивого мужа Федора, званием Ртищева», что говорило об исключительных заслугах мирянина перед людьми, государем и Московской Русью, «поскольку в те времена составлялись, главным образом, жизнеописания святых и духовных лиц».
Благотворителем Федор Михайлович стал с первых же дней царевой службы. На первых порах это было скорее проявление милосердия чиновника. «Ртищев принадлежал к числу тех редких и немного странных людей, у которых совсем нет самолюбия... Он и самого себя любил только для ближнего, считая себя самым последним из своих ближних, о котором не грешно подумать разве только тогда, когда уже не о ком больше думать — совершенно евангельский человек».
Во время войн с Речью Посполитой и Швецией (1650-е гг.) Ртищев на свой счет, а также на деньги сердобольной царицы Марии Ильиничны организовал несколько больниц не только для русских солдат, но и для иноземных пленников. «По дороге он кучами подбирал в свой экипаж больных, раненых, избитых и разоренных, так что иногда и ему не оставалось места и, пересев на коня, он плелся за своим импровизованным походным лазаретом до ближнего города, где тотчас нанимал дом, куда, сам кряхтя от боли, сваливал свою охающую и стонущую братию, устроял ей содержание и уход за ней и даже неизвестно каким образом набирал врачебный персонал». Помогал благотворитель и узникам, сидевшим в тюрьме за долги, тратил крупные суммы на выкуп наших пленных из Крыма и Турции.
Еще до учреждения богаделен и странноприимных домов Ртищев устроил в столице два особых дома, в один из которых специальные рассыльные приводили с московских улиц больных, неимущих и пьяных, лечили их, кормили, одевали, протрезвляли, а в другой помещали на постоянное призрение престарелых, слепых и других калек, страдавших неизлечимыми недугами. На содержание этих домов благотворитель тратил все свои последние доходы. При этом Федор Михайлович поставил перед собой цель, ставшую очевидной для всех уже после его кончины, — личную благотворительность «превратить в постоянно действующую общественную организацию, которая подбирала бы массы труждающихся и обремененных, облегчая им несение тяжкой повинности жизни». «Больницы Федора Ртищева» продолжали существовать на частные пожертвования и после его смерти.
Несмотря на то что благотворительность забирала все доходы Ртищева, он до кончины своей не переставал совершать благие дела. Так, например, во время сильного голода в Вологде (1671) Федор Михайлович послал бедствующим вологжанам хлеб и вырученные от продажи своей одежды и утвари деньги. При этом он в сопроводительном послании скромно указал, что лишь исполняет волю «христолюбивых человецев». А неимущим жителям Арзамаса благотворитель подарил под застройку большой участок земли.
По свидетельству В.О. Ключевского, перед смертью Ртищев отпустил на волю всех дворовых и умолял своих наследников, дочь и зятя, только об одном — на помин его души возможно лучше обращаться с завещанными им крестьянами, «ибо, — говорил он, — они нам суть братья».
Благотворительность Ртищева не осталась в его времени, она дала всходы и в нашем государстве, и в нескольких поколениях русских филантропов. Еще при Алексее Михайловиче были созданы специальные приказы, занимавшиеся призрением бедных, а через два десятилетия после смерти Ртищева в Москве были устроены по указу царя Федора Алексеевича богадельни для беспомощных, убогих, а также для беспризорных детей, где обучали грамоте, ремеслу и наукам. Позднее были устроены приюты и богадельни и в других русских городах.
Как отмечают историки, именно Ртищеву Россия обязана образованием двух типов благотворительных заведений: «амбулаторных приютов для нуждающихся во временной помощи и постоянных убежищ — богаделен для людей, которых человеколюбие должно было взять на свои руки до их смерти».
Р.S. За два дня до смерти Ртищева жившая у него в доме девочка лет двенадцати, которую он привечал за ее кроткий нрав, увидела сон, в котором ее благодетель «вышел из палаты, а тут перед ним очутилась лестница от земли до самого неба, и полез он по этой лестнице, а там на выси небесной объявился юноша с золотыми крылышками, протянул хозяину руку и подхватил его. В этом сне девочки, рассказанном в девичьей Ртищева, отлились все благородные слезы бедных людей, утертые хозяином...» (В.О. Ключевский).
Титул «король-солнце» идеально отражает суть французского короля Людовика XIV. Все освящалось монархом, и все поклонялись ему. Жизнь страны и жизнь каждого подданного зависела от помазанника Божьего. Сказав: «Государство — это я», самодержец зафиксировал этот факт, но не ограничился им. Король обожал панегирик в любом виде — пьесы, поэмы, картины, танца. Всем, кто мог талантливо воздавать ему восхваления, он милостиво предоставлял место во дворце, во Французской академии, каждому давал шанс войти в вечность. Вместе с ним.
Будущий Людовик Великий явился на свет 5 сентября 1638 г. в Сен-Жермен-ан-Ле, загородной резиденции французских королей, в монаршей семье Людовика XIII и Анны Австрийской с именем Луи-Дьёдонне — «Богоданный» (родители 22 года молили Бога чтобы Он дал им ребеночка).
14 мая 1643 г., после смерти отца, принц был провозглашен королем Франции и Наварры. И хотя Луи не было и пяти лет, ему предстояло еще царствовать 72 года, срок достаточный, чтобы набраться опыта. Согласно завещанию Людовика XIII регентом стала мать, опиравшаяся во всем на первого министра — итальянца кардинала Мазарини.
На детство и отрочество короля пришлись Тридцатилетняя война (1618 — 1648), Первая Английская гражданская война (революция; 1642 — 1648) и Фронда (1648 — 1652) — гражданская война разнородных сил Франции против власти Мазарини. Эти три брани, особенно две гражданские, дали Луи наглядный урок того, как надо держать аристократов в узде. Мазарини остался при власти, подчинив своему влиянию и юного короля и ради укрепления союза с Испанией женив Людовика на испанской инфанте Марии-Терезии.
После кончины кардинала в 1661 г. Людовик XIV уже на следующий день созвал Госсовет и объявил, что первый министр ему больше не нужен, так как отныне править он будет один. Арестовав заворовавшегося суперинтенданта финансов Н. Фуке, король усилил контроль над налоговой системой. И впредь монарх лично расставлял на все ключевые посты нужных ему людей по принципу «всяк сверчок знай свой шесток».
Остается удивляться интуиции короля, подобравшего себе в столь юном возрасте первостатейных помощников — экономиста и финансиста Ж.Б. Кольбера, военного министра маркиза де Лувуа, военного инженера маршала де Вобана, канцлера М. Летелье и т.д. Собственно, этой командой монарх и довел до блеска эпоху, названную абсолютизмом (начало которой заложил предшественник Мазарини — герцог де Ришелье). Историки обычно расписывают монарха трехголовым чудищем — деспотом, королем-строителем и просветителем-меценатом. Нас в первую очередь интересует последняя ипостась венценосца. (Для нас она — первая.)
Король умел держать не только подданных, но и самого себя в руках, но за этим самообладанием и артистизмом скрывалось подчас его глубокое равнодушие к тем вещам, в том числе произведениям искусства, которыми искренне (а может, и нет) восхищался двор. Отсюда и неровное отношение монарха к художникам на протяжении его правления, как, например, к Ш. Перро. Да и за столь долгий период характер монарха изменился на сто восемьдесят градусов — от прожигателя жизни до святоши.
Не будем судить о короле догадками, возьмем в руки список лиц, облагодетельствованных им — разумеется, не только за их славословие, а за их творения, ставшие классикой и гордостью французской культуры. В царствование Людовика XIV двор блистал первоклассными художниками, это была такая густая смесь талантов, что в ней запросто терялись и гении. Словом, «Великий век». Перечислим некоторых знаменитостей, расположив их по возрасту — начнем со старших. Все они получили при дворе достойные должности, имели кров, государственные пенсии, подарки и пр.
Акцент сделаем на том, что при королевском дворе крупным меценатом мог быть (и был) один только Людовик XIV. Хотя у фавориток и принцев тоже имелись свои любимчики.
Н. Пуссен — художник, основатель стиля классицизм.
Н.Ф. Мансар — зодчий.
К. Лоррен — живописец, рисовальщик и гравер, один из создателей классического пейзажа.
И. де Бенсерад — поэт, драматург, создатель 23 придворных балетов, член Французской академии.
Ле Во — «первый архитектор короля», один из ведущих мастеров классицизма. Среди сооружений зодчего — Коллеж четырех наций, дворец в Версале, замок-дворец Во-ле-Виконт (Иль-де-Франс) и другие.
А. Ленотр — архитектор-паркостроитель, «генеральный контролер строений». Монарх называл его «наш добрейший Ленотр». Создатель садов и парков в Версальском дворце, Фонтенбло, Шантийи, Тюильри и других. «Система Ленотра» — французского регулярного парка — 100 лет господствовала в европейском паркостроительстве.
К. Перро — архитектор, механик, биолог, член Французской академии.
Ш. Лебрен — «первый живописец короля», создатель декоративных ансамблей в интерьерах Лувра, Версаля и других; директор королевской мануфактуры гобеленов.
Ш. Перро — поэт и критик, член Французской академии; автор знаменитых «Сказок матушки Гусыни»; секретарь Академии надписей и изящной словесности, генеральный контролер сюринтендатства королевских строений. Ш. Перро во многом определял политику двора Людовика XIV в области искусств.
Ж.Б. Люлли — основоположник французской оперы, «придворный композитор танцевальной музыки», дирижер оркестра «Шестнадцать скрипок короля», королевский капельмейстер; автор 20 балетов, 10 комедий с танцами (в содружестве с Мольером), 14 больших трагических опер (на либретто поэта Ф. Кино), церковной и инструментальной музыки.
Н. Буало-Депрео — поэт и критик; автор «Поэтического искусства», определившего каноны поэзии эпохи классицизма; историограф при королевском дворе, член Французской академии.
Ж. Расин — великий французский драматург, творчество которого представляет собой вершину французского классицистического театра; друг Людовика XIV; историограф при королевском дворе.
Ф. де Фенелон, архиепископ Камбрейский, — классик французской литературы; автор наставительно-духовных сочинений — «Приключения Телемака», «Трактат о воспитании девиц» и других; опекун внука и наследника Людовика XIV малолетнего герцога Бургундского.
Отдельно стоит поговорить о Лафонтене и Мольере.
У Ж. де Лафонтена — великого французского поэта и баснописца-«имморалиста» — сложились непростые отношения с монархом. Поэт не стал предавать своего первого покровителя Н. Фуке и даже опубликовал полную сочувствия к нему «Элегию к нимфам в Во» и «Оду королю» в защиту патрона, чем сразу же дистанцировался от верховной власти. К тому же Людовик XIV не любил ветрогона за легкомысленность и необязательность. Двусмысленные «Сказки и рассказы в стихах» тоже пришлись королю не по вкусу. Тем не менее, когда баснописец в последние годы жизни стал верующим и «пообещал образумиться», Людовик дал добро на избрание Лафонтена в «бессмертные».
Любимым автором монарха был, конечно же, гениальный французский поэт и актер, создатель классицистической комедии («Тартюф, или Лицемер», «Мизантроп», «Мещанин во дворянстве», «Проделки Скапена», «Мнимый больной» и другие) Ж.-Б. Мольер (Поклен).
Постоянно участвуя в организации придворных празднеств, Мольер сочинил свыше 30 драматических произведений — фарсов, дивертисментов, комедий-балетов, пасторалей, комедий положений, комедий нравов, бытовых комедий, высоких комедий и т.д.
Будь драматург проще, взаимоотношения с двором сложились бы у него лучше, а будь покладистее — и с монархом. Однако надо отдать должное королю — он часто защищал своего фаворита. Так, например, Людовик отверг обвинения Мольера в кровосмешении, когда тот женился якобы на своей дочери Арманде. Король крестил первенца Мольера, чем заткнул рот сплетникам. Монарх не раз «продвигал» пьесы драматурга («Тартюф» и другие), вызывавшие негодование королевы-матери Анны Австрийской и церковников-святош. Церковь запретила хоронить Мольера по христианскому обряду, и потребовалось вмешательство Людовика XIV, чтобы предать тело «комедианта и нераскаявшегося грешника» земле на кладбище Святого Иосифа, где хоронили самоубийц и некрещеных детей.
Помимо вершителя судеб выдающихся деятелей культуры эпохи, Людовика ХVI стоит упомянуть и как строителя пышных дворцов и парков; основатeля новыx академий («надписей и медалей», живописи, скульптуры, наук); создателя европейской моды на все французское — от языка дo манер. Предметом поклонения в большинcтве стран Европы надолго стала французская литература.
Вторая половина XVII в. — вершина могущества Людовика. «Его армия была самой многочисленной, лучше всего организованной и руководимой. Его дипломатия господствовала над всеми европейскими дворами. Французская нация своими достижениями в искусстве и науках, в промышленности и торговле достиглa невиданных высот. Версальский двор (Людовик перенес королевскую резиденцию в Версаль) стал предметом зависти и удивления почти всех современных государей, старавшихся подражать великому королю даже в его слабостях» (Энциклопедия Брокгауза и Эфрона). Вместе с тем к концу правления Людовика продолжительные войны, роскошь двора и абсолютизм, который априори подвластен только великому правителю и после eгo ухода лишь разрушает державу, ввергли страну в нищету и, как следствие, породили оппозиционную литературу, век Просвещения, Великую Французскую революцию и Наполеоновские войны.
Людовик XIV скончался 1 сентября 1715 г. После нескольких дней агонии «солнце» закатилось. Тело короля предали земле в базилике аббатства Сен-Дени.
Главный город Румынии Бухарест за великолепие архитектуры называют «маленьким Парижем Востока». 325 лет назад его сделал столицей Валахии (юг Румынии между Карпатами и Дунаем) господарь Константин II Брынковяну вассал Османской империи.
Построенные по повелению князя Брынковяну дворцы, церкви, монастыри, больницы и другие сооружения создали уникальный стиль, получивший название брынковянский. Сформированный под сильным влиянием архитектуры Северной Италии и Блистательной Порты, этот стиль отличается огромным количеством резных архитектурных украшений, веранд, лоджий, галерей, колонн, декоративных росписей и пр.
В перечень достопримечательностей Бухареста и других городов Румынии входят лучшие образцы этого стиля — постройки вдоль центральной столичной улицы Победы; монастырь Хорезу в одноименном городе, входящий в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО; дворцово-парковый ансамбль Могошоайа в 16 км от Бухареста, ныне действующий как Брынковянский музей с богатым собранием картин, деревянных и каменных скульптуp, золотыx и серебряных вышивок, редких книг, драгоценных миниатюр и т.д. Брынковянский стиль получил распространение также в Молдавии и на Балканах.
Несмотря на то что Брынковяну вписал яркую страницу в историю Румынии, более того, является фактическим основателем этой страны, сведений о нем (во всяком случае, в российских источниках) мало, и, как правило, они разноречивы и сильно зависят от ангажированности летописца или историка. Однако и по ним можно составить впечатляющую картину благотворительной деятельности господаря, умудрившегося в плотном окружении государств, непрестанно воевавших друг с другом и готовых походя проглотить лакомую Валахию, за четверть века мирного княжения привести страну к процветанию.
Будущий господарь Валахии родился 15 августа 1654 г. в аристократической семье Матвея Бранкована и Станки Кантакузины.
Получив блестящее образование в университете в Падуе, Константин знал греческий, латинский и церковно-славянский языки, там же он «заболел» и венецианской архитектурой. Призванный на государственную службу, Брынковяну исполнял свои обязанности при господарях Г. Дуке и Ш. Кантакузино, которому приходился племянником. Пpи дяде он дослужился до звания великого логофета (хранителя патриаршей печати, заведовавшего патриаршей канцелярией и архивами, а также финансами патриархии).
После смерти Кантакузино в 1688 г. Брынковяну, устраивавший и валашских бояр, и Порту, был возведен на трон. Помимо личных качеств и родства с покойным монархом, путь наверх ему обеспечили широкие связи и богатство.
В это время Валахия оказалась в зоне повышенного интереса императора Священной Римской империи Леопольда I, вознамерившегося оторвать княжество от Османской империи. Кантакузино дал согласие перейти под сюзеренитет германского короля, но его племянник не спешил делать это без гарантий императора, так как опасался мести турецкого султана. Так и не дождавшись ничего вразумительного, князь через два года соединился с отрядами крымского хана и в 1690 г. разбил немецкую армию под Брашовом, чем сразу же остудил пыл Габсбургов и успокоил Мехмеда IV. Гарантировав себе таким образом на четверть века тихую стабильную жизнь, господарь усмирил и недовольную оппозицию.
Как поясняют историки, основой политики Брынковяну была лояльность в отношении Османской империи по той причине, что он, будучи виртуозом дипломатии, «искренне разделял убеждения тех византийцев, которые на закате империи говорили, что турецкий тюрбан лучше папской тиары». К умению господаря заключать тайные договоры со всеми сторонами и утихомиривать их обещаниями и перекрестной информацией (у него была налажена прекрасная разведывательная служба) надо добавить еще и его талант искусно манипулировать корыстолюбивой турецкой верхушкой при помощи «подарков».
Казну господарь пополнял налогами, весьма немалыми. Для успокоения общественного мнения он провел первую в Валахии налоговую реформу, не уменьшившую, правда, бремени податей, но сделавшую их более «справедливыми».
«Князю золота» хватало государственных доходов и его личных средств на дань и на взятки, на снабжение турецких войск и на развитие валашской культуры. Политика, проводимая Брынковяну, и патронируемые им архитектура, искусство и литература превратили заурядное феодальное княжество в передовое государство Европы.
Помимо строительного бума Валахия обязана Константину Брынковяну основанием академии, многих школ и библиотек; открытием четырех типографий, в которых митрополит Анфим (Ивиряну), знаменитый художник, гравер и каллиграф, печатал богослужебные, богословские и учительные книги на разных языках для всего православного мира. Господарь помогал поместным церквям в Константинополе, Антиохии, Иерусалиме, Александрии, Грузии, монашеским общинам и приходам в Афоне, Греции, на Синае и другим, находившимся под владычеством Порты, и в Трансильвании (ныне северо-запад Румынии), попавшей в 1687 г. под власть Габсбургов. В Константинополе господарь возвел церковь Святого Николая.
Брынковяну давал приют и обеспечивал достойное существование многим патриархам и архиереям Востока — иерусалимским патриархам Досифею, Хрисанфу Нотаре и т.д. Валахия во время правления Константина II считалась страной-покровительницей всех угнетенных православных.
Князь особо заботился о развитии литературы на румынском языке. До этого произведения светской направленности создавались на латинском, греческом или польском языках, а богослужебные на старо-славянском. Заинтересованный в создании исторических сочинений, господарь патронировал талантливым летописцам. Благодаря поддержке правителя Константин Кантакузино смог написать «Историю Валахии», а Раду Попеску — историческую хронику государства, братья Раду и Шербане Гречану перевести Библию на румынский и т.д.
Храмы украшали фресками выдающиеся иконописцы — грек Контантинос, Пырву Муту и другие. Константинос при поддержке правителя организовал художественную школу, обучавшую искусству фрески, мозаики, рисунка. Некоторые росписи сохранились поныне — в храме Святых императоров Константина и Елены (Хорезу), в храме Успения Божией Матери (Рымнику-Сэрат), в церкви Святого Георгия Нового (Бухарест) и других.
Историки подчеркивают, что только благодаря покровительству господаря в Валахии сохранялась полная свобода богослужения, разрешалось созывать церковные соборы и сохранять в неприкосновенности церковную собственность.
«Тихое и безмолвное житие» господаря прервал неудачный Прутский поход 1711 г. Петра I. Брынковяну, 14 лет состоявший в тайной переписке с русским царем и даже получивший от того (также втайне от Порты) за пророссийские настроения орден Св. апостола Андрея Первозванного, оказался втянутым в войну России и Порты 1710 — 1713 гг. Волей судеб и не без интриг со стороны молдавского господаря Д. Кантемира, с которым у него были напряженные отношения, валашский князь со своей небольшой армией не смог (или не захотел) помочь обреченному на поражение Петру в битве у Стэнилешть, где 30-тысячному русскому войску противостояли, по разным данным, в 4 — 5 раз превосходившие объединенные турецко-татарские силы. После ухода русской армии из Молдавии Брынковяну остался один на один с обозленным сюзереном.
Пока шла Русско-турецкая война, его не трогали, но после окончания ее, в 1714 г., султан Ахмед III снял Константина II с престола и вызвал вместе с семьей (жена, четверо сыновей и семь дочерей) и ближайшим советником Янаке Вэкэреску в Стамбул. Там отцу с сыновьями и Вэкэреску предложили перейти в мусульманство, и когда те отказались, после мучений обезглавили всех, сначала советника, потом сыновей. включая 12-летнего Матея, а затем и отца. Перед казнью господарь напутствовал детей: «Сыновья мои, будьте смелее». Публичная казнь имела демонстрационный характер и была осуществлена на глазах дипломатических миссий, жены и дочерей Брынковяну. Это случилось 15 августа 1714 г., в праздник Успения Божией Матери, в день, когда Константину исполнилось 60 лет.
Р.S. Супруга князя Мария в 1720 г. тайно вывезла останки Константина в Бухарест и так же тайно похоронила их при храме Святого Георгия. Останки были обнаружены в 1914 г. В 1939 г. в сквере перед церковью был поставлен бронзовый памятник князю (скульптор О. Хан).
В 1992 г. Священный синод Румынской православной церкви прославил Константина Брынковяну, его сыновей и советника Янаке в сонме мучеников. Была составлена служба и написаны их иконы. Совершать им память определено 16 августа.
Виднейшее место в истории меценатства заняли два представителя старинного английского аристократического рода — химик Роберт Бойль и архитектор Ричард Бойль, 3-й граф Бёрлингтон, 4-й граф Корк.
Роберт Бойль родился 25 января l627 г. в родовом замке Лисмор (Ирландия) в многодетной семье Ричарда Бойля графа Корка, в молодости приближенного ко двору Елизаветы I Английской, «свирепого и удачливого стяжателя, умножившего свои угодья захватом чужих земель». Мальчик получил прекрасное домашнее образование, обучался в Итонском колледже, а также в Женеве и Флоренции, много путешествовал по Европе.
К 16 годам юноша усвоил философию и богословие, медицину и естествознание; изучил несколько языков, в том числе древнегреческий и древнееврейский; проштудировал трактаты Ф. Бэкона, Дж. Локка, Т. Гоббса, Б. Спинозы, Р. Декарта. Получив значительное наследство, Бойль обосновался в поместье отца Столбридж и занялся написанием эссе по вопросам морали, а также устройством химической лаборатории и химическими опытами.
В 1656 г. поднаторевший в науках естествоиспытатель переехал в Оксфорд и стал членом, а затем и неофициальным главой Общества наук, переместившегося в Лондон и получившего в 1662 г. статус Лондонского Королевского общества (ЛКО) — фактически первой в мире академии наук. В 1665 г. ученый получил диплом доктора медицины Оксфорда, ставший признанием его заслуг перед университетом. Неоценим вклад Бойля и как первого в мире организатора науки и инициатора создания проблемных научных коллективов (исследовательских групп). В 1680 г. Бойля избрали президентом ЛКО, однако он «отклонил эту честь, потому что требуемая при этом присяга нарушила бы его религиозные принципы».
В Оксфорде Роберт Бойль на свои деньги построил научную лабораторию, одну из лучших в Европе, в которой он, безоглядно тратя свое состояние, всю жизнь занимался экспериментами, положившими начало химии как отдельной науки и ее ответвлению — аналитической химии. Физические и химические опыты Бойля дали миру впервые состав минеральных вод, черные чернила, белый фосфор, фосфорную кислоту, газ фосфин, много солей, лабораторные весы, индикаторную бумагу...
В своей лаборатории, имевшей еще и превосходную научную библиотеку, ученый воспитал немало учеников, находившихся на его попечении. Многие ассистенты Бойля стали позднее мировыми знаменитостями — великий английский естествоиспытатель и изобретатель, отец экспериментальной физики Р. Гук, немецкий химик, член Парижской АН В. Гомберг, немецкий химик и врач, в своих изысканиях предваривший теорию флогистона — И.И. Бехер, английский физик Р. Таунли и другие.
В историю естествознания Бойль вошел как автор первого научного определения химического элемента (знаменитый трактат «Химик-скептик»; 1661) и газового закона Бойля — Мариотта, по которому «упругость воздуха находится в обратном отношении к объему». Эту «гипотезу» — «В защиту учения относительно эластичности и веса воздуха» — ученый опубликовал в 1662 г. Научный мир признает Бойля и как создателя «теории о корпускулярном строении веществ, ставшей шагом вперед на пути развития атомно-молекулярной теории», а также как первого систематизатора веществ, сгруппировавшего их по физическим и химическим свойствам.
Не меньший интерес проявлял ученый муж к философии и языкознанию. Значительных успехов добился он и в теологии: написал ряд глубоких богословских работ, перевел за свой счет Библию на ирландский и турецкий языки. Сочинял Роберт и стихи.
Скончался ученый-энциклопедист в Лондоне 30 декабря 1691 г. Погребен в Вестминстерском аббатстве.
Наследников у Бойля не было (он никогда не был женат), и весь свой капитал естествоиспытатель завещал на развитие науки в Англии и продолжение деятельности ЛКО, а также на физические и богословские чтения. Чтения под названием «Лекции Бойля» в защиту христианской религии от «печально известных неверных, а именно атеистов, деистов, язычников, иудеев и мусульман» проводят ежегодно в Лондоне и по сей день.
Рассказ о внучатом племяннике Роберта Бойля — Ричарде (1694 — 1753) лучше всего начать с перечисления лиц, которым граф патронировал. Достаточно назвать троих из них — известных ныне всему миру. Это английский архитектор и садовод, стоявший у истоков британского классицизма и системы английского сада У. Кент. Немецкий композитор эпохи барокко, принявший британское подданство, известный своими операми, ораториями и концертами Г.Ф. Гендель. Один из крупнейших английских поэтов эпохи британского классицизма А. Поуп.
Сам факт покровительства графа Бёрлингтона виднейшим представителям трех направлений искусства — архитектуры, музыки и поэзии — говорит о чрезвычайной одаренности мецената и его поразительном умении разглядеть и поддержать другие таланты. Эту способность Ричард приобрел с детства. Сын пэра Англии априори обязан был знать и ценить искусство.
Получив достойное образование, всласть попутешествовав по Европе, Ричард, как истинный аристократ, всерьез увлекся архитектурой и масонством. В Италии граф познакомился с английским живописцем Уильямом Кентом, подружился с ним, пригласил его к себе на постоянное жительство и до кончины Уильяма покровительствовал ему. (Кента похоронили в 1748 г. в семейной усыпальнице Бёрлингтонов.)
Покоренные творчеством итальянского зодчего А. Палладио, Бёрлингтон и Кент изучили и собрали рукописи великого итальянца («Четыре книги об архитектуре», чертежи Палладио, его реконструкции и обмеры античных памятников и т.д.) и, вернувшись в Англию, стали всячески пропагандировать палладианство.
Начал «граф-архитектор» (так называли его знакомые) с того, что с помощью Кента внедрил новый стиль при строительстве собственного дворца Чизик-Хаус в лондонском предместье на берегу Темзы в 1726 — 1727 гг., воспроизведя шедевр Палладио — виллу Ла Ротонда под Виченцой. При строительстве этой виллы У. Кент разбил первый и один из лучших пейзажных парков Англии со скульптурами и павильонами, витиеватыми дорожками, лужайками и прудами площадью 26 га. После великолепного Чизик-хауса культура ландшафтных парков в считанные годы завоевала Западную Европу, Северную Америку и Россию, а графа Бёрлинггона и садовода Кента по праву стали именовать основателями классицизма в Англии. Некоторые биографы вообще называют вторую четверть ХVII в. «эрой Бёрлингтона и Кента».
Помимо У. Кента лорд покровительствовал многим другим зодчим, привлекая их к выполнению своих собственных архитектурных заказов, а также находя им и других заказчиков и субсидируя издания их проектов.
Постоянно сэр Ричард проживал в Лондоне на Пикадилли, в Бёлингтон-Хаусе, выстроенном им также совместно с Кентом. (Ныне в этом здании размещается Королевская академия художеств.) В Бёрлингтон-Хаусе у хозяина подолгу (иногда по нескольку лет) жили композитор Гендель, посвятивший патрону три оперы, поэт Поуп, создавший в его честь поэму, прозаик Х. Уолпол, менее других нуждавшийся в материальной и какой-либо иной поддержке, тем не менее «сравнивавший графа Бёрлинггона и вовсе с Аполлоном».
Умер Ричард Бойль, член Тайного совета и палаты лордов, лорд-казначей Ирландии и лорд-наместник Йоркшира, 15 декабря 1753 г.
В России славу на ниве предпринимательства и филантропии снискали себе не менее 10 родов российских купцов и промышленников, пеpвoe место среди которых (исторически и по вовлеченности членов дома в это поприще) занимает семья заводчиков и землевладельцев Демидовых. История клана, зародившегося при Петре I благодаря созданию оружейных и горнодобывающих заводов в Туле и на Уралe и основавшего многие города, насчитывает три столетия.
Основателем рода стал кузнец-оружейник при тульском оружейном заводе Никита Демидович Антюфеев, сын государственного крестьянина Демида Григорьевича Антуфьева из села Павшино под Тулой.
Первый капиталец Никита сколотил на перекупке оружия у других кузнецов и поставке его в казну. Да и сам он был мастер Божьей милостью. Пустив деньги в оборот, кузнец соорудил в 1696 г. под Тулой чугуноплавильный завод. По указу Петра I в 1702 г. ему был передан казенный Невьянский завод на Урале, куда Демидов перевез мастеров из Тулы и Москвы. Скупив земли и крепостных крестьян, промышленник построил еще шесть металлургических заводов. На возведение Петербурга предприниматель пожертвовал царю большие деньги.
Петр I за поставку добротного и дешевого оружия в годы Северной войны (1700 — 1721) «окрестил» Никиту Демидовым и даровал ему дворянство (которое документально оформили после его смерти сыновья Акинфий, Григорий и Никита), земли, заводы, а также всевозможные льготы и права.
Крупных благотворительных акций Никита Демидович, так же как и его сын Акинфий — главный продолжатель дела oтцa, не совершали, поскольку всю жизнь посвятили расширению и техническому оснащению своего хозяйства. Основой их несметного богатства стала нещадная эксплуатация «работных людишек», коих насчитывалось в демидовской империи 38 тысяч мужских душ. Детки шести-семи лет, ссыльные, вольнонаемные, беглые и пр., работая за копейки по 12 — 15 часов, облагались всевозможными штрафами и поощрялись лишь «кнутом, плетьми, батогами да застенками». Не брезговали хозяева, несмотря на смертельную опасность, тайной добычей серебра и чеканкой серебряной монеты.
Акинфий Никитич построил несколько поселений, 17 заводов, провел дороги, открыл на Урале более 30 богатейших рудных месторождений, алтайские серебряные рудники и т.д. В завещании Демидов отписал бóльшую часть капитала любимому сыну Никите, но по жалобе его братьев — Прокофия и Григория — императрица Елизавета Петровна своим указом поделила наследство на три равные доли.
Старший сын магната Прокофий Акинфиевич (1710 — 1786) нигде не служил, хотя и дослужился до чина действительного статского советника — за благотворительную деятельность. Отошедшие к нему заводы Прокофий продал, занялся ботаникой, создал в своем имении Нескучное ботанический сад, который потом подарил Москве.
В Русско-турецкую войну (1768 — 1774) Демидов передал крупную сумму правительству на военные нужды. На строительство московского Воспитательного дома для сирот, подкидышей и беспризорников благотворитель пожертвовал более 1 млн рублей, в том числе 205 тысяч на первое в Европе коммерческое училище при этом доме для купеческих детей (позднее училище было переведено в Северную столицу). Еще 100 тысяч руб. Демидов передал на народные и главные народные училища. Московскому университету давал деньги на выплату стипендий немущим студентам, на строительство нового здания, передал собранный им гербарий и богатейшую коллекцию минералов (6 тысяч экспонатов), приобретенную в Саксонии его отцом. Всего на благотворительность действительный статский советник потратил астрономическую по тем временам сумму — свыше 4 млн рублей.
Семейное же дело продолжил младший сын Акинфия Никитича Никита Акинфиевич (1724 — 1789), построивший еще ряд горных заводов, на которых производилось до 40 % чугуна в России. Ежегодный доход владельца 11 тысяч крепостных душ составлял к концу его жизни 250 тысяч рублей.
Своими предприятиями Демидов жестко руководил из Москвы, где жил в свое удовольствие большим барином, покровительствуя учеными художникам. На строительство здания Московского университета он безвозмездно поставлял со своих заводов железо, учредил при Академии художеств премию-медаль «За успехи в механике». Коллекционировал картины, заказал серию полотен французскому живописцу-жанристу Ж.Б. Грезу, возил за границу русских художников и скульпторов, молодых крепостных художников направлял на учебу в российские и европейские столицы.
Средний сын Григорий Акинфиевич предпринимательством особо не занимался, в широкой благотворительности замечен не был, всю жизнь отдал наукам, в Соликамске основал один из первых в России ботанических садов.
А вот его сын Павел Григорьевич (1738 — 1821), действительный статский советник, выпускник Геттингенского университета и Фрайбергской горной академии в Германии, оставил на поприще меценатства заметный след.
Возвратившись в 1762 г. в Россию, Демидов передал большую часть своего наследства четырем братьям, а сам занялся наукой.
Путешествуя по Европе, занимаясь естественно-научными изысканиями, он собрал замечательную коллекцию минералов и художественных ценностей, уникальную библиотеку рукописей и дорогих редких изданий на разных языках по различным отраслям знаний. Свой кабинет естественной истории, коллекцию монет и медалей, собрание книг и рукописей (погибла в 1812 г.) общей стоимостью 250 тысяч рублей Павел Григорьевич в 1803 г. подарил Московскому университету.
Вновь открытому в 1805 г. Ярославскому училищу высших наук (ныне Демидовский юридический лицей) меценат пожертвовал 3578 душ крепостных на содержание лабораторий и зарплату профессоров, а также 100 тысяч рублей на стипендии беднейшим студентам и обучение наиболее способных из них за границей. По 50 тысяч рублей Демидов передал на основание университетов в Киеве и Тобольске. Овдовев еще в молодости, Павел Григорьевич не оставил после себя потомства.
14-летний Николай Никитич Демидов (1773 — 1828) вместе с двумя сестрами получил в наследство от Никиты Акинфиевича в 1787 г. 9 заводов и 9209 душ мужского пола. Уральские владения, предоставленные опекунам, его не интересовали, и он вел рассеянный образ жизни. Служил адъютантом при князе Г.А. Потемкине, участвовал в битве при Бородино, дослужился до чина генерал-майора. В зрелые годы взялся управлять заводским хозяйством, оснастив его многими техническими новинками и отправив за свой счет для обучения тонкостям горнозаводского дела более 100 человек крепостных в Англию, Швецию и Австрию. Из благотворительных дел Демидова можно отметить его щедрое покровительство ученым и художникам, а также усердное попечение о благосостоянии заводов: безденежную выдачу провианта малолетним и престарелым людям, раздачу помощи нуждающимся, особые награды и поощрения и пр.
Своим наследникам сыновьям Павлу и Анатолию Николай Никитич оставил 7000 кв. км владений, 5 морских судов, коллекцию драгоценных предметов стоимостью свыше 1 млн рублей.
Павел Николаевич Демидов (1798 — 1840) внес огромный вклад в развитие промышленного Урала. При нем были созданы механиками Е.А. и М.Е. Черепановыми первые паровозы, развивалось бронзолитейное дело под руководством литейного мастера и скульптора Ф.Ф. Звездина, открылась высшая заводская школа.
Величайшей заслугой мецената перед российской культурой стали учрежденные Павлом Николаевичем в 1831 г. Демидовские премии (25 тысяч рублей ежегодно). Присуждаемые на протяжении четверти века, они существенно повлияли на развитие отечественной науки. Эти премии были самыми крупными как по сумме, так и по значению.
Отмеченный многими наградами за добросовестное служение России в военных и гражданских чинах, Демидов в 1831 — 1834 гг. возглавлял Курскую губернию. Сотни тысяч рублей губернатор передал бедным, благотворительным фондам и обществам, воспитанницам институтов и пансионов, которые не могли оплачивать свое обучение, на развитие местных производств.
Столице меценат пожертвовал не менее 700 тысяч рублей на основание общественных заведений, на строительство детской больницы. Во время Русско-турецкой войны безвозмездно предоставил правительству 25 тысяч пудов снарядов стоимостью 100 тысяч рублей, изготовленных на Нижнетагильских заводах.
Анатолий Николаевич Демидов (1812 — 1870) почти всю жизнь провел в Европе: родился во Флоренции, умер в Париже, на Урале не бывал. Заводскими делами занимался его старший брат Павел. Анатолий же учился, литераторствовал, дружил с живописцами и ваятелями, коллекционировал и меценатствовал. Картину «Последний день Помпеи» K. Брюллов написал по заказу филантропа. Анатолий Николаевич состоял при посольстве в Вене в чине действительного статского советника, был членом нескольких обществ, академий и университетов. Прославился как основатель и попечитель «Демидовского дома призрения трудящихся», на который дал более 500 тысяч рублей, и как потомственный попечитель Николаевской детской больницы в Санкт-Петербурге (200 тысяч рублей), как устроитель научной экспедиции в Южную Россию и Крым (1837).
Сын Павла Николаевича Павел Павлович Демидов (1839 — 1885), практически не занимавшийся своими уральскими заводами (был на них всего два раза), стал последним крупным филантропом фамилии. Известен своим участием в «Священной дружине» («Добровольная охрана»), законспирированной организации придворной аристократической России в 1881 — 1882 гг., которой передал 50 тысяч рублей, и своей брошюрой «Еврейский вопрос в России». «Унаследовал от бездетного дяди Анатолия Николаевича титул князя Сан-Донато, пожалованный королем итальянским и утвержденный за ним государем российским в 1872 г.».
Перед смертью Демидов проиграл в Монте-Карло 600 тысяч рублей, поставив 7 своих заводов, а заодно и 40 тысяч человек на край гибели. Но Павел Павлович успел прославиться и благими делами в Европе и в России. В Париже благотворитель основал рукодельню имени Святой Марии, где находили ежедневную работу до 400 бедных парижанок. Во Флоренции открыл школы, приюты, устраивал дешевые столовые для рабочих и т.п. Родине филантроп пожертвовал почти 1,2 млн рублей — на ежегодную помощь Киевскому и Петербургскому университетам, детской больнице и другим. «В Нижнем Тагиле за его счет содержалось 100 учащихся реального училища, два мужских народных начальных училища для 300 и два женских для 200 детей, два приюта для сирот, две больницы с аптеками при них, фельдшерская школа, библиотека при училищах и больницах. Общий годовой расход (на благотворительность. — В.Л.) в Нижнем Тагиле составлял более 125 тысяч рублей. Это небольшая доля огромных доходов уральских магнатов».
Но, как говорится, и за это спасибо.
P. S. Редкую, но чрезвычайно эффективную форму благотворительности осуществил курский губернатор П.Н. Демидов. Из своего кармана Павел Николаевич доплачивал чиновникам сумму, превышавшую поборы просителей. Четырехлетний эксперимент освободил жителей губернии от мздоимства, но иммунитета у чиновников не выработал. Как только кормильца сменил другой губернатор, тут же возобновилось хапанье в еще больших размерах, чем было до Демидова.
«После нас хоть потоп» — эту крылатую фразу Людовика XV не раз напоминала королю его фаворитка маркиза де Помпадур. Фраза стала пророческой, так как через четверть века после кончины Помпадур страну и впрямь накрыл потоп Великой французской революции, а затем и Наполеоновских войн. Не последнюю роль в разгуле этой стихии сыграла сама маркиза — во всяком случае, так утверждают историки, уверенные, что именно Помпадур привела Францию к Семилетней войне (1756 — 1763), потере колоний и самой революции.
Во второй половине XVIII в. имя Помпадур было известно всей Европе. Еще при жизни маркизы оно стало едва ли не символом Франции. Король Пруссии Фридрих II, непримиримый враг «гризетки французского двора», назвал ее именем даже свою собачку. В России это слово через 100 лет с легкой руки М.Е. Салтыкова-Щедрина и вовсе обрело иной оттенок — администратора-самодура. (См. очерк «Помпадуры и помпадурши».)
А чем же прославилась маркиза в статусе самой знаменитой и самой «долгоиграющей» фаворитки Людовика XV? Не будем описывать полный опасностей путь красавицы в опочивальню монарха, рыться в королевском белье и живописать божественный овал лица маркизы и неземной цвет ее глаз. Не станем и углубляться в демоническую роль мадам во французской истории и нюансы ее управления государством, а остановимся лишь на ее нешуточных заслугах перед французской и мировой культурой.
Прежде всего — кто она? Жанна-Антуанетта Пуассон родилась 29 декабря 1721 г. в Париже у Луизы-Мадлен де Ла Мотт. Отцом девочки был то ли буржуа Пуассон, сбежавший из Франции, то ли стряпчий Ленорман де Турнэм, принявший большое участие в воспитании и образовании девицы. Сей факт — отсутствие аристократических корней — маркизе поминали во дворе довольно часто.
Жанна-Антуанетта «прекрасно знала музыку, рисовала, пела, играла на сцене, декламировала». Все это сочеталось у нее с «изысканным вкусом, тонким умом, сильной волей, кипучей энергией и немалыми амбициями». Понятно, что с таким набором свойств можно не только попасть во дворец, но и укрепиться там. По пути к «возлюбленному» Луи барышня успела побывать замужем, обрести имя мадам дʼЭтуаль и вкусить прелести салонной жизни, где общалась с Вольтером, аббатом А. Прево, К.А. Гельвецием и другими.
Когда же фортуна свела ее с венценосцем, она покорила его не столько своим женским естеством, сколько вышеотмеченными качествами. Надо сказать, что продвижению Жанны-Антуанетты ко двору немало способствовали интересы одной из политических групп, сделавшей на мадам дʼЭтуаль ставку.
Как бы там ни было, в 1745 г. Людовик ХV возвел любовницу в ранг официальной фаворитки. По тогдашним меркам это была министерская должность, так как официальная фаворитка «имела возможность влиять на ход политических событий, активно вмешиваться в жизнь королевского двора и даже во внутрисемейные взаимоотношения правящей фамилии». Тогда же король возвел мадам дʼЭтуаль в личное дворянство, даровал ей имение и титул маркизы де Помпадур.
Поселившись в Версале, маркиза пять лет была любовницей короля, законодательницей мод и культурных традиций при дворе, а затем еще 15 лет — преданным другом монарха и фактически соправительницей Франции.
Людовик содержал наперсницу за счет казны, возвел ее в титул герцогини (тогда же на ее карете появился герцогский герб), а затем и в статс-дамы королевы (современники удивлялись сердечной привязанности фаворитки и королевы Марии Лещинской).
Провидению было угодно, чтобы маркиза, дабы удержать возле себя вечно скучающего любвеобильного «возлюбленного», не только подыскивала ему глупеньких пассий, но и создавала возле него атмосферу изящного и возвышенного, «нетелесного». Для этого, естественно, требовались самые лучшие художники и музыканты, поэты и артисты. Их во Франции той поры хватало, но далеко не все они были востребованы и облагодетельствованы. Помпадур «открывала», протежировала и помогала многим из них, благо на эти цели всегда была открыта королевская казна — Людовик ХV поощрял развитие культурной жизни Франции.
Можно сказать, именно Помпадур подарила миру своего друга Вольтера. Вряд ли Вольтер смог бы так свободно, изящно и обильно творить, не став благодаря радениям покровительницы академиком, королевским поэтом, главным историком Франции, придворным камергером и королевским пенсионером. Вольтер не остался в долгу и посвятил маркизе «Танкреда» и еще немало пылких произведений.
В салоне маркизы нашли понимание и приют, а также вознаграждение и пенсию многие «звезды» эпохи. Писатель, философ-просветитель и драматург, основавший «Энциклопедию, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел», Д. Дидро (Помпадур не только поддержала этот проект, но и всячески защищала его после запрета во Франции). Политический писатель, историк и социолог, родоначальник европейского либерализма Ш.Л. Монтескьё. Экономист, основоположник школы физиократов Ф. Кенэ. Писатель, историк и моралист французского Просвещения, автор «Размышлений о нравах нашего века» Ш.П. Дюкло. Писатель и философ, ученый-популяризатор Б. Фонтенель. Математик и философ Ж.Л. дʼАламбер. Натуралист, биолог, математик, естествоиспытатель и писатель Ж. Бюффон. Писатель Ж.Ф. Мармонтель. И многие другие лучшие умы Франции. Драматурга, члена Французской академии П.Ж. Кребийона-старшего маркиза спасла от нищеты, предоставив ему должность библиотекаря.
Помпадур создала при дворе Театр малых апартаментов, или Камерный театр, в котором ставила пьесы (Ж.Ж. Руссо, П.Ж. Кребийона и других) и сама играла.
Под протекцией маркизы оказалась целая группа первоклассных живописцев и скульпторов — под стать целой Академии художеств: анималист Ж.Б. Удри, маринист Ж. Верне, художники К. Ванлоо, Э.М. Фальконе, А. Ламбер, Ж.Б. Пигаль, Ж. Гюэ, Ж.-О. Фрагонар и другие. Одних портретистов маркизы можно насчитать добрый десяток (все они осыпались милостями заказчицы и получали от нее пенсии): Ф. Буше, Ж.-М. Наттье, М.К. де Латур, Ф. Друэ, Ж.Э. Лиотар и т.д.
В Люксембургском дворце Помпадур открыла постоянную экспозицию шедевров из королевских коллекций.
Покровительница искусств основала общество для финансирования работ по топографическому описанию Франции, а еще щедро спонсировала краснодеревщиков-мебельщиков, гобеленщиков, мастеров по фарфору. Во многом благодаря ее пожертвованиям появилась знаменитая мануфактура севрского фарфора.
По самым скромным подсчетам, на меценатство Помпадур затратила огромную по тем временам сумму — около 8 млн ливров (примерно 2 млрд 720 млн современных российских рублей). В первую очередь средства шли на покупку картин и скульптур, на обустройство дворцов и библиотек, на оформление столичных площадей и бульваров. «Маркиза занималась строительством Малого Трианона, плошади Людовика XV (ныне площадь Согласия) и Елисейских Полей, Королевской военной школы, реставрацией Луврского дворца».
Маркиза прославилась еще и как коллекционер... имений. Замок Креси, замок Шато де ла Селль, замок Бельвю замок Шуази... На Рождество Луи презентовал фаворитке отель дʼЭвре (Елисейский дворец, современная резиденция французского президента), а еще передал в ее распоряжение свои резиденции Фонтенбло, Компьень, Брамборион и другие. Успевала Помпадур управлять и несколькими своими землями. Надо ли говорить, что отделывала маркиза свои «гнездышки» по самым передовым дизайнерским проектам.
Помпадур была спонсором военной школы для сыновей ветеранов войны и обедневших дворян. Известно, что в ней обучался Наполеон Бонапарт.
Скончалась 43-летняя Жанна-Антуанетта от чахотки в Bepcaле 15 апреля 1764 г. В день ее похорон была сильная буря, и Людовик X со слезами на глазах мрачно пошутил: «Сегодня плохая погода для путешествия, маркиза».
Злые языки и завистники, попортив «самой блестящей, талантливой и безнравственной из всех фавориток французских королей» маркизе много крови при жизни, немало содействовали тому, чтобы после смерти предать ее имя забвению. Впрочем, фаворитку вскоре забыли и по другой причине — пришла пора пушек, гильотин и баррикад.
Однако же, несмотря ни на что, это имя осталось за целым периодом в истории моды, архитектуры и меблировки, в истории Франции и в истории меценатства — «стилем Помпадур» (стиль рококо) и «эпохой Помпадур». К этому можно добавить разные «штучки» маркизы, не исчезнувшие в веках, — высокие каблуки, высокие прически, бокалы-тюльпаны, курительные трубки, сумочки ридикюль из мягкой кожи и прочее. Не оставлял пленительный образ маркизы и художников — А. Матисса, А. Модильяни и других. Уже в XXI в. было организовано несколько выставок, посвященных Помпадур.
В Херсоне (Украина) на гранитном обелиске английскому юристу и врачу Джону Говарду (1726 — 1790) на русском и латинском языках написано: «Говард. Упокоился 20-го января на 65 году от рождения. Aliоs salvos fecit (Делал других здоровыми). Vixit propter aliоs (Жил для других)». Поневоле задашься вопросом: что делал англичанин в херсонских степях и за что по велению российского императора Александра I ему был возведен памятник? Если коротко — сострадательная душа привела Д. Говарда в Россию, и за свое милосердное сердце он обрел благодарную память россиян.
Родился Джон Говард 2 сентября 1726 г. в Лондоне в семье богатого торговца. Получив приличное образование, в том числе медицинское и юридическое, а также изучив несколько европейских языков, Джон унаследовал крупное состояние, которое воспринял как ниспосланный ему дар для благостыни, и, отказавшись от коммерческой деятельности, занялся наукой и благотворительностью. Исследования в юриспруденции, социологии и других областях знания принесли ему членство в Королевском научном обществе. Говард прославился созданием социологического метода в правоведении, то есть учета в судебном разбирательстве социально-объективных причин преступлений.
В своем небольшом имении Кардингтон (близ Бедфорда) филантроп, вызвав искренне недоумение у большинства состоятельных соседей, занялся устройством быта поселян: построил дома для бедных крестьян, несколько больниц, жилье для престарелых, две школы, нанял учителей.
Неисповедимы пути Господни. В 1755 г. Говард по зову сердца поехал на чужбину, в разрушенный землетрясением Лиссабон, в котором за 6 минут погибли 100 тысяч человек. Корабль, на котором плыл врач, на полпути захватили французы. Пленников бросили во французскую тюрьму в Бресте, где большая часть их погибла от издевательств, голода и болезней. Джону под честное слово удалось выйти на свободу, где он добился освобождения всех оставшихся в живых. Это событие и определило всю дальнейшую жизнь благотворителя.
Будучи в Неаполе в 1770 г., Говард дал торжественный обет вечного служения Богу. «Подобно восточным анахоретам, он был воодушевлен одним лишь стремлением к общению с Богом, но отличался от них тем что не удалялся от мира, а отважно вступал в бой со всеми формами торжествующего зла, не отступая в случае надобности и перед употреблением открытой силы. В 1786 г. на венецианское судно, на котором ехал Говард и которое имело лишь одну и то неисправную пушку, напал варварийский корсар; Говард берет на себя командование, заряжает пушку, за неимением зарядов, гвоздями и разным железом и удачным выстрелом обращает в бегство пирата».
Став в 1771 г. шерифом в графстве Бедфорд и по своим обязанностям заведуя тюрьмами, условия содержания заключенных в которых называли не иначе как «адскими», Говард стал активно влиять на облегчение участи заключенных. Побывав против воли во французской тюрьме, в английскую он «заключил себя» добровольно на целый месяц — дабы лучше узнать условия содержания. (То же самое Говард предпринял в 1780 г. в Бастилии, о чем написал блестящий памфлет «Translation from а French account оf thе Bastille» о жестоком обращении с заключенными, за что французские власти приговорили его заочно к смертной казни.)
Занятия тюрьмоведением подвигли юриста выступить с докладом на заседании парламентской комиссии, в котором он инициировал создание двух законов, касавшихся тюремного дела. «По одному из законов при каждой тюрьме должны были устраиваться лазареты для оказания медицинской помощи заболевшим... Он (Говард. — В.Л.) издал законы за свой счет, разослал во все тюрьмы и следил за их исполнением в течение восьми лет» (З. Демченко).
Побывав по делам службы и милосердия в Ирландии, Шотландии, Пруссии, Богемии, Франции, Фландрии, Германии, Австрии, Голландии, Швейцарии, Италии, Нидерландах и Малой Азии, где повсюду создавал больницы и дома престарелых, Говард издал в 1777 г. книгу «Состояние тюрем в Англии и Уэльсе», ставшую для обывателей шоком. На основе выводов социолога был подготовлен еще один законопроект и проведена тюремная реформа в Англии.
Говард — из немногих людей, чьи благие дела предваряли дельные слова. Во всех узилищах, где смог побывать юрист (а он побывал практически всюду, где хотел!), Джон оказывал заключенным медицинскую помощь, которой те были лишены, а заодно помогал материально — хотя бы для того, чтобы арестанты могли откупиться от тюремщиков, живших за их счет, и по окончании срока выйти на свободу.
«Слабый с виду, он был силен духом. К его советам прислушивались и надзиратели, и заключенные. Принимали его и коронованные особы. На вопрос австрийского императора Франца Иосифа II о его впечатлениях о местах лишения свободы, Говард ответил: „Я желал бы быть лучше повешенным, нежели перенести страдания, свидетелем которых я был в местах заключения Вашего Величества“».
В 1781 г. Говард посетил Россию, первую из европейских стран отказавшуюся от публичной смертной казни. Его негативные впечатления о содержании заключенных в тюрьмах и больных в лазаретах Петербурга, Кронштадта, Москвы, Вышнего Волочка и Твери повлияли на реорганизацию тюремной и госпитальной системы России.
В 1784 г. Говард от проблем пенитенциарной системы перешел к эпидемиологическим: занялся не чем-либо, а лечением чумы, уносившей миллионы человеческих жизней. Предыдущие занятия позволили ему быстро установить зависимость эпидемий в городах от вспышек «тюремной лихорадки».
Изучив с риском для жизни деятельность противочумных госпиталей Турции, Италии и Франции, Говард излечил массу народа. Вылечив находящуюся при смерти дочь турецкого паши, врач получил поистине мировую известность. «В обратный путь из Турции Д. Говард отплыл на корабле, не имевшем свидетельства о санитарном благополучии, специально для того, чтобы подвергнуться помещению в карантин и на себе самом испытать все тяготы, выпадающие на долю карантинизируемых» (Б.А. Нахапетов).
Пройдя пешком по континенту около 70 тысяч км., Говард всюду лечил бедных и обездоленных. В 1789 г. вышла книга врача «Отчет о важнейших лазаретах в Европе с различными заметками относительно чумы», оказавшую огромное влияние на развитие инфекционной медицины,после которой Джон во второй раз поехал в Россию, начавшую войну с Турцией, дабы подробнее познакомиться с состоянием ее тюрем, солдатских казарм и госпиталей. Особо интересовали Джона Говарда «способ содержания солдат и влияние его на смертность и болезненность в войске». Найдя их в «печальном состоянии», Говард вознамерился заняться филантропией и в нашей стране.
Получив весомую поддержку императрицы Екатерины II, филантроп отправился к театру военных действий, в Херсон, госпитали которого были переполнены ранеными солдатами и тифозными больными. В этом городе Говард четыре месяца пропадал в госпитальных палатах и тюремных камерах, помогая больным и заключенным (непременно бедным, не имеющим никаких источников доходов) лечением, лекарствами, деньгами, продуктами, участием.
В одной из поездок к пациентке, заболевшей сыпным тифом, Говард простудился и умер 20 января 1790 г. от сыпного тифа, осложненного пневмонией. Похоронен неподалеку от Херсона в имении его друга Дофинэ (ныне с. Степановка). «Тихо положите меня в землю, поместите на мою могилу солнечные часы и позвольте мне стать забытым», — успел попросить он перед смертью (Е.П. Блаватская). На могильном камне высечены слова: «Кто бы ты ни был, здесь твой друг скрыт».
В историю врач вошел под именами «святой человек» и «Джон Говард — филантроп». Его имя носит Лига реформ уголовного права.
Как же ошибался Г. Гейне, когда написал о И.В. Гёте: «Этот великан был министром в карликовом немецком государстве... Если бы он когда-нибудь внезапно восстал из своего неподвижного покоя и выпрямился, то он пробил бы государственную крышу или, что еще вероятнее, разбил бы себе о нее голову!»
Дело тут не в переоценке великого поэта, а в недооценке великого герцогства, вместившего в себя Гёте с его бессмертным «Фаустом», Ф. Шиллера с его драмами и балладами, целую эпоху веймарского классицизма. А также И.С. Баха, И.Г. Гердера, Ф. Листа, К.А.П. Корнелиуса, Р. Кёлера, Ф. Ницше, В. Гропиуса, Л. Файнингера и других. Давно уже признано, что Веймар — уникальное явление мировой истории и культуры, вовсе не пропорциональное его плошади в километрах.
Анна-Амалия Брауншвейг-Вольфенбюттельская герцогиня Саксен-Веймар-Эйзенахская, пригласив в 1760 — 1770 гг. в Веймар писателя И.К.А. Музеуса (автора знаменитых «Народных сказок немцев»), поэта К.М. Виланда, живописца Г.-М. Краузе, других известных поэтов, мыслителей, артистов, живописцев, ученых, открыла город миру. В последнюю четверть XVIII в. Веймар с его двором, дворцами, парками, библиотекой, художниками всех направлений превратился в центр духовной жизни Европы.
Сын Анны-Амалии, Карл-Август I, будущий великий герцог Саксен-Веймар-Эйзенахский родился в Веймаре 3 сентября 1757 г. Его отец — герцог Эрнст-Август-Константин Саксен-Веймар-Эйзенахский — скончался, когда мальчику был всего год.
До совершеннолетия наследного принца правительницей государства была Анна-Амалия. Карл-Август получил прекрасное воспитание, прослушал курсы в Йенском и Лейпцигском университетах. В 1774 г. во Франкфурте он познакомился с автором нашумевшего романа «Страдания юного Вертера» — И.В. Гёте.
По исполнении 18 лет Карл-Август принял от матери правление герцогством и женился на Луизе Гессен-Дармштадтской, тетке русской императрицы, супруги императора Александра I, Елизаветы Алексеевны.
Тогда же новоиспеченный герцог пригласил Гёте к своему двору. Поэт принял это предложение, и с его приездом Веймар стал «настоящей столицей всемирного искусства — германскими Афинами».
Юный правитель и молодой поэт очаровали друга и, перейдя на «ты», заключили дружеский союз. И хотя взаимное очарование не длилось всю их жизнь, пятидесятилетие союза тем не менее они в 1825 г. отпраздновали. И кажется, нет биографа, не отметившего, какое благотворное влияние оказали эти два человека друг на друга, особенно Гёте на герцога Веймарского.
Несколько лет придворное общество жило яркой жизнью, наполненной балами, маскарадами, поэзией, розыгрышами, спектаклями-пикниками, охотой, салонными разговорами, которыми изящно дирижировал Гёте.
У Гёте был свой просторный (на 30 комнат) дом, ныне являющийся одной из городских достопримечательностей. Для уединенных поэтических трудов герцог подарил своему другу еще и загородный домик в парке на Ильме.
Карл-Август предложил Гёте ряд должностей, который тот с охотой (а когда и без) перепробовал. Членство в герцогском Тайном совете приносило поэту весьма приличное содержание в 1200 талеров в год. Советник побывал попечителем парков, архитектурных памятников и музеев, руководителем военной коллегии, дорожного строительства, заведующим государственными финансами, общественными работами, горнорудными проектами и т.д. Гёте сопровождал герцога в его частых поездках по Европе. За усердие и безотказность Карл-Август возвел Гёте в дворянство и поручил ему председательствовать в Госсовете.
Когда же стихотворца утомило чиновничье поприще, Карл-Август в 1788 г. освободил друга от многих обязанностей и предоставил ему свободу деятельности. Плодом этой свободы стала трагедия «Фауст», самое грандиозное творение Гёте, которому он отдал всю свою жизнь.
Под патронатом Карла-Августа в Веймаре в 1787 — 1789 и в 1799 — 1805 гг. также в отдельном доме жил великий поэт И.Ф. Шиллер, создавший там ряд замечательных произведений, лучшими из которых признана драма «Вильгельм Телль» и знаменитые баллады.
Придворным проповедником служил в Веймаре выдающий немецкий историк культуры, критик, поэт, И.Г. Гердер.
Прославленной вокалисткой и камерной певицей, примой любительского театра Гёте была немецкая актриса К. Шрётер.
Нельзя не сказать и о немецком лирике и переводчике К.Л. фон Кнебеле, и об упомянутых уже И.К.А. Музеусе, К.М. Виланде и многих других.
В Великом герцогстве действовало много благотворительных учреждений, которым покровительствовали Карл-Август и члены его семьи. Под присмотром монарха находился Веймарский театр, организованный Гёте и Шиллером, Йенский университет, три гимназии, два реальных училища, две учительских семинарии, лесной институт, две рисовальные школы, Вартбургская библиотека в г. Эйзенахе, несколько музеев, архив герцогов, литературные журналы...
Отдельно стоит сказать о Веймарской библиотеке, любовно собираемой семьей герцога, которую Гёте назвал «храмом облагораживания человечества» и которой он заведовал 32 года. В этом уникальном книгохранилище ныне хранится более миллиона книг и манускриптов IХ — ХХI вв., в том числе самая большая в мире коллекция книг и рукописей о Фаусте, собрание произведений Шекспира и Библий герцогини Анны-Амалии, среди которых есть личная Библия Мартина Лютера. Библиотека (замок Бeльведeр), как и жилой дом Гёте, а также весь «Классический Веймар» внесены в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО.
Карл-Август пополнял собрание картин своего замка произведениями немецкого искусства Средних веков и Возрождения (Л. Кранах Старший, Г. Бальдунг), итальянскими картинами XVI — XVII вв., датскими и фламандскими полотнами XVI — XVII вв.
В 1820 г. была создана ботаническая коллекция Hortus Belvedereanus, вызвавшая интерес к изучению естественных наук.
К герцогу Веймарскому можно относиться по-разному, но одно несомненно — Карл-Август, собрав при дворе европейских знаменитостей, сумел придать действительно карликовой стране весомость и значимость, которые под стать иному крупному европейскому государству. Несомненно, этому способствовали и его мать Анна-Амалия, и жена Луиза. Семья сумела вовлечь в центростремительное движение всю немецкую культуру той поры.
Ну а как сложилась жизнь Карла-Августа на его поприще правителя? Если коротко — достаточно удачно, хотя прошла она в непрерывных баталиях.
Защитник неделимой Пруссии, созданной королем Фридрихом II, Карл-Август в 1785 г. примкнул к «Союзу князей». Поступив в 1787 г. на прусскую военную службу, герцог принял участие в походах против Франции в 1792 и 1793 гг.
В 1803 г. Карл-Август был принят в русскую службу с зачислением в свиту императора Александра I. Участвовал в Австрийском походе 1805 г. и в сражении при Аустерлице.
В 1806 г. герцог был приглашен прусским королем Фридрихом Вильгельмом III на службу в прусскую армию. В битве при Йене Карл-Август был ранен и взят французами в плен, но после лечения отпущен домой, с условием присоединения герцогства к Рейнскому союзу, состоявшему из 36 немецких государств, под эгидой Франции.
В 1808 г. герцога посетили в Веймаре Наполеон I и император Александр I. В 1809 г. Карл-Август тайно прибыл в Австрию и участвовал на стороне союзников в боевых действиях под Асперном и Ваграмом, после чего вернулся в Веймар.
В 1813 г. Карл-Август примкнул к русско-прусскому союзу против Наполеона, участвовал в нескольких сражениях. В 1814 г. император Александр I поставил Карла-Августа во главе 25-тысячного войска — саксонцев, гессенцев и русских — и отправил его в Нидерланды. С войсками союзников Карл-Август вошел в Париж. Герцог принимал участие и в походе 1815 г.
Карл-Август был награжден многими российскими и иностранными орденами, золотой шпагой «За храбрость» с алмазами.
Венский конгресс (1814 — 1815) увеличил Саксен-Веймарское государство на 1700 км2 и возвел Карла-Августа в великогерцогское достоинство.
Полученную после мира контрибуцию (800 тысяч талеров) великий герцог употребил на нужды страны.
Хозяин Веймара первым из германских государей ввел в своей стране конституцию (1816) и защищал до известной степени свободу печати. Как отмечают историки, во время царствования Карла-Августа были улучшены все отрасли управления и искоренено много злоупотреблений.
Скончался великий герцог Саксен-Веймар-Эйзенахский в Веймаре 14 июня 1828 г. в г. Градице (Саксония).
Погребен рядом с Шиллером и Гёте на старинном кладбище Веймара.
Когда сэр Хью Перси, без пяти минут 1-й герцог Нортумберлендский, приехал в 1764 г. на модный курорт Бат (в 150 км от Лондона) и встретил там молодую вдову аристократку Элизабет Мейси, он мало сомневался в том, что его ожидает приятный отдых. Предчувствия не обманули 50-летнего любителя приключений. Правда, сэр Перси не предполагал, что целебные источники благотворно поспособствуют рождению внебрачного отпрыска который через 36 лет возьмет его родовую фамилию — Смитсон. Сам Хью сменил ее на родовое имя жены — Перси в надежде получить титул герцога, который и обрел в 1766 г. И уж вовсе не чаял будущий герцог, что его побочное чадо обессмертит фамилию Смитсон. Знал бы, может, и не отказался от ребенка, но ради приличий в свете не жалко и дитяти.
Мать от позора и скандала сбежала во Францию, где в 1765 г. родила ребенка и нарекла его Джеймсом. Беглянка ни в чем не нуждалась, поскольку была очень богата, десять лет воспитывала мальчика на континенте, а затем привезла в Англию, где добилась от короля разрешения — благо ее родословная восходила к первому монарху из династии Тюдоров Генриху VII — натурализовать сына.
Высочайшее разрешение на получение Джеймсом британского гражданства было получено, но оно не дало бастарду права носить имя отца, называться «сэром», а также устраиваться на гражданскую, государственную, военную службу и быть священником. Оставалась лишь научная карьера.
В 17 лет Джеймс Мейси поступил в Пемброк-колледж Оксфорда и вскоре стал одним из лучших студентов университета. В 22 года он уже член Королевского научного общества (по рекомендации выдающегося физика и химика Г. Кавендиша), а в 26 лет — автор первого серьезного научного труда по химии.
После смерти матери (1800) Джеймс унаследовал ее состояние, получил королевское разрешение носить фамилию Смитсон (без титула «сэр») и целиком отдался наукам — минералогии, химии, геологии. Через четверть века имя автора 27 научных трудов, первооткрывателя цинковых карбонатов, один из которых был назван в его честь смитсонитом, стало известно в Европе.
Особый интерес ученый проявлял к изучению месторождений цинковых и свинцовых руд. На собственные средства Смитсон организовал дорогостоящие экспедиции в Финляндию, Испанию, Италию, на Балканы, в Норвегию и Грецию. Минералогом двигала не корысть, а научный интерес и естественное любопытство человека, влюбленного в свою профессию и в сокровища земли. Всюду, где он бывал, Джеймс собирал всевозможные осколки пород, пока у него не составилась уникальная коллекция минералов.
Не желая передавать гражданскую ущербность своим детям, Смитсон не завел семью. В 1826 г. Джеймс написал духовную, завещав все свое огромное состояние (в основном в недвижимости), коллекцию минералов и богатую библиотеку своему племяннику Г. Хангерфорду.
Завещание обычное, если б не приписка к нему: «Буде он (племянник — В.Л.) умрет бездетным, то все вышеперечисленное состояние должно быть передано во владение народу Соединенных Штатов Америки для основания в Вашингтоне учреждения, под названием Смитсоновский институт, призванного пополнять и распространять знания». Что любопытно: сам Смитсон никогда не бывал в Штатах.
Из завещания было очевидно, что свое отечество даритель особо не жаловал, поскольку всю жизнь быть «чужим среди своих» ему, похоже, изрядно надоело. Это, однако, не помешало позднее журналистам с обеих сторон Атлантики ломать перья в поисках причин столь широкого и непонятного им жеста филантропа в заокеанскую сторону. Вот только стоило ли искать объяснения милосердному поступку — ведь «во Христе нет ни эллина, ни иудея».
Джеймс Смитсон умер 27 июня 1829 г. в Италии, был похоронен в Генуe. В 1835 г. скоропостижно скончался и его племянник. Поскольку детей у Хангерфорда не было, семейный нотариус направил письмо с завещанием Смитсона в Конгресс США.
Американский президент Э. Джексон не стал отказываться от щедрого подарка британского химика и направил в Лондон своего посланника Р. Раша, дабы тот отстоял в британских судах права США в споре с алчущими богатства родственниками Смитсона.
Больше двух лет шли судебные разбирательства и не умолкала газетная трескотня. Раш выиграл дело, распродал недвижимость Смитсона и в 1837 г. погрузил на корабль «11 ящиков со 104 960 золотыми соверенами, 8 шиллингами и 7 пенсами, а также с коллекциями, библиотекой и личными вещами Джеймса Смитсона». Это превышало 500 тысяч долларов и по тем временам было фантастической суммой.
Поскольку из завещания неясно было, что за «учреждение» имел в виду даритель (научно-исследовательский центр, сельхозакадемию, библиотеку, музей, университет или астрономическую обсерваторию), конгрecc несколько лет дебатировал — сначала о целесообразности строительства института в столице, а затем разрабатывая его концепцию, пока не утвердил проект организации музея, библиотеки, исследовательской программы, химической лаборатории, коллекции предметов искусства, науки и истории, художественной галереи и лекционных залов.
В 1846 г. президент Дж. Полк подписал акт о создании Смитсоновского института. Главой будущего института был назначен профессор Принстонского университета Дж. Генри, принявший основным направлением учреждения «самые оригинальные исследования».
В 1855 г. на Национальном молу в центре Вашинггона между памятником Дж. Вашингтону и Капитолием было построено первое здание института из красного кирпича с башенками, прозванное Замком. «Он стал крупнейшим исследовательским центром, не сопоставимым ни по масштабам, ни по возможностям с другими американскими университетами эпохи». В дальнейшем новые здания, парки и сооружения института возводились на средства из Фонда Смитсона.
В 1904 г. из Генуи были доставлены останки филантропа и торжественно захоронены в часовне у главного входа под первым камнем, заложенным в фундамент Замка.
Ныне Смитсоновский институт признан самым крупным научным учреждением мира, где собраны богатейшие коллекции памятников культуры и произведений искусства. Огромный комплекс включает в себя 18 музеев и галерей (Смитсоновскую астрофизическую обсерваторию, Национальную художественную галерею, Галерею искусств Фриера, Научный центр им. В. Вильсона и т.д.). Институт объединяет также комплекс научных библиотек, научно-популярный журнал «Смитсониэн», издательство, систему передвижных выставок, образовательные учреждения и т.п.
В каждом учреждении исчерпывающе представлена история данного направления, персоны и предметы. Скажем, в 23 специализированных галереях Национального музея авиации и космонавтики представлена вся эпоха воздухоплавания и аэронавтики — самолеты, космические корабли, ракеты и пр. В Национальном зоологическом парке собрано около 3,6 тысяч животных 435 видов.
В комплекс входят также Купер-Хьюитт — Национальный музей дизайна и Национальный музей американских индейцев — Центр Дж.Г. Хея, расположенные в Нью-Йорке.
В коллекции Смитсоновского института насчитывается более 142 млн экспонатов по антропологии, ботанике, зоологии, энтомологии, палеобиологии, минералогии, истории науки и техники, гражданской и военной истории, искусству и народному творчеству и т.д.
Как и было принято 150 лет назад, приоритетным направлением у работающих здесь ученых считаются оригинальные исследования. Ежегодно выпускаются сборники научных трудов и монографии. Главой института по традиции является президент США.
Р.S. «Лучшая кровь Англии течет в моих жилах, но это мне ничего не даст. Мое имя должно жить в памяти людей и тогда, когда титулы Нортумберлендов и Перси отомрут и забудутся» (из завещания Джеймса Смитсона; 1826 г.).
В эпоху Наполеоновских войн (1796 — 1815) русской армии потребовалось большое число офицеров. Работа по организации военных училищ в губернских городах России, начатая императором Александром I, достигла своего апогея в правление Николая I. В 1830 г. монарх издал Положение о губернских кадетских корпусах, ставших основной базой для подготовки молодежи к военной карьере. Кадеты, находясь в корпусе на полном пансионе, получали среднее военное образование и по его окончании становились младшими офицерами.
В царствование Николая I было открыто 8 военных учебных заведений — в основном за счет пожертвований местного дворянства. Поскольку на учреждение одного кадетского корпуса требовалась огромная сумма в 1,5 — 2 млн рублей, дворяне действовали в складчину, по подписке. Многие благотворители были поощрены государем, но только два жертвователя — Михаил Петрович Бахтин и Николай Дмитриевич Чертков — удостоились высокой чести получить от самодержца именные золотые медали «За благотворение юношеству», отчеканенные на столичном монетном дворе, с рельефным изображением каждого из них. Император был чрезвычайно тронут щедростью Бахтина и Черткова, поскольку на их пожертвования удалось полностью построить, оснастить и наладить учебный процесс в двух важнейших губернских кадетских корпycax — Орловском и Воронежском.
Михаил Петрович Бахтин родился 17 (28) ноября 1786 г. в с. Барышье Брянского уезда Белгородской губернии в имении своего отца Петра Афанасьевича, представителя старинного дворянского рода Бахтиных, по легендам завладевшего в XVI в. сокровищами разбойника Кудеяра.
О последних годах жизни Бахтина можно узнать из воспоминаний русского военного инженера генерал-майора К.К. Жерве, не раз бывавшего по делам службы в имении помещика. А вот о Бахтине до 1833 г. сведений крайне мало (не сохранилось даже его портрета). Известно лишь, что Михаил Петрович, пережив в юности утрату горячо любимой невесты, так потом и не женился. В 1807 г. дворянин принял активное участие в подготовке народного ополчения в Российской империи, за что был награжден орденом Святого Владимира IV степени. Выйдя в 1808 г. в отставку в чине полковника, Бахтин поселился в Барышье. В Отечественную войну 1812 г. владелец поместья подготавливал за свой счет вооруженные отряды ополченцев на Орловщине. В 1829 — 1834 г. построил рядом с домом каменную церковь Святых Космы и Дамиана.
По Жерве, у Бахтина было несколько крупных имений, дом-дворец в Барышье, 7 тысяч душ крестьян, 7 млн рублей капитала. Для гостей, коих барин принимал весьма охотно, было отведено 60 комнат. Слух услаждал оркестр из 40 человек со своим капельмейстером. 100 верховых егерей со сворами собак всевозможных пород организовывали охоту. Достопримечательностью поместья была «оранжерея, длиною с полверсты, убранная зеркалами и разною садовою мебелью», и «духовой сад на версту, более чем с 2000 фруктовых деревьев всевозможных пород».
В 1835 г. отставной полковник пожертвовал 1,5 млн рублей и благоприобретенное имение в 2700 душ крепостных крестьян в Орловской и Курской губерниях со всеми землями и угодьями на учреждение в г. Орле кадетского корпуса. В последующие годы филантроп поступился еще своим родовым имением в 1469 душ крестьян со всем хозяйственным имуществом, а также 140 тысяч 126 рублей и по завещанию передал в распоряжение Министерства государственных имуществ прочие свои владения, от продажи коих было выручено еще 200 тысяч рублей. Будучи членом специальной комиссии по наблюдению за строительством, меценат передавал какие-то суммы и поставлял стройматериалы из своих имений. По прикидкам, на корпус филантроп пожертвовал около 4 млн рублей (из расчета 500 рублей за ревизскую душу, переданные 4 тысячи крестьян обошлись Бахтину в 2 млн рублей).
Всемилостиво приняв дар, Николай I в личном письме поблагодарил мецената за жертву и известил о награждении его орденом Святого Владимира II степени, званием генерал-майора с оставлением вне службы, а также о своем повелении корпус «именовать Бахтинским». (Из 28 российских кадетских корпусов, открытых до 1917 г., это единственное военное учреждение, получившее имя своего мецената.)
Торжественное открытие Орловского Бахтина кадетского корпуса произошло 6 (19) декабря 1843 г. Четырехэтажное здание являлось самым крупным и красивым в городе.
Михаил Петрович не дожил до открытия. Он скончался 27 января (8 февраля) 1838 г. в Барышье. Там же и похоронен при церкви Космы и Дамиана. По случаю кончины мецената во всех военно-учебных заведениях России был объявлен трехдневный траур.
«Последняя воля Бахтина, предполагавшая выделение небольшой суммы денег на строительство памятника, содержание церкви и обеспечение его дворовых людей, была приведена в точное исполнение».
Николай Дмитриевич Чертков, представитель другого старинного русского дворянского рода — Чертковых, родился 18 (29) июля 1794 г. в состоятельной семье Воронежского предводителя дворянства Дмитрия Васильевича Черткова.
В 1813 г. Николай поступил на военную службу; принимал участие в пяти военных кампаниях, состоял при генерал-фельдмаршале И.Ф. Паскевиче для особых поручений и уволился в отставку в чине генерал-майора. За свои боевые заслуги Чертков имел военные отличия и орден Святого Владимира III степени, полученные, по словам самого награжденного, «грудью, на поле сражения».
В 1834 г. воронежское дворянство обратилось с ходатайством об открытии в губернском городе кадетского корпуса, предлагая собранные по подписке 700 тысяч рублей. Так как сумма оказалась недостаточной, затея едва не провалилась — выручил Чертков. В 1836 г. Николай Дмитриевич поехал в столицу, встретился там с главным руководителем всех военных учебных заведений великим князем Михаилом Павловичем и предложил сумму, достаточную для учреждения в Воронеже кадетского корпуса.
После этого помещик обратился к Николаю I с прошением о принятии пожертвования — «желая по возможности силъ, отъ него зависящихъ, быть сопричастнымъ къ военному образованию дворянства, принесъ на алтарь отечества капиталь въ 1 милл. руб. и изъ благопрiобретеннаго именiя 2 тыс. душъ крестьянь въ пользу Воронежского кадетского корпуса». (Позднее Чертков изменил свои намерения и пожертвовал 1,5 млн рублей и 1000 крестьян.)
При этом меценат просил государя о том, чтобы кадетский корпус не назывался его именем, а получил название Михайловского — в честь великого князя Михаила Павловича. Великий князь лично ходатайствовал о «всемилостивом соизволении на принятие всеподданнейшего прошения Черткова». Дар был принят, и корпус назван Михайловским-Воронежским.
За свой щедрый вклад Николай Дмитриевич получил орден Святого Владимира II степени и снова был принят на службу в чине генерал-майора при главном начальнике военно-учебных заведений.
8 (19) ноября 1845 г. состоялось торжественное открытие корпуса. Черткову была предоставлена почетная должность попечителя (от должности директора он отказался), присвоен чин генерал-лейтенанта и вручен орден Святой Анны I степени.
Филантропическая акция рассорила помещика с кругом его завистливых знакомых, посчитавших жертву старика неискренней (Николай Дмитриевич слыл страшным скупцом) и даже пытавшихся «оттереть» его от участия в возведении корпуса.
Дополнительно Чертков обеспечивал содержание в корпусе 70 бедных дворянских детей. Существовали стипендии его имени.
Скончался Николай Дмитриевич в Санкт-Петербурге 14 (25) ноября 1852 г. Похоронен в Александро-Невской лавре. В день смерти Черткова по всем военно-учебным заведениям России был объявлен трехдневный траур.
Р.S.I. С 1849 по 1912 г. Орловский Бахтина кадетский корпус окончили 3054 кадета. 12 воспитанников были награждены орденом Святого Георгия, в том числе 11 человек за отличия в Русско-турецкой войне 1877 — 1878 гг.
Многие выпускники корпуса оставили свой след в истории нашего государства: генерал-лейтенанты Д.П. Парский, А.Н. Бахтин, Е.З. Барсуков; военный историк и теоретик, генерал от инфантерии А.М. Зайончковский; конструктор тепловых и авиационных двигателей, академик АН СССР Б.С. Стечкин; писатель С.М. Степняк-Кравчинский и т.д.
Здание простояло целый век. В годы Великой Отечественной войны в нем хозяйничали немецкие танкисты. Перед отступлением здание было разрушено.
Р.S.II. За 73 года существования Воронежский кадетский корпус (расформирован в 1918 г.) выпустил 300 будущих генералов и несколько тысяч офицеров русской армии. 13 воспитанников корпуса стали георгиевскими кавалерами за подвиги в войне с Турцией 1877 — 1878 гг. и Японией — в 1905-м. «Среди прославленных выпускников Воронежского великого князя Михаила Павловича кадетского корпуса выделяются имена героя Брусиловского прорыва генерала от кавалерии Каледина, генерал-лейтенантов Генерального штаба Перлина, Макшеева-Мамонова, Проценко, генерал-лейтенантов Нарбута, Алексеева, Данилова... Достигли известности на различных поприщах государственной службы и науки: оружейный конструктор, создатель трехлинейной винтовки генерал-майор С.И. Мосин, изобретатель электрической лампочки А.Н. Ладыгин... Крупнейшим книгоиздателем, редактором многих газет стал А.С. Суворин» и т.д.
Доктора Гааза при жизни называли дураком, сумасшедшим, святым. Его боготворили и над ним издевались, молились за него и писали на него доносы. Требования доктора, скрипя зубами, выполняли чиновники и сослуживцы. Справедливые укоры Федора Петровича в отсутствии должной любви к «несчастным» арестантам смиренно выслушивал митрополит Московский Филарет (Дроздов). Коленопреклоненным просьбам главного врача московских тюрем Гааза об облегчении участи узников и о помиловании 70-летнего старовера вняли градоначальник А.Г. Щербатов и император Николай I.
В последний путь «Божиего человека» провожали 20 тысяч человек и о почившем, неправославном, гудели церковные колокола и по разрешению епископа в церквях служили панихиды. После смерти о «святом докторе» вспоминали и писали А.И. Герцен, И.С. Тургенев, Ф.М. Достоевский, Л.H. Толстой, А.П. Чехов, А.Ф. Кони, Максим Горький, А.И. Куприн...
Сегодня на курортах Кавказских Минеральных Вод лечатся открытой и исследованной Гаазом целебной водой.
«Сердечной глубиной и нравственной высотой этого человека во всех проявлениях его трудовой, всецело отданной на служение человечеству жизни» (А.Ф. Кони) восхищались не только литераторы и врачи, адвокаты и сердобольные горожане. Эта глубина и высота спасла десятки тысяч других людей, гонимых по этапам и пропадающих в смраде московских тюрем.
Свидетельства очевидцев и рассказы писателей помогают нам сегодня вспомнить и почтить этого человека не от мира сего, носившего летом один и тот же поношенный фрак и зимой одну и ту же затасканную волчью шубу, получившего у недоброжелателей прозвище «утрированный филантроп».
Восприемник «великого человеколюбца» англичанина Д. Говарда, русский врач немецкого происхождения Федор Петрович (Иванович) Гааз (Фридрих-Иосиф; Friedrich-Joseph Haas) родился 24 августа (4 сентября) 1780 г. в Бад-Мюнстерайфкле (близ Кельна) в семье аптекаря среднего достатка.
Окончив католическую церковную школу, Фриц прослушал курс философии и математики в Йенском университете, а также медицинских наук со специализацией «Болезни глаз» в Вене. Юный доктор вылечил князя Н.В. Репнина (а позже и его супругу), и тот пригласил Гааза поехать вместе с ним в Россию. Сразу же поехать врач не смог, но в 1806 г. оказался в Москве.
Фридрих-Иосиф быстро освоился на новом месте, выучил русский язык, приобрел огромную практику, консультировал, пользовал состоятельных больных на дому. Помимо частной практики Гааз занимался лечением бедных — в Преображенской, Павловской и Старо-Екатерининской больницах. Всех страдавших глазными недугами, а также пациентов богоугодных заведений молодой врач лечил безвозмездно, раздавая им купленные на его же деньги лекарства. Когда слух о милосердном лекаре дошел в 1807 г. до столицы, царским указом (тут настояла вдовствующая императрица Мария Федоровна Старшая) Гааз был определен в Павловскую больницу «над медицинской частью главным доктором».
В 1809 — 1810 гг. Гааз побывал на Северном Кавказе, где исследовал и открыл новые «Воды Александра». Ученый презентовал императору Александру I свою книгу «Ma visite aux eaux dʼAlexandrе еn 1809 — 1810», за что был удостоен чина надворного советника и награжден орденом Святого Владимира IV степени. Белый орденский крестик Федор Петрович до конца жизни носил в петлице фрака.
В 1814 г. Гааз принял участие в Парижском походе русской армии.
По возвращении в Москву Федор Петрович занимался частной практикой, стал знаменитым и богатым врачом; приобрел суконную фабрику, имение под Москвой, 100 душ крепостных, каменный дом на Кузнецком Мосту, картинную галерею, карету с четверкой орловских рысаков.
В 1825 г. Гааз занял должность московского штадт-физика (главного городского врача). Узнав, что его предшественник был облыжно смещен с этого поста, регулярно отдавал ему свою зарплату. Бескомпромиссная борьба доктора с канцелярщиной чиновников, жестокосердием коллег-врачей привела к ряду преобразований по медицинской части города, но настолько восстановила против него бюрократов и эскулапов, что через год Федор Петрович вынужден был оставить должность и вернуться к частной практике. (Гааз завел на аптечных складах кошек, уничтоживших там мышей, на которых аптекари списывали украденные ими лекарства. Обвиненный аптекарями в казнокрадстве, доктор вынужден был 12 лет доказывать свою правоту по судам.)
Когда в 1828 г. в Москве был учрежден губернский тюремный комитет, генерал-губернатор князь Д.В. Голицын, лечащим врачом которого был Гааз, ввел Федора Петровича в состав комитета (секретарем), а в 1830 г. назначил его главным врачом московских тюрем. Из 293 заседай комитета доктор отсутствовал только на одном — по болезни.
Впервые посетив московские тюрьмы, Гааз воочию увидел там кромешный ад. Доктора как подменили. Он «навсегда перестал жить для себя», отдав новому поприщу всю свою жизнь и все свое состояние — он распродал все, что было у него, включая одежду и посуду. Для Федора Петровича не было виновных, для него они все были «несчастными». Провозгласив: «Торопитесь делать добро», он творил его ежечасно, точно этот час был последним в его жизни. Назовем хотя бы главные из добрых дел филантропа.
Еженедельно отправляя из Московской пересыльной тюрьмы на Воробьевых горах партии арестантов в Сибирь (в год через Москву проходило 4,5 тысячи ссыльнокаторжных и столько же «бродяг»), главврач несколько лет бился за отмену препровождения ссыльных на «пруте генерала Дибича». Арестантов приковывали к одному железному пруту по 8 — 12 человек без различия пола, возраста, состояния здоровья, безотносительно меры наказания. По нескольку дней от одной «пересылки» к другой они шагали, спали, ели, справляли нужду, тащили больных и мертвых, поскольку замки, которыми арестанты прикреплялись к пруту, замыкались ключом, который опечатывался и хранился в специальной сумке сопровождающего. Передышка наступала, только когда ссыльные приходили на очередную «пересылку».
Несмотря на упорное сопротивление властей, Гааз упразднил в Москве этот прут, предварительно заменив его на сконструированные им самим облегченные кандалы, названные благодарными арестантами «гаазовскими». Эти кандалы Федор Петрович изготавливал за свой счет.
Добился доктор также и отмены бритья половины головы у этапируемых женщин, а потом и у мужчин, не лишенных всех прав состояния; освобождения от кандалов стариков и больных; обшивания кожей железных колец наручников. Надо сказать, что многие из нововведений Гааза были впоследствии узаконены по всей стране.
Известно, что по ходатайствам Гааза (от местного начальства до короля Пруссии) было помиловано или смягчена участь 142 арестантов. По настоянию главврача был введен запрет на ссылку крепостных по распоряжению помещиков и на разлуку детей осужденных с родителями (Гааз выкупил 274 ребенка). Для жен заключенных Гааз устроил дом дешевых квартир.
Помогал Гааз арестантам и едой. (Сам же он, трудясь ежедневно с 6 утра до 11 вечера, питался одной лишь кашей.) Собрав 11 тысяч рублей, доктор внес их в комитет для улучшения пищи узников, каждый понедельник привозил к устроенному по его настоянию Рогожскому полуэтапу продукты.
Для ссыльных доктор устроил на свои и на собранные средства больницу на 120 кроватей на Воробьевых горах, в которой арестанты имели возможность передохнуть перед Владимиркой, а он в это время мог ознакомиться с их нуждами. При этом Гааз никогда не интересовался происхождением узников, их национальностью и религией. Он всем им раздавал церковные и гражданские азбуки, книги духовного содержания, написанную и изданную им «Азбуку христианского благонравия» — только за первые 15 лет своего служения Гааз раздал свыше 120 тысяч экземпляров разных книжек.
Гааз постоянно собирал большие суммы для покупки арестантам рубах и тулупов; делал ежегодные пожертвования на покупку бандажей для арестантов, страдавших грыжею.
Доктор переписывался со ссыльными, по их просьбе навещал родных, высылал им деньги и книги.
Одновременно Гааз добился частичной перестройки московского губернского тюремного замка (Бутырки), и тоже на свои и на собранные им деньги. В середине 1830-х гг. тюремный замок принял образцовый вид; «впервые в камерах были сделаны окна, поставлен умывальник; можно было спать на нарах (до тех пор спали на полу)»; отдельно была устроена школа для арестантских детей при пересыльной тюрьме.
В 1844 г. Гааз точно так же создал еще одну «полицейскую больницу для бесприютных» (ныне Александровская больница), которую народ называл Гаазовской. Выкупал доктор и должников из «долговой ямы». Всякий мог днем и ночью попросить у врача помощь и получить ее — говорили тогда: «У Гааза нет отказа».
Милосерден был Федор Петрович даже к лошадям. Он специально покупал одров, предназначенных на убой, и какое-то время ездил на них, а потом отпускал доживать на волю и покупал новых таких же.
Дети пользовались особой любовью Гааза (своих у него не было — доктор не был женат). За больными детками он ухаживал как сиделка, не считаясь со временем. «Однажды в больницу привезли крестьянскую девочку, умирающую от волчанки. Язва на лице была настолько зловонной, что даже мать с трудом к ней приближалась. Но Гааз ежедневно подолгу сидел у ее постели, целовал девочку, читал ей сказки, не отходил, пока она не умерла».
Во время холерных бунтов 1848 г. Гааз лечил бедняков, успокаивал толпы горожан одним своим появлением и немногими словами утешения и ободрения. «Он, желая приободрить личным примером молодых врачей, сам мыл, обертывал и даже целовал зараженных. Этим он хотел доказать, что холера не передается от человека к человеку, что у нее „другие пути“».
В начале августа 1853 г. Гааз заболел (у него сделался громадный карбункул). Скончался Федор Петрович 16 (29) августа.
Похоронен на казенный счет на Введенском (Немецком) кладбище в Лефортове. До кладбища гроб несли на руках. Ограда могилы обрамлена «гаазовскими» кандалами.
Когда до Нерчинских рудников дошла печальная весть о кончине доктора, арестанты «на свои трудовые гроши соорудили икону святого Феодора Тирона с неугасимой перед ней лампадой».
Государство также признало огромные заслуги Гааза. По словам тогдашнего председателя Петербургского тюремного комитета П.С. Лебедева, «Гааз, в 24 года своей деятельности, успел сделать переворот в нашем тюремном деле».
P.S.I. После смерти Гааза в его крохотной комнатке в «полицейской больнице», где он жил, нашли несколько рублей денег, коллекцию шкатулок и несколько старых телескопов — доктор по ночам любил смотреть на звезды. Как его соотечественник И. Кант, в краткие часы раздумий он благоговел лишь перед двумя вещами в мире: звездным небом над ним и нравственным законом в нем самом.
Р.S.II. В 2011 г. в Москве был торжественно открыт процесс беатификации «праведника» Федора Петровича Гааза (процедура причисления к лику блаженных).
В 1870 — 1880 гг. в США против наступления крупного капитала особенно со стороны железнодорожных магнатов и банкиров, активно выступали участники фермерского движения — гринбекеры (зеленые спинки), получившие свое имя от гринбеков — ассигнаций с оборотной стороной зеленого цвета, введенных в годы Гражданской войны (1861 — 1865) для оплаты солдатам жалованья. Эти деньги имели хождение и после выпуска новых долларов, но, в отличие от последних, не обеспечивались золотом. Так как гринбеки постепенно изымались из обращения, гринбекеры, ошибочно полагавшие, что цены на сельхозпродукты прямо зависят от количества гринбеков, выступали против этого изъятия. Объединившись с рабочими группами, гринбекеры образовали Независимую партию, набравшую на выборах в конгресс в 1878 г. свыше 1 млн голосов. Кандидаты от партии трижды баллотировались на пост президента страны, но более 3,3% голосов набрать не смогли, после чего партия прекратила свое существование. В 1876 г. кандидатом в президенты США от гринбекеров был 85-летний Питер Купер (Peter Cooper), известный не только в Штатах, но и во всем мире промышленник и филантроп.
Будущий кандидат в президенты родился 12 февраля 1791 г. в Нью-Йорке в бедной многодетной семье отставного лейтенанта голландского происхождения Джона Купера и генеральской дочери Маргарет Кэмпбелл. Переняв от отца ремесло шапочника и освоив еще не менее десяти профессий и ремесел (столяра, каретника, бакалейщика, резчика по дереву, пивовара, кирпичных дел мастера, механика и пр.), 30-летний Питер открыл собственную мастерскую по раскройке одежды. Усовершенствовав раскроечные машины, закройщик весьма преуспел во время Второй войны за независимость (1812), когда армии потребовалось в больших количествах сукно для обмундирования.
Накопив денег, Купер приобрел на Манхэттене небольшую фабрику по производству клея, а затем вложился еще и в железорудный участок в штате Мэриленд; построил там металлургический завод, прикупил к нему несколько рудников и шахт, мельницу для измельчения руды. На мощных прокатных станах катал проволоку, железнодорожные рельсы, стальные балки для небоскребов... (За весомый вклад в металлургическую промышленность П. Купер в 1879 г. был награжден Бессемеровской золотой медалью Британского института железа и стали.)
Выплавляя чугун, развивая железоделательное производство, инвестируя деньги в недвижимость и страхование, Купер со временем превратился в одного из богатейших людей Нью-Иорка.
Прекрасно зарекомендовав себя на общественном поприще, Питер был избран в 1828 г. в муниципальный совет Нью-Йорка, где он успешно занимался проблемами водоснабжения города. Ведя чрезвычайно простой образ жизни, не красуясь и не превозносясь, Купер служил примером честного исполнения долга.
Поддержав во время Гражданской войны А. Линкольна, заводчик изготавливал для северян пушки и ружья, предложил государству выкупить всех рабов и предоставить им свободу, а также создать полностью негритянские военные соединения.
Пиком политической карьеры П. Купера стало баллотирование на пост президента в 1875 г.
Купер — известная фигура в истории изобретательства. В 1845 г. Питер запатентовал «технологию превращения животных шкур, костей и соединительных тканей в очищенное, лишенное запаха, чистое и желеобразное вещество», то есть в желатин. Тогда же он стал упаковывать это вещество в изящные коробочки с инструкцией. Через полвека куперовский желатин благодаря пищевым красителям и ароматическим добавкам приобрел фруктовый вкус. Под маркой Jell-О® из него ныне производят 158 наименований желе, пудингов, десертов и пр.
Первый американский паровой локомотив построил также Купер. Его миниатюрный паровоз, названный им «Tom Thumb» — «Мальчик-с-пальчик», имел мощность всего 1,4 л.с., но легко преодолевал крутые повороты и перевозил платформу с людьми.
Изобретатель участвовал в проекте прокладки первого трансатлантического кабеля (1866), который обеспечил стабильную телеграфную связь между Европой и Америкой. Купер изобрел газонокосилку, работавшую по принципу стригальной машины, музыкальную колыбель, усовершенствовал телеграфную установку Морзе. Создал машину для обработки ступиц колес, изобрел паровой роторный двигатель. Разработал новый метод добычи соли, соорудил первый в мире подвесной конвейер для транспортировки железной руды от карьера до домны. Был автором фантастических по тому времени идей использования энергии приливов, а также течения реки Ист-Ривер для создания цепного привода различных машин...
Популярности П. Купера чрезвычайно способствовали не только его богатство, слава изобретателя и пристойный образ жизни, но и щедрая благотворительность. Известен меценат был далеко за пределами cвоей страны. Так, например, Е.П. Блаватская не раз писала о Купере как о человеке благородном и достойном всяческого уважения, чью благотворительность она называла «христоподобной». Вот отрывок из ее книги «Разоблаченная Изида»: «В речи, обращенной к делегатам Евангелического Союза в Нью-Йорке, в 1874 г., м-р Питер Купер, унитарист и один из благороднейших христиан на практике нашего века, заключает свое выступление следующими памятными словами: „В том последнем и окончательном отчете будет счастьем для нас, если мы обнаружим, что наши действия в жизни всегда имели тенденцию накормить голодных, одеть нагих и смягчить печали тех, кто больны или находятся в заключении“. Такие слова от человека, который отдал 2 млн долларов на благотворительность; обучил 4 тысячи молодых девушек полезным ремеслам, посредством которых они создали себе благоустроенную жизнь; содержал бесплатную публичную библиотеку, музей и читальный зал, образовательные классы для трудящихся, публичные лекции, читаемые знаменитыми учеными, открытые для всех, и был первым во всex добрых начинаниях в течение долгой и безупречной жизни, — такие слова звучат особою благородною силою, которою отмечены высказывания всех благодетелей такого рода. Деяния Питера Купера заставят потомство хранить в сердце, как драгоценность, его золотые слова».
К высказыванию русской теософки можно добавить еще то, что большая часть пожертвований американского филантропа находилась в створе его идеи, которой Купер был захвачен с юности, — «создания в Нью-Йорке образовательных учреждений для рабочего класса». Обучавшийся в школе всего один год и не умевший даже грамотно писать, Купер очень остро чувствовал недостаток своего образования.
В конце 1840-х гг. благотворитель вложил деньги в целый образовательный комплекс — Политехническую школу с бесплатным образованием.
В следующем десятилетии Питер построил ставший знаменитым колледж Союз Купера «За прогресс науки и искусства», о котором заботился до конца своей жизни. В нем бесплатно читались курсы технических знаний для рабочей молодежи, были открыты библиотеки, читальный зал, музеи изобретений, химическая и физические лаборатории, бесплатная школа фотографии и гравирования, действовали несколько бесплатных программ. Помимо технических знаний студенты получали ещe художественное и архитектурное образование.
Союз Купера процветает и сегодня. Это уникальное учебное заведение предоставляет своим студентам стипендию на все годы обучения. Реклама утверждает, что «самым надежным способом будет поступить в Купер-Юнион — единственный в Америке бесплатный частный университет, который его создатель Питер Купер задумывал „свободным — как воздух и вода“». И тут же перечисляет выпускников, среди которых были «Томас Эдисон, Даниэль Либескинд и папа Бэтмена Боб Кейн».
В начале 1880-х гг. Купер привлек деятелей культуры и финансистов к созданию Нью-Йоркского музея дизайна, вложив в этот проект и часть своего Фонда развития науки и искусства. Филантроп не дожил до его учреждения. Внучки Питера — Эми и Эленор — вместе с С. Хьюитт открыли в 1897 г. Музей дизайна Купер — Хьюитт, в котором ныне хранится 60 тысяч книг и 250 тысяч предметов дизайна всех времен и народов — от античных стеклянных ваз и китайских вееров до компьютеров и советского агитационного фарфора. В архиве музея находятся также документы и фотографии, посвященные деятельности известных дизайнеров и истории дизайнерских брендов.
Купер умер 4 апреля 1883 г., в возрасте 92 лет, от воспаления легких. Похоронен в Бруклине на кладбище Гринвуд. «Похороны по количеству провожавших его в последний путь и по почестям, оказанным покойному, сравнивали с похоронами Д. Вашингтона».
23 сентября (6 октября) 1977 г. Священный синод Русской православной церкви причислил к лику святых митрополита Московского и Коломенского, апостола Америки и Сибири Иннокентия (в миру Ивана Евсеевича Попова-Вениаминова). В истории РПЦ митрополит «прославлен за свой апостольский подвиг, за ревностный миссионерский труд на ниве Христовой среди народов Приамурья, Якутии, Камчатки и Аляски».
Спрашивается, как попал в список филантропов миссионер? Капиталов у святителя Иннокентия не было, жертвовать ему было нечего. Разве что свою любовь и силы — алеутам, якутам и другим народам российских окраин. Вряд ли кто станет оспаривать то, что милосердие «можно оказывать не имуществом только, но и словом, а ежели ничего не имеешь, то — и слезами и вздохом» (блаженный Фиофилакт Болгарский). Благотворительность, отлитая в милосердные слова, часто весит больше мешка денег, и нередко только духовная пища насыщает алчущих.
Не сводимое лишь к обращению в христианство неверующих или представителей иных религий, миссионерство призвано также повышать образовательный уровень туземного населения, открывать школы, больницы, ясли, опекать сирот и пp., то есть быть не чем иным, как благотворительностью.
Миссии, появившиеся в странах Запада в Средние века, а в США и Африке в ХIХ в., образованием местного населения занимались выборочно, разве что для подготовки служащих колониальной администрации. В России же миссионерство, тесно связанное с христианизацией нерусских народностей, в частности окраин России и Аляски, благодаря святителю Иннокентию принесло в эти края письменность, школьное обучение и врачебную помощь.
Почерпнув основные сведения о митрополите Иннокентии в Православном календаре и т.п., оставим за скобками его святительские труды на московской кафедре и остановимся на его просветительской деятельности.
Будущий московский первоиерарх родился 26 августа 1797 г. в с. Ангинском Верхоленского уезда Иркутской губернии в семье пономаря (дьячка) Евсевия Попова. Нареченный в крещение Иоанном, мальчик в пять лет освоил грамоту, а в семь читал в храме за богослужением «Апостол». В 9 лет Иван был определен в Иркутскую духовную семинарию. Помимо изучения Священного Писания, семинарист увлекался механикой.
Поскольку Поповых в семинарии было много, Иван получил в 1814 г. фамилию Вениаминов в честь почившего епископа Иркутского Вениамина. В 1817 г. Иван Вениаминов вступил в брак и был посвящен в диакона Иркутской Благовещенской церкви, а через четыре года рукоположен в пресвитера той же церкви. В этом чине он впервые обратился к воскресному обучению детей Закону Божьему.
В 1823 г. отец Иоанн изъявил желание поехать на Алеутские острова (остров Уналашка), входившие тогда в состав русских владений, чем весьма выручил епархию, не имевшую охотников перебираться в те края. «Решение священника было воспринято владыкой Михаилом как жертва за всю Иркутскую епархию, и он счел справедливым наградить отца Иоанна набедренником».
Больше года ушло, чтобы пресвитеру с семьей преодолеть несколько тысяч верст на барже, верхом на лошадях и на корабле.
Изучив язык алеутов, о. Иоанн разработал для них азбуку, перевел Катехизис и Евангелие от Матфея, стал «своим» среди туземной паствы не только на Уналашке, но и на других островах, а также в селении Нушегак на материке Америки, куда он добирался на лодке. О. Иоанн открыл на Уналашке несколько воскресных и церковно-приходских школ, создал духовное училище для мальчиков-алеутов, составил учебные программы и учебники для слушателей училища; сам обучал ребятишек. Взрослые тоже весьма охотно посещали школы.
За 10 лет о. Иоанн обратил в христианство всех жителей острова и обучил их грамоте. Алеуты, глубоко почитавшие священника, во многом благодаря его проповедям резко уменьшили или совсем прекратили междоусобицы, драки, ссоры, многоженство, ритуальные жертвоприношения.
В 1838 г. в качестве судового священника о. Иоанн совершил кругосветное плавание на военном корабле «Николай».
В 1839 г. о. Иоанн за свои «долголетние апостольские подвиги» был возведен в сан протоиерея.
В связи с кончиной супруги священник постригся в 1840 г. в монашество с именем Иннокентий, в честь святителя Иркутского, и был возведен в сан архимандрита. В этом же году Николай I назначил священнику аудиенцию, после которой Святейший синод по желанию императора поставил архимандрита Иннокентия архиереем вновь образованной епархии. Местопребывание епископа Камчатского, Курильского и Алеутского было определено на острове Ситху, в Ново-Архангельске (Северная Америка). Здесь он просвещал другой народ — колошей, относившихся к русским с подозрением. Священник за пять лет усвоил язык, обычаи аборигенов, крестил многих из них, познакомил с кузнечным и плотницким ремеслом, обучил делать прививки от оспы, что предотвратило эпидемию. Составив учебники, он преподавал по ним для 600 человек в устроенных им школах и училищах как на местном, так и на русском языке. Их грамотность была признана выше грамотности населения коренной России. Отец Иннокентий основал также на острове больницу и сиротский дом.
В 1843 — 1850 гг. архиерей предпринял три поездки по епархии общей протяженностью более 10 тысяч верст на оленьих и собачьих упряжках и морем. Посетив Аляску, Алеутские, Командорские и Курильские острова, Чукотку, Камчатку, Якутию, побережье Охотского моря, он всюду устраивал училища для детей.
В 1845 г. Иннокентий открыл Ситхинскую духовную семинарию на базе основанного им ранее духовного училища в Ново-Архангельске, там обучались креолы и туземцы. «Ситхинская духовная семинария — первое учебное заведение такого уровня на восточных окраинах Российской империи». (В 1853 г. епископ перевел семинарию в Якутск, где она стала первым средним учебным заведением края.)
За плодотворную миссионерскую деятельность среди народов далекой окраины России епископ Иннокентий в 1850 г. был возведен в сан архиепископа.
В одно из своих путешествий во время Крымской войны (1853 — 1856) архиепископ оказался в Аянском порту, основанном благодаря его усилиям, где был арестован офицерами английского военного десанта. Иннокентий смог убедить англичан в абсурдности этого пленения, после чего его отпустили, а вместе с ним и еще одного захваченного ранее британцами священника.
В 1857 г. преосвященный Иннокентий переселился в казачью станицу Усть-Зейскую, где заложил храм в честь Благовещения Пресвятой Богородицы. По его настоянию станица была переименована в г. Благовещенск — в память начала его священнослужения в Благовещенской церкви Иркутска.
Являясь сподвижником генерал-губернатора Восточной Сибири графа Н.Н. Муравьева-Амурского, епископ участвовал в переговорах с китайскими послами о границе между государствами, в результате которых весь Амурский край перешел к Российской империи. Святитель поддерживал экспедицию адмирала Г.И. Невельского, заложил церковь в Николаевском-на-Амуре посту.
В 1858 г. по почину архиепископа Якутская область была отчислена от Иркутской епархии и присоединена к Камчатской с центром в г. Якутске. Преосвященный Иннокентий переехал на новое место и здесь организовал специальную комиссию, переводившую на якутский и на тунгусский языки священные и богослужебные книги. Так, специально для детей он выписал из Москвы «Краткую священную книгу» и перевел ее на якутский язык.
19 июля 1859 г. архиепископ совершил в Якутском Троицком соборе богослужение на якутском языке, после чего якуты попросили сделать этот день навсегда праздничным.
Известно, что Иннокентий крайне отрицательно отнесся к продаже Аляски и Алеутских островов по российско-американскому договору от 18 марта 1867 г.
В 1867 г. скончался московский митрополит Филарет, и на место почившего по решению императора Александра II был назначен архиепископ Иннокентий.
Последние 10 лет жизни митрополит «был удручен болезнью, почти слеп, но все-таки был преисполнен сил и рвения деятельности». В 1869 г. он учредил Православное миссионерское общество с резиденцией в Покровском монастыре (Москва), а в 1870 г. основал русские православные миссии в Монголии, Китае, Маньчжурии, Корее и Японии.
31 марта 1878 г. святитель Иннокентий скончался. «Дайте знать, — говорил, умирая, преосвященный, — чтобы при погребении моем речей не было, в них много похвал. А проповедь по мне скажите, она может иметь назидание, и вот текст для нее: от Господа стопы человеку исправляются (Пс. 36:23)». Тело почившего было предано земле в Троице-Сергиевой лавре в церкви Филарета Милостивого.
Р.S.I. Святитель оставил много научных трудов по фауне островов («Записка об островах Уналашкинского отдела»); по грамматике алеутского и других языков («Опыт грамматики алеутско-лисьевского языка», «Замечания о колошенском и кадьякских языках» и т.д.); по быту и традициям народов Дальнего Востока (нанайцев, ульчей, нивхов, удэгейцев и других). Он известен как собиратель песен алеутов и колошей («Мифологические предания колошей, обитающих на северо-западном берегу Америки» и другие).
Прославили ученого его труды в области лингвистики и этнографии народов Севера, за что он был принят в члены-корреспонденты Российской АН. Как знаменитого географа его приняли в почетные члены Императорского Русского географического общества (1870).
Одно из лучших произведений И.Е. Вениаминова — монография на алеутском языке «Указание пути в Царство Небесное» (1833) — была переведена на разные языки малых народов Сибири и выдержала (на 1975 г.) свыше 40 изданий.
Зная несколько местных языков, святитель вел на них богослужения. Скажем, «в Иркутском кафедральном Богоявленском соборе на заутрени о. Иннокентий вместе с архиепископом Иркутским Афанасием читали Евангелие на 11 языках, в т.ч. на бурятском, якутском, алеутском».
Р.S.II. «Люди не для того сотворены, чтобы жить только здесь на земле, подобно животным, которые после смерти своей исчезают; но с той единственной целью, чтобы жить с Богом и жить не сто или тысячу лет, а вечно» (святитель Иннокентий).
Литературные критики уверяют, что прообразом двух персонажей из «Мертвых душ» — добропорядочного помещика Костанжогло и благотворителя Афанасия Муразова — стал «первый русский миллионер» Дмитрий Егорович (Георгиевич) Бенардаки и что Н.В. Гоголь при первом же знакомстве принял от Бенардаки 2000 рублей.
От них можно узнать также, что Дмитрий Егорович был малограмотный, что, правда, не мешало ему говорить на пяти языках, досконально знать Россию и русскую жизнь, а также общаться с Пушкиным, Нащокиным, Грибоедовым, С. Аксаковым, Жуковским, Лермонтовым, Тютчевым, Погодиным и быть из тех немногих, кто разглядел гений Гоголя и Лермонтова.
Ничего удивительного в том нет, так как Дмитрий был от природы зело умен, проницателен, богат и щедр, а уже в первой трети XIX в. его имя было на слуху не только в России, но и в Европе. Да что там Гоголь! Сам «император Александр II принимал от Бенардаки денежные средства в качестве пожертвований».
Будущий промышленник и благотворитель родился в июле 1799 г. (по другой версии — 1802) в Таганроге (либо на о. Хиос) в семье зажиточного русского морского офицера, выходца из Греции Георгия Никифоровича Бенардаки. В Таганроге Дмитрий окончил гимназию, затем служил в Ахтырском гусарском полку и в 1823 г. после смерти отца вышел в отставку в чине поручика. Подался в столицу, где принял участие в торгах по винным откупам, которые он выиграл. Вложив в виноделие унаследованный небольшой капитал, Бенардаки успешно повел свои дела. Уже в 1830 г. он стал «владельцем всего винодельческого промысла в столице с магазинами и складами», а позднее и всей Сибири.
Занимаясь также овцеводством, горнозаводческим делом, золотодобычей, недвижимостью, к середине века Дмитрий Егорович стал миллионером и редким щедродателем — «многие наживали благодаря ему целые состояния» (К.А. Скальский). В эти годы Бенардаки создал в Петербурге «Компанию Нижегородской машинной фабрики Волжского буксирного и завозного пароходства», в Нижнем Новгроде построил Сормовский завод, который оснастил по последнему слову техники, в том числе первой в России мартеновской печью. Первые два парохода, построенные на заводе, он назвал «Ласточка» и «Астрахань».
Всего Бенардаки, «самый дельный человек России», чей капитал оценивался в астрономическую по тем временам сумму — 18 млн рублей, владел 16 заводами в шести губерниях, несколькими пароходствами на Волге и на реках Сибири, золотодобывающими рудниками на берегах Енисея и Амура, дворцами и доходными домами в столице. Обладал 620 тысячами десятин земли вместе с 10 тысячами ревизских душ крепостных.
Богатство души подвигло Бенардаки щедро раздавать накопленное им богатство на благие дела. Он благотворил всем — от царского правительства до детских приютов. Но при этом жертвователь не расшвыривал деньги бездумно, а вел строгий учет каждой копеечке, отпущенной на милость, о чем делал соответствующую запись в своих приходно-расходных бумагах: «На первое января остается в наличности пять тысяч шестьсот десять рублей сорок с половиной копеек. На одежду, обувь и ремонт истрачено восемьдесят рублей двадцать копеек с половиной...» (А. Корин).
За финансирование строительства военно-морской базы Российского флота в Кронштадте и других государственных проектов промышленник был удостоен орденов Святого Владимира IV и III степени.
Миллионер основал множество благотворительных фондов: нуждающимся учащимся петербуржских мужских гимназий, малолетним детям, осужденным за мелкие преступления, и т.д. Создал несколько земледельческих колоний, яслей-приютов и ремесленных приютов, ремесленных училищ и школ в Петербурге, Башкирии, Екатеринбурге, на приисках Верхнеамурской компании.
За свою безмерную благотворительность Бенардаки с семьей в 1850 г. постановлением Правительствующего сената Российской империи был утвержден в потомственном дворянстве.
С любовью и знанием собираемые меценатом коллекции современной ему русской и западноевропейской живописи часто демонстрировались на благотворительных выставках. Один из своих роскошных домов на Невском проспекте Дмитрий Егорович предоставлял Филармоническому обществу, дававшему там концерты, художникам-передвижникам — для выставок, а также устроителям всевозможных вернисажей. Он оказывал помощь многим известным деятелям культуры. Известно также, что Бенардаки оплачивал переводы русской духовной литературы на греческий язык, а также занимался их дальнейшим распространением.
Бенардаки «содержал больницы, строил православные храмы в Петербурге, Сибири, Башкирии, на Урале».
В Северной столице возле Лиговского канала миллионер построил на свои деньги трехпрестольную Греческую Посольскую церковь Святого великомученика Димитрия Солунского, представлявшую собой «маленькое подобие храма Св. Софии в Константинополе... один из лучших в мире образцов византийского зодчества» и вмещавшую 1000 прихожан. Во время блокады Ленинграда в годы Великой Отечественной войны купол храма пробила авиабомба. В 1962 г. руины церкви снесли и на ее месте построили концертный зал «Октябрьский».
Не забыл меценат и свою историческую родину — Грецию. В Афинах на средства «почетного гражданина Греции» были построены университет, Национальная библиотека, Национальный музей, масса зданий, а также каменный православный храм во имя Святого Никодима при русской дипломатической миссии. Помощью Бенардаки пользовались сотни учащихся и бедняков греческой столицы. Благотворитель финансово поддержал русский монастырь Святого Пантелеимона (Россикон) на горе Афон.
При всем своем уважении к царствующему дому, Бенардаки оказывал помощь и тем, кто был не в чести у императорской фамилии. Так, он оказал помощь после возвращения из Сибирской ссылки декабристам А. Поджио и В. Раевскому, анархисту М. Бакунину и другим, предоставив им хорошие должности в своих компаниях; пересылал деньги в Лондонский фонд, финансировавший издание запрещенного в России герценовского «Колокола».
Скончался Бенардаки 28 мая 1870 г. в Висбадене (Германия). На специальном поезде его прах привезли в Петербург. Император Александр II лично встретил на Николаевском вокзале гроб с набальзамированным телом и распорядился похоронить дворянина Д.Е. Бенардаки в Греческой церкви. «Это был первый и последний случай в истории России, чтобы самодержец лично встречал гроб с телом человека, не принадлежавшего к императорской фамилии».
В 2011 г. в некрополе Александро-Невской лавры Государственного музея городской скульптуры Санкт-Петербурга состоялось перезахоронение останков великого филантропа.
Род Бобринских — один из самых молодых в российской истории и один из самых знаменитых. Основателем династии стал внебрачный сын будущей императрицы Екатерины II. Поскольку Екатерина скрывала свою беременность, чтобы отвлечь внимание двора от родов, ее верный гардеробмейстер В. Шкурин поджег свой дом. Законный супруг роженицы Петр III с придворными пошли глазеть на пожар, в это время и явился на свет будущий граф. Случилось это 11 апреля 1762 г., за 2,5 месяца до государственного переворота, приведшего 33-летнюю Екатерину на российский престол. Мальчик был отдан на воспитание В. Шкурину, а позднее И.И. Бецкому и О.М. Дe Рибасу.
Ходили сплетни, будто новорожденного сразу завернули в шкуру бобра, откуда и пошла его фамилия, а отчество (по более достоверным источникам) он воспринял от предполагаемого батюшки графа Григория Орлова. На самом же деле венценосная мать долго ломала голову, какую фамилию и какой титул дать чаду, дабы сие достойно было сына императрицы. Лишь в 1774 г. она закрепила за Алексеем фамилию Бобринский — по названию подаренного отпрыску села в Тульской губернии. По соседству с Бобриками бастарду были пожалованы еще имения с 11 тысячами душ крепостных в селе Богородицком.
Женившись в 1796 г. на баронессе Анне Владимировне Унгер-Штеренберг, принесшей ему богатое приданое, Бобринский, возведенный в том же году императором Павлом I в графское достоинство, стал отцом четверых детей, один из которых — Алексей — прославился как знаменитый сахарозаводчик и филантроп. Алеше было с кого брать пример — графиня-матушка содержала в своем доме школу для детей крепостных крестьян.
Алексей Алексеевич Бобринский родился 6 (18) января 1800 г. Получив отличное домашнее образование, Бобринский до 1828 г. служил в армии. Женившись на графине Софье Александровне Самойловой, Алексей получил в приданое пахотные земли на Украине.
В отставке граф занимался изучением магнетизма, фотографией, химией, разведением роз. В богатом доме Бобринских собирались В.А. Жуковский, П.А. Вяземский, М.Ю. Виельгорский, А.С. Пушкин и другие.
Бобринский прославился в России как основатель первой российской железной дороги и как создатель сахародельческой промышленности. Биографы называют его «вторым Демидовым».
Создание отечественного железнодорожного транспорта граф начал с рекламной акции. В Петербурге на территории своего сада он проложил рельсы, по которым каталась платформа с грузом камней в 500 пудов. Затем, создав акционерную компанию из 700 акционеров по строительству железной дороги от столицы до Царского Села и далее в Павловск, Бобринский как председатель правления общества вложил в это дело свои 250 тысяч рублей (из общей цены акций 3 млн рублей).
В честь открытия Царскосельской железной дороги были отлиты настольные медали, на лицевой стороне которых написаны слова: «Первая железная дорога от Санкт-Петербурга до Павловска, открыта 30 октября 1837 года», а на обратной — изображен паровоз, а под ним текст: «Основатели первой железной дороги граф А.А. Бобринский, Бенедикт Крамер и И.К. Плитт».
Досконально изучивший технологию зарубежного сахароварения, Алексей Алексеевич стал засевать на своих угодьях свекловицу (сахарную свеклу) и варить сахар в построенном им в 1828 г. в селе Михайловском (ныне Куркинский район Тульской области) первом в России сахарном заводе. Основатель сахарного дела в России оставил две биографии на сей предмет.
Из Тульской губернии граф принес сахароварение и в украинские поместья, где создал в 1838 — 1858 гг. песочно-рафинадный и три сахарных завода, оборудованные по последнему слову техники. Технических специалистов он приглашал из-за границы. Сахарозаводчик занимался также серьезной селекционной работой.
Граф сам пахал землю, работал на заводе химиком. механиком, технологом. Ввел севооборот, травосеяние, разработал способы рационального удобрения, создал собственные сеялки, зерносушилки, зернохранилища. На ниве изобретательства у графа имелись подлинные шедевры. Например, разработанный им плуг-углубитель — «плуг Бобринского» — был удостоен медали на Всемирной выставке в Париже.
Как благотворитель, Бобринский ненавязчиво, без помпы и саморекламы, проявлял постоянную и немалую заботу о рабочих. При каждом заводе он на свой счет построил церковные приходы, больницы, школы, столовые, бани. Крупные суммы пожертвовал на повышение квалификации своих работников. Так, на одном только Смелянском песочно-рафинадном заводе «из 40 технологов... 24 со временем стали директорами и самостоятельными предпринимателями».
Без преувеличения можно сказать, что именно Алексей Алексеевич Бобринский не только приучил россиян к сахару, но и подготовил на своих заводах, а позднее и в Санкт-Петербургском специализированном институте прекрасные кадры русских сахаротехников и инженеров-технологов, заменив ими всех иностранных специалистов.
В 1858 г. Бобринский открыл начальное училище на 30 человек, освободив бедных учеников от платы; неоднократно передавал свои деньги на строительство Политехнического института в Киеве.
Еще до Крестьянской реформы 1861 г. Бобринский ввел среди своих крестьян самоуправление, увеличил им заработную плату, назначал льготы, премии, а после реформы давал им деньги, чтобы те выкупали у него землю.
За многогранную плодотворную деятельность на пользу России император Николай I в 1853 г. пожаловал графу орден Святой Анны I степени.
Скончался Бобринский скоропостижно 7 (20) октября 1868 г. в г. Смела (Черкасская область, Украина). «Во время сна разорвалась одна из мелких мозговых артерий. Сладкому королю была уготована королевская смерть — без мучений». С покойным — «одной из благороднейших и в высшей степени сочувствующих личностей» (П.А. Вяземский) — простились тысячи бывших его крепостных и горожан, для которых граф основал сахарный и механический заводы, построил железную дорогу Фастов — Знаменка и вокзал. «Впрягшись в катафалк вместо лошадей, (они) сами везли гроб несколько верст к железнодорожной станции Бобринская».
Останки графа были перевезены в столицу и похоронены в Александро-Невской лавре в присутствие императора Александра II.
Р.S. Три сына Алексея Алексеевича — Александр, Владимир и Лев, а также их дети были известными политическими, государственными, общественными деятелями, крупными филантропами.
Так, например, Лев Алексеевич, продолжая уже в преклонном возрасте дело своего отца (до этого сахароварением занимался его брат Владимир), прославился реформой деятельности сахарных заводов. Модернизировав производство, граф в 1903 — 1904 гг. перевел всех рабочих с 12-часового рабочего дня на 8-часовой без уменьшения оплаты труда, сопроводив это еще рядом льгот и послаблений.
Всем своим постоянным мастеровым и рабочим Бобринский безвозмездно предоставлял двух-, трехкомнатные квартиры с кухней и чуланом, домики на одну и две комнаты с отдельными погребами, чуланами, сараями и огородами. Либо выдавал им деньги (до 5 рублей в месяц) на съем жилья и на отопление (до 60 рублей в год), а также до 12 рублей на покупку жома и патоки для своего скота. Из заводского питомника засаживались садики, бывшие при квартирах.
Два раза в месяц рабочим отпускались по оптовым ценам продукты. Заболевшие рабочие пользовались 50% пособием за весь период болезни. Лечение рабочих и всех членов их семей было бесплатным.
«За беспорочную службу в течение 25-ти и более лет рабочие и их вдовы получали пенсию от 5 до 15 руб. в месяц, причем за вдовами, как правило, оставались бесплатно квартиры до совершеннолетия детей».
При Смелянском свеклосахарном заводе Лев Алексеевич построил театр на 350 человек, организовал из рабочих завода оркестр духовых инструментов и балалаек, проводил рождественские праздники с елкой и подарками.
При заводе граф построил городское училище на 135 детей работников завода.
Не многие семьи отмечены печатью меценатства — не та это стезя, чтобы в течение десятилетий стяжать себе лавры жертвователя, отдающегося обществу «не ради славы, ради жизни на земле». Одно из таких семейств — семья Нобелей. Три поколения шведских «варягов», посвятивших России свои труды и капиталы, являют нам не только алгоритм успеха бизнесмена, но и пример щедрой благотворительности.
Главу семейства Эммануила и двух его сыновей Роберта Яльмара и Альфреда Бернхарда (1833 — 1896) вполне можно назвать гражданами мира, поскольку они жили в разных странах. А вот еще одного его сына — Людвига Эммануиловича (1831 — 1888) и внука — Эммануила Людвиговича стоит признать россиянами. (Недаром они вошли в историю с отчествами.)
В рамках очерка о биографии каждого из Нобелей не расскажешь, посему остановимся лишь на главных делах семьи, в том числе и на поприще меценатства.
Все Нобели были изобретателями Божьей милостью. Старший Нобель, например, создал пороховые мины и многослойную фанеру. Альфред получил 355 патентов на свои изобретения, самыми известными из которых стали динамит и бездымный порох (баллистит). Людвиг сконструировал прибор определяющий взрывную силу пороха, и первым предложил устройство скорострельного автоматического оружия — «мультипликатор» и т.д.
Нобели были образованные люди (Людвиг и Альфред, например, знали по пять европейских языков), обладавшие многими талантами (дипломаты, технологи, исследователи, писатели — Альфред писал пьесы и романы), трудоголики, ставившие дело превыше всего, честные и ответственные наниматели, заботившиеся о своих рабочих и служащих.
Нобель-старший, обосновавшись в конце 1840-х гг. в России, предложил военному ведомству пороховые мины, востребованные в Крымской войне. Изобретатель с сыном Робертом установили свыше 1000 морских мин, изготовленных на его заводах, в районе Кронштадта, Ревеля и Свеаборга. Объединенная англо-французская эскадра дважды пыталась войти в Финский залив, но, понеся потери, вынуждена была убраться восвояси. Такие же минные заграждения установили в Усть-Двинске, в водах Дуная, Южного Буга и Керченского пролива. Инженер Эммануэль Нобель первым из иностранцев был отмечен «Золотой медалью за усердие в развитии русской промышленности».
Старший сын его Людвиг, кавалер нескольких российских орденов, по высочайшему распоряжению получивший почетное звание «инженер-технолог», основал в 1862 г. в Санкт-Петербурге машиностроительный завод «Людвиг Нобель» (ныне «Русский дизель»). Л. Нобель стал одним из инициаторов введения метрической системы в России.
Братья основали российскую нефтяную промышленность. В 1875 г. Роберт построил в Баку нефтеперегонную фабрику, а через два года вместе с Альфредом и Людвигом организовал «Товарищество нефтяного производства братьев Нобель» («Бранобель», Broderna NOBEL). Руководство «Товариществом» взял на себя Людвиг.
Построив по собственным чертежам первый в мире танкер «3ороастр», Людвиг вскоре обзавелся собственным флотом речных и морских танкеров, парком цистерн и сетью складов по всей России. Эти ново-введения, разные приспособления для обработки нефти, а также построенный инженером В.Г. Шуховым нефтепровод позволили вытеснить с российскогo и европейского рынков американский керосин.
После смерти Людвига (1888) дело отца продолжил его сын, также получивший звание «инженер-технолог», — Эммануил Людвигович. В 1915 г. флот Нобелей (315 танкеров и барж) был самым большим танкерным флотом в мире, а «Товарищество» добывало больше нефти, чем США.
Детищем Альфреда было исследование, изготовление и торговля взрывчатыми веществами. Динамит широко использовался при прокладке Альпийского туннеля, при удалении подводных скал в Ист-Ривер (Нью-Йорк), при расчистке русла Дуная, при прокладке Коринфского канала в Греции, при бурении нефтяных скважин в Баку и т.д.
Когда в годы Франко-прусской войны начались исследования взрывчатых веществ в военных целях, Альфред употребил все свое влияние, чтобы противодействовать этим изысканиям. Увы, мавр свое дело сделал. Разрушительная сила динамита создала империю Нобеля. Он стал одним из богатейших европейцев. К концу жизни Альфред основал в разных странах 93 предприятия и пришел к горькому выводу, что «люди, заботящиеся лишь о получении максимальной выгоды, едва ли заслуживают уважения, а осознание истинных побудительных мотивов их деятельности способно омрачить радость человеческого общения».
Сравнивая каждого члена семьи как благотворителя, на первое место стоит поставить Людвига и Альфреда. Но и другие Нобели, даже не упомянутые в очерке, были верны семейной традиции — жертвовать свои капиталы на благое дело. Скажем, дочь Людвига — Марта Hoбель-Олейникова, будучи врачом, в годы Первой мировой войны содержала лазарет на 180 коек для раненых солдат, построила и оснастила глазную клинику, факультетскую хирургическую клинику, создала лабораторию, приобрела модели для клиники горловых и ушных болезней, основала стипендии для малообеспеченных слушательниц...
Но перейдем к «нефтяному королю». Людвиг Нобель учредил и спонсировал деятельность Русского технического общества (РТО), Комиссии по техническому образованию. Назначал стипендии. Финансировал научные исследования Петербургской АН. Регулярно отчислял сотни тысяч рублей в специальный образовательный фонд детей служащих «Товарищества» — «для внесения платы за обучение в средних и низших школах». Открывал инженерные классы, добровольные технических научные общества...
Отдельной строкой нужно выделить — 40% прибылей распределял рабочим и служащим.
Людвиг Эммануилович, а затем и его сын Эммануил стали пионерами системы социального обеспечения: основывали школы, строили столовые, общежития, больницы, аптеки, народные дома (культуры), первые дачные поселки и санаториумы на Черноморском и Каспийском побережьях, учредили первые в России профсоюзы. При нефтяных производствах в Баку, Астрахани, Царицыне, Саратове, Самаре, Нижнем Новгороде, Ярославле создали новый тип рабочих поселений с развитой инфраструктурой — «нобелевские городки», утопавшие в специально насажденных садах и парках, в которых проживало в благоустроенных квартирах (одинокие — в общежитиях) свыше 100 тысяч человек. До сих пор живы воспоминания о «райской жизни» в этих поселениях, многие постройки и сегодня стоят как новенькие.
В память о Л.Э. Нобеле РТО в 1889 г. устроило торжественное собрание, на котором правление «Товарищества» учредило золотую медаль и премию имени Людвига Эммануиловича Нобеля (эта премия возобновлена в наши дни), чем сделало первый шаг к появлению авторитетнейшей Нобелевской премии, основанной Альфредом.
«Король динамита» также много благотворительствовал, но предпочитал это делать тайно. Щедро помогал А. Нобель изобретателям и ученым, своим служащим и знакомым, жертвовал деньги на деятельности парижского отделения Шведской церкви во Франции, спонсировал экспедицию шведского инженера С. Эндрэ к Северному полюсу... «Как наниматель сотен рабочих, он проявлял буквально отеческую заботу об их здоровье и благополучии».
В 1895 г. Альфред составил завещание, согласно которому все его движимое и недвижимое имущество следовало обратить в ликвидные ценности, а собранный таким образом капитал поместить в надежный банк. «Эти средства должны принадлежать фонду, который ежегодно будет вручать доходы от них в виде премий тем, кто за прошедший год внес наиболее существенный вклад в науку, литературу или дело мира и чья деятельность принесла наибольшую пользу человечеству».
После продажи предприятий при участии Эммануила Людвиговича Нобеля был выработан устав Нобелевского фонда и правила присуждения ежегодной премии. 29 июня 1900 г. король Швеции и Норвегии Оскар II своим указом одобрил их.
В 1968 г. к пяти традиционным Нобелевским премиям — по физике, химии, физиологии и медицине, литературе, мира, присуждаемым с 1901 г., — добавилась ежегодная премия по экономике.
Первыми лауреатами Нобелевской премии стали французский поэт Сюлли-Прюдом, немецкий микробиолог и иммунолог Э. фон Беринг, швейцарский гуманист и основатель Международного комитета Красного Креста А. Дюнан, французский политэконом и защитник мира Ф. Пасси, голландский химик Я. Вант-Гофф и немецкий физик В. Рентген.
Поначалу размер премии составлял 150 тысяч шведских крон. Сегодня капитал фонда превышает 3 млрд шведских крон (450 млн долларов), а размер премии составляет 10 млн крон (3,6 млн долларов).
За прошедшие 110 лет лауреатами этой самой престижной премии стали сотни ученых, литераторов и борцов за мир.
Судьбы двух аристократок, живших в разных странах и исповедовавших разную веру, но выбравших одно и то же поприще милосердия, — англичанки мисс Флоренс Найтингейл и русской великой княгини Елены Павловны, супруги великого князя Михаила Павловича, — сошлись в одном месте и в одно время. В разгар Крымской войны практически одновременно обе дамы организовали службы сестер милосердия, британской и русской соответственно.
5 ноября 1854 г. в стамбульские военные госпитали из Англии прибыл отряд добровольных английских и французских санитарок во главе с мисс Флоренс. В этот же день в церкви Михайловского дворца была торжественно провозглашена Крестовоздвиженская община русских сестер милосердия, созданная хозяйкой дворца — великой княгиней Еленой Павловной, после чего сестринский отряд направился в Севастополь. Уже в декабре 32 сестры приступили к своим обязанностям, одновременно проходя обучение у хирурга Н.И. Пирогова. Это был первый в мире фронтовой отряд сестер милосердия (английский базировался в Стамбуле), спасавший раненых под огнем противника, неся собственные потери (погибли 17 сестер).
Европа поет панегирик мисс Флоренс как предтече Красного Креста, противореча даже его основателю Анри Дюнану, заявившему в 1896 г.: «Если сегодня Красный Крест охватывает мир, то это благодаря примеру, поданному во время войны в Крыму Ее Императорским Высочеством Великой Княгиней Еленой Павловной».
Как бы там ни было, сестричество, а затем и созданный по его подобию Красный Крест, Российский и Международный, возникли благодаря усилиям обеих благотворительниц, посему не станем выяснять, кто из милосердиц «заслуженнее», а каждой из них посвятим отдельный очерк. Поскольку великая княгиня старше британской коллеги на 13 лет, начнем с нее.
Что же главное было в Елене Павловне, до принятия православия принцессе Фредерике Шарлотте Марии Вюртембергской, волей судьбы оказавшейся в России? Видимо, то, что она, как прежде императрица Елизавета Алексеевна, не будучи русской по крови, стала русской по сути. Биографы полтора столетия умиляются тому, как великая княгиня требовала от воспитанниц опекаемого ею Мариинского института на экзамене по истории говорить о темных сторонах нашего прошлого «с русским чувством, но правду».
Будущая благотворительница родилась 28 декабря 1806 (8 января 1807) г. в Штутгарте в семье принца Павла Карла Фридриха Августа, младшего сына короля Фридриха I и принцессы герцогского дома Саксен-Альтенбург Шарлотты Георгины Фридерики Луизы Софии Терезии.
Получив блестящее образование в кругу семьи и в парижском пансионе для девиц мадам Ж.-Л. Кампан, Шарлотта в 16 лет приняла православие и вышла замуж за младшего сына российского императора Павла I великого князя Михаила Павловича, с которым у нее четверть века были «грустные отношения». После венчания императорские высочества поселились в отстроенном для великого князя Михайловском дворце (ныне здание Русского музея).
Самостоятельно изучив русский язык и историю страны по Карамзину, прослушав у священнослужителей и профессоров курсы богословия, истории, русской литературы, статистики, агрономии, энтомологии, лесоведения и т.п., великая княгиня, обладавшая даром располагать к себe собеседника, быстро стала душой великосветского общества, а также широкого круга литераторов, художников и ученых.
Опять же все биографы непременно цитируют высказывание самого прославленного в истории русского юриста сенатора А.Ф. Кони о том, что великой княгине «доставляло истинную радость „подвязывать крылья“ начинающему таланту и поддерживать уже развившийся талант». А также приводят слова императора Николая I, называвшего невестку «ум нашей семьи».
Дружеские отношения связывали Елену Павловну с А.С. Пушкиным, И.С. Тургеневым, В.Ф. Одоевским, Д.А. Милютиным и другими представителями интеллектуальной элиты России.
По завещанию вдовствующей императрицы Марии Федоровны-старшей великая княгиня в 1828 г. взяла управление Мариинским и Повивальным институтами, а через четыре года еще и шефство над кирасирским полком. В Повивальном институте Елена Павловна в 1844 г. открыла первый в России стационар, в 1845 г. — первую школу для «сельских повивальных бабок», а в 1872 г. — центр повышения квалификации акушеров и гинекологов.
В 1849 г. Елена Павловна овдовела, потеряв к тому времени еще и четырех из пяти дочерей. Частые до того роскошные балы в Михайловском дворце сменились камерными приемами элиты российского общества по «четвергам». Эти неофициальные встречи царствующей фамилии с известными экономистами, юристами, поэтами, музыкантами и художниками на протяжении четверти века немало способствовали расцвету национальной культуры, продвижению ряда либеральных идей и патронату представителей императорской фамилии над художниками.
Елена Павловна покровительствовала очень многим деятелям науки и искусства, светским учреждениям и храмам. Особой любовью великой княгини пользовался Воздвиженский храм Московской Ямской слободы в Петербурге, которому благотворительница подарила несколько икон и большой запрестольный образ Воздвижения Креста Господня. С целью популяризации православия на Западе она заказала перевод и издание на французском языке литургии Святого Иоанна Златоуста, краткого молитвослова и покаянного канона Андрея Критского; в 1862 г. она совместно с А.И. Кошелевым инициировала подписку на строительство православной Петропавловской церкви в Карлсбаде и заказала для нее дубовый иконостас.
Художнику А.А. Иванову Елена Павловна дала деньги на перевоз картины «Явление Христа народу» из Италии в Россию. Она помогала живописцам И.К. Айвазовскому и К.П. Брюллову, музыканту А.Г. Рубинштейну, актерам И.Ф. Горбунову и А.А. Нильскому, хирургу Н.И. Пирогову, этнографу Н.Н. Миклухо-Маклаю и т.д. Елена Павловна устраивала за свой счет концерты известных музыкантов для широкой аудитории. Продав свои бриллианты, великая княгиня большие суммы передала Русскому музыкальному обществу и консерватории, oткрыв в 1858 г. начальные консерваторские курсы в своем дворце.
Меценатка содействовала посмертному изданию собрания сочинений Н.В. Гоголя, оказывала всестороннюю помощь Императорской Петербургской АН, университету, Вольному экономическому обществу.
Основав по подсказке Н.И. Пирогова Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия с перевязочными пунктами и подвижными лазаретами, Елена Павловна обратилась ко всем русским незамужним женщинам с призывом о помощи больным и раненым. Для общины со всеми ее нуждами, включая склад вещей и медикаментов, пошивочную мастерскую, великая княгиня предоставила свой дворец.
После того как все сестры прошли краткий курс ухода за ранеными и ассистирования при операциях во втором Санкт-Петербургском военно-сухопутном госпитале, великая княгиня пробила брешь непонимания среди правительства и добилась высочайшего разрешения на отправку сестер милосердия на фронт.
Хотя светское общество косо глядело на «причуды» великой княгини, многие ее идеи поневоле проникали в сердца и умы дворцовой знати. Тем более что Елена Павловна была не только человеком слова, но и дела — она ежедневно посещала лазареты и сама перевязывала раненых. Для севастопольских госпиталей Елена Павловна ухитрилась выписать из Англии хину.
Всего в госпиталях Севастополя трудилось 127 сестер, к ним присоединилось еще до 200 женщин, откликнувшихся на призыв Елены Павловны. Ежедневно они помогали от 500 до 3000 раненым. Самое печальное, медсестры были вынуждены вести контроль за отпускаемыми на лечение раненых средствами — многие пострадавшие за Отечество погибали в госпиталях без медикаментов и еды, поскольку деньги, на это отпущенные казной, безбожно разворовывались администрацией всех уровней. Именно в целях такого контроля, не имевший сил и средств остановить дикий грабеж госпиталей, великий Пирогов и убедил Елену Павловну создать это общество. Однако в считанные месяцы против медсестер организовалась мощная бюрократическая оппозиция. Елена Павловна постоянно выручала своих единомышленниц, но Николай I перед угрозой государственного переворота вынужден был смириться с воровским беспределом своей администрации и регулярно отзывал наиболее активных медсестер с фронта. Таких женщин, обычно бездомных, Елена Павловна селила в своем дворце.
После войны 96 сестер и 10 испытуемых Крестовоздвиженской общины продолжали жить до 1859 г. в Михайловском дворце, после чего Елена Павловна нашла для общины отдельное здание и открыла там больницу для самых бедных петербуржцев, лечебницу для приходящих больных с бесплатными лекарствами и двухклассную бесплатную школу для 30 девочек. Все расходы общины по уходу за больными в госпиталях и больницах Санкт-Петербурга и Кронштадта великая княгиня взяла на себя.
Благотворительница патронировала также первому бессословному училищy Святой Елены; в 1844 — 1846 гг. основала в столице Елисаветинскую детскую больницу, ставшую первым специализированным центром для обучения врачей-педиатров. Великая княгиня открыла в Москве и в Павловске детские приюты Елисаветы и Марии; при Максимилиановской больнице (лечебнице Святого Лазаря) в 1857 г. создала постоянный стационар для бесплатного лечения раненых офицеров, в котором впервые в России больных принимали врачи-специалисты уровня Пирогова и Арендта, а лекарства неимущим пациентам выдавались бесплатно.
По замыслу и на завещанные великой княгиней 75 тысяч рублей в 1885 г. ее дочь, Екатерина Михайловна, и терапевт профессор Э.Э. Эйхвальд организовали учебную базу для подготовки и повышения квалификации врачей — Клинический институт великой княгини Елены Павловны (ныне Еленинский клинический институт).
Решив освободить 15 тысяч крестьян в своем имении Карловка Полтавской губернии, великая княгиня в 1856 — 1859 гг. подготовила совместно с Н.А. Милютиным предложения на высочайшее имя, ставшие «главной и, во всяком случае, первой пружиной освобождения крестьян» (А.Ф. Кони) и послужившие основой для Манифеста 1861 г. об отмене крепостного права. За свою деятельность по освобождению крестьян великая княгиня была награждена Александром II золотой медалью «Деятелю реформ».
Великая княгиня Елена Павловна умерла 9 (21) января 1873 г. Похоронена была «мать-благодетельница» в Императорской усыпальнице в Петропавловском соборе. «Вряд ли кто ее заменит», — выразил общее мнение И.С. Тургенев.
В медицине известен синдром Флоренс Найтингейл, когда «врач или медсестра, ухаживающие за больным, начинают испытывать к нему чувства, которые могут перерасти в любовь». Ничего удивительного в этом нет, так как только любовь к человеку подвигает истинных сестер лечить больных и ухаживать за ними. Недаром слова «человеколюбие» и «милосердие» являются синонимами, чему подтверждением стала жизнь британской благотворительницы.
Флоренс Найтингейл родилась 12 мая 1820 г. во Флоренции, давшей ей имя, в аристократической семье богатого землевладельца Уильяма Эдварда Найтингейла и Фрэнсис Смит.
В детстве Флоренс получила прекрасное воспитание; изучала грамматику, математику, немецкий, итальянский, латинский и греческий языки, философию, историю; путешествовала с семьей по Европе.
В 19 лет мисс пожелала стать сиделкой, что по тем временам было крайне предосудительно даже в среднем слое общества, не говоря уж о высшем. Стать медсестрой для Флоренс означало лишиться света и семьи. Лет пять Найтингейл «крепилась», а затем решительно порвала с условностями и ушла сиделкой в больницу для неимущих. Затем еще семь лет обучалась в разных лечебницах у профессиональных сиделок секретам профессии, одновременно разрабатывая свой метод ухода за больными, заключавшийся в соблюдении строжайшей чистоты в палатах, регулярном проветривании помещений, режиме питания, полном карантине для заразных и внимательном отношении ко всем жалобам больных.
В 1853 г. Флоренс вынуждена была уйти из родительского дома (своей семьи она не завела). Найтингейл устроилась в монастырской больнице в Кайзерсверте, но ее рекомендации по уходу за больными монахини-протестантки отвергли, и тогда мисс уехала в парижский госпиталь при общине католических сестер имени Винсента де Поля, где ей был предоставлен карт-бланш по устройству больничной жизни. Когда через полгода смертность в больнице сократилась вдвое о мисс Флоренс заговорили во всей Европе, и сама королева Виктория попросила Флоренс вернуться в Англию, чтобы занять пристойную должность попечительницы Лондонского института для обедневших дворянок. На родине Найтингейл произвела настоящую революцию в сестринском деле — больные, с которыми родственники уже навеки простились в своей душе, выздоровевшими возвращались домой.
Статус-кво был восстановлен. Мисс Флоренс приглашали в королевский дворец и на приемы и заседания разных благотворительных обществ и комитетов, с ней почитали за честь общаться лорды и министры.
Осенью 1854 г., в разгар Крымской войны, военный министр С. Герберт попросил Найтингейл возглавить группу медсестер и выехать в Стамбул, где размещались 8 английских госпиталей, не имевших должного штата сиделок для 2 — 5 тысяч больных и раненых. Bpeмени на подготовку новых профессиональных сиделок у Флоренс не было, поэтому «леди-начальник» обратилась с призывом ко всем знакомым аббатисам и сестрам. Набрав 38 добровольных сестер милосердия, англичанок и француженок, Найтингейл обосновалась в главном военном госпитале в Скутари (район Стамбула). Ей помогали еще около 200 солдатских жен.
Во время Крымской войны погибших с обеих сторон в Севастополе называли «счастливчиками», так как положение раненых было ужасное, что в британском, что в русском лагере — в основном из-за воровства интендантов и халатности госпитального начальства. В российских лазаретах сестры с великим трудом навели относительный порядок. «Если бы не они, — говорит Пирогов, — так больные лакали бы помои, а теперь они кушают сытный суп, приготовленный самими же сестрами». В английских госпиталях положение было ничуть не лучше, если не хуже. Когда отряд англо-французских санитарок прибыл в Турцию, «у многих женщин, особенно француженок, от всего увиденного и услышанного здесь случился шок. Холерные и тифозные больные, гангренозные раненые лежали все вперемежку, в одной куче, повсюду было зловоние, грязь, летали трупные мухи. Вдобавок ко всему, больные смертно голодали — солдатский сухой паек оказался для них неподходящим».
Преодолев недоверие хирургов и вражду интендантов, Найтингейл увеличила количество палат, установила ежедневные перевязки, оснастила палаты новыми кроватями, «беспрестанно заказывала из Англии все новые и новые поставки белья, посуды и средств для дезинфекции», организовала прачечные, добилась существенного улучшения рациона для раненых, «закупила мясные экстракты и переносные печи, благодаря чему появилась возможность варить бульон».
Каждую ночь мисс Флоренс обходила все палаты госпиталей (это 4 мили) со светильником в руке. Ее так и прозвали солдаты — «Леди с лампой». На сон леди оставалось меньше четырех часов. Сестра организовала читальни, переписку больных с родными, сама писала письма и пересылала деньги их семьям.
В организационном плане мисс Найтингейл помогала ее должность — управляющего штатом по уходу за больными на Востоке. Вскоре смертность среди раненых снизилась с двухсот до тридцати человек на каждую тысячу (по другим источникам в 20 раз).
Весной 1855 г. Флоренс с санитарной инспекцией посетила английские войска в Крыму. На горе над Балаклавой в память о павших воинах она воздвигла на свои деньги белый мраморный крест. Переболев лихорадкой, Найтингейл еще целый год исполняла свою должность, а когда летом 1856 г. госпиталь в Скутари свернули, возвратилась в Англию в славе. От перенапряжения мисс Флоренс разбил инсульт, и еще 54 года она жила прикованная к инвалидному креслу. По одной из версий, паралич разбил Найтингейл из-за того, что она заразилась через козье молоко бруцеллезом, бактериальной инфекцией, в ту пору неописанной в медицине.
Найтингейл первые 11 лет очень редко покидала свою комнату. Она не участвовала более в заседаниях, не ходила на приемы, но у нее дома перебывали все знатные особы и знаменитости той поры. К ней стекались также пожертвования со всех концов страны. Был организован Фонд Найтингейл, занимавшийся обучением и подготовкой сестер.
В 1857 г. мисс Флоренс активно участвовала в организации санитарной реформы английской армии. Она добилась оснащения всех больниц системами вентиляции и канализации, специальной подготовки больничного персонала, внедрения строгой статобработки всей информации, организации военно-медицинской школы. В результате проведенных реформ за три года смертность среди солдат сократилась на 50%.
В 1859 г. Найтингейл была избрана членом Королевского статистического общества, позднее — почетным членом Американской статистической ассоциации.
В 1860 г. в Лондоне при госпитале Святого Томаса мисс Флоренс открыла на свои и собранные по подписке деньги вторую в мире школу сестер милосердия (первой, как известно, стала Крестовоздвиженская община сестер милосердия, организованная великой княгиней Еленой Павловной и хирургом Н.И. Пироговым). Строжайше отобранные воспитанницы этой школы получали полный пансион и основательную научную и практическую подготовку. Выпускницы шли потом нарасхват по всей Европе и в США.
К тому времени мисс Флоренс выпустила две книги «Заметки о госпиталях» и «Записки об уходе: каков он есть и каким не должен быть», ставшие прекрасными учебными пособиями.
В 1864 г. Найтингейл стала инициатором реформирования медицинского обслуживания бедняков. Через три года был принят соответствующий акт о реформе здравоохранения.
В конце 1860-х гг. Найтингейл участвовала в санитарной реформе английских войск в Индии, по результатам которой она написала книгу «Как люди могут жить и не умирать в Индии».
В 1872 г. Флоренс стала главным экспертом комиссии по санитарному состоянию английских военных лазаретов и госпиталей.
Последним примером благотворительной деятельности мисс Флоренс стала ее забота об улучшении санитарных условий в одной из соседних деревень (1892).
С 1896 г. Найтингейл была прикована к постели, ослепла, хотя какое-то время еще занималась профессиональной деятельностью.
Английское правительство по достоинству оценило вклад Ф. Найтингейл в развитие медицинской помощи и наградило ее в 1883 г. Королевским Красным крестом, а в 1907 г. — первую из женщин одним из высших британских орденов «3а заслуги перед Отечеством».
Флоренс Найтингейл скончалась в Лондоне 13 августа 1910 г. Она была похоронена на маленьком сельском кладбище. Гроб несли шесть сержантов. Позднее ее прах был перенесен в Лондонский кафедральный собор Святого Павла.
Свое состояние мисс Флоренс завещала на учреждение медали для сестер. В 1912 г. Лига Международного Красного Креста учредила медаль имени Найтингейл как высшую награду сестрам милосердия. Она вручается каждые два года 12 мая — в день рождения Флоренс.
Изображение мисс Найтингейл можно увидеть на десятифунтовой денежной купюре Великобритании.
Много ли в мире богатых людей, кто приобрел сокровище на небесах, раздав все, что имел на земле? Вряд ли: «как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие! ибо удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие» (Лук. 18:24 — 25). Но все же таковые встречаются. В России можно назвать И.М. Сибирякова, Г.Г. Солодовникова и Федора Васильевича Чижова, завещавшего весь свой основной капитал — 6 млн рублей (сегодня это миллиарды) «на устройство и содержание технических учебных заведений». На свои похороны благотворитель отписал всего 150 рублей, чем, собственно, поставил точку в своем жизненном кредо: «Деньги портят человека, а потому я отстраняю их от себя».
Родился этот «бескорыстнейший из людей» (И.С. Аксаков) 27 февраля (10 марта) 1811 г. в Костроме в небогатой семье преподавателя гимназии, выходца из духовного сословия В.В. Чижова (получил право на потомственное дворянство в 1822 г.) и У.Д. Чижовой, дочери обедневшего дворянина.
Окончив в 1828 г. 3-ю Петербургскую гимназию, Федор поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, который окончил в 1832 г. со степенью кандидата физико-математических наук.
После смерти родителей Федор отказался от своего небольшого родового имения в пользу сестер и принужден был зарабатывать себе деньги частными уроками. Он быстро стал заметной фигурой в мире науки. В 21 год Чижов — адъюнкт-профессор университета, в 25 лет, после защиты магистерской диссертации по теории равновесия, — профессор. Масса публикаций в самых различных областях науки («Паровые машины, история, описание и приложение их...», «Призвание женщины» и прочие) составила ему славу математика, техника и гуманитария.
В 1840 г. ученый оставил университет и, задержавшись на полгода в Малороссии, где изучал социологию и историю искусств, на пять лет уехал в Западную Европу. Там в Риме и Париже Чижов сблизился с Н.В. Гоголем, Н.М. Языковым, А.А. Ивановым, М.А. Бакуниным, А. Мицкевичем и другими выдающимися деятелями культуры; в Венеции написал 4-томную историю Венецианской республики.
Вернувшись в 1846 г. в Москву, Федор Васильевич познакомился со славянофилами (Хомяковым, Киреевскими, К. Аксаковым, Ю. Cамариным), критиковал их за излишнюю «вражду к европейскому», выступал апологетом научно-технического образования. Чрезмерно страстное проповедование «воспитания русских русскими», ставшее известным Николаю I, закончилось для Чижова запретом проживать обеих столицах и ссылкой в Малороссию.
Ученый не унывал. В 1850 г. на арендованном хуторе Триполье (40 км от Kиевa) он столь успешно занялся шелководством, что вскоре заразил им всех окрестных помещиков. «Шелковый пан», как называли его на Украине, организовал шелководческую школу для учеников церковно-приходских школ и бесплатно раздавал деревья и яички шелковичных червей крестьянам.
Вернувшись через семь лет в Первопрестольную, Федор Васильевич редактировал в разные годы (издания закрывались из-за финансовых трудностей) журнал «Вестник промышленности», экономический отдел газеты «День», политико-экономическую еженедельную газету «Москва». Во всех изданиях Чижов проявил себя последовательным теоретиком протекционистского торгово-промышленного развития России.
Особое внимание редактор уделял строительству железных дорог, где монополистом выступало «Главное общество российских железных дорог», возглавляемое иностранными банкирами. Производством же работ занимались французские инженеры. На страницах своих изданий Чижов негодовал на несведущих французов, «грабивших Россию», на жуликов Главного общества. «Мы нуждаемся в действительных капиталах и дельных промышленниках, а не в заезжих проходимцах, действующих с заднего крыльца, добывающих себе, пользуясь случаем и невежеством, монополии и вместо внесения капиталов поглощающих наши собственные средства».
Не ограничившись призывами и разоблачениями, Чижов вместе с компаньонами (братьями Шиповыми, бароном А.И. Дельвигом, И.Ф. Мамонтовым и другими) создал акционерное общество по строительству первой русской частной «образцово-показательной паровозной железной дороги между Москвой и Троице-Сергиевым Посадом силами исключительно русских рабочих и инженеров и на деньги русских купцов, без участия иностранного капитала».
«По инициативе Чижова было принято решение поставить за правило, чтобы в газете „Акционер“ не менее шести раз в год правление общества печатало отчеты о своих действиях и о состоянии кассы. Пример общества Московско-Троицкой дороги побудил пайщиков других частных железнодорожных обществ в России обязать свои правления поступать аналогично».
Московско-Троицкая железная дорога от Москвы до Сергиева Посада (70 км) была открыта в 1862 г. Полностью окупилась она уже через три года.
В 1869 г. товарищество купило Московско-Курскую железную дорогу, выбрав ее председателем Ф.В. Чижова, сумевшего предотвратить продажу этой дороги иностранцам. По предложению Чижова было совершено также строительство Московско-Ярославской железной дороги (1870) и двух веток: Александров — Карабаново (1871) и Ярославль — Вологда (1872).
В 1876 г. Чижов организовал строительство Донецкой каменноугольной железной дороги до Мариуполя, которую возглавил С.И. Мамонтов — ученик и душеприказчик Федора Васильевича.
Чижов, зарекомендовавший себя деловым, кристально честным предпринимателем, был избран в 1866 г. председателем правления Московского купеческого банка, а через три года и руководителем Московского купеческого общества взаимного кредита. «Он пользовался неограниченным доверием за границей; его имя было и перед русской высшей администрацией ручательством за успех и правильное ведение всякого дела» (И.С. Аксаков).
Железная дорога занимала не все время промышленника. Им было создано Ташкентское акционерное шелкомотальное общество, написан устав сельского банка в Полтавской губернии. «В 1875 г. Чижов собирал средства на снаряжение роты генерала Черняева, спешившего на выручку восставшим против турецкого ига славянам Боснии и Герцеговины. В это же время он организовывал предприятия по налаживанию в Москве водопровода и газового освещения».
Самой славной страницей трудовой биографии Чижова стала его плодотворная деятельность по «оживлению Севера». Создав в 1875 г. Архангельско-Мурманское срочное пароходство (ныне Северное и Мурманское морские пароходства) по Белому морю и Северному Ледовитому океану, Чижов положил начало хозяйственному освоению северных окраин Европейской России. Поскольку наличных денег у предпринимателя не было, ему пришлось вложить в это дело собственные 200 тысяч рублей, заложив все свои свободные бумаги, и еще 75 тысяч занять. Эти жертвы стоили того. Федор Васильевич уже при жизни удостоился у тогдашних поморян звания «второго Ломоносова» (притом что сам он никогда на Севере не бывал).
«До последних лет жизни Чижов жил очень скромной жизнью, в частности, друзья замечали ему, что „не мешало бы всероссийскому управляющему разных выгодных предприятий хотя бы обить мебель новой клеенкой“» (И. Симонова). Личные неудобства мало беспокоили Федора Васильевича — он больше заботился о других людях: содержал нескольких стипендиатов, оплачивал поездки молодых специалистов в зарубежные страны для ознакомления с постановкой дел на промышленных предприятиях и железнодорожном транспорте.
Завещанный Чижовым капитал после продажи государству акций Московско-Курской железной дороги пошел на устройство в 1892 — 1897 гг. пяти профессионально-технических учебных заведений (народ называл их «чижовскими»), два из которых были построены в Костроме (низшее химико-технологическое и среднее механико-техническое) и три низших училища в Костромской губернии — в Чухломе, Кологриве и Макарьеве. На эти цели ушло 2 млн рублей. Еще 4 млн обеспечивали ежегодное содержание заведений и премирование авторов лучших работ в области промышленности. Организацией этих дел занимался С.И. Мамонтов. Бедные ученики освобождались от платы, получали пособия из специальных училищных средств. Только в низшем костромском училище в год выплачивалось стипендий на 1000 рублей.
Кроме того, Чижов распорядился основать в Костроме родильный дом и при нем учебное родовспомогательное заведение, благодаря которому в Костроме стала развиваться современная система родовспоможения.
Став душеприказчиком наследства Н.В. Гоголя, Чижов издал отредактированное им 6-томное полное собрание сочинений писателя. Ежегодную выручку от продажи книг — 7000 рублей — он посылал сестрам Гоголя.
Богатейшая библиотека благотворителя, которую он любовно собирал всю жизнь (4 тысячи фолиантов), хранится ныне в Российской государственной библиотеке. Дубликаты книг из этой библиотеки стали основой Публичной библиотеки им. Ф.В. Чижова в Костроме, одной из лучших библиотек в российской провинции.
Скончался Чижов от аневризмы 13 (26) ноября 1877 г. Похоронили его в Свято-Даниловом монастыре в Москве, близ могилы Н.В. Гоголя. В 1931 г., в связи с открытием в монастыре колонии для несовершеннолетних, прах Гоголя был перенесен на Новодевичье кладбище, а могила Чижова была утеряна.
Р.S. И.Е. Репин написал картину «Смерть Чижова», на которой Федор Васильевич выглядит не умершим, а уснувшим. Уснула в потомках и память о благотворителе. Хотя порой она пробуждается. При поиске материалов к очерку встретилась новость: в Костроме поставили памятник Чижову. И еще одна: «Инициативная группа в Архангельске предлагает переименовать улицу Карла Либкнехта в улицу Чижова». И хотя в любом переименовании названий городов, площадей, кораблей есть нечто лукавое, почему-то на сердце стало теплее.
23 августа 2003 г. в Копенгагене состоялся грандиозный праздник. В порту Нюхави на набережной играл оркестр, выступал Королевский балет Дании, а в море, позади сидящей на сером гранитном валуне бронзовой Русалки, плавали 90 прелестных «ундин». Так датчане отметили 90-летие своей Русалочки.
Скульптуру, ставшую символом Копенгагена и всей Дании, подарили датчанам меценат Карл Якобсен и скульптор Э. Эриксен.
Отец Карла — Якоб Якобсен — подарил Дании еще один символ — Carlsberg, любимое пиво ¾ датчан и значительной части человечества. Пивное детище принесло отцу и сыну почет и состояние, позволившее им стать первыми благотворителями Королевства Датского.
Будущие пивовары родились и всю жизнь прожили в Копенгагене. Якоб Кристиан Якобсен появился на свет 2 сентября 1811 г., его сын Карл Кристиан Хиллман Якобсен — 2 марта 1842 г.
Родоначальник семейства, фермер из Ютландии Кристиан Якобсен, в 1801 г. приехал в Копенгаген и устроился подмастерьем на пивоварне. Поднакопив денег, Кристиан арендовал пивной заводик и приобщил к изготовлению пива сына Якоба.
Для повышения профмастерства молодой пивовар подался в Баварию, где устроился на работу в пивоварню Spaten известного мастера-пивовара Г. Зедльмайра.
Переняв немецкую технологию, Якобсен вернулся в 1845 г. домой и стал варить пиво на мюнхенских дрожжах. Пивко настолько пришлось по вкусу бюргерам, что Якоб решил построить собственную пивоварню. Место для завода на окраине города подсказал ему трехлетний сынишка Карл, указав на горку. Новую пивоварню Якоб назвал Carlsberg — «Гора Карла» (1847).
По тем временам это было самое современное предприятие. Для хранения пива при постоянной температуре и в темноте пивовар использовал заброшенные пороховые склады в Копенгагенских валах; нашел он и источник чистейшей воды. Годовой оборот концерна Якобсена к 1870-м гг. достиг нескольких млн крон.
Всемерно озабоченный качеством пива, а также гигиеной предприятия, Якоб первым из всех пивоваров внедрил научный подход в изготовлении пива, за что был выбран в 1879 г. почетным доктором Копенгагенского университета на факультете естественных наук.
В 1875 г. Якобсен открыл заводскую химико-физиологическую лабораторию, в которую пригласил молодого микробиолога Э.Х. Хансена. В этом научном центре было сделано множество выдающихся открытий и изобретений в области производства пива. Так, Хансен в 1883 г. установил, что гарантией стабильного качества пива являются «чистые» дрожжи. Выделенный штамм дрожжевого грибка в честь лаборатории получил наименование Saccharomyces carlsbergensis. Этот сорт дрожжей дo сих пор используют пивовары по всему миру — Якобсен позволил всем безвозмездно пользоваться рецептом. Альтруистический поступок пивовара привел к пивному буму ХХ столетия практически во всех странах мира.
«Хансен хотел было возмутиться и предложил построить завод по культивированию дрожжей на продажу. Но Якобсен категорически с этим не согласился. „Что было открыто в лаборатории Карлсберг, принадлежит всему миру“, — таков был ответ».
Сын Якоба Карл в конце 1860-х гг. стажировался на европейских пивоварнях. Вернувшись в 1871 г. из четырехлетней поездки он начал свою карьеру пивовара. Поскольку либеральные взгляды сына на технологию изготовления пива не совмещались с консервативным подходом отца, Карлу пришлось построить в 1882 г. собственный завод, названный Ny Carlsberg («Новый Карлсберг»). Отец переименовал свою пивоварню в Gamle Carlsberg («Старый Карлсберг»).
С тех пор отец варил пользовавшиеся бешеным спросом в Дании и за границей недобродившие сорта пива баварского и чешского типа, а сын, сделавший ставку на массовое производство, в том числе за счет сокращения срока выдержки, большей частью модифицировал перебродивший английский эль.
После смерти Якоба Якобсена, последовавшей 30 апреля 1887 г., основной пакет акций завода «Старый Карлсберг» перешел в Фонд Карлсберга, созданный пивным королем в 1876 г. При организации фонда Якобсен отчислил в него из сумм, находящихся в деле, 1 млн крон — «для поддержки и развития в Дании различных отраслей науки (главным образом, естественных наук, математики, истории и языковедения), а также для поддержки и дальнейшего развития деятельности химико-физиологической лаборатории при заводе Карлсберг». Ныне фонд тратит ежегодно свыше 500 тысяч крон на научные цели, а также на прогрессивные прибавки жалованья, на пособия и пенсии служащим и рабочим завода.
В 1897 — 1899 гг. фонд заказал датскому скульптору А. Бундгорду создание скульптурной композиции для фонтана Гефиона. Строительство резервуара и постамента также было осуществлено на деньги фонда. Ныне это достопримечательность датской столицы.
В 1901 г. руководителем лаборатории Carlsberg стал известный датский биохимик С.П.Л. Серенсен, предложивший химическому сообществу обозначение водородного показателя рН и универсальную шкалу кислотности среды.
В 1920 г. на деньги фонда знаменитый датский физик-теоретик Нильс Бор основал Институт теоретической физики университета Копенгагена, ставший в 1920 — 1930-х гг. одним из центров атомной и квантовой физики.
Сегодня в Исследовательском центре Carlsberg работают 150 сотрудников. На «пивные» деньги существует Датская АН.
В 1902 г. с согласия Карла его завод также вошел в этот фонд, а с 1906 г. Якобсен-младший возглавил концерн, заодно перестроив старые и возведя новые здания, образовавшие в западной части Копенгагена район Карлсберг.
Карл Якобсен скончался 11 января 1914 г.
Филантропия Якоба Якобсена в масштабах страны началась после пожара, случившегося в ночь с 16 на 17 декабря 1859 г. в резиденции короля Фредерика VII — замке-дворце Фредериксборг. Пивовар выделил основную часть средств — 200 тысяч крон на реставрацию здания и восстановление интерьеров при условии, что дворец будет превращен в музей, так как считал, что в Дании должен быть музей, сравнимый с Версалем во Франции. В 1878 г. Якобсен назначил в фонде специальную квоту для поддержки Музея национальной истории, открывшего свои двери для всех желающих в 1882 г.
Якоб положил начало семейной коллекции произведений искусства, главным образом античных скульптур, для которой построил специальный дом с зимним садом. Еще один сад — Ботанический — филантроп основал в Лондоне.
Карл унаследовал от отца не только талант пивовара, но и филантропа. «Исходя из той мысли, что произведения искусства должны не только украшать дома меценатов и богачей, но и быть доступным для большого общества, для народа, Карл в 1879 г., в день рождения Торвальдсена, основал фонд „Альбертина“ с капиталом в 100 тысяч крон, проценты с которого должны были идти на украшение копенгагенских площадей и садов скульптурными произведениями, а в 1882 г. основал художественно-скульптурный музей Ny Carlsbergs Glyptotek» (Ф.А.Брокгауз и И.А. Ефрон).
Собрав памятники египетской, греческой, римской и этрусской скульптуры, произведения выдающихся датских и иностранных скульпторов (О. Родена, Э. Дега и других), коллекцию эллинистических и римских портретов (Гомера, Александра Македонского, Августа и сотни других), меценат передал в 1897 г. свой музей «Новая глиптотека Карлсберга» Копенгагену, для которого было построено особое монументальное здание. («Глиптотека» — «хранилище статуй».) Ныне это крупнейший датский художественный музей.
Сын Карла — Хельге Якобсен, став в 1915 г. директором Глиптотеки, организовал зал современной живописи — французских импрессионистов и постимпрессионистов (Мане, Писсарро, Ренуара, Дега, Сезанна, Ван Гога, Тулуз-Лотрека, Боннара, Гогена).
Р.S.I. В музее Carlsberg собрана самая большая коллекция неоткрытых пивных бутылок со всего мира. На 3 ноября 2011 г. там было выставлено 16 592 бутылки.
Р.S.II. «Отец и сын Якобсены сделали не просто многое. Их роль в истории пивоварения и истории Дании вообще настолько значима, что вряд ли кому-то удастся ее превзойти. Фамилия Якобсен просто увековечена в истории».
«Я, как пчела, собираю мед из цветника», — признался Айвазовский, и действительно, как пчела, он питался медом искусства и медом этим одаривал других, как пчела, неустанно трудился с поры юности до последнего дня жизни.
Контр-адмирал, «первый живописец» Главного Морского штаба российской армии, профессор, академик Императорской академии художеств (ИАХ), член Римской, Парижской, Флорентийской, Амстердамской и Штутгартской академий художеств, действительный член Русского географического общества, И.К. Айвазовский известен во всем мире как несравненный художник-маринист. Мастер портретной живописи И.Н. Крамской называл Айвазовского «звездой первой величины... не только у нас, а и в истории искусства вообще».
«Маэстро моря» создал 6000 картин, многие из которых были представлены на 120 российских и зарубежных художественных выставках. Живописец — обладатель серебряной и золотых медалей ИАХ, папы Григория ХVI, Совета Парижской Королевской академии художеств, кавалер ордена Святой Анны III степени, ордена Почетного легиона, четырех османских орденов и пр.
Жители Феодосии удостоили художника звания «Почетный гражданин» (1880) — за его благодеяния родному «богом данному» городу и поставили ему памятник, на котором написали «Феодосия Айвазовскому» (1930).
Иван Константинович Айвазовский (Ованнес Айвазян) родился 17 (29) июля 1817 г. в Феодосии, в семье армянского (предположительно с примесью турецкой крови) купца Константина (Геворга) и Рипсиме Айвазовских (Айвазян). До 24 лет Ованнес носил полонизированную форму армянской фамилии — Гайвазовский.
После того как во время эпидемии чумы 1812 г. отец разорился, в судьбе талантливого мальчика приняли участие феодосийский архитектор Я.Х. Кох и градоначальник А.И. Казначеев. После окончания симферопольской гимназии юноша был принят на казенный счет в ИАХ (СПб.), где получил уроки мастерства у наставника русских пейзажистов М.Н. Воробьева, у французского мастера морских видов Ф. Таннера и у баталиста профессора А.И. Зауэрвейда.
В 1837 г. Иван получил Большую золотую медаль за картину «Штиль» и на два года был направлен в командировку в Крым и Европу. Написанную в Крыму картину «Десант отряда в долине Субаши» приобрел Николай I.
В 1839 г. Иван Айвазовский получил аттестат об окончании академии, свой первый чин 14-го класса, шпагу и личное дворянство, чем был дан старт стремительной карьере художника.
В качестве «пенсионера» ИАХ художник четыре года работал в странах Южной и Центральной Европы. В Бискайском заливе корабль, на котором он плыл, попал в бурю и едва не затонул, после чего парижские газеты сообщили о мнимой гибели мариниста.
Помимо морских и «земных» пейзажей, Айвазовский создал также немало батальных полотен — он принимал участие в Крымской войне и ряде других военных кампаний. Целый ряд картин живописец посвятил древней и новой армянской истории.
В 1845 г. художник-путешественник вернулся в Феодосию, как оказалось, на всю жизнь. Спроектировав и выстроив дом-мастерскую, Айвазовский открыл в нем первую экспозицию из 49 своих работ. С этого времени он выставлял свои произведения для показа горожанам перед отправкой выставок в столицу, другие российские города и за границу.
В 1880 г. Иван Константинович пристроил к дому еще один спроектированный им огромный и светлый выставочный зал. Галерея стала первым в России музеем одного художника.
Пейзажист работал каждый день, с 6 утра до 16 часов. Работал легко и споро, часто создавая картину за несколько часов, как, впрочем, и все делал легко и свободно. «По легкости, видимой непринужденности, по довольному выражению лица можно было смело сказать, что такой труд — истинное наслаждение» (В.С. Кривенко).
Блистательные успехи на поприще живописи, «скоропись» и востребованные результаты труда позволили Айвазовскому очень быстро стать всемирно известным и богатым. Художник щедро жертвовал свое большое состояние на меценатство и благотворительность.
Иван Константинович дарил свои картины многим музеям (к примеру,Corcoran Gallery в Вашингтоне), обществам (Палестинскому обществу в Таганроге), главам государств (султану Османской империи), частным лицам. Почти со всех выставок картин Айвазовского, а также коллективных экспозиций (в частности, в пользу Красного Креста) часть сборов (иногда полностью) шла на пожертвования.
Помимо галереи, в родном городе Айвазовский открыл в 1865 г. школу искусств («Общие художественные мастерские»), ставшую впоследствии одним из художественных центров Новороссии, стал основоположником Киммерийской школы живописи (Л. Лагорио, А. Куинджи, К. Богаевский, М. Волошин и другие пейзажисты).
Мастер кисти активно занимался благоустройством города. По своему проекту построил водопровод и городской фонтан, действующие поныне, школу и клуб, был инициатором и спонсором строительства железной дороги Феодосия — Джанкой и морского порта.
Живо интересуясь археологией, на свои средства построил на холме Митридат новое здание для Феодосийского археологического музея (музей древностей, позднее — краеведческий) с мемориалом П.С. Котляревского (1871), принял участие в исследовании 80 курганов, направив найденные ювелирные изделия IV в. до н.э. в Эрмитаж. Много занимался вопросами охраны памятников Крыма, за что был избран членом Одесского общества истории и древностей.
Умер И.К. Айвазовский в Феодосии 19 апреля (2 мая) 1900 г. Похоронен там же. На мраморном надгробии высечены слова армянского историка Мовсеса Хоренаци: «Рожденный смертным, оставил по себе бессмертную память».
Художник оставил духовную: «Мое искреннее желание, чтобы здание моей картинной галереи в городе Феодосии со всеми в ней картинами, статуями и другими произведениями искусства, находящимися в этой галерее, составляли полную собственность города Феодосии, и в память обо мне, Айвазовском, завещаю галерею городу Феодосии, моему родному городу».
По этому завещанию картинная галерея Айвазовского перешла в дар Феодосии и с 1922 г. стала государственным музеем. В галерее собрано свыше 12 тысяч произведений морской тематики, в том числе самая большая в мире коллекция работ самого И.К. Айвазовского (417 картин), среди которых самое большое живописное полотно художника «Cpeди волн», имеющее размер 282х425 см.
В соседнем здании (бывшем доме сестры живописца) собраны картины Айвазовского на мифологическую и библейскую темы, работы иностранных маринистов XVIII — XIX вв., представителей Киммерийской школы живописи — М. Волошина, Л. Лагорио, К. Богаевского, учеников Айвазовского — М. Латри, А. Фесслера, А. Куинджи, а также произведения советских художников.
О сенаторе Степане Дмитриевиче Нечаеве, обер-прокуроре Святейшего синода, сохранились удивительные сведения, нарушающие привычную для нас картину николаевской России. Будучи декабристом и масоном, Нечаев возглавлял Синод и пользовался доверием и уважением Николая I, хотя самодержец и морщился порой от чрезмерной независимости обер-прокурора.
Как отмечает тульский биограф Нечаева И.В. Грачева, Степан Дмитриевич «в повседневной жизни производил впечатление добродушного и общительного барина, тяготевшего к уюту и покою, но в общественной деятельности проявлял кипучую энергию и незаурядные организаторские способности. Несмотря на кажущуюся простоту и открытость, это был осторожный и умный конспиратор, хранивший немало своих и чужих тайн».
Сенатор принадлежал к древнему дворянскому роду Нечаевых, восходящему к правлению великого московского князя Ивана Даниловича Калиты. Благотворительность и меценатство были в крови Нечаевых. Об этом наглядно свидетельствует интерес отца Степана Дмитриевича — надворного советника Дмитрия Степановича Нечаева (1742 — 1820) — к собирательству предметов русского искусства, строительству в родовом имении Полибино близ села Сторожевая Слобода Данковского уезда Рязанской губернии (ныне Липецкая область) дворца в стиле ампир и основанию в нем картинной галереи и библиотеки. В конце жизни помещик, владевший поместьями в Московской, Тульской, Рязанской и Тверской губерниях, подарил государству свои земли на поле Куликовом для воздвижения там памятника героям Куликовской битвы.
Предположительно именно на нечаевском Куликовом поле (Куликовых полей на Руси много) 8 сентября 1380 г. соединенные силы русских князей под предводительством Великого князя Московского Димитрия Донского нанесли поражение татаро-монгольскому войску золотоордынского беклярибека (управляющего областью) Мамая.
Степан Дмитриевич родился 18 (30) июля 1792 г. в усадьбе Полибино Родители (мать Нечаева, Анна Ивановна, урожденная Сиверс) дали сыну домашнее воспитание на уровне столичного.
Сдав экзамены на аттестат при Московском университете, Степан Дмитриевич в 1811 г. поступил на службу в Коллегию иностранных дел актуариусом (подьячим). Назначенный спустя шесть лет директором училищ Тульской губернии, Нечаев стал инициатором создания широкой сети учебных заведений. Он открыл несколько новых пансионатов, училищ, ланкастерских школ (в которых старшие ученики обучали младших), воспитательных учреждений. «Стремление энергичного тульского директора распространять просвещение в среде простонародья и особенно — крепостных насторожило столичные власти, и Нечаев получил выговор из департамента народного просвещения. Видимо, тогда и родился его горький афоризм: „Блаженно государство, где можно делать добро без спроса и без страха“».
Точно так же не разрешили Нечаеву издавать и свою провинциальную газету, хотя во втором десятилетии XIX в. он был известным писателем. В «Вестнике Европы», «Русском вестнике», «Московском телеграфе» и других столичных изданиях публиковались его заметки и лирические стихи, на которые А. Алябьев, Г. Рачинский и другие композиторы писали популярные романсы («К неверному», «Один еще денек» и т.д.). Прославился Нечаев и как автор блестящих афоризмов, расходившихся по всей России. При этом Степан Дмитриевич вовсе не любил голого остроумия: «Когда слушаю разговоры людей, занимающихся одною игрою остроумия, мне всегда кажется, будто вижу детей, бегающих за бабочками».
Писатель состоял членом Общества любителей российской словесности, Общества истории и древностей российских, был желанным посетителем литературного салона княгини З.А. Волконской. Как установили исследователи, перу Нечаева принадлежит стихотворение «На слово люблю», приписываемое часто М.Ю. Лермонтову: «Я не скажу тебе „люблю“, / Всеобщей моде подражая; / Здесь часто говорят „люблю“, / Совсем о том не помышляя...»
Несмотря на литературный успех, поэт был невысокого мнения о своем творчестве и позднее практически оставил его, переключившись на социальное служение.
Не чужд был Нечаев и наукам. Увлекали его также живопись и скульптура, собирание икон и предметов искусства, о которых он писал исследования. Большой интерес проявлял Степан Дмитриевич к архитектуре.
В 1824 г. Нечаев был назначен чиновником особых поручений при московском генерал-губернаторе князе Д.В. Голицыне. Среди многих важных дел чиновник организовал глазную больницу и работный дом, для которых занимался сбором частных пожертвований.
Участие в тайном обществе декабристов Союзе благоденствия (1818 — 1821) никак не сказалось на судьбе чиновника — после подавления восстания и «чистки» дворянства Нечаев «чудом избежал государевой кары».
В 1828 г. Нечаев женился на дочери стеклозаводчика Софье Сергеевне Мальцовой. Ее брат, крупный фабрикант, литератор и дипломат, действительный тайный советник, Иван Сергеевич Мальцов известен тем, что он единственный из сотрудников русского посольства в Тегеране, кому удалось спастись в 1829 г. во время разгрома русской миссии и убийства А.С. Грибоедова.
По предложению дяди жены, обер-прокурора Священного синода князя С.П. Мещерского Степан Дмитриевич поступил на службу в Синод и в 1833 г. после смерти князя сам стал главой Синода, «не терпящим невежества, соединенного с тщеславным самомнением» и отличавшимся «требовательностью и прямотой».
Учредив специальный Комитет для разбора и призрения просящих милостыни, Нечаев возглавил его, открывал лазареты во время эпидемий, в голодные годы устраивал общественные столы, собирал пожертвования для голодающих, уговаривал видных богатеев на крупные дары (например, золотопромышленник П.В. Голубков внес 500 тысяч рублей).
В 1836 г. Нечаев был переведен в московский департамент Сената. Постоянно пребывая в обойме власти, Степан Дмитриевич регулярно получал очередные звания (до тайного советника включительно) и награды (два бриллиантовых перстня; орден Святой Анны I, II и III степени; два ордена Святого Владимира III и один IV степени; орден белого Орла; четыре Знака отличия беспорочной службы).
По статусу этих наград их обладатели должны были производить отчисления на благотворительность, содержать воспитательные дома, образовательные учреждения, дома инвалидов, больницы и т.д. Награждая самых достойных (и, как правило, весьма состоятельных) лиц, российский император одновременно решал вопросы благотворительности в государственном масштабе.
«Обязательность» эта была излишня для Степана Дмитриевича, так как он и без этого жертвовал на благие дела все, что имел. «Когда он был при смерти, выяснилось, что его не на что будет хоронить. Все свое состояние он истратил на благотворительную деятельность и на приобретение предметов искусства» (С.Л. Мухина).
Большую часть своих средств филантроп израсходовал на создание мемориального памятника на поле Куликовом. Собственно, на это ушла и вся его жизнь.
Еще «в 1820 г. в № 22 „Вестника Европы“ Нечаев сообщал читателям: „Известный наш художник И.П. Мартос трудится теперь над проектом сего драгоценного для всех русских монумента“. Но вмешался министр народного просвещения и духовных дел А.Н. Голицын, который счел композицию Мартоса роскошной для провинциальной глубинки. Дело затянулось надолго» (И.В. Грачева).
Тем временем Нечаев под будущий памятник провел сбор народных средств и сам пожертвовал основную сумму. Став первым исследователем Куликова поля, Степан Дмитриевич изучил летописи и артефакты; занимался раскопками; «впервые в исторической науке предпринял натурные исследования места сражения и попытался увязать ход битвы с реальной местностью», скупал у старьевщиков и антикваров предметы, обнаруженные на месте сражения; создал в Полибино археологический музей Куликовской битвы, в котором поместил найденное оружие, панцири, кольчуги, шлемы, наперсные кресты, складни и пр.; написал серию статей в литературные журналы, а также множество писем и донесений в различные инстанции для скорейшего продвижения своего замысла.
В 1836 г. император Николай I утвердил эскиз чугунного обелиска А.П. Брюллова. Памятник был торжественно открыт на Красном холме поля Куликова 8 сентября 1850 г. в присутствии губернатора, представителей дворянства, духовенства и множества крестьян.
Выйдя по болезни в отставку в 1857 г., Нечаев стал пробивать свой следующий проект, который ему не удалось отстоять в 1836 г. вместе с обелиском — поминальный храм Сергию Радонежскому на Куликовом поле. (Преподобный Сергий благословил русских воинов на победу в Куликовской битве.) Помещик внес свои деньги, начал сбор народных средств. Увы, воплощение замысла он не увидел. Степан Дмитриевич скончался 5 (17) сентября 1860 г. в своем имении Полибино.
Каменный храм-памятник на Куликовом поле был возведен в 1913 — 1917 гг. архитектором А.С. Щусевым. Сын Степана Дмитриевича — Юрий выстроил по замыслу отца в данковском селе Березовка (Липецкая область) храм в честь Дмитрия Донского. Эскизы для его росписи были сделаны художником В.М. Васнецовым.
Р.S. «Благотворительность есть такое удовольствие, которое можно всегда вкушать без пресыщения» (С.Д. Нечаев).
31 мая 2012 г. в Большом театре отпраздновали 100-летие Государственного музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина (ГМИИ) — одного из крупнейших художественных музеев мира.
Первоначальное название учреждения — Музей изящных искусств имени императора Александра III при Московском императорском университете. Это название он получил по условию купчихи В.А. Алексеевой, первой пожертвовавшей на строительство здания крупную сумму — 150 тысяч рублей.
По полному праву музей мог бы носить имена двух своих главных основателей — профессора И.В. Цветаева и промышленника Ю.С. Нечаева-Мальцова.
Иван Владимирович Цветаев родился в семье бедного священника Владимира Васильевича Цветаева и его жены Екатерины Васильевны 4 (16) мая 1847 г. в Дроздове Шуйского уезда Владимирской губернии.
Получив духовное образование во Владимирской семинарии и историко-филологическое — в Петербургском университете, Цветаев преподавал древние языки в Варшавском, Киевском и Московском университетах.
С 1881 г. Иван Владимирович работал в Публичном и Румянцевском музеях Москвы (последний возглавлял в 1900 — 1910 гг.). В 1904 г. ученый был избран членом-корреспондентом Петербургской АН.
В 1882 г. Цветаев стал временным хранителем небольшого кабинета изящных искусств и древностей Московского университета, на основе которого он решил создать полноценный музей точных копий шедевров мировой скульптуры. Как вспоминала поэтесса Марина Цветаева, дочь Ивана Владимировича, «мечта о русском музее скульптуры была... с отцом сорожденная».
Окончательный замысел сформировался у профессора к 1893 г., и в 1894 г. на I съезде русских художников, созванном по случаю дарования Москве картинной галереи братьями П.М. и С.М. Третьяковыми, он призвал общественность к созданию еще одного музея — изящных искусств.
Цветаев шесть лет пробивал свой проект. Благо помог градоправитель великий князь Сергей Александрович, по ходатайству которого Николай II разрешил передать безвозмездно под будущий музей «отдыхающий пустырь» бывшего Колымажного двора в центре Белокаменной, и лично пожертвовал 200 тысяч рублей. Столько же пришло от правительства. Поскольку этих денег явно не хватало для начала строительства, профессор организовал сбор средств и сам энергично уговаривал состоятельных людей раскошелиться. В поездках по загранице Иван Владимирович посещал музеи Европы и перенимал опыт создания зданий, интерьеров, коллекций, а также размещения и хранения экспонатов.
Примеру В.А. Алексеевой последовали частные спонсоры, внесшие от 500 до 30 000 рублей. (П.И. Харитоненко, П.М. Третьяков, К.Т. Солдатёнков, С.А. Протопопов, П.Г. Шелапутин, М.А. Морозов и другие), но и этих средств для начала строительства было мало. И тогда в ресторане «Славянский базар» в 1897 г. состоялась знаменательная встреча между Цветаевым и Юрием Степановичем Нечаевым-Мальцовым, владельцем стекольных заводов, одним из богатейших людей России, после которой капиталист пожертвовал на музей 300 тысяч рублей, чем сразу же «оглушил» всех.
«Нечаев-Мальцов, — писала Марина Цветаева, — не знаю почему, по непосредственной ли любви к искусству или просто „для души“ и дажe для ее спасения (сознание неправды денег в русской душе невытравимо), — во всяком случае, под неустанным и страстным воздействием моего отца (можно сказать, что отец Мальцова обрабатывал, как те итальянцы — мрамор) Нечаев-Мальцов стал главным, широко говоря — единственным жертвователем музея, таким же его физическим создателем, как отец — духовным... Музей Александра III есть четырнадцатилетний бессребреный труд моего отца и три мальцовских, таких же бессребреных миллиона». (Официальная сумма затрат на строительство — 2,6 млн рублей.)
Для Нечаева-Мальцова музей был не первой его благотворительной акцией. Жертвователь достойно развивал семейные традиции благотворительности, прежде всего своего отца Степана Дмитриевича Нечаева.
Ю.С. Нечаев родился в родовой усадьбе Нечаевых — в селе Сторожевое — ныне Полибино Данковского района Липецкой области.
После окончания юридического факультета Московского университета в 1857 г. Юрий Степанович служил в главном архиве МИД переводчиком, часто ездил по европейским столицам, где имел возможность познакомиться с классическим искусством.
В 1880 г. Ю.С. Нечаев получил огромное наследство от дяди (брата матери) И.С. Мальцова (1807 — 1880), фабриканта, дипломата, действительного тайного советника, — роскошные дома в обеих столицах, несколько фабрик и заводов в пяти губерниях России, в том числе один из крупнейших в Европе Гусевский хрустальный завод во Владимирской губернии. Тогда же Юрий Степанович получил и двойную фамилию.
Довольно быстро дипломат стал отменным деловым человекоми щедрым благотворителем. Преобразовав производство художественного хрусталя в г. Гусь, ставшем при нем Гусь-Хрустальным, Нечаев-Мальцов добился впечатляющих результатов. В 1893 г. на Всемирной выставке в Чикаго его хрусталь получил бронзовую медаль и почетный диплом, а в 1900 г. в Париже — Гран-при.
Благих дел Юрий Степанович совершил множество.
В столице, например, он попечительствовал Морскому благотворительному обществу, Николаевской женской больнице, Сергиевскому православному братству, Дому призрения и ремесленного образования бедных детей, школе Императорского женского патриотического общества имени великой княгини Екатерины Михайловны, Общине сестер милосердия святой Евгении Красного Креста, для которой выстроил два больничных корпуса и здание богадельни. Помогал филантроп и другим медицинским учреждениям; содержал журнал «Художественные сокровища России»; приобрел (и тем сохранил ее) на Всероссийской промышленной и художественной выставке в Нижнем Новгороде первую в мире гиперболоидную сетчатую стальную башню В.Г. Шухова.
В 1885 г. промышленник, пожертвовав 750 тысяч рублей, основал во Владимире техническое училище имени своего дяди, лучшее в Европе по техническому оснащению мастерских. В 1892 — 1903 гг. Нечаев-Мальцов построил в Гусь-Хрустальном храм Святого Георгия на 3000 прихожан (архитектор Л.Н. Бенуа); в 1897 — 1910 гг. рядом с Полибино — храм Дм. Солунского в память русских воинов, павших в Куликовской битве (зодчие А.Н. Померанцев, В.Ф. Шухов; художник В.М. Васнецов).
В 1906 г. в Москве филантроп соорудил комплекс дворянской богадельни своего имени (архитектор Р.И. Клейн). Во многих местах Нечаев открывал учебные заведения, строил училища, новые дома для рабочих.
В усадьбе Юрия Степановича находили приют и творили Л.Н. Толстой, И.Е. Репин, И.К. Айвазовский, В.В. Васнецов, К.А. Коровин, В.Д. Поленов и другие деятели культуры.
Но, конечно же, делом жизни благотворителя стал музей. На пожертвования Нечаева-Мальцова была осуществлена вся мраморная и гранитная облицовка здания, установлена колоннада, лестница и пр. В поисках мрамора и гранита Юрий Степанович посетил Урал, юг России, многие страны Европы. Много сил он отдал приобретению экспонатов, в частности слепков с шедевров скульптуры: гальваноскопий золотых сосудов, погребальных масок, оружия из Микенского клада, открытого Г. Шлиманом в 1876 г., копий погребальных ваз и древнегреческих надгробий из афинского Национального археологического музея, мозаик собора Святого Марка в Венеции и т.д.
Из Италии Нечаев-Мальцов выписал мастеров-каменотесов; на Урале нанял 300 рабочих, добывавших белый мрамор особой морозоустойчивости; в Норвегии заказал десятиметровые колонны для портика и доставил их на зафрахтованном им пароходе и барже до Москвы; в Египте приобрел деревянную модель погребальной ладьи с гребцами, четыре фаюмских портрета, несколько папирусов...
При этом — отмечают биографы — «жертвователь не только не искал славы, но все 10 лет, что потребовались для завершения музея, действовал анонимно». Месяцами Юрий Степанович пропадал на строительстве здания. Благодаря ему, площадь музея была увеличена пятикратно по сравнению с замыслом. К оформлению залов он привлек В.М. Васнецова, В.Д. Поленова и других художников.
Правительство и общество не остались перед меценатом в долгу. Юрий Степанович имел чины и звания — «обер-гофмейстер, член Совета мануфактур и торговли и Совета Министерства образования, почетный член Академии художеств, вице-президент С.-Петербургского общества поощрения художеств, почетный член Совета Московского университета и Московского археологического общества» и т.д. За заслуги в создании музея Нечаев-Мальцов был награжден орденом Александра Невского с бриллиантами.
В декабре 1904 г. пожар уничтожил часть сооружений и экспонатов. После этого Юрий Степанович 8 лет в одиночку финансировал строительство и отделку музея, а также оплачивал многие заказы на изготовление слепков за рубежом. «Когда в 1905 г. его заводы стали, тем нанося ему несметные убытки, он ни рубля не урезал у музея» (М. Цветаева).
Отдав своему детищу последние свои силы, И.В. Цветаев и Ю.С. Нечаев-Мальцов умерли на следующий год после открытия музея — в 1913-м. Иван Владимирович скончался 30 августа (12 сентября), похоронен на Ваганьковском кладбище. За ним ушел 6 (19) октября и Юрий Степанович. Великий благотворитель был похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве (могила не сохранилась).
В советское время ГМИИ, основанный как музей копий, превратился в крупнейшее хранилище (более 670 тысяч) произведений искусства — от Древнего Египта и античной Греции до Новейшего времени.
Сразу же оговоримся — Филипп фон Феррари не имеет никакого отношения к итальянской компании Ferrari S.р.А., выпускающей спортивные автомобили, к ее основателю Энцо Феррари и к гонкам «Формула-1». Тем не менее этому знатному итальянцу, подданному Австрии, проживавшему во Франции и Швейцарии, грешно было жаловаться на судьбу. Обладая огромным состоянием, Феррари потратил миллионы на самую большую из когда-либо бывших в мире коллекцию почтовых марок, оставленную им в дар Имперскому почтовому музею в Берлине.
Родители Филиппа — Рафаэле де Феррари, герцог де Галльери в Генуе, князь Луцедио, сенатор Королевства Сардиния и герцогиня Мария Бриньоле-Сале — слыли богатейшими людьми Европы. Будучи президентом и членом совета директоров нескольких железнодорожных компаний и банков, дон Рафаэле весьма преуспел в законных и незаконных финансовых операциях, приумноживших его состояние, но при этом был и весьма щедрым меценатом и благотворителем. Так, например, в 1840-х гг. герцог вложил 12 млн долларов (по тем временам фантастическая сумма) в реконструкцию порта Генуи, за что его именем назвали главную площадь города. Находясь во Франции на дипломатической службе, Феррари своими делами, роскошью и филантропией успешно конкурировал с самим Ротшильдом. В Париже он с семьей обосновался в бывшем доме Талейрана, во дворце Матиньон. Там после смерти родителей жил и Филипп. (Сегодня во дворце располагается резиденция французского премьер-министра.) Феррари-старшему предлагали достоинство пэра Франции, но он отказался, пожелав остаться гражданином Италии.
Не меньшей щедростью прославилась и Мария Бриньоле, подарившая Парижу под выставки редких работ свой уникальный по красоте дворец Галльери с прилегающим садом. (Ныне здесь находится знаменитый Парижский музей городской моды.)
Герцогский сын, будущий коллекционер и претендент на престол Франции по линии Филиппа Орлеанского, родился 11 января 1850 г. в Париже.
С блеском окончив лицей Людовика Великого, Филипп ушел в преподавательскую и дипломатическую деятельность, занял профессорскую кафедру в Школе политических наук. Феррари вполне мог стать великим ученым, если бы не стал великим коллекционером-филателистом. Впрочем, именно он первый превратил филателию в науку.
Страсть приобретательства, одолевавшая его предков, вылилась у Филиппа в страсть коллекционирования. Этому всячески способствовала его мать, также не чуждая всякого собирательства. Мария покупала сыну редкие марки за немалые деньги, в частности, приобрела очень дорогую коллекцию барона Ротшильда.
В 14 лет подросток стал специалистом в филателии, сам совершал покупки и готов был выложить за них любую сумму, поскольку имел на это от родителей карт-бланш. Начав с парижских и брюссельских лавочников, Филипп вскоре стал желанным покупателем у самых известных торговцев марок, а в филателистических кругах прослыл знатоком редкостей.
В середине 1860-х гг. Феррари познакомился с известным парижским торговцем Пьером Маэ, стал его постоянным клиентом и через 10 лет назначил его одним из двух своих секретарей. Маэ занимался классификацией марок и был куратором частного музея; позднее Пьер выпустил первый каталог почтовых марок. Он же принимал друзей и знакомых филателиста. Чести познакомиться с сокровищами коллекции, размещенными в двух залах, удостаивались далеко не все приходящие, среди которых было немало просителей и бедных. Но и этих гостей милосердный Филипп не оставлял своим вниманием — для них на двух больших столешницах стояли блюда с яствами и золотыми франками, с которых каждый мог угощаться соразмерно своему вкусу и аппетиту.
Говорят, филантроп оказывал щедрую помощь многим людям, но ни сумм, ни имен облагодетельствованных им история не оставила, так как Филипп не трубил о своих благих делах, и воистину левая рука его не знала, что делает правая.
По отзывам современников, вечный холостяк Феррари вообще был очень «странен», замкнут и одинок; в выставках не участвовал, рекламы избегал, в СМИ не светился, в специальных изданиях публиковался крайне редко. Это с годами только добавило таинственности oблику «мсье Ф. из Парижа», а о его баснословно дорогой коллекции говорили кому что вздумается.
Совершать же сделки Филипп предпочитал сам. Рассчитываться любил также золотыми монетами (в неделю уходило до 50 тысяч франков), которые вынимал одну за другой из бездонных карманов, пока продавец не кивал согласно, а потом в эти же карманы засовывал приобретенные марки. Купленные марки филателист никогда не продавал, разве что дубликаты менял на другие марки.
Зная шесть языков и имея друзей в разных странах, Филипп в поисках марок, произведений прикладного искусства и монет постоянно разъезжал по европейским столицам. (Его нумизматическая коллекция, включавшая бесценное собрание папских монет и монет стран Британского Содружества также была названа «классической».)
После смерти герцога Рафаэля Феррари (1876) Филиппа усыновил австрийский граф Э. де ла Ренотье Кригсфелд. Граф за год до рождения Филиппа квартировал со своим полком в поместье герцога. Эта пикантная подробность настолько заняла воображение жизнеописателей филателиста, что они стали называть его внебрачным сыном австрийца. Но, как бы там ни было, именно с этого времени коллекционер стал называть себя бароном Филиппом Альбертом де ла Ренотье фон Феррари.
В 1870-х — 1880-х гг. Феррари сделал несколько ценных приобретений: крупнейшую в мире коллекцию австралийского губернатора Д. Купера за 8000 фунтов стерлингов, коллекцию дорогих японских марок Э.Д. Бэкона, филателистические собрания А. Смита, Ч. Филлипса и других известных мировых торговцев ценностями. Не считая таких разовых неординарных покупок, филателист в среднем тратил в год на марки до 4000 фунтов стерлингов.
Больше всего Филипп любил «охотиться» за раритетами и известными коллекциями. Он никогда не торговался, и даже когда ему фальсификаторы «вворачивали» фальшивку, он брал ее, относя свои затраты на благотворительную акцию. Таким образом, у Феррари оказались несколько специально изготовленных для него поддельных марок, названных позднее «ферраритетами» и также ставших большими редкостями.
Поставив в юности себе, казалось бы, абсурдную цель — собрать все марки мира, Феррари собрал! В 1907 г. его филателистическая коллекция насчитывала свыше 1,5 млн марок. Существенно пополнилась она и до начала Первой мировой войны.
Похоже, в Филиппе страсть собирания реализовалась на 100%. О нем, быть может, единственном коллекционере в истории человечества, можно сказать: он приобрел все, что хотел. Недаром Феррари называли «Королем почтовых марок», хотя у него были титулы и проще — «эксцентрик в культуре», «человек, рожденный для филателии» и пр.
Как утверждают специалисты, о стоимости коллекции можно лишь догадываться, так как в ней одни только редкие и уникальные марки со всего мира представляли несомненное сокровище. Скажем, «Принцесса филателии» — единственная в мире одноцентовая марка «Британская Розовая Гвиана» выпуска 1856 г., приобретенная Феррари в 1877 г. за 600 долларов, была продана на аукционе 1924 г. за 36 тысяч долларов, а в 1980 г. уже за 1 млн долларов. Или — первая шведская марка в 3 скиллинга выпуска 1851 г., ошибочно напечатанная желтым цветом, а не бирюзовым, купленная Филиппом за 2000 долларов, в 1996 г. была продана за 2,3 млн долларов. И т.п.
И где же теперь коллекция Феррари? Почему распродают уникальные марки, составлявшие ее гордость?
С началом Первой мировой войны Феррари — гражданин Австрии вынужден был покинуть Францию и проживать в нейтральной Швейцарии и Австрии, где у него была вилла. Думая, что война продлится недолго, филателист захватил с собой лишь незначительную часть коллекции — главным образом греческие марки, а все остальное оставил в посольстве Австрии в Париже.
Филателист так и не смог забрать свою коллекцию, так как французское правительство всячески препятствовало его возвращению в Париж. Не дождавшись окончания войны, Феррари умер от сердечного приступа 20 мая 1917 г. «по дороге в отель, после неудачной поездки за новым экспонатом коллекции». Похоронен в Лозанне.
Через полтора года окончилась мировая война — но не для мировой коллекции Феррари. По завещанию барона от 30 января 1915 г., обнародованному после войны, все его коллекции марок, монет и других ценностей передавались Берлинскому почтовому музею. Даритель распорядился, чтобы его коллекция могла «принимать участие в выставках не раньше чем через 3 года после его смерти, под названием „Коллекция Арнольда“, в отдельной от других коллекций выставочной комнате». На пополнение коллекции благотворитель оставил администрации музея внушительную сумму.
Французское правительство на правах страны-победительницы нарушило волю завещателя и в 1919 г. наложило на коллекцию секвестр. Уникальная коллекция марок была дилетантски расчленена на 8058 лотов, размером до 10 тысяч марок каждый, без учета реальной стоимости и первоначальной классификации, распродана на 14 аукционах в 1921 — 1925 гг. за 402 965 фунтов стерлингов (1 632 524 доллара) и разошлась по частным собраниям. При этом многие редкие марки были уничтожены и разворованы. Сумма, вырученная от продажи коллекции, была включена в счет репарационных платежей Германии. Греческие марки были сбыты в Швейцарии в 1929 г. Коллекция монет также была распродана в 1922 г. в течение пяти дней на «Сотбис» и других аукционах Лондона.
Представители нашей страны приобрели на одном из аукционов часть коллекции Феррари, содержавшую марки земской почты. В настоящее время она хранится в Музее связи имени А.С. Попова в Санкт-Петербурге.
Поскольку театр, а вернее — искусство лицедейства, ныне заняло главенствующую роль в жизни общества, рассказ о первом в мире Театральном музее, созданном русским меценатом Алексеем Александровичем Бахрушиным (1865 — 1929), мог бы стать главным очерком этой книги, если бы... Если бы и впрямь театр (то бишь искусство лицедейства) был нашим всем, а Театральный музей — главной жертвой рода Бахрушиных Мельпомене. Помимо него Бахрушины создали еще частный театр Ф.А. Корша (в 1933 г. в этом здании разместился филиал МХАТа), Музыкальный театр имени К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко, «Аквариум», Введенский народный дом...
Но опустимся на землю и поговорим о династии московских предпринимателей Бахрушиных, пребывавших в исполнении добрых семейных традиций, рожденных Богом в душе. Бахрушины вели строгий учет приходам и расходам. На святые цели они выделяли десятину или больше от прибыли. Собственно, от них и пошли традиции российского меценатства. Доподлинно известно, что одной только Белокаменной семья пожертвовала «крупными кусками» 4 — 5 млн рублей — по нынешним меркам это больше 10 млрд. (Были и другие города — Зарайск Рязанской губернии, например.) Помимо учтенных даяний, было много и таких, которые не оценить в рублях. Скажем, «сколько стоит» создание того же Театрального музея, в котором, по словам А.А. Бахрушина, одних экспонатов было «сотни тысяч»?
У Бахрушиных, происходивших от татарина Бахруши из Касимова (Рязанская губерния), принявшего в XVI в. православие, «в крови было два свойства: коллекционерство и благотворительность» (П.А. Бурышкин). «Профессиональными благотворителями», как нарекли Бахрушиных, мало кого называли даже в «благотворительный» для России XIX в.
В 1821 г. купец Алексей Федорович Бахрушин (1800 — 1848) перебрался с семьей из Зарайска в Москву и обзавелся единственным в России сафьянно-кожевенным заводом. Успев оснастить завод паровой машиной и современным оборудованием, предприниматель в 1848 г. скончался от холеры и оставил свое детище жене Наталье Ивановне (урожденной Потоловской) и сыновьям — Петру, Александру и Василию. Наследники, не далеко ушедшие от традиций своих дедов-прасолов (гуртовых перегонщиков и торговцев скотом и шкурами), продолжали под руководством Петра развивать кожевенное дело, а заодно создали суконно-ткацкую фабрику.
Во время Крымской кампании Бахрушины поставляли по казенным заказам кожу и сукно в русскую армию, что весьма обогатило их, а в 1875 г. создали крупнейшее в России «Товарищество кожевенной и суконной мануфактур Алексея Бахрушина и сыновей в Москве».
Их дети и внуки также немало обогатились на казенных заказах вовремя Русско-турецкой и Первой мировой войн, не уступая родителям ни ведением дел, ни размахом благотворительности. Самыми известными на поприще меценатства стали коллекционеры Алексей Петрович (1853 — 1904) и Алексей Александрович (1865 — 1929), хотя были и другие. Например, жена Алексея Александровича — Вера Васильевна Носова — устраивала благотворительные базары и посылала подарки солдатам в действующую армию, а сын Василия Александровича — Николай — восстановил Входо-Иерусалимскую церковь и создал Богородицкую Бахрушинскую женскую иноческую общину.
Поскольку представители рода были членами Московского биржевого общества, членами правлений промышленных предприятий и московских банков, а также входили в Московскую городскую думу, где были одними из главных жертвователей на нужды культуры и здравоохранения,благотворительные акции Бахрушиных неизбежно становились достоянием гласности. Хотя сами Бахрушины, жившие достаточно скромно и уединенно, никогда не кичились своей щедростью. За многолетнюю благотворительную деятельность на пользу беднейшего населения столицы Василий и Александр Бахрушины, как и П.М. Третьяков, были удостоены звания «Почетный гражданин города Москвы» (и города Зарайска).
На пожертвования семейства было построено множество объектов: коммерческий институт; престольный храм Василия Исповедника; сначала один 456-квартирный дом для бесплатного проживания 2000 жителей (многодетных вдов и одиноких курсисток), а затем еще два с двумя детскими садами, начальным училищем для мальчиков и девочек, мужским ремесленным училищем и профессиональной школой для девочек; самая крупная (бесплатная) в Москве Бахрушинская городская больница на 200 коек для неизлечимых больных — «пенсионеров братьев Бахрушиных» (сейчас это больница № 33 им. А.А. Остроумова), а при ней — храм иконы Божьей Матери «Всех Скорбящих Радость»; родильные приюты; богадельня; Дом городских начальных училищ; приют-колония для беспризорных (на нее было пожертвовано 500 тысяч рублей); туберкулезный санаторий; Дом для престарелых артистов. Бахрушины финансировали медицинские исследования, зарождавшийся воздушный гражданский флот, организовывали благотворительные «вербные базары», доходы от которых шли в пользу детского попечительства Московской городской думы, учреждали стипендии Московскому университету, Московской духовной академии и семинарии, Академии коммерческих наук, мужской гимназии...
Не меньше благодеяний сделали Бахрушины и для Зарайска. Построили больницу, родильный дом и амбулатории, церковь в честь иконы Казанской Божьей Матери, собор Иоанна Предтечи, три богадельни, школу для 148 бедных девочек. На Рождество Христово и на Пасху присылали деньги бедным семьям, на которые тe могли полгода жить, не зная нужды...
Меценатов отличала одна черта — они вкладывали деньги не просто так, «абы вложить», а непременно заботясь о дальнейшем функционировании создаваемых учреждений. Скажем, открыв в 1901 г. городской сиротский приют (сегодня в нем находится издательство «Мир»), в который вложили 150 тысяч рублей, Бахрушины тут же разместили в банке 450 тысяч рублей, проценты с которых давали возможность заведению существовать безбедно не какое-то время, а «на веки вечные»! Всего на приют Бахрушины потратили больше 1 млн рублей. Такой продуманный милостивый подход человека богатого и успешного к людям бедным и обездоленным иначе, как беспрецедентным, не назовешь.
Ну а теперь о театре и о коллекционировании. Алексей Александрович, глава Московского театрального бюро, создал уникальный театральный музей (ныне в нем содержится 1,5 млн экспонатов), представлявший историю развития сценического искусства всех видов и жанров от древности до ХХ в. В запасниках музея можно найти все, что душе угодно, — изысканное и представляющее непреходящую ценность: эскизы костюмов для крепостного театра графа Н.П. Шереметева, сапоги артиста М.И. Щепкина, веер М.Н. Ермоловой с золотом и перламутром, костюм Ф.И. Шаляпина для партии Бориса Годунова, нотный автограф П.И. Чайковского, портреты. картины и театральные эскизы О.А. Кипренского, И.Е. Репина, братьев Васнецовых, М.А. Врубеля, К.А. Коровина и т.д.
«Когда во мне утвердилось убеждение, что собрание мое достигло тех пределов, при которых распоряжаться его материалами я уже не счел себя вправе, я задумался над вопросом, не обязан ли я, сын великого русского народа, предоставить это собрание на пользу народа» — после этих раздумий Алексей Александрович безвозмездно передал в 1913 г. свою коллекцию (и специально построенный для музея двухэтажный особняк) Императорской АН. Тогда же он был назначен пожизненным почетным попечителем (с 1918 г. по предложению В.И. Ленина — пожизненный директор) Театрального музея и получил генеральский чин. Какое-то время музей назывался «Литературно-театральный музей Императорской академии наук», а затем Театральным музеем имени А.А. Бахрушина.
Алексей же Петрович, завсегдатай Сухаревской барахолки, собирал русскую старину (прикладное и декоративное искусство) и книги по истории, географии, археологии, этнографии России. Коллекционер был «большим знатоком в области древних книг, раритетов, ценных изданий, а также экспертом по части антиквариата, ему принадлежала большая коллекция из уникальных миниатюр по кости». По духовному завещанию он оставил 30 000-томную библиотеку Румянцевскому музею, а фарфор и старинные вещи — Историческому, где были созданы два зала его имени.
Особую группу составляют филантропы, прославившиеся не своими пожертвованиями отдельным лицам или странам, а благодеяниями для всего человечества. Как правило, поступались они куда большим, чем состояние, — своим здоровьем и жизнью. Одной из таких ярчайших фигур является Луи Пастер, точнее — Пастёр, французский химик и микробиолог, член Французской академии. Подвижников, подобных Пастеру, в истории науки и благотворительности немного.
Будущий филантроп родился 27 декабря 1822 г. в городке Доле французского департамента Юра в семье кожевника Жана Пастера, ветерана наполеоновских войск.
С детства увлекаясь живописью, Луи стал отличным портретистом, почитаемым художниками-профессионалами. В 1849 г. Мастер женился на Мари Лоран; у них родились четверо детей, из которых выжили двое.
Окончив в 1847 г. курс физики и химии в Высшей нормальной школе в Париже, Пастер получил диплом учителя и с головой ушел в науку. Исследования молодого ученого строения кристаллов, симметрии молекул органических веществ, явления поляризации нашли применение при синтезе сложных соединений для фармакологии, при получении материалов нелинейной оптики и т.д. Эти работы 1848 — 1854 гг. привели к появлению новой отрасли науки, стереохимии, а самого Пастера сделали крупной величиной в ученом мире.
Исследовав в 1856 — 1861 гг. процессы брожения, Пастер показал, что образование спирта, глицерина и янтарной кислоты возможно только в присутствии специфичных микроорганизмов — дрожжевых грибков, чем опроверг бытовавший дотоле взгляд на брожение как неорганический химический процесс.
Благодаря широчайшему подходу к изучению любого явления, ученый совершал побочно и другие важные открытия. Так он обнаружил новую — анаэробную — форму жизни и конкретных ее представителей — микробов, вызывающих масляно-кислое брожение. (Анаэробы — организмы, которые могут жить без кислорода.) Их развитием Пастер объяснил прогорклость вина и пива в закупоренных сосудах. Или другой случай. Химик провел исследования, которыми показал невозможность самозарождения микробов (и жизни), за что получил в 1862 г. премию Парижской академии.
Исследовав болезни вина, ученый выявил микроорганизмы, вызывавшие их, и для уничтожения вредных «организованных ферментов» предложил прогревать вино при 50 — 75 °С. Изученные процессы оказались тесно связанными с техникой пивоварения, виноделия и фабрикацией уксуса. (Они же привели ученого и к познанию природы болезней.) Обоснование метода, позднее названного пастеризацией, ученый изложил в трех книгах: Etudes sur le vin (1866), Etudes sur le vinaigre (1868) и Etudes sur la biere (1873). Современное виноделие, пивоварение, молочное дело, маслоделие, сыроварение, сахароварение и другие отрасли пищевой промышленности именно с пастеризацией получили сильнейший импульc для своего развития.
Работая как каторжный, не зная каникул и выходных дней, химик превратил свою жизнь в один непрерывный опыт. Пастер прославился чрезвычайно оригинальными и в тоже время дешевыми (жизнь заставляла) экспериментами. Средства у Пастера были скудные, «приходилось изворачиваться, хлопотать, теребить начальство, которое раскошеливалось очень туго. „В бюджете нет рубрики, которая разрешала бы мне выдать полторы тысячи франков на ваши опыты“, — сказал однажды Пастеру министр народного просвещения. Это было сказано человеку, труды которого дали Франции миллиарды. Правда, министр не мог предвидеть этого. Миллиарды явились потом, результатом истин, — отвлеченных, теоретических истин, открытых и доказанных Пастером» (М.А. Энгельгардт).
Под влиянием взглядов Пастера преобразовалась одна из важнейших отраслей медицины. В 1865 г. английский хирург Дж. Листер, основываясь на работах Пастера, предложил антисептический метод лечения и производства хирургических операций. Благодаря антисептике и дезинфекции развилась хирургия, исчезла повальная смертность в госпиталях от заражения ран (например, в акушерских клиниках за 30 лет в 10 раз снизилась смертность от послеродовой горячки).
К медицинской тематике Пастер пришел после посещения им в начале 1860-х гг. госпиталей с заразными больными, причину заболеваний которых он усмотрел в микробах. При этом ученый составил программу своих исследований на много лет вперед — изучить эпидемии животных (прежде всего сибирскую язву), а затем перейти к человеку.
От намеченного плана Пастера отвлекла эпидемия пебрины, уничтожившая за 15 лет едва ли не всех шелковичных червей европейских и части азиатских шелководен. Множество народу разорилось, шелководство в мире оказалось на грани исчезновения.
Желая помочь шелководам, Пастер вместе с женой, дочерью и четырьмя учениками-препараторами в 1865 — 1869 гг. каждое лето занимался в червоводне в Алэ (юг Франции) поиском причин эпидемии. Быстро обнаружив болезнетворные микробы, ученый на поиск способа их уничтожения потратил пять лет.
В конце концов, Пастер победил пебрину, но после этого сам перенес в 1868 г. инсульт. Из тяжелейшего состояния, в котором ученый два месяца провел без движения, его вытащила жена. Исцелившись, Пастер на всю жизнь остался с полупарализованной левой половиной тела. В 1870 г. ученый опубликовал итоги своих исследований о пебрине двухтомнике Etudes sur la maladie des yers а soie, и стал знаменит на весь мир. Спасением шелководства Пастер одной только Франции принес с 1870 по 1883 г. более 2,5 млрд франков.
Доказав микробное происхождение «куриной холеры», сибирской язвы и септицемии (злокачественного отека), предложив метод аттенуации микроорганизмов — ослабления заразности микробов путем искусственных обработок в лаборатории, а также революционный метод профилактики эпидемий — вакцинацию животных и людей, Луи Пастер стал одним из основоположников микробиологии и иммунологии.
Точку в своих исследованиях Пастер поставил блестящим публичным экспериментом с предсказанным микробиологом результатом (1881). Взяв две одинаковые группы скота, одной из которой (контрольной) он сделал предохранительные прививки, ученый ввел животным обеих групп смертельные дозы яда. «Контрольные» не заболели, а все «обычные» погибли от сибирской язвы. Предсказание сбылось на 100%. Вслед за этими болезнями Пастер успешно исследовал тиф и краснуху (рожу свиней), также предложив вакцины для борьбы с ними.
Поистине легендарную славу Пастеру составила его последняя работа — над бешенством. Этой проблемой ученый занялся в 1880 г. Вакцину — анарабическую сыворотку — он испытал через пять лет на 9-летнем Йозефе Майстере, которого укусила бешеная собака. У Пастера не было лицензии врача, и умри ребенок, микробиолога отдали бы под суд, а результаты его многолетних трудов пошли бы насмарку. Но Луи рискнул, и после двухнедельного курса лечения Йозеф поправился. После этого выдающегося успеха в России, а затем и в странах Европы стали открывать пастеровские станции, где людям, укушенным животными, делали прививки от бешенства, чем спасли от гибели за 30 последующих лет 20 тысяч человек.
В чем же состояла благотворительность Пастера? Без преувеличения можно сказать, что такого щедрого дарителя, как Пастер, надо поискать. За свои открытия ученый не взял ни одного су, а они принесли миру (вернее предпринимателям) колоссальные доходы. На одной только пастеризации обогатились пищевые отрасли всех стран, и сотни тысяч коммерсантов сделали и делают себе состояния. От страшных эпидемий были спасены миллионы людей, огромные поголовья коров, овец, свиней, птицы, возродилось шелководство. Пастер, не искавший привилегий, все свои гениальные творения передал человечеству бескорыстно — передал в эпоху, когда золотой телец стал кумиром не только финансовых воротил, но и большей части просвещенной публики. Достаточно вспомнить Т. Эдисона, Г. Маркони и других ученых, наживших на своих изобретениях миллионы.
Луи Пастер скончался 28 сентября 1895 г. в Вилленеф-Летан, около Парижа. Был похоронен в Нотр-Дам де Пари с государственными почестями. Позже его прах был перезахоронен в парижском Институте Пастера.
Ученый оставил 260 мемуаров, сообщений, заметок, книг, статей; был награжден орденами почти всех стран мира (всего у него было около 200 наград); именем Пастера названы 2000 улиц в городах мира.
P.S. Йозеф Майстер посвятил Пастеру всю свою жизнь: «он работал сторожем в Пастеровском институте. После гитлеровского вторжения во Францию немецкие солдаты потребовали от оставшегося при институте Майстера вскрыть гробницу Пастера, однако Майстер предпочел покончить с собой, застрелившись в комнате сторожа... из револьвера».
Азербайджанский промышленник Гаджи Зейналабдин Тагиев прожил 100 лет. Из них пятьдесят он отдал благотворительности, чем, вероятно, поставил своеобразный рекорд индивидуального меценатства.
Будущий «великий благотворитель» родился в 1823 г. в бедной семье Таги и Умми-ханум. После смерти матери, в 10 лет, мальчик начал осваивать профессию каменщика, а в 20 лет уже приступил к подрядным работам. К 50 годам Гаджи Зейналабдин обзавелся керосиновым заводиком и основал компанию «Г.З.А. Тагиев».
С середины 1870-х гг. на Кавказе стали промышленным образом добывать нефть. В Бакинском регионе бурили скважины и строили нефтеперегонные заводы европейские миллионеры Ротшильды и Нобели. Приобрел нефтеносный участок земли и Гаджи, где после продолжительного бурения забил первый фонтан.
Черное золото обогатило Тагиева, а еще больше общество. На полученные доходы нефтяник построил шоссейную дорогу из Баку до своего промысла, приобрел керосиновый завод и завод смазочных масел, две шхуны для перевозки сырья, склады в Царицыне, Нижнем Новгороде и Москве, стал инициатором и одним из главных инвесторов 800-километрового нефтепровода Баку — Батуми, в Баку учредил конку.
Обладая тонким чутьем на конъюнктуру рынка, Тагиев в преддверии кризиса перепроизводства нефтепродуктов на несколько лет отошел от этого бизнеса и занялся текстильной промышленностью, в которой добился не менее поразительных успехов. Две хлопчатобумажные фабрики, оснащенные по последнему слову техники, в начале ХХ в. принесли хозяину сказочную прибыль, поскольку их главная и единственно разрешенная к производству продукция — бязь — из-за низкой цены и высокого качества пользовалась неимоверным спросом не только в Закавказье и Туркестане, но и в Иране, Турции и других мусульманских странах. Конкуренты Тагиева сожгли его склады с продукцией и часть оборудования, но капиталист отстроил все заново.
Дальновидно вкладываясь в разные отрасли экономики, Тагиев преуспел и в рыболовстве на Каспии. Отлов сельди, севрюги, белуги, лосося, осетра, производство икры сделали промышленника одним из главных поставщиков этих продуктов в Россию и Европу. Для этих целей Тагиев построил железную дорогу и приобрел вагоны-рефрижераторы.
Были у Тагиева еще мельница, флотилия торговых, грузовых и пассажирских судов, он владел большими массивами густых лесов...
В Баку, Москве и других городах не только России, но и за рубежом Тагиев построил несколько караван-сараев и дворцов, поражающих своим архитектурным изяществом и благородством (Гаджи Зейналабдин лично контролировал строительство). Ныне в этих красивейших зданиях находятся различные госучреждения. В Бакинском дворце, например, размещен Музей истории Азербайджана.
И хотя Тагиев, как щедрый меценат, прежде всего остался в памяти азербайджанского народа, современной России, Ирану и Турции также есть что вспомнить из его щедрот. Недаром по высочайшему указу в России Тагиеву было присвоено звание действительного статского советника. Помимо этого благотворитель имел три серебряные и три золотые медали «За усердие», орден Святого Станислава II и III степени, три иранских (персидских) ордена Льва и Солнца, бухарский золотой орден «Восходящей звезды» II степени.
В Петербурге Гаджи Зейналабдин построил здание мусульманского благотворительного общества и женскую русскую школу «Святая Нина»; на Кавказе, в Дагестане и Астрахани отремонтировал несколько мечетей; в Тегеране построил здание медресе. Направлял помощь российским и иранским сиротам, вдовам, старикам, обездоленным. Когда в 1892 г. в ряде районов России случилась засуха и недород и вспыхнула эпидемия холеры, торговцы на местах начали спекулировать продуктами, наживаясь на трагедии соотечественников. Тагиев же из Баку, сознавая единство великой державы, безвозмездно направлял голодающим «верблюжьи караваны и фургоны с продовольствием». Он и в Баку «соорудил четыре деревянных амбара, которые засыпал ячменем, рисом, пшеницей и мукой. Все содержимое амбаров он раздал сирым, больным и голодным». И т.д.
Но, разумеется, истинным благодетелем Тагиев был для родного Баку. Начиная с помощи школам, детям сиротам, больным женщинам и вдовам, коммерческим училищам и заканчивая благоустройством городского кладбища. Он «основал школу садовников и цветоводов, заложил в песчанике опытную рощу, пытаясь решить проблему озеленения Баку». Откликнувшись на просьбы граждан, которым приходилось ездить на остров, чтобы навестить там заключенных городской тюрьмы, отдал свою пятиэтажную мельницу под здание сего острога.
Создал он в 1914 г. и первый национальный Бакинский купеческий банк, основной миссией которого было финансирование молодого азербайджанского бизнеса.
У мецената была особенность — он всюду строил здания для приютов и образовательных учреждений. Тагиев очень любил детей (сам Гаджи Зейналабдин был дважды женат и имел 8 детей). Направлял студентов в российские и европейские университеты (с обязательным их возвращением в Азербайджан).
В первую на Востоке светскую школу (закрытый пансион) с богатейшей библиотекой русской, зарубежной и восточной классики для девочек-мусульманок меценат вложил свыше 300 тысяч рублей.
Сам он, сын башмачника, не знал даже грамоты, но любому грамотному мог дать фору при написании письма. Задавшись вопросом — «Что может принести невежественная и низведенная в своем статусе мусульманская женщина-мать своему ребенку?», меценат надиктовал попечителю Кавказского учебного округа К.П. Яновскому обоснование: «Чтобы приобщить мусульман к русской цивилизации, надо путем школьного образования привести мусульманок к сознанию своих неотъемлемых человеческих прав».
«Некий француз по имени Да Бай в книге, изданной в Париже, назвал первую мусульманскую женскую школу в Баку непостижимым чудом». Ныне в этом здании размещается Институт рукописей АН Азербайджана.
Поскольку город постоянно нуждался в пресной воде, Тагиев пригласил из Франкфурта-на-Майне первоклассного инженера В. Линдлея, провел изыскательские работы и, когда в окрестностях азербайджанского города Кубы (село Шоллар) была открыта родниковая шолларская вода, оплатил строительство 190-километрового водопровода, которым Баку пользуется и поныне.
Получив официальное разрешение из Багдада, заказал в 1901 г. Мирмухаммеду Кериму перевод Корана на азербайджанский язык и опубликовал священную книгу мусульман (арабским шрифтом). Издавал книги писателей Н. Нариманова, С.М. Ганизаде, С.А. Ширвани, М. Хади и других. В 1883 — 1893 гг. построил здание драматического театра, которое постигла участь его фабрики — ортодоксы сожгли театр, но благотворитель отстроил здание заново.
Тагиев помогал всем — не обязательно мусульманам. Не случайно мусульманское, русское, армянское и еврейское благотворительные общества Баку избрали Почетного гражданина Баку (с 1900 г.) Тагиева своим почетным председателем.
После Октябрьской революции у Тагиева конфисковали его личное имущество, но по просьбе бакинцев Гаджи Зейналабдину предоставили право выбора места жительства. Почтенный старец выбрал дом в Мардакянах вблизи Баку. Скончался Тагиев в 1924 г. на 101-м году жизни. В похоронах принимали участие десятки тысяч людей из разных мест.
Р.S. «Этот человек является величайшим меценатом не только в истории родного края, но и всей Российской империи. Никто из купцов того времени никогда не жертвовал такое огромное количество денег на благотворительность, несмотря на то что Гаджи Зейналабдин Тагиев был отнюдь не самым богатым человеком в России».
Знай Гоголь русского купца Гаврилу Гавриловича Солодовникова (1826 — 1901), образ Плюшкина приобрел бы еще несколько разительных черт. В этом человеке сошлись самые отвратительные и самые благородные черты русского коммерсанта. Он был скуп, хитер, мелочен, жаден до денег и до славы и в то же время заботлив, великодушен и щедр (к избранным). Он мог, что говорится, удавиться за копейку, но мог и благородно простить долг в 300 рублей (во второй половине XIX в. это годовой заработок двоих квалифицированных рабочих).
Жизнь свою негоциант прожил в скудости, трясясь над каждой денежкой. Без малого полвека «прореха на человечестве» веселил Первопрестольную своей скаредностью и плохо сочетаемыми с нею псевдоблагородными манерами. По смерти же купец и вовсе ошарашил обывателей своим духовным завещанием. Но об этом речь впереди.
Будущий «скупой меценат» появился на свет в 1826 г. в Серпухове (99 км от Москвы) в семье купца 3-й гильдии Гавриила Петровича Солодовникова, торговавшего мануфактурой. Под руководством батюшки Гаврила уже в раннем детстве усвоил азы своего будущего ремесла. В беспрестанных трудах ему некогда было учиться не то что в университетах, но и в начальной школе — и, как оказалось, незачем. У него был прирожденный талант из каждого дела извлекать выгоду. Даже грамматические ошибки, сделанные им в бумагах, лишь повышали цену этим бумагам.
Сохранились противоречивые сведения, что подростку пришлось хлебнуть бедности и скитаться по приютам и что после смерти отца он получил приличную долю наследства. Как бы там ни было, 16-летний Гаврила подался в Москву, «где повел дело так хорошо, что в свои неполные 20 лет стал московским первой гильдии купцом, в неполные 30 — потомственным почетным гражданином, а в неполные 40 — мультимиллионером».
Прибыльно торгуя, купец смог купить маленькую ткацкую фабрику. На первых порах свободных средств у Солодовникова не было. Он их все пускал в оборот, даже накопленные изуверским скопидомством копеечки, став к середине 1860-х гг. одним из крупнейших оптовых торговцев. Нажив приличный капитал на строительстве Московско-Казанской железной дороги, предприниматель стал акционером трех банков — Московского земельного, Нижегородско-Самарского земельного и Азовско-Донского коммерческого.
В 1890 г. правительство присвоило Солодовникову почетное звание мануфактур-советника.
Но перейдем к филантропии.
Удивительно — над Солодовниковым смеялись всю жизнь, все, кому было не лень, даже те, кто и мизинца его не стоил. Смеялись над его скупостью и крохоборством. Будто и не знали, что еще в 1848 г. Гаврила Гаврилович учредил Варваринский сиротский дом для девочек, «получавших там не только „кров и стол“, но и начальное образование». Этот дом благотворитель содержал до своей смерти, вложив в него 200 тысяч рублей. (Для сравнения: проедал купец в день 20 копеек, то есть за жизнь на еду потратил меньше 5 тысяч рублей.)
Мало кто оценил 100-тысячное пожертвование купца на госпитали в Крымскую войну, все хихикали, что это цена за медаль и за звание почетного потомственного гражданина (1855).
В 1862 г. Солодовников купил за 2,5 млн рублей новое огромное здание на Кузнецком Мосту, которое перестроил в один из лучших магазинов Москвы (разрушено в 1941 г. при налете немецкой авиации). «Сделав арендную плату рекордно низкой, Гаврила Гаврилович заманил в свой пассаж самых модных торговцев, а через некоторое время, когда публика была „прикормлена“, взвинтил плату до неприличия». Москвичи, встречаясь в театральном зальчике или в уютном кафе нового торгового центра, обсуждали недостойное поведение хозяина пассажа, нечестно перехватившего сделку у своего приятеля Ускова. (Как будто слово «сделка» — символ «честности»!)
Потом судачили, как в 1892 г. на закладке Большого зала Московской консерватории имени П.И. Чайковского, Солодовников с криком «Да будет музыка!» бросал в жидкий бетон горсти серебряных монет (200 рублей). Что ж, имел право — до этого он пожертвовал на храм музыки 200 тысяч рублей; на них была возведена лестница из мрамора, «символизировавшая духовное возвышение человека под действием высокого искусства».
Страстно любивший театр, Гаврила Гаврилович мечтал создать свой театр — «концертный зал с театральной сценой для произведения феерий и балета», который затмил бы славу Большого театра. В 1894 г. по проекту архитектора К.В. Терского меценат построил шестиэтажное здание с четырехэтажной пристройкой, состоящее «из зрительного зала на 3100 человек, сцены в 1000 кв. сажен, помещения для оркестра в 100 человек, трех громадных фойе, буфета в виде вокзального зала и широких, могущих заменить фойе, боковых коридоров». Здание удалось сдать государственной комиссии (были многочисленные недоделки) только после нескольких заходов. Помогло личное вмешательство московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. 24 декабря 1895 г. «Большой частный театр Солодовникова» был открыт оперой Доницетти «Фаворитка». В 1896 — 1904 гг. в этом театре давала спектакли Московская частная опера С.И. Мамонтова, в 1904 — 1907 гг. — «Товарищество русской частной оперы» М. Кожевникова, в 1908 — 1917 гг. — «Оперный театр С.И. Зимина». Ныне в нем располагается Московский театр оперетты.
В 1895 г. Солодовников, пожелав стать дворянином, решил построить клинику (тогда это было модно среди предпринимателей, поскольку клинике тут же присваивалось и имя устроителя). Московские власти предложили филантропу облагодетельствовать кожно-венерическое направление. После долгих препирательств (Гаврила Гаврилович категорически возражал, чтобы в Белокаменной появилась Клиника кожных и венерических болезней купца Солодовникова) был достигнут компромисс. На 500-тысячное пожертвование таковая клиника, оснащенная самым современным оборудованием, была возведена при медицинском факультете МГУ. Имени благотворителя, ставшего действительным статским советником, на ней не было. В Москве же «по этому поводу шутили, что Солодовников задешево купил генеральскую шинель с красной подкладкой и обращение „ваше превосходительство“».
Смех смехом, но «и по сей день здание клиники на Девичьем поле остается архитектурной жемчужиной Москвы. Сама же клиника, прикрепленная теперь к Московской медицинской академии имен И.М. Сеченова, является российской дерматологической Меккой, уникальным в своем роде лечебно-научным учреждением».
Смех закончился со смертью купца. Скончался Гаврила Гаврилович 15 (28) мая 1901 г. после длительной болезни. Похоронен на кладбище Алексеевского монастыря «в присутствии родственников и нескольких человек из числа знакомых покойного креза».
После вскрытия завещания оказалось, что Солодовников — самый богатый человек России. Его состояние оценивалось в 21,1 млн рублей (16,4 млн рублей находились в акциях банков, железнодорожных компаний, торгово-промышленных фирм и в облигациях государственных займов; в 3,1 млн рублей был оценен театр и пассаж; 1,6 млн рублей лежало на банковских вкладах).
Из этой суммы завещатель 830 тысяч рублей отписал родне, служащим, землякам и знакомым, а оставшиеся 20 млн — России. Главным распорядителем богатства филантроп назначил своего старшего сына Петра, который должен был в течение 15 — 20 лет самым выгодным образом продать все ценности и деньги пустить на благотворительность. Одну треть — «на устройство земских женских училищ в Тверской, Архангельской, Вологодской, Вятской губерниях». Вторую — «на устройство профессиональных школ в Серпуховском уезде для выучки детей вcex сословий и... на устройство там и содержание приюта безродных детей». Третью — «на строительство домов дешевых квартир для бедных людей, одиноких и семейных». При этом купец пояснил: «Большинство этой бедноты составляет рабочий класс, живущий честным трудом и имеющий неотъемлемое право на ограждение от несправедливости судьбы».
К сожалению, воля завещателя была исполнена лишь частично. До губерний дело не дошло, в Серпухове построили родильный приют имени Г.Г. Солодовникова (ныне — имени Н.А. Семашко), в Москве в 1909 г. два дома для одиноких и бедных — «Свободный гражданин» и «Красный ромб» на 1152 и на 183 квартиры соответственно. «В каждом из них имелась развитая инфраструктура с магазином, столовой, баней, прачечной, библиотекой, летним душем. В доме для семейных на первом этаже были расположены ясли и детский сад. Все комнаты были уже меблированы. Оба дома освещались электричеством, которым жильцы имели право пользоваться аж до 11 часов вечера. Мало того, в домах были лифты, что по тем временам считалось почти фантастикой... На этаже находились 4 кухни с холодной и горячей водой, с отдельными столами для каждой семьи... Жилье было немыслимо дешевым: однокомнатная квартира в „Гражданине“ стоила 1 руб. 25 коп. в неделю, а в „Ромбе“ — 2 руб. 50 коп. Это при том, что средний московский рабочий зарабатывал тогда 1 руб. 48 коп. в день».
Первыми, как водится, в дома въехали чиновники, потом кто попроще. Когда отыграли новоселье, оказалось, что на каждых четырех дворян в доме приходится 8 мещан, 8 состоятельных купцов и 1 рабочий.
Со строительством двух следующих запланированных домов в Москве и других объектов в регионах сын завещателя не торопился. Искушенный в банковских операциях Петр Гаврилович всячески тянул, пока не настал «боевой 18-й год», и все дома и банковские счета не были национализированы. Известно, что стоимость наследства в 1917 г. составляла уже 43 млн рублей. Израсходовано было 3 млн.
24 июня 1859 г. в окрестностях ломбардской деревушки Сольферино (Северная Италия) состоялось крупнейшее сражение австро-итало-французской войны 1859 г. между объединенными войсками Франции, Пьемонта и Сардинии против австрийской армии. Сошлись 93 600 французов, 25 тысяч сардинцев и 119 783 австрийца. Из них за 16 часов были убиты, ранены, попали в плен и пропали без вести — 14 тысяч, 4000 и 22 тысячи, соответственно. 9000 человек остались умирать на поле боя. Сражение закончилось победой франко-итальянский коалиции и последующим перемирием, подписанным Наполеоном III и Францем Иосифом.
«25 июня солнце осветило самое ужасное зрелище, какое только может представить себе человеческое воображение. Все поле битвы усеяно трупами людей и лошадей... Сколько агоний и невообразимых страданий 25, 26 и 27 июня!»
Эти строки — из воспоминаний очевидца, который к 40 тысячам боевых потерь добавил еще и потери двух последующих месяцев — «свыше 40 тысяч больных лихорадкой и умерших от болезней».
Свидетелем был Жан Анри Дюнан, издавший через три года книгу «Воспоминание о битве при Сольферино». «Зачем было рассказывать обо всех этих страданиях и вызывать, вероятно, мучительные чувства? — самому себе задал вопрос автор. — Зачем описывать потрясающие картины с мельчайшими подробностями, кажущимися безнадежными до отчаяния?»
Дюнан ответил на него не только себе, но и всему человечеству. Но прежде о нем самом.
Будущий филантроп родился 8 мая 1828 г. в Женеве в богатой и религиозной семье швейцарского коммерсанта Жана Жака Дюнана, члена городского совета. От родителей Анри перенял предпринимательскую сметку и умение сострадать ближнему. В юности он регулярно посещал бедняков, больных, узников городской тюрьмы.
Получив образование в колледже, молодой человек поступил стажером в банк. Записавшись в Ассоциацию молодых христиан, он в качестве ее представителя разъезжал по Европе и одно время собирался сделать духовную карьеру.
Став в 1854 г. представителем Женевской колониальной компании в Сетифе (провинция Алжира), Дюнан за пять лет преуспел в бизнесе. На общественном поприще предприниматель боролся против рабства, занимался благотворительностью.
Решив в 1859 г. открыть собственное предприятие по добыче полезных ископаемых во Французском Алжире, Анри тщетно пытался получить от алжирских и парижских чиновников право на использование алжирских водных ресурсов. Дюнан отправился за поддержкой к императору Наполеону III. Тот находился в это время со своей ставкой в Сольферино.
Оказавшись на месте 25 июня (на следующий день после сражения), бизнесмен увидел тысячи раненых, по обычаям того времени брошенных сиятельными полководцами умирать под палящим солнцем без врачебной помощи, без еды и питья. Анри тут же забыл про свой бизнес, поднял на ноги жителей соседних деревень и трое суток помогал ухаживать за ранеными в местной церкви в Кастильоне, превращенной во французский походный госпиталь. Помогал всем без разбора — и французам, и австрийцам, подобранным крестьянами с поля боя. «Tutti Fratelli» («Bce мы братья»), — то и дело повторял он.
Мысли, возникшие у него в те жуткие дни, Дюнан изложил в своей книге. Главная из них: «Отчего нельзя создать в мирное время общества, которые во время войны оказывали или организовывали бы помощь раненым и уход за ними силами преданных, усердных и хорошо подготовленных добровольцев?» При этом автор подчеркивал, что безразлично, чьи раненые — свои или чужие.
По одному экземпляру книги Анри разослал монархам, главам правительств, полководцам, «звездам» бизнеса, искусства и политики.
«Раз уж люди продолжают убивать друг друга без ненависти и вершиной славы и самым прекрасным из искусств является искусство истреблять друг друга», так давайте, предлагал всем автор, уменьшим человеческие страдания, создадим под патронатом правительств национальные организации по оказанию гуманитарной помощи. Образуем международный наднациональный общественный орган с «дипломатическим иммунитетом» на время ведения войны.
«Если бы во время битвы при Сольферино существовало международное общество помощи, если бы 24, 25 и 26 июня в Кастильоне, Брешии, Мантуе и Вероне были бы добровольцы, сестры и братья милосердия, какую неоценимую пользу они могли бы принести!» — сетовал Анри.
«Натуралистический» памфлет в считанные месяцы был переведен на все европейские языки и нашел отклик практически во всех странах.
Дюнана поддержал женевский адвокат Г. Мойнье, создавший Международный комитет помощи раненым (Комитет пяти), а также генерал Г.А. Дюфур и врачи Л. Аппиа и Т. Монуар. Дюфур стал председателем, а Дюнан секретарем комитета, который начал заниматься созданием добровольных обществ, призванных во время войны оказывать помощь раненым. Были разработаны международные гуманитарные принципы, велась огромная переписка с правительствами разных стран.
Вынужденный забросить на время свой бизнес, Дюнан объездил за свой счет пол-Европы. Переговорив со многими европейскими политиками, филантроп подготовил международную конференцию, которая состоялась 29 октября 1863 г. в Женеве. 39 делегатов из 16 стран определили принципы и эмблему организации — красный крест на белом фоне («негатив» швейцарского флага). 29 октября 1863 г. стало днем рождения общества Красного Креста.
После этого в течение одного только года было организовано 11 обществ помощи в Бельгии, Пруссии, Дании, Франции, Италии и т.д.
В 1864 г. было принято межправительственное соглашение — «Женевская конвенция об улучшении участи раненых и больных воинов во время сухопутной войны». Эмблема Красного Креста обрела особый статус, гарантирующий защиту людям, которые носят эту эмблему. средствам передвижения и зданиям.
После создания Красного Креста предприниматель вернулся к своему делу, но, увы, бизнес не терпит забвения. Так и не получив разрешение от Наполеона III на использование водных ресурсов Алжира, Дюнан в 1867 г. разорился и надолго исчез из поля зрения. Все полагали, что он умер.
В 1890 г. Дюнана случайно обнаружили в швейцарской деревушке Хейден (кантон Аппенцель) в лечебнице для бедных, в которой он провел 18 лет, где «обедал коркой хлеба, подкрашивал старый выцветший черный плащ чернилами, нестираные воротнички — мелом».
Новость тут же подхватили СМИ. На «великого альтруиста» посыпались восхищенные возгласы, награды, не прибавившие, правда, денег в его кошельке. Спасло от голодной смерти Дюнана Российское общество красного Креста (создано в 1879 г.), дважды направлявшее ему помощь, а с 1897 г. установившее филантропу ежегодную пенсию в размере 1000 рублей золотом и утвердившее его в звании своего почетного члена.
С 1898 г. Дюнан перебрался в хоспис, в котором обитал до последних дней.
Став в 1901 г. первым лауреатом Нобелевской премии мира, Анри Дюнан на церемонию не поехал и премии не взял. Все, что ему в последнее десятилетие жизни досталось в виде подарков и премий, гуманист передал на благотворительные цели в Швейцарию и Норвегию. Самую значительную сумму он отписал хоспису — на бесплатные койки для беднейших жителей деревни.
Разочаровавшись в человеческом обществе и в людях вообще, филантроп к концу жизни превратился в мизантропа.
Умер Анри Дюнан 10 октября 1910 г. в Хайдене, «завещав „закопать его, как собаку“, — без отпевания и гражданской панихиды».
В 1906 г. в Османской империи появилась благотворительная организация Красный Полумесяц.
Название «Международный Красный Крест» было официально утверждено в 1928 г., а Международное движение Красного Креста и Красного Полумесяца — в 1986 г.
В настоящее время в Красный Крест входит 180 государств.
8 мая — день рождения Анри Дюнана, он отмечается как Междунаный день Красного Креста и Красного Полумесяца.
Р.S.I. «Все могут, каждый в своей в сфере, по мере сил и возможности, содействовать доброму делу» (Анри Дюнан).
Р.S.II. Устав Российского общества попечения о раненых и больных воинах утвержден 15 мая 1867 г. российским императором Александром II с подачи императрицы Марии Александровны, великой княгини Елены Павловны, фрейлины М.С. Сабининой, военного хирурга Н.И. Пирогова и других.
За неимением места изложим лишь главные моменты великой социально-просветительской и благотворительной деятельности священника РПЦ, святого Иоанна Кронштадтского. (Сведения почерпнуты из статей протоиереев Г. Беловолова, Ф. Ильяшенко и других авторов.)
Будущий святой, проповедник и духовный писатель родился 19 (31) октября 1829 г. в с. Сура Пинежского уезда Архангельской губернии в многодетной семье приходского дьячка Ильи Михайловича Сергиева и Феодоры Власьевны, в девичестве Порохиной.
После окончания в 1851 г. Архангельской духовной семинарии Иоанн, как лучший ученик, был направлен на казенный кошт в столичную Духовную академию. После смерти отца на попечении юноши остались мать и сестры. Студент устроился писарем в академической канцелярии и все свое жалованье отсылал семье.
Выпускник академии намеревался стать монахом и поехать миссионером в Китай, Африку или Южную Америку. Но, оглядевшись вокруг, он одумался и решил остаться в родных, к тому времени погрязших в безбожии местах. В 1855 г. кандидат богословия Сергиев занял место иерея при Андреевском соборе в Кронштадте, военно-морской крепости и базе военного флота на острове Котлин в Финском заливе под Петербургом. Этот храм некогда приснился Иоанну в пророческом сне как место его будущего служения. Тогда же о. Иоанн обвенчался с Елизаветой Константиновной Несвицкой, дочерью протоиерея, с которой прожил более 50 лет «как брат и сестра». Всю свою последующую жизнь Сергиев, несмотря на неоднократные приглашения в столицу, прожил в Кронштадте, за что, собственно, и получил прозвание — Кронштадтский.
В 1865 г. священник был назначен катехизатором, в 1876 г. ключарем, а в 1894 г. настоятелем Андреевского храма. Священническое служение Сергиев сочетал с педагогической деятельностью, а также с сочинением богословских произведений, составивших многотомное собрание. Особняком стоит духовный дневник пастыря, куда он записывал ежедневно свои мысли, — «Моя жизнь во Христе».
Отец Иоанн состоял членом Святейшего синода, был вхож в царский дворец. Священнослужитель причастил перед кончиной императора Александра III и сопровождал его тело из Ливадии в Санкт-Петербург; присутствовал при бракосочетании Николая II и на крещении его первой дочери — великой княжны Ольги Николаевны и т.п. В годы революции 1905 — 1907 гг. Иоанн Кронштадтский был избран почетным членом Союза русского народа.
Иоанн Кронштадтский остался в народной памяти как выдающийся проповедник, на ежедневных литургиях которого, проводимых с необычайным «религиозным дерзновением», присутствовало 5 — 8 тысяч прихожан.
Служение занимало практически все время протоиерея — от подъема в 3 — 4 часа утра и до полуночи. Часто священник обходился вовсе без сна, так как случалось еще исповедовать ночь напролет. Когда исповедующихся было очень много, пастырь с разрешения Святейшего синода проводил общую исповедь, производившую, по воспоминаниям современников, неизгладимое впечатление на прихожан.
Благотворительностью служитель Божий занимался всю свою жизнь. Милосердному служению способствовало само нахождение храма в Кронштадте — месте административной высылки из столицы попрошаек, бродяг и пьяниц. Не улучшали социальный климат и портовые рабочие, ютившиеся в трущобах. Ночью на улицах было лучше не появляться. Но молодого иерея грабители не пугали — он сам снимал с себя последнюю рубашку и сапоги и отдавал нуждавшемуся. Иерей раздавал все свое жалование, приносил больным прихожанам лекарства, еду, приводил врача. «Милосердию о. Иоанна не было предела. Матушка не раз жаловалась церковному руководству о том, что батюшка не приносит деньги домой и нечего есть, а то и босиком домой прейдет (все раздает нищим)». 16 лет священник ежедневно посещал бедных жителей и совершал по их просьбе требы, «часами беседовал, увещевал, утешал, плакал и радовался вместе с несчастными» — «поступок беспрецедентный для приходского духовенства XIX в.».
Придя к выводу, что милостыня делает из нищих социальных паразитов, И. Кронштадтский в 1872 г. призвал обеспеченных граждан столицы раскошелиться на Дом трудолюбия, который мог бы обеспечить работой, заработком и крышей над головой отверженных. Двумя годами позднее священник основал приходское «Попечительство во имя ап. Андрея Первозванного о бедных».
При участии пастыря средства были собраны, и в 1880-х — начале 1890-х гг. построен огромный четырехэтажный Дом трудолюбия с домовой церковью во имя Святого Александра Невского, с трехэтажным каменным ночлежным домом при нем, странноприимным домом, домом милосердия, богадельней для женщин, двумя сиротскими приютами и детским садом. В мастерских (пенькощипательной, картузной, белошвейной и т.д.) ежедневно работали за плату свыше 5 тысяч человек. «Попечительство» выдавало пособия, оказывало помощь на дому деньгами, одеждой и обувью, 3000 стариков выплачивало пенсию. Действовали бесплатные аптека и амбулатория, в которой безвозмездно проводили вакцинацию и дежурили городские врачи, специальная лечебница для женщин. В народной столовой ежедневно отпускалось до 800 обедов. При доме были открыты бесплатные воскресная школа для взрослых, начальная школа для детей и два начальных училища, в которых обучалось около 900 человек; взрослая и детские библиотеки, а также бесплатная народная читальня. Дом трудолюбия содержался исключительно попечением о. Иоанна, расходовавшего на него 40 тысяч рублей в год. За 20 лет существования дома благотворитель внес на его нужды более 700 тысяч рублей.
Помимо социальной благотворительности священник занимался и частной. Утро его начиналось с раздачи милостыни. Годами приученные к порядку нищие (до 1000 ежедневно) строились в шеренги возле его дома и ждали выхода батюшки с помощниками. Сколько он при этом передал денег — знает лишь небесная канцелярия. Известно, что ежегодно он получал только по почте около 1 млн рублей, поступали крупные пожертвования от частных лиц и от организаций — и все это вместе с жалованьем протоиерея шло на раздачу просящим. «Чем больше раздавал, тем больше посылал ему Господь».
«У меня своих денег нет, — признавался о. Иоанн. — Мне жертвуют, и я жертвую. Я даже часто не знаю, кто и откуда прислал мне то или другое пожертвование. Потому и я жертвую туда, где есть нужда и где эти деньги могут принести пользу». Говорили, что «каждый день отец Иоанн ложился без копейки в кармане, несмотря на то что на другой день только для поддержания благотворительных учреждений ему нужно было более 1 тысячи рублей. И не было случая, чтобы этот другой день обманывал его».
Каково же было удивление недоброжелателей и завистников И. Кронштадтского, обвинявших праведника в воровстве пожертвований, когда после его смерти они из посмертной описи имущества и обнародованного завещания узнали, что преставившийся о. Иоанн не стяжал себе ничего!
Удивляться же было нечему, так как на средства И. Кронштадтского были открыты, обновлены и благоустроены множество женских и мужских монастырей и скитов, церквей и подворий, в том числе и в церковных заграничных миссиях в Корее, Японии и т.д. Только на своей родине в селе Суры проповедник «основал церковное братство, которому передал подаренный ему почитателями пассажирский пароход „Св. Николай Чудотворец“, отстроил новый каменный храм Св. Николая Чудотворца, лесопильню, меховой завод, часовню на могиле отца, а также каменное здание для открытой им церковно-приходской школы», а на содержание монастырской школы выделил 40 тысяч рублей.
Находил средства пастырь и на организацию и содержание общеобразовательных школ, благотворительных учреждений и больниц.
В начале ХХ в. И.Кронштадтский, истово обличавший богоотступнические и антирусские течения, которые подрывали веру русского народа и расшатывали государство, стал для либеральных кругов одиозной фигурой. «Вы, интеллигенты, оставили небесную мудрость и ухватились в земную суету, ложь, мираж, мглу непроглядную: и будете наказаны собственным безумием, собственными страстями, — писал он. — Вы предпочли Христу Льва Толстого, высших светских писателей, умноживших свое борзописание до бесконечности, так что некогда христианину взяться за Слово Божие, которое есть источник чистоты, святости, правды, света, вечной жизни и блаженства».
Скончался священник 20 декабря 1908 г. (2 января 1909 г.). Похороны проходили при огромном стечении народа. «Гроб везли на катафалке в сопровождении 94-го Енисейского полка, нескольких военных оркестров и более чем 20 тысяч человек». Местом погребения И. Кронштадтского стал храм пророка Илии и праведной Феодоры в крипте Иоанновского женского монастыря на Карповке в Санкт-Петербурге. В рескрипте от 12 января 1909 г. Николай II назвал почившего «великим светильником Церкви Христовой» и «молитвенником Земли Русской». «Несколько месяцев спустя тихо почила и его духовная „сестра“, раба Божья Елизавета».
РПЦ, засвидетельствовавшая многочисленные случаи чудотворений и исцелений по молитвам Иоанна Кронштадтского, в 1990 г. причислила священнослужителя «к лику Святых, в земле Российской просиявших».
Р.S. «Бедное Отечество, когда-то ты будешь благоденствовать?! Только тогда, когда будешь держаться всем сердцем Бога, Церкви, любви к Царю и Отечеству и чистоты нравов» (из молитвенных воззваний о. Иоанна о России).
О Надежде Филаретовне фон Мекк в качестве филантропа может и не стоило бы писать в этой книге, так как пожертвования ее были самые обычные, вроде тех, что безликий прохожий подает безликому нищему. Дело тут в том, что нищим оказался П.И. Чайковский, композитор, конгениальный для российской культуры поэту А.С. Пушкину.
Музыканту меценатка пожертвовала около 80 тысяч рублей, что в объеме оставленного ею детям наследства (более 5 млн рублей) составляет 1,5 % — явно уступая «десятине», кою должен жертвовать на благие дела всякий христианин.
Ну да не в деньгах счастье, говорят обычно те, у кого денег нет. Ведь после Чайковского и фон Мекк осталась интереснейшая переписка, их связывали невидимые душевно-интеллектуальные нити, композитор посвятил благодетельнице свои произведения... Но и там не так все блестяще, как кажется. Тем не менее это факт, что Петру Ильичу помощь Надежды Филаретовны, а также ее письма были нужны как хлеб и воздух соответственно.
Будущая меценатка родилась 29 января (10 февраля) 1831 г. в Рославле (Смоленской губернии) в семье помещика, виолончелиста Филарета Васильевича Фраловского и Анастасии Дмитриевны, в девичестве Потемкиной. Отец привил девочке любовь к музыке, а мать передала терпение, жесткий характер и прямо-таки дьявольскую сноровку в делах
В 17 лет Надя вышла замуж за мелкого чиновника-инженера с грошовым жалованьем Карла Федоровича фон Мекка. Семья 12 лет едва сводила концы с концами. Надежда день и ночь была в заботах о детях, которых с каждым годом прибывало, и в делах мужа. В конце концов, такая беспросветная жизнь «достала» мать семейства, и она ультимативно посоветовала Карлу бросить недоходную государственную службу и заняться частным предпринимательством. Что тот, к своему счастью, и сделал.
Надо сказать, что в финансовых, да и во многих производственных делax Надежда Филаретовна могла дать фору любому мужчине. Во всяком случае, муж при дальнейшем сколачивании семейного капитала был не всегда на главных ролях. Где искать выгоду и как не упустить возможность — решала она. В основном ее стараниями и была создана фирма фон Мекка, занимавшаяся самым выгодным бизнесом второй половины XIX в. — строительством железных дорог.
В 1860 — 1870 гг. концессионер фон Мекк неимоверно разбогател на выгодных железнодорожных подрядах и стал одним из первых российских олигархов.
Построив пять частных дорог — Ландварово-Роменскую, Московско-Рязанскую, Рязано-Козловскую, Курско-Киевскую и Моршанскую, Kарл Федорович скончался в 1876 г., оставив Надежде Филаретовне большое дело, немалый капитал и 11 детей (еще семерых унесли болезни).
Истины ради стоит сказать, что капиталы железнодорожных магнатов создавались на крови и страданиях тысяч строителей дорог. «Прямо дороженька: насыпи узкие, / Столбики, рельсы, мосты. / А по бокам-то все косточки русские... / Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?» (Н.А. Некрасов). Это и о названных пяти дорогах написано.
А еще — отмечают историки — стоимость строительства дорог по сговору с правительством была чуть ли не вдвое завышена, что и давало концессионерам баснословные барыши. Естественно, в таких операциях не могла не принимать участие и Надежда Филаретовна.
После смерти супруга, в 1880-х — начале 1890-х гг., Надежде фон Мекк удалось, благодаря ее деловой хватке и жесткости с конкурентами, сохранить семейное дело.
Оставшись одна, Надежда Филаретовна занялась меценатством. Фон Мекк патронировала Московской консерватории, Русскому музыкальному обществу, талантливым, лишенным материального достатка молодым музыкантам. Она оказывала финансовую поддержку первому директору консерватории, пианисту-виртуозу и дирижеру Н.Г. Рубинштейну. По просьбе Н.Г. Рубинштейна фон Мекк приютила у ceбя в доме знаменитого польского скрипача и композитора Г. Венявского в его последние дни и заботилась о больном.
Сама прекрасно игравшая на фортепиано, меценатка разглядела в домашнем пианисте и наставнике своих дочерей французском музыканте Клоде Дебюсси (будущем великом композиторе и музыкальном критике) незаурядный талант и всячески поддерживала его. В частности, устроила Клоду тур по культурным центрам Европы — Москве, Венеции, Флоренции, Риму, Вене. «Милый французик» лишился поддержки фон Мекк после того, как решил приударить за одной из ее дочерей.
Среди русских музыкантов фон Мекк особо выделяла молодого профессора Московской консерватории П.И. Чайковского, чьи сочинения (две оперы, балет. три симфонии и другие) считала великими и совершенными. Узнав о стесненных обстоятельствах композитора, Надежда Филаретовна тут же заказала ему и щедро оплатила несколько небольших фортепианных переложений.
А затем между композитором и меценаткой началась переписка, длившаяся 13 лет. Петр Ильич и Надежда Филаретовна обменивались не просто письмами, а настоящими посланиями, в которых было место и глубоким мыслям о музыке и искусстве, и планам и исповедям,
и заверениям во взаимной любви и дружбе. Богатейшее эпистолярное
наследие составило три тома, ставшие, по уверениям специалистов,
«автобиографиями двух незаурядных людей и летописью музыкальной
жизни эпохи». Удивительно, но в реальной жизни Чайковский и фон
Мекк не встретились ни разу.
Поскольку Чайковский не мог плодотворно совмещать свою творческую деятельность с вынужденной, ради денег, работой в консерватории, фон Мекк взяла на себя заботу о материальном благополучии друга, перечисляя ему ежегодно по 6 тысяч рублей. Это позволило композитору отойти от консерваторских дел и целиком сосредоточиться на своих сочинениях.
«Вы... воскресили меня, — писал ей Петр Ильич. — Я не только живу, но работаю, без чего для меня жизнь не имеет смысла».
Чайковский посвятил своей благотворительнице несколько произведений — Четвертую симфонию (с надписью «Моему другу») и Первую сюиту (негласно), «Траурный марш» (утерян); подарил рукописи оперы «Евгений Онегин» и трех пьес для скрипки и фортепиано, посвященных имению Надежды Филаретовны — Браилову (под Винницей), где он гостил по приглашению фон Мекк.
В письме своему альтер эго Петр Ильич назвал Четвертую симфонию «нашей», и это не было преувеличением. Благодаря моральной поддержке Надежды Филаретовны он смог преодолеть душевный кризис, когда был на грани самоубийства, вызванный личными обстоятельствами и непониманием музыкальной критики. «Жить все-таки можно», — признался он фон Мекк.
Когда Надежда Филаретовна узнала, что финансовые обстоятельства Чайковского поправились, она, видимо, потеряла всякий интерес к нему и резко прервала свою финансовую помощь и переписку. Это случилось в 1890 г., за три года до кончины обоих. Композитор был оскорблен неожиданным разрывом, но, по свидетельствам, не перестал любить своего «заочного» друга. Фон Мекк пережила Чайковского на два месяца.
Умерла Н.Ф. фон Мекк от чахотки в Ницце 1 (13) января 1894 г. Ее прах был захоронен на кладбище Новоалексеевского монастыря в Москве.
Искусствоведы до сих пор спорят о роли Поля Дюран-Рюэля в судьбе художников-импрессионистов. Одни называют его величайшим меценатом, другие — проницательным коммерсантом, искавшим в живописцах только свою выгоду. Как бы там ни было, через руки маршана (торговца предметами искусства) прошли холсты художников, которых большая часть публики, критиков и собратьев по кисти отвергла, обвинив их в аморальности и революционности, а Дюран-Рюэль заметил, поддержал и отстоял. Да и, в конце концов, уж коли импрессионисты стали ценимы едва ли не больше всех остальных художников мира, никем иным, как меценатом, Дюран-Рюэля и нельзя назвать.
Надо заметить, что картины импрессионистов уже давно превратились в «товар», который дорожает с каждым годом. За минувшие 100 — 150 лет многие полотна подорожали в тысячи раз. Скажем, картина К. Моне «Пруд с кувшинками» на лондонском аукционе «Кристи» в 2008 г. ушла с молотка за 80 млн долларов.
Прежде чем говорить о филантропе, пару слов об импрессионизме — новом течении в живописи, зародившемся на рубеже XIX — ХХ вв. во Франции. Представители этого направления «стремились наиболее естественно и непредвзято запечатлеть реальный мир в его подвижности и изменчивости, передать свои мимолетные впечатления».
«Импрессионизм» — «впечатление» (impression). Этим словечком, взятым из названия картины К. Моне, журналист Л. Леруа думал унизить новаторов холста, но, как оказалось, дал им прекрасное название. Это случилось в 1874 г. Начиная с этого дня импрессионисты организовали за 12 лет восемь выставок, на каждой из которых были представлены от 9 до 30 художников.
Современникам понадобилось несколько десятилетий, чтобы увидеть в «мазне» подлинные шедевры искусства. Вряд ли столь долгие ожидания устроили бы их авторов, как правило, живших на деньги от продажи своих работ, не поддержи их тогда в трудную минуту Дюран-Рюэль. Он не просто поддержал их, а многих спас от голода. «Я всегда буду помнить, чем мои друзья и я сам обязаны вашему незабвенному отцу», — вспоминал уже после смерти маршана К. Моне. (Художники называли мецената «отцом», «папашей Дюраном».)
Будущий коллекционер родился 31 октября 1831 г. в Париже в семье торговца. Юношеские мечты стать миссионером или офицером не осуществились — подкачало здоровье, и Полю пришлось «с отвращением» заняться семейным бизнесом — торговлей картинами. Однако вскоре с первыми успешными операциями отвращение выветрилось, и пришел азарт. Унаследовав писчебумажную лавку, Дюран-Рюэль со временем превратил ее в картинную галерею, в которой выставлял для продажи полотна позднего Рембрандта, Гойи, Веласкеса, Греко, Коро, Руссо, Милле, Курбе, Домье, Добиньи, Делакруа и других. Этому занятию помогала организованная Полем солидная фирма по покупке и продаже картин. При явной коммерческой составляющей этой деятельности, Дюран-Рюэль взвалил на себя также и благородное (но неблагодарное) дело просвещения обывателей и знатоков, назвав себя «воспитателем вкусов» общества. Поль хотел не просто покупать-продавать полотна мастеров (часто с громадными усилиями), а «в своей скромной сфере сослужить кое-какую службу подлинным людям искусства, способствуя тому, чтобы публика поняла их и полюбила».
Маршан дружил с художниками-пейзажистами барбизонской школы (П.Э.Т. Руссо, Ж.Дюпре, Ж.Ф.Добиньи, Ж.Ф. Милле и другими) и оказывал им моральную и финансовую поддержку. Характерным приемом барбизонцев (которым воспользовались импрессионисты) было создание этюда на пленэре с завершением работы в ателье. В 1860 — 1870 гг. Дюран-Рюэль успешно торговал картинами этой школы и академической живописи.
Во время Франко-прусской войны Дюран-Рюэль работал в Лондоне. Там он познакомился с К. Моне и К. Писсарро, а через них и с другими будущими импрессионистами А. Сислеем, Э. Мане, Э. Дега, О. Ренуаром. Творчество художников покорило маршана на всю оставшуюся жизнь. Распознав огромный художественный потенциал новой гpyппы художников, Поль стал их покровителем. В своей лондонской галерее он дважды — в 1874 и 1875 гг. — выставлял и продавал их работы.
Стать «чистым» спекулянтом маршану помешала его художественная натура и дружба с творцами — художниками-пейзажистами барбизонской школы (Руссо, Дюпре, Добиньи, Ж. Милле и другими), а потом и с импрессионистами. Покупая полотна «начинающих» импрессионистов, давая им возможность существовать и творить дальше, Дюран-Рюэль был в числе очень немногих торговцев, оценивших новое направление в живописи. Дюран-Рюэль не только покупал картины, выставлял и пропагандировал, он выдавал своим друзьям авансы, оказывал безвозмездную помощь, заботился об их семьях.
В своей галерее в Париже меценат организовал в 1882 г. Седьмую выставку импрессионистов, а в 1883 г. предпринял серию персональных выставок художников в Лондоне, Берлине и Роттердаме. Две успешные выставки в США в Бостоне и Нью-Йорке (1886 — 1887), открыли импрессионизм для американской публики и принесли Дюран-Рюэлю финансовый успех. Собственно, с Нью-Йорка и началась мировая слава Мане, Моне, Дега, Ренуара, Писсарро, Сислея, Сёра, Синьяка и других. Ренуар вспоминал позднее: «Мы, может быть, обязаны американцам, что не умерли с голоду». Маршан же после этого открыл в Нью-Йорке отделение своей галереи.
К концу ХIХ в. Дюран-Рюэль стал самым авторитетным и успешным маршаном импрессионистов во всем мире. Огромных усилий стоило ему провести многочисленные выставки, аукционы и продажи по обе стороны Атлантики, основать художественный рынок для импрессионистов, издавать каталоги работ, два художественных журнала, пропагандирующие новые течения живописи, вести беспрестанную борьбу с «академиками» и критиками, подключить СМИ, создать моду, в конце концов, на новый стиль.
Сделав ставку на «современное искусство», Поль Дюран-Рюэль, хоть и многократно «пролетал» в финансовом плане, добился того, чего добивался — необыкновенной популярности импрессионистов.
За несколько лет до смерти Дюран-Рюэль написал мемуары, в которых рассказал о трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться как маршану. «Истинный торговец картинами, — писал меценат, — должен быть в то же время просвещенным покровителем, готовым в случае необходимости пожертвовать непосредственными выгодами ради своих художественных убеждений и предпочесть борьбу против спекулянтов сотрудничеству с ними».
5 февраля 1922 г. Дюран-Рюэль скончался в Париже.
В ХХ в. Дюран-Рюэля назвали «отцом современного искусства», «последним меценатом прошлых времен», связав его финансовый успех «с точным расчетом и ставкой на создание успеха у публики нового направления».
Еще до передачи Третьяковым своего собрания картин Москве галерею посетил император Александр III. Государь сдержанно поблагодарил коллекционера «за его собирательную деятельность и патриотическое намерение принести галерею в дар Москве, затем, обратившись к свите, гневно заметил: „Вот что один гражданин России мог сделать. Счастливая Москва! У нас в Петербурге ничего подобного нет“».
Всплеск эмоций монарха, радеющего прежде всего о стольном граде, был вполне объясним — в конце XIX в. галерея Третьякова стала самым большим собранием полотен русских живописцев и первым в России общедоступным художественным музеем.
Вполне вероятно, что это была обычная ревность одного собирателя к другому, так как Александр III, не чуждый живописи, тратил огромные деньги на приобретение предметов искусства, и Третьяков был для него достойным соперником за право называться великим коллекционером. При императоре Николае II сокровища Гатчинского замка, собранные его отцом, стали основой Русского музея.
Когда же Александр III захотел отметить заслуги московского купца на поприще российской культуры и возвести его в дворяне, Павел Михайлович отказался: «Я родился купцом, купцом и умру».
Будущий промышленник и меценат родился 15 (27) декабря 1832 г. в семьe небогатого купца 2-й гильдии Михаила Захаровича Третьякова, торговавшего льняным полотном, и Александры Даниловны, в девичестве Борисовой. С братом Сергеем Павла не разлучала судьба всю его жизнь. Получив домашнее образование, они вместе помогали отцу торговать в лавке и вести учет, были завсегдатаями Большого и Малого театров, унаследовали отцовский бизнес, занимались благотворительностью и коллекционированием.
После смерти отца в 1850 г. братья 9 лет вели дела под управлением матери, а затем занялись предпринимательством на свой страх и риск. Образовали Торговый дом по торговле полотняными, бумажными и шерстяными товарами; создали Ново-Костромскую льняную мануфактуру и ее филиалы в Санкт-Петербурге, Харькове, Ростове-на-Дону и Варшаве; учредили «Товарищество Большой Костромской льняной мануфактуры» с капиталом 270 тысяч рублей золотом.
«Фабрика, где 748 человек работали на 4809 веретенах, со временем превратилась в крупнейшее в мире (и самое современное. — В.Л.) предприятие по переработке льна. К концу века она давала столько льняной ткани, сколько выпускалось во всей Западной Европе». Ткани много раз удостаивались российских наград, а после смерти братьев дважды получали Гран-при на всемирных выставках в Париже и Турине. Главную контору «Товарищества» в Москве возглавил Павел Михайлович, которому все купечество «верило на слово».
Его брат, Сергей Михайлович, добился серьезных успехов на общественном поприще. Избранный московским городским головой, он проводил Всероссийскую торгово-промышленную выставку, отремонтировал памятник А.С. Пушкину, построил несколько мостов через Москву-реку. Будучи председателем Общества поощрения художников, вкладывал свои деньги в издание «Художественного журнала», собрал коллекцию картин (87 полотен) западноевропейской живописи (Добиньи, Руссо, Депре, Жерик, Делакруа), которые после его смерти стали частью Третьяковки.
Павел Михайлович к 1890-м гг. стал известным деятелем банковской сферы, выборным Московского биржевого общества, акционером многих крупных предприятий, Почетным гражданином Москвы, членом правления Московского купеческого банка, Московского купеческого общества, Попечительства о бедных в Москве, Московского художественного общества, Русского музыкального общества, действительным членом Петербургской академии художеств. Состояние П.М. Третьякова — 5 московских домов, деньги, векселя, ценные бумаги (не считая подаренного им в 1893 г. Москве собрания картин изначальной стоимостью 1,5 млн рублей), по разным оценкам, составляло от 4,4 до 8,8 млн рублей серебром.
«Работаю потому, что не могу не работать», — любил повторять Павел Михайлович, являя собой пример ревностного отношения к делу и уважительного к своим подчиненным. Увеличив за 40 лет свой капитал в 80 раз, Третьяков половину прибыли вкладывал в культуру, образование, медицину, социальное призрение Москвы. Содержал Арнольдо-Третьяковское училище для глухонемых детей, при котором возвел трехэтажный дом и больницу; построил богадельню. Входя в попечительские советы ряда учебных заведений, перечислял на их нужды крупные суммы и т.д.
«Заботился П.М. Третьяков и об улучшении бытовых условий рабочих. На фабрике „Товарищества“ были устроены школа, больница, родильный дом, дом престарелых, ясли и потребительское общество. Фабрика Третьякова считалась одной из самых передовых и благоустроенных фабрик России того времени». Значительные средства Павел Михайлович переводил нуждавшейся в помощи экспедиции Н. Миклухо-Маклая, на стипендии в коммерческих училищах, на военные надобности в Крымскую войну.
Третьяков помогал художникам, находящемся в нужде и болезнях: покупал их картины, давал деньги, оплачивал лечение, опекал их семьи, поддерживал Московское училище живописи, ваяния и зодчества; внес ощутимый вклад в создание Музея изящных искусств (ныне Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина).
Коллекционированию живописи меценат посвятил 42 года жизни. История Третьяковской галереи началась в 1856 г., когда Павел приобрел картины художников Н.Г. Шильдера «Искушение» и В.Г. Худякова «Стычка с финляндскими контрабандистами». За четыре года коллекционер убедился в верности избранного им пути и уже по первому «завещательному письму», составленному им в 28 лет, весь свой капитал в 150 тысяч рублей серебром он завещал «на устройство в Москве художественного музеума» — «национальной галереи, состоящей из картин русских художников». В последующие годы на покупку живописных работ коллекционер затрачивал иногда до 200 тысяч рублей в год.
В собрание Третьяков включал самые ценные, на его взгляд (как показало время, он не ошибался), произведения, главным образом членов Товарищества передвижных художественных выставок — Г.Г. Мясоедова, Н.Н. Ге, В.Е. Маковского, В.Д. Поленова, И.И. Шишкина, Н.А. Ярошенко, А.И. Куинджи и других. Знаток всех европейских памятников культуры, Павел Михайлович мог с первого взгляда оценить картину, мастера и их будущность, как оценил он в начале своего собирательства Н.Г. Шильдера и В.В. Пукирева, а в конце — В.И. Сурикова,В.А. Серова, И.И. Левитана, А.Н. Бенуа, К.А. Сомова, Н.К. Рериха, М.В. Нестерова.
Картины покупал Павел Михайлович на выставках и в художественных мастерских, порой целыми собраниями. Так, например, он приобрел поразившую его туркестанскую серию В.В. Верещагина (13 картин, 133 рисунка и 81 этюд), отдав за нее 92 тысячи рублей.
Наиболее полно у Третьякова представлены художники И.Н. Крамской, И.Е. Репин, В.С. Суриков, В.Г. Перов, В.Н. Васнецов, И.И. Левитан, В.А. Серов. Но у него немало картин и этюдов мастеров ХVIII — первой половины ХIХ в. — В.Л. Боровиковского, Ф.С. Рокотова, К.П. Брюллова, А.И. Иванова, В.А. Тропинина, А.Г. Венецианова, есть памятники древнерусской живописи, иконы, скульптуры.
Для «Русского пантеона» — портретной галереи знаменитых соотечественников — он заказывал портреты деятелей русской культуры Крамскому, Репину, Перову, Ге, которые создали портреты А.Н. Островского, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого. Ф.И. Тютчева, М.Е. Салтыкова-Щедрина, С.Т. Аксакова, Н.А. Некрасова, М.П. Погодина, В.И. Даля, А.Г. Майкова, П.И. Чайковского, А.Г. Рубинштейна и других.
Скульптурный раздел выставки включал работы П.К. Клодта, Н.А. Лаверецкого, М.М. Антокольского и других.
Надо учесть, что вклад Третьякова в русскую культуру не ограничивается фактом создания картинной галереи. По словам М.В. Нестерова, «в России... не было бы ни Сурикова, ни Репина, ни Врубеля, ни Васнецова, ни сотен других имен в нашем искусстве, если бы не было Павла Михайловича Третьякова».
Без Третьякова в истории русского искусства, быть может, не было бы места и целому жанру реалистической живописи, не было бы уникальной портретной галереи, наверняка остались бы неизвестными Серов, Левитан и другие художники. Как правило, встреча Третьякова и начинающего художника была для последнего судьбоносной, поскольку за этим неизменно следовало его общественное признание.
Картины занимали все жилые комнаты дома Третьяковых, из-за чего не раз здание перестраивалось, возводились новые специальные залы для галереи.
В начале 1880-х гг. галерея была открыта для посещения всеми желающими.
В 1892 г. Третьяков передал свое собрание (1287 живописных и 518 графических произведений русской школы, 75 картин и 8 рисунков западноевропейской школы, 15 скульптур и коллекции икон) и особняк с 22 выставочными залами в дар Москве.
15 августа 1893 г. состоялось официальное открытие музея под названием «Городская художественная галерея Павла и Сергея Третьяковых».
На съезд любителей художеств в честь открытия галереи скромнейший Павел Михайлович «от невыносимого для него чувства — быть центром внимания и чествования» не пришел.
До конца жизни Третьяков оставался попечителем галереи, неустанно охотясь о ее пополнении, успев собрать еще 348 картин.
Половину своих средств Третьяков завещал на благотворительные цели: на устройство приюта для вдов, малолетних детей и незамужних дочерей умерших художников (построен в 1909 — 1912 гг.), для раздачи рабочим и служащим своих предприятий, а также на финансирование галереи. На содержание своего дома Третьяков оставил Московской думе 150 тысяч рублей.
Умер Павел Михайлович от обострения язвы желудка 4 (16) декабря 1898 г. «Берегите галерею», — произнес он под конец. Похоронили его на Даниловском кладбище, в 1948 г. прах перенесли на Новодевичье кладбище.
Р.S. «Он один вынес на своих плечах вопрос существования целой школы русской живописи. Беспримерный, грандиозный подвиг!» (И.Е.Репин).
Фраза «Морган занимался бизнесом так, как будто вел войну: он производил разведку, завязывал бой и добивал поверженного противника. Деньги шли к деньгам, Морган стремительно богател» кочует из биографии в биографию американского финансиста, ибо она передает причину и механизм его преуспеяния на поприще предпринимательства. После смерти Моргана его состояние составляло «всего» 80 млн долларов, узнав о чем Джон Рокфеллер, чье состояние было на порядок больше, якобы удивился: «Он даже не был богат».
Удивляться было чему, так как Морган — эта «акула рынка слияний и поглощений», «Юпитер» и т.п. прозвища — основал 6 гигантов индустрии («Юнайтед Стейтс Стил корпорэйшен», «Дженерал электрик», «Америкэн Телефон-энд-Телеграф», «Вестингхауз электрик корпорэйшен», «Вестерн Юнион», «Интернэшнл Харвестер»), создал первую финансовую империю в США, спас от краха Нью-Йоркскую фондовую биржу и тем самым — экономику США, да еще прослыл величайшим меценатом Америки.
Джон Пирпонт Морган I (1837 — 1913) родился в семье банкира Джуниуса С. Моргана, владельца банковского дома J.Р. Morgan & Со (Лондон) и Джульетт Пирпонт.
Окончив Геттингенский университет (Германия), переняв от отца напористость и жесткость, а от природы имея тягу к риску, Джон нырнул в мир американского бизнеса и впрямь как акула.
Начав работать в 1850-х гг. по рекомендации отца в одном из нью-йоркских банков, Джон какое-то время занимался с переменным успехом банковскими спекуляциями, пока для него не настала золотая пора — Гражданская война 1861 — 1865 гг. Предприимчивому молодому человеку большую прибыль принесла операция по продаже северянам негодного оружия, закупленного им по дешевке у южан. Это, мягко говоря, неэтичное дело позднее взялась расследовать комиссия конгресса, но спекулянт вовремя откупился от обвинений.
Морган не боялся подмочить своей репутации ни перед кем, так как по отзывам знавших его людей, «конкуренты внушали ему презрение, а компаньоны вызывали тоску». Хотя при этом бизнесмен скоро и охотно помогал им решать корпоративные конфликты.
Мало обращая внимания на враждебное отношение к нему бизнесменов и чиновников, Джон продолжал на грани фола свои махинации с государственными банковскими билетами. Для федерального правительства он занимался военными ссудами. Спекуляции с валютой и со скупкой золота принесли валютчику колоссальные барыши. «Репутация Пирпонта и на этот раз не пострадала. Конкуренты и коллеги Моргана с Уолл-стрит сочли сделку проявлением необычайной смекалки».
Возглавив небольшое отделение отцовского банка Debny Morgan & Cо, Джон Пирпонт через несколько лет создал из него финансовую империю. Занимаясь также железнодорожной, сталелитейной, электротехнической отраслями промышленности, пассажирскими перевозками в Атлантике, банкир во главу угла ставил тотальный контроль над всеми своими компаниями, не упуская в их деятельности ни одной детали.
«Говорили, что ему свойственна сатанинская безжалостность и тот, кто задел его хотя бы по мелочи, не мог рассчитывать на пощаду. Говорили, что взгляд его больших, широко расставленных глаз не могут выдержать даже очень сильные люди: это все равно что смотреть на фару несущегося прямо на тебя паровоза». А обладателя этих бесчеловечных глаз, превратившего средненькую компанию Federal Steel в гигантский холдинг, объединивший железнодорожные и сталелитейные компании, уже все называли не иначе как «железнодорожный» или «сталелитейный король». Немалую прибыль приносила бизнесмену также торговля золотом и оружием.
В конце ХIХ в. банк Моргана стал единственным посредником при размещении Англией в США займов на сотни миллионов долларов.
К чести Джона Моргана, он смог предотвратить крупнейший банковский кризис в США, так называемую Банковскую панику 1907 г., когда из-за панического бегства вкладчиков из банков и трастовых компаний индекс Нью-Йоркской фондовой биржи рухнул на 50%.
Дабы избежать финансовой катастрофы, Морган на свой страх и риск заложил крупные суммы своих собственных средств (в частности, купив на 30 млн долларов городских облигаций), а также собрал пул частных инвесторов для укрепления банковской системы и ликвидации банковской паники. В результате была повышена ликвидность финансового рынка и, как отмечали современники, «Нью-Йорк был спасен от банкротства».
Несмотря на это благое для финансовой системы Америки дело, деятельность «банкира голубых кровей, борющегося за глобальную веру в американский бизнес» (Ч.Р. Моррис), заинтересовала — не без давления конкурентов Моргана — комиссию сената, проведшую в 1912 г. антимонопольное разбирательство финансового дома Морганов. Глава дома выступил в комиссии и через три с половиной месяца скончался от обострившегося хронического заболевания. На бирже было началась новая паника, но дело закрыли, а банковский бизнес отца продолжил сын Джон Пирпонт Морган II.
Меценатство Джона Моргана-старшего связано прежде всего с его страстью к искусству. Эта слабость была у него с детства. Отец, заставлявший сына ходить в английские и французские музеи, привил чаду любовь к прекрасному. «Морган был прекрасно образован и мог часами говорить о милых его сердцу скульптурах и картинах».
Перейти от созерцательной любви к предметам искусства к деятельной любви ко всем людям банкира подвигла его помощница, личный библиотекарь Белль да Коста Грин — американка португальского пр-оисхождения. Как отмечают биографы Моргана, именно она «профессионально помогала ему с приобретением предметов искусства».
Джон Пирпонт тратил десятки миллионов долларов на покупку полотен Ватто, Микеланджело, Рубенса, Тинторетто и других художников. Его интересовали «античный мрамор, бронза эпохи Возрождения, манускрипты, гобелены, рыцарские доспехи, римские фрески, голландские гравюры, фарфор, майолика, драгоценное шитье...».
Под влиянием Б. да Коста Грин Джон Морган стал крупнейшим благотворителем Америки. Так, например, основу собрания Metropolitan Museum (музея «Метрополитен»), чьим официальным спонсором и президентом он являлся, до сих пор составляют его дары. Огромные суммы меценат пожертвовал на Гарвардский университет (особенно его Медицинскую школу), на Американский музей натуральной истории, на школу Гротон (штат Массачусетс), на трудовые школы. Пустив на благотворительность чуть ли не половину своих средств, «Джон Пирпонт Морган обогатил свою страну так, как это не удалось никому другому».
Не раз выручал Морган и издателей. Так, он помог акционироваться издательскому дому Нааrреr's & Brothers, находившемуся на грани дефолта, а также выделил им беспроцентный кредит (2,5 млн долларов).
Попытка финансирования ученых завершилась неудачей. В 1901 г. Морган выделил физику Н. Тесла 150 тысяч долларов на строительство осветительной системы на Манхэттене. Когда через два года деньги были израсходованы и Морган узнал, что Тесла собирается не освещать город, а заниматься исследованиями беспроводной передачи электричества, промышленник воскликнул: «Беспроводное электричество и беспроводной телеграф? Но зачем мне это нужно?.. Большую часть своего капитала я зарабатываю на том, что из добываемой на моиx рудниках меди делаю провода. А Вы на мои же деньги предлагаете мне построить всемирную систему, в которой провода не будут нужны? Но на чем же тогда я буду зарабатывать свои деньги?!». После чего бизнесмен расторг контракт.
Благотворительные акции Моргана продолжил его сын — в меньших масштабах. В 1924 г. Морган-младший открыл в Нью-Йорке Библиотеку Пирпонта Моргана и назначил первым ее директором Б. да Коста Грин. Он также вкладывал средства в Епископальную церковь, Нью-Йоркский госпиталь, в Американский Красный Крест.
Р.S. «Он был искренен, как ребенок, и легко открывал все, о чем думал. Никто не знал, как он одинок — мистер Морган походил на человека, обреченного на вечные страдания. Он был готов пожертвовать людям все, но что он получал за это? Только тошнотворное ощущение собственного богатства и власти над миром» (Б. да Коста Грин).
Клан нефтяных и финансовых магнатов Рокфеллеров напоминает столетний дуб, от мощного ствола которого (основатель династии Джон I Рокфеллер) отходят четыре одиночные ветки (дочери) и одна узловая (сын Джон II), давшая в свою очередь еще пять веток (братьев Джона III, Нельсона Олдрича, Лоренса, Уинтропа Э., Дэвида-старшего) с последующими ответвлениями.
Семья американских миллиардеров помимо успехов отдельных ее членов на экономическом и политическом поприще США — в нескольких отраслях промышленности, кредитно-финансовой сфере, страховании жизни, деятельности Республиканской партии, на государственных должностях (губернаторы, вице-президент США и т.д.) — прославилась своей филантропией. Первым и главным благотворителем и меценатом, безусловно, является Джон Дэвисон Рокфеллер-старший или I (1839 — 1937).
Джону-старшему было что раздавать. Первую треть ХХ в. он владел крупнейшим в мире состоянием — в ценах 1937 г. оно составляло 1,4 млрд долларов, или 1,54% ВВП США. «На сегодняшний день Джон Рокфеллер является самым богатым человеком за всю историю. Состояние Джона Рокфеллера было оценено в 318 млрд долларов по курсу доллара на конец 2007г. (журнал Forbes)».
Биографы миллиардера, в первую очередь Д. Карнеги, пишут о «двух Рокфеллерах» — до 53 лет, когда он отошел от дел и вышел «на пенсию», и после.
От батюшки Уильяма Авера Рокфеллера, хозяина большой фермы и, по свидетельствам, двоеженца и порядочного мошенника — он продавал краденых лошадей, «эликсир для лечения рака» (нефть) и пр., — Джон перенял прижимистость и деловую хватку. От матушки Элизы Дависон, усердной баптистки, — дисциплинированность, порядок во всем, аскетический образ жизни и, как обнаружилось во второй половине жизни, добропорядочное сердце христианина. В пору накопления капитала в Джоне доминировал отец, а по накоплении оного — мать. Соответственно, и клички бизнесмен имел — «гангстер» и «дьякон».
Характерно, что Рокфеллер не только сам «не пил, не курил, не гулял», но и детей своих и внуков растил в строгой аскезе, а в Штатах стал одним из инициаторов введения «сухого закона» (1919 — 1934).
Вынужденный содержать семью (поскольку папенька ушел в другую), подросток с детства познал цену цента. Не получив приличного образования, Джон тем не менее дослужился до должности бухгалтера, но в 18 лет оставил ее и занялся бизнесом, организовав Торговый дом «Кларк и Рокфеллер». В годы Гражданской войны обогатился на поставках продовольствия южанам и северянам.
В середине ХIХ в. в Пенсильвании были пробурены первые нефтяные скважины, что положило начало доходной промышленности. В 1863 г. Рокфеллер приобрел нефтеперерабатывающий завод по производству керосина Excelcior Works и тогда же «разработал стратегический план по консолидации индустрии и созданию того, что сегодня мы называем монополией... В 1870 г. он создал концепцию компании Standard Oil как экономического объекта, а Г. Флэйджер создал реальную корпорацию. Standard Oil Corporation of Ohio была учреждена в штате Огайо».
После ряда остроумных и беспощадных акций, совмещенных с закулисными интригами и подкупом власть предержащих (в частности, бизнесмен вошел в сговор с руководством железных дорог, понизивших для него тариф на перевозку нефтяных грузов), Рокфеллер устранил всех конкурентов, скупил за треть стоимости оказавшиеся на грани разорения компании и стал монополистом в отрасли.
К 1880 г. Standard Oil завладела 85 % нефтеперерабатывающего бизнеса и через два года была преобразована в первый трест в истории США. 30 лет конкуренты пытались свалить рокфеллеровское детище, обвиняя его в монополизме, пока в 1911 г. им это не удалось — по решению Верховного суда США трест расформировали на 34 компании, из которых позднее были основаны шесть корпораций: ESSO (ныне Exxon), Sohio, Amoco, Mobil Gas, Chevron и Соnосо, в каждой из которых Рокфеллер имел немалую часть акций. В 1914 г. Джон Рокфеллер-старший официально ушел в отставку, передав бразды управления сыну Джону Дэвисону-младшему.
До этого дня отец-основатель уже лет двадцать отходил от дел, передавая их партнерам, и все более занимался благотворительностью, причем «гордился своей щедростью. Считая себя бизнесменом-христианином, он с детских лет отсчитывал 10 % своих доходов баптистской церкви. В 1905 году эта „десятина“ составила 100 млн долларов».
Дело в том, что непосильный труд и нервное перенапряжение едва не погубили Рокфеллера. «От смерти в 53 года его на этом свете удерживало лишь лучшее медицинское обслуживание, которое можно было купить за деньги» (Д. Карнеги). Проблемы с собственным здоровьем заставили капиталиста увидеть больных людей вокруг себя и начать щедро раздавать заработанные деньги на нужды медицины и образования.
Узнав в 1892 г. про маленький колледж на берегу озера Мичиган, который собирались закрыть по закладной, Рокфеллер вложил в это заведение 35 млн долларов, превратив его в Чикагский университет. В 1901 г. меценат основал Медицинский институт (ныне Университет) имени Рокфеллера, в 1902 г.— Всеобщий образовательный совет, а в 1913 г. — Международный фонд Рокфеллера, «призванный бороться с недугами и невежеством по всему свету». Этому фонду человечество обязано появлением пенициллина, созданием вакцин против менингита, малярии, желтой лихорадки, туберкулеза, гриппа, дифтерии и десятков иных болезней. Одна лишь санитарная комиссия Рокфеллера, раздав десятки тысяч пар обуви, уничтожила на юге США анкилостомидоз (сыпь рудокопов, земляная чесотка).
Джон Дэвисон не ограничивался медициной. Он делал щедрые дары множеству музеев во всем мире. Профинансировал реставрацию Версальского дворца. Оплатил американскую полярную экспедицию под начальством Р.И. Бэрда, который в 1929 г. первым в истории пролетел над Южным полюсом.
По подсчетам, Джон Рокфеллер I раздал свыше 575 млн долларов, оставив 460 млн Джону Рокфеллеру II, также щедро употребившему их на благотворительность. Пятеро его внуков продолжили традиции филантропии и участия в политике.
«Сегодня предприятия, принадлежащие Рокфеллерам, приносят около 10 млрд в год. Семья содержит более 100 благотворительных организаций» (А. Шаталов). Рокфеллер-центр из пяти зданий, занимающий 5 га в самом сердце Нью-Йорка, «является мозгом гигантской благотворительной организации».
Р.S.I. «Основная задача благотворителя по Рокфеллеру — определить причину несовершенства жизни и ликвидировать ее. Д. Рокфеллер сделал поразительное открытие в области филантропии, или, как он сам говорил, „научного пожертвования“. Нужно финансово поддерживать тех людей, которые посвятили свою жизнь изучению практических вопросов, а также воспитывать среди молодого поколения грамотных специалистов и исследователей, чьи труды помогут обеспечить достойное существование каждому человеку».
Р.S.II. «Я не знаю ничего более презренного и жалкого, чем человек который посвящает все свое время тому, чтобы делать деньги ради самих денег... Мой долг — заработать много денег, и еще больше денег, чтобы использовать заработанные мной деньги на благо соотечественников согласно велению моей совести» (Д. Рокфеллер).
Миллионер Савва Иванович Мамонтов был артистом в высшем смысле этого слова как по дарованиям, так и по жажде купаться в лучах славы. При этом Савва Иванович чурался государственных наград (не за артистическую, разумеется, деятельность, а за предпринимательскую), но те сами находили его. Обладал Мамонтов и даром режиссера — подмечать таланты вокруг и приближать их к себе.
Будущий меценат родился 3 (15) октября 1841 г. в Ялуторовске, уездном городке Тобольской губернии, в многодетной купеческой семье Ивана Федоровича Мамонтова и Марии Тихоновны, в девичестве Лахтиной.
Как человек весьма состоятельный, владевший с 1849 г. винно-откупным хозяйством Московской губернии, Иван Федорович мог позволить себе нанять для воспитания чада гувернера, неразлучного с розгой. Савву сей предмет не усмирил — он рос весьма своевольным подростком. В 16 лет юноша серьезно увлекся театром, чем мало порадовал отца, но определил свою дальнейшую судьбу.
Окончив в 1860 г. без особых успехов 2-ю Московскую гимназию, Савва так же, особо не утруждая себя, учился и на юридическом факультете Московского университета (все свое время студент посвящал пению и театральному кружку, которым руководил драматург А.Н. Островский). От греха подальше Иван Федорович в 1862 г. забрал сына из университета и отправил его в Баку и в Персию, где тот занялся добычей нефти и торговлей.
Через год И.Ф. Мамонтов привлек отпрыска к строительству железных дорог. Но и на посту руководителя центрального Московского отделения товарищества Московско-Троицкой железной дороги Савва не забросил театральное искусство; более того, когда отец отправил его на лечение в Италию, брал уроки вокала (у него был приличный бас) в Милане и живописи в Риме.
После кончины отца в 1869 г. Савва получил изрядное наследство, стал во главе семейного бизнеса и занял место директора общества Московско-Ярославской железной дороги. Дальше пошло по накатанной колее — Мамонтова избрали гласным Городской думы, действительным членом Общества любителей коммерческих знаний...
В 1876 г. Мамонтов выиграл тендер на проведение Донецкой каменноугольной железной дороги и через шесть лет дорогу построил. Поскольку Савва Иванович в железных дорогах разбирался хуже, чем в разновидностях и элементах оперы, строили на его деньги наемные люди, руководимые учителем Саввы — Ф.В. Чижовым. Мамонтов же был незаменим в части идей, согласований «на верхах» и вообще был магнитом, притягивавшим к себе одаренных людей.
Как бы там ни было, строительство дорог принесло Мамонтову огромное состояние, которое он легко и щедро расходовал на меценатство. Такая «бездарная» трата капитала злила сановных чиновников и миллионеров-купцов и нажила ему немало недоброжелателей.
Началом же благих дел послужила покупка Mамонтовым в 1870 г. обветшавшей подмосковной усадьбы писателя С.Т. Аксакова в Абрамцево. Отремонтировав и обустроив усадьбу, он для гостей построил флигели, а для крестьян «Культурный поселок» с больницей и школой со столярной мастерской, воздвиг церковь Спаса Нерукотворного Образа.
Вскоре дом Мамонтовых, располагавший к приятному отдыху и творчеству, стал центром художественной жизни России. К хлебосольным хозяевам зачастили люди искусства, задерживаясь на недели, а то и на месяцы. Летом поместье кишело «дачниками» — кто-то спасался тут со своей семьей по бедности, кто-то истово трудился. Большинство гостивших у Мамонтова живописцев написали немало видов Абрамцево и портретов Саввы Ивановича и членов его семьи.
Художники Н.В. Неврев, В.Д. и Е.Д. Поленовы, В.М. и А.М. Васнецовы. И.Е. Репин, В.А. Серов, И.С. Остроухов, К.А. Коровин, М.В. Нестеров, М.А. Врубель, И.И. Левитан, архитекторы В.А. Гартман, И.П. Ропет, скульптор М.М. Антокольский, историк искусства А.В. Прахов, композитор В.В. Иванов и другие деятели культуры в 1878 г. объединились в Абрамцевский художественный кружок, эпицентром которого и инициатором всех проектов был «Савва Великолепный».
Деятельность этого объединения положила начало русскому модерну в архитектуре; открыла новую страницу в истории русского декоративно-прикладного искусства; возродила русские народные ремесла — резьбу по дереву, изразцы, вышивки; способствовала собиранию коллекции произведений народного искусства, созданию столярно-резчицкой, вышивальной и керамической мастерских, изучению древних памятников архитектуры, иконописи, декоративно-прикладного искусства. Все это, включая экспедиции художников в города и веси Севера, оплачивал Савва Иванович. Продукция мастерских пользовалась небывалым спросом, экспонировалась на всероссийских и международных выставках, завоевывала золотые медали, в том числе на Всемирной выставке в Париже (1900).
Не проходило дня в Абрамцево, чтобы у кого-либо из художников не родился замысел очередного произведения. Как-то на одном из чаепитий Репин услышал письмо запорожцев к турецкому султану. Крайне заинтересованный темой, художник сделал первый карандашный набросок своей будущей картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», на котором проставил: «Абрамцево. 26 июля 1878 г.». В этом месте художники создали свои шедевры: В. Поленов — «Заросший пруд» и «Бабушкин сад»; Репин — «Крестный ход в Курской губернии» и «Не ждали»; В. Васнецов — «Аленушку» и «Богатырей»; Серов — «Девочку с персиками»; Нестеров — «Видение отроку Варфоломею»; Левитан — «Абрамцевo» и «Раннюю весну в Абрамцево»; Врубель — «Принцессу Греза» и другие.
«Мамонтовский художественный кружок заложил основу национального, неорусского направления стиля модерн и во многом определил творчество объединения „Мир искусства“, Художественного театра К.С. Станиславского и Русских сезонов С.П. Дягилева на рубеже XIX — ХХ столетий».
С 1878 г. кружок начал ставить любительские спектакли, декорации и костюмы к которым создавали сами художники, часто пробовавшие себя и в качестве актеров. Режиссером выступал сам Мамонтов.
Русская художественная критика рубежа веков отдавала должное Мамонтову-меценату. Скажем, Я.А. Тугенхольд писал: «Другие коллекционировали искусство, он же его двигал. Можно говорить о целом мамонтовском периоде русской литературно-художественной жизни, ибо Мамонтов был ее средоточием в 80 — 90-х гг.». «Он не меценат, а друг художников, — добавлял В. Поленов. — В этом его роль и значение для нас». Кстати, Савва Иванович и сам занимался керамикой, скульптурой, писал пьесы.
В Абрамцево же родилась идея Московской частной русской оперы в Москве. Опера пережила три периода. Первый — под вывеской «Частная опера Короткова» она без особого успеха давала спектакли на протяжении трех лет (1885 — 1888), после чего была закрыта.
В 1896 г. меценат вторично открыл свой театр («Театр Винтер»). Этот трехлетний период стал триумфом мамонтовской оперы. На сей раз она покорила сердца всех слушателей, поскольку в ней «московский Садко» собрал лучших русских оперных певцов, музыкантов, «абрамцевских» художников, дал репертуар, немыслимый в тогдашней официальной прозападной музыкальной культуре.
Встретив на Нижегородской ярмарке Федора Шаляпина, певца «с приличным, но совершенно неотесанным голосом», работавшего тогда в Мариинском театре, Савва Иванович тут же пригласил его в свой театр. «Не знаю, был бы ли я таким Шаляпиным без Мамонтова», — писал много лет спустя великий бас.
Именно на сцене частной оперы расцвели таланты певцов, композиторов, дирижеров — Ф.И. Шаляпина, Н.И. Забелы-Врубель, И. Секар-Рожанского, В.Н. Петрова-Званцева, С.В. Рахманинова, М.И. Ипполитова-Иванова и других. Н.А. Римскому-Корсакову меценат заказал две оперы — «Царскую невесту» и «Сказку о царе Салтане». Мамонтов-режиссер поставил также другие оперы этого композитора: «Псковитянка», «Садко», «Майская ночь», «Кащей Бессмертный». Зрители услышали «Бориса Годунова» и «Хованщину» М.П. Мусоргского, «Князя Игоря» А.П. Бородина, «Рогнеду» А.Н. Серова, «Русалку» А.С. Даргомыжского, «Ивана Сусанина» М.И. Глинки и т.д.
На третьем этапе (1901 — 1904) театр существовал уже без Мамонтова как «Товарищество русской частной оперы» под руководством М.И. Ипполитова-Иванова.
Между вторым и третьим этапами в жизни предпринимателя случилось несчастье. Искусство требует жертв, и Савва Иванович стал таковой в конце 1890-х гг. Безграничная щедрость (по слухам, Мамонтов потратил на театр 3 млн рублей) привела мецената к краху — состояние растаяло как дым, коммерческие же предприятия требовали очередных финансовых вливаний.
Решив создать промышленно-транспортное объединение, Мамонтов приобрел и арендовал несколько заводов, нуждавшихся в модернизации, во время которой была расхищена значительная часть средств. Дабы уберечь дело от банкротства, предприниматель продал 1650 акций Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги Международному банку, а под залог акций и векселей, принадлежащих ему и его родственникам, получил специальную ссуду. При этом Мамонтов нарушил закон, переводя деньги для объединения и реконструкции заводов со счетов других предприятий.
Чтоб расплатиться с кредиторами, Мамонтову денег не хватало, и министерство финансов назначило ревизию. Мамонтов не успел распродать имущество, чтобы погасить задолженности, был арестован и на несколько месяцев посажен в Таганскую тюрьму. Имущество его описали. Следствие не нашло никаких злоупотреблений обвиняемого, адвокат Ф.Н. Плевако с блеском провел защиту, присяжные полностью оправдали его.
Освобожденный в зале суда Савва Иванович прослезился, но слезами помочь горю уже было нельзя. Имущество предпринимателя распродали, железную дорогу реквизировало государство, акции разошлись по рукам, нагревшим (пардон за каламбур) на этом деле руки. Абрамцево, переписанное в 1880 г. на Е.Г. Мамонтову, осталось за семьей.
Долги были погашены. Погасла и жизнь великого мецената. Мамонтову уже было не вернуть ни денег, ни репутации, ни здоровья. Последние годы Савва Иванович, затянув пояс, жил в небольшом деревянном доме, трудился в гончарной мастерской. Скончался Мамонтов 24 марта (6 апреля) 1918 г. в Москве, похоронен в Абрамцево у Спасской церкви. Смерть его прошла незамеченной.
Славу российской науке ХХ в. составил русский предприниматель и меценат Христофор Семенович Леденцов. «Острое ощущение нового позволило Христофору Семеновичу выделять и поддерживать идеи, опережающие время. Именно поэтому его финансовую поддержку (причем без отчуждения интеллектуальной собственности) получили ученые. При этом родились научные школы, на коих до сих пор держится потенциал отечественной науки и остаточная державность России».
Меценаты чаще патронируют архитекторам, живописцам, музыкантам, поэтам, артистам, нежели ученым и инженерам. Они охотнее создают картинные галереи, музеи, театры, чем научные институты и лаборатории. Да и в глазах общества престижнее поддержать импрессионизм, чем химию.
Будущий меценат родился 12 (24) июля 1842 г. в Вологде в очень богатой семье купца 1-й гильдии Семена Алексеевича Леденцова. Родитель в Крымскую кампанию передал крупную сумму на расходы русской армии, прославился пожертвованиями в Вологде и Архангельске.
Христофор Леденцов большую часть жизни прожил в Вологде. После краткого обучения в Кембридже он окончил в 1862 г. Московскую практическую академию коммерческих наук и занялся предпринимательством. Зная 8 языков, Леденцов изучил в Европе организацию различных производств, собрал уникальную научную и техническую библиотеку (несколько тысяч томов).
В делах Христофор пошел по стопам отца. Наследник во много раз увеличил объемы торговли, в том числе пушниной и льном. «Баснословный доход ему принесли инвестиции в акции железных дорог». В 1890-х гг. Леденцов стал одним из крупных русских миллионеров.
Не забывал купец и про благотворительность. В 1869 г. Леденцов входил в состав комитета «Скулябинский дом призрения бедных граждан», в 1884 г. открыл богадельню.
На протяжении 16 лет Христофор Семенович был гласным (депутатом) Вологодской городской думы, а с 1883 по 1887 г. — ее главой. Для укоренения ростовщичества городской голова учредил на свои деньги первый в России государственный ломбард, чрезвычайно популярный среди бедноты. Каждый операционный день в ломбард обращалось до 500 человек. Устав ломбарда стал образцом при создании ломбардов в других городах России.
В этой акции проявилась характерная для Леденцова черта — он всегда точно знал, кому и сколько дать денег.
После смерти супруги Серафимы Николаевны (урожденной Белозеровой) Леденцов переехал в 1887 г. в Москву. «Я не хочу дела благотворения, исцеляющего язвы людей, случайно опрокинутых жизнью, — заявил Христофор Семенович, — я ищу дела, которое должно коснуться самого корня человеческого благополучия».
Этот корень Леденцов увидел в техническом прогрессе. На рубеже веков многие уповали на науку и технику как на спасение от экономических и политических кризисов.
В 1900 г. меценат пожертвовал Русскому техническому обществу 50 тысяч рублей золотом на открытие Музея содействия труду, основными задачами которого стала пропаганда изобретений, улучшавших условия и производительность труда рабочих, а также создание профсоюзных организаций.
Решив пожертвовать свое состояние на развитие науки в России, Леденцов вместе с ректором Императорского Московского университета (ИМУ) А.А. Тихомировым, директором Императорского Московского технического училища (ИМТУ) С.А. Федоровым и президентом
Московского общества испытателей природы Н.А. Умовым составил в 1903 г. проект устава «Общества содействия успехам опытных наук» (идея Умова).
В «Обществе» предполагалось объединить представителей естественных наук, техники и общественности. «Полигоном» деятельности по предложению Умова были выбраны ИМО и ИМТУ.
Из-за бюрократической волокиты получение разрешения на открытие «Общества» затянулось на несколько лет.
Тяжело больной, Леденцов выделил будущему «Обществу» 100 тысяч рублей неприкосновенного капитала, распродал часть своей недвижимости и уехал на лечение в Женеву (Швейцария), где и умер от туберкулеза легких 18 (31) марта 1907 г. Его прах был перевезен в Вологду и предан земле на Введенском кладбище.
В завещании меценат отписал распродать его недвижимое имущество и вырученные средства разместить в американской страховой компании и швейцарском банке для финансирования ИМО и ИМТУ. (В 1913 г. эта сумма составляла 1,9 млн рублей).
При этом жертвователь настаивал, чтобы пособия выдавались преимущественно «тем открытиям и изобретениям, которые при наименьшей затрате капитала могли бы принести возможно большую пользу для большинства населения, причем эти пособия должны содействовать осуществлению и проведению в жизнь упомянутых открытий и изобретений, а не следовать за ними в виде премий, субсидий, медалей и тому подобного».
Леденцовское «Общество» было открыто в 1909 г. Первым председателем его совета стал Тихомиров; его замом — Умов, обнаруживший в бумагах основателя изречение «Наука — Труд — Любовь — Довольство», которое стало девизом «Общества».
«Общество» инициировало ряд инновационных проектов. Как отмечают сегодня многие экономисты, оно «имело организационную структуру наиболее эффективную из всех известных к тому времени как в России, так и за рубежом. Это была венчурная структура, она обеспечивала быстрое внедрение разработок в производство и реальную помощь исследователям и изобретателям».
Созданное отчасти по образу и подобию Фонда А. Нобеля, леденцовское «Общество» обладало суммами, превышающими взнос шведского мецената.
Все расходы производились из процентов с неприкосновенного капитала (в год они составляли от 100 до 200 тысяч рублей), причем направлены были главным образом на разработку и внедрение открытий и изобретений.
По замыслу Леденцова, материальные средства фонда должны были с каждым годом расти за счет пожертвований и доходов, получаемых от реализации изобретений и мероприятий «Общества».
До 1917 г. распродать все имущество мецената не успели, и после закрытия организации в 1918 г. оно было национализировано.
Детище Х.С. Леденцова воссоздано его прямыми потомками в 2002 г.
Что же дало это «Общество» России и миру?
В начале ХХ в. одной из приоритетных задач перед учеными было развитие воздухоплавания. Оказав помощь «отцу русской авиации» Н.Е. Жуковскому в создании аэродинамической лаборатории при ИМУ и лаборатории аэродинамических испытаний в ИМТУ, из которой впоследствии вырос Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ), «Общество» фактически заложило фундамент всего будущего воздухоплавания нашей страны вплоть до освоения космического пространства. Из научной школы Жуковского вышла плеяда знаменитых учеников — С.А. Чаплыгин, А.И. Некрасов, А.Н. Туполев, В.П. Ветчинкин и другие. Стоит отметить, что Жуковский, расходуя деньги по-леденцовски бережно, уложился в 2500 рублей, после чего «Общество» выделило ему еще 3000.
В ИМУ «Общество» помогло открыть физическую лабораторию, в которой профессор П.Н. Лебедев создал первую физическую школу в России, давшую всемирно известных ученых П.П. Лазарева, С.И. Вавилова. В.К. Аркадьева, Т.П. Кравца и других (всего 30 человек). Позднее физическая лаборатория переросла в НИИ биофизики и физики, разместившийся в построенном в 1916 г. на деньги фонда Леденцова здании на Миусской площади в Москве. В последующие годы от НИИ отпочковались Институт физики Земли, Институт рентгенологии и радиологии, Институт стекла, Институт биофизики, а в 1929 г. НИИ окончательно реорганизовался в Физический институт АН СССР (ФИАН).
«Общество» помогло геохимику В.И. Вернадскому изучить проблему радиоактивности. В 1909 г. академик создал на деньги «Общества» специальное радиологическое отделение при Петербургской геохимической лаборатории, прообраз нескольких будущих институтов АН СССР, а через несколько лет разработал атомную программу, организовал несколько экспедиций по поиску месторождений урана.
Выделяло «Общество» денежные пособия академику Российской АН, лауреату Нобелевской премии И.П. Павлову — для разработки плана будущей физиологической лаборатории по изучению высшей нервной деятельности, на ее строительство в Петербурге и оборудование. Фактически на средства Леденцова Павловым был создан в 1929 г. весь комплекс по изучению физиологии высшей нервной деятельности в Колтушах и основана крупнейшая в мире физиологическая школа, давшая замечательных ученых — Б.Ф. Вериго, Н.Е. Введенского, В.В. Пашутина, Г.В. Хлопина, М.Н. Шатерникова и других.
«Общество» оказывало материальную поддержку многим химикам: профессору МВТУ А.Е. Чичибабину, изучавшему отходы от переработки нефти и извлекавшему из них остродефицитные медицинские препараты — морфий, кодеин и другие; Н.Я. Демьянову, получавшему новокаин в Московском сельскохозяйственном институте; изобретателю И.И. Остромысленскому, работавшему над проблемой получения каучука и превращения его в резину; изобретателю противогаза Н.Д. Зелинскому и т.д.
Субсидировало «Общество» и изыскания основоположника современной космонавтики К.Э. Циолковского в области дирижаблестроения; работы В.И. Гриневицкого по двигателям внутреннего сгорания; работы биолога И.И. Мечникова, социолога М.М. Ковалевского, физиолога К.А. Тимирязева, экономиста Н.А. Каблукова.
Поддерживало Московское общество испытателей природы, Русское физико-химическое общество, Оргкомитет Первого Всероссийского съезда по вопросам изобретений, физическую лабораторию Народного университета А.Л. Шанявского.
На основе патентного отдела «Общества» было создано патентное бюро, а затем институт патентоведения, положившие начало патентному делу в стране.
«Общество» финансировало создание рентгеновских установок для медицинских целей; пионерные разработки телефона, телеграфа, телевидения; новации в машиностроении и станкостроении, теплотехнике и электротехнике; технологии производства легкой и пищевой промышленности...
Издавало оно и научные труды Д.И. Менделеева, И.И. Мечникова, Н.А. Умова, а также вело патентование изобретений и открытий.
Р.S. По имеющимся в архивах документам, на деньги, оставшиеся в «Обществе» на 1 января 1919 г., были построены павильоны Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (ВСНХ, позднее ВДНХ, ныне BBЦ). Основная же часть капитала (2 млн рублей золотом) была размещена душеприказчиками в Страховом обществе «Эквитабль» (Нью-Йорк, США). На сегодняшний день вклад Х.С. Леденцова в «Эквитабле» вырос до 180 млн долларов.
В Баварии (Германия), богатой на великие имена, есть две знаковые фигуры — музыкант Рихард Вагнер и король Людвиг II Отто Фридрих Вильгельм Баварский. Судьба связала их так прочно, что стоит назвать одного из них, как тут же вспомнят и другого.
Крупнейший реформатор оперы, теоретик и историк искусства, апологет антибуржуазной революции, философ, повлиявший на осознание немцами себя великой нацией, Вагнер к 50 годам успел побывать в ореоле славы и в пропасти забвения. Жизненные перипетии чаще оставляли его в нужде, нежели в достатке. Виртуозно подыскивая себе спонсоров, композитор не раз сбегал от кредиторов в другой город или страну.
Когда музыкант в очередной раз оказался в долгах как в шелках, его разыскал в Штутгарте посланец новоиспеченного короля Баварии Людвига II и передал ему приглашение монарха посетить Мюнхен. Как оказалось, Людвиг был покорен музыкой и образами оперы Вагнера «Лоэнгрин» и жаждал познакомиться с их создателем.
Радушно встретив композитора, государь выделил ему богатый дом, погасил все его долги, выдал аванс для написания 3-й и 4-й частей тетралогии «Кольцо нибелунга» (первые две части — «Золото Рейна» и «Валькирию» Вагнер сочинил в 1850-х гг.), а также назначил ежегодную пенсию в размере 15 тысяч гульденов.
Король и музыкант были очарованы друг другом как творческими личностями. «К сожалению, он такой блестящий, такой благородный, такой эмоциональный и изумительный, что я боюсь, как бы его жизнь не пропала, как ручеек в песке, в этом жестоком мире. Мне так везет, что я просто раздавлен; только б он жил», — писал в одном из писем Вагнер.
Жизнь порой разводила их, но попечительство короля при этом не прекращалось. Людвиг специально для Вагнера создал в Мюнхене музыкальную школу. Под патронатом монарха в 1865 — 1870 гг. королевская труппа дала премьеры вагнеровских опер: «Тристана и Изольды», «Нюрнбергских мейстерзингеров», «Золота Рейна», «Валькирии». Стараниями творческого тандема «столица Баварии превратилась в Мекку для европейских музыкантов», признавших оперу Мюнхена высшею в мире. В эти же годы композитор создал две последние части «Кольца нибелунга» — «Зигфрид» и «Гибель богов».
Основав фонды для развития музыкальной культуры, Людвиг Баварский в 1872 — 1876 гг. построил для Вагнера в Байройте оперный театр — Дом фестивалей, поддержал создание Байройтского патронатного общества. Оперный театр («храм искусств», по Вагнеру) был открыт премьерой тетралогии, «для исполнения которой стеклись лучшие музыкальные силы Германии». За год Байройт стал вторым после Вены музыкальным центром Европы. Вагнер поставил в Байройте в 1882 г. и свою последнюю оперу-мистерию «Персифаль».
Помимо «музыкального» меценатства из личных средств, Людвиг II прославился еще и «архитектурной» филантропией, давшей ему в истории прозвище «сказочный король».
Людвигом владели две страсти — к «величественной и завораживающей» музыке Вагнера и к возведению роскошных замков. Здесь к высказыванию Вагнера: «Когда хоть ненадолго смолкает человеческая речь, начинается искусство музыки» — уместно добавить: «И архитектуры».
Вторая страсть монарха была связана с традициями королевской семьи — династии Виттельсбахов, прославившейся своими венценосными архитекторами, строителями дворцов, покровителями искусства, которые, не скупясь, тратили миллионы на пополнение картинной галереи, покупку мраморных изваяний, постройку зданий Мюнхена, поощрение художников (Каульбаха, Карнелиуса и других).
Будущий помазанник Божий родился в Мюнхене 25 августа 1845 г. в семье кронпринца Максимилиана (короля Баварии в 1848 — 1864 гг.) и кронпринцессы Марии Гогенцоллерн. Как утверждают биографы, «кронпринцесса внесла в монаршую семью сумасшествие».
Получив прекрасное воспитание и спартанскую закалку, Людвиг, по уверениям историков, готов был стать кем угодно — рыцарем, поэтом, небожителем, только не королем, ибо был «не от мира сего», постоянно пребывая в романтических фантазиях, мало связанных с земными делами монарха. Но жизнь распорядилась по-своему, и после смерти отца 18-летний юноша был возведен на трон. Первым королевским распоряжением стало отыскать Вагнера.
Несмотря на мечтательность и возвышенный строй мыслей, на некоторую «странность» в поведении, «принцу из сказки» поначалу удалось решить ряд политических вопросов королевства, связанных с противостоянием Пруссии и Франции, с успешным отстаиванием независимости Баварии, а также с объединением Германии под эгидой императора Вильгельма I, чему он сам немало поспособствовал.
Но природа взяла свое, через несколько лет Людвиг Баварский передал военную политику в руки своих министров и целиком сосредоточился на вопросах культуры — музыке своего любимца и строительстве замков в Баварских Aльпax, в которые вложил все свои личные капиталы (его годовой доход составлял 5,5 млн марок), а также часть государственной казны (21 млн).
Людвиг построил три замка, еще один реставрировал. В 1869 — 1884 гг. на границе с Австрией в Хоеншвангау был выстроен замок Нойшванштайн («Новый лебединый камень»). Для последующих поколений замок стал поистине олицетворением романтизма.
Посетив в 1867 г. инкогнито Францию, король загорелся идеей создания нового дворца. Таковой был построен в 1874 — 1878 гг. недалеко от Обераммергау. Как говорят, вся роскошь Линдерхофа была рассчитана на одного-единственного человека — Р. Вагнера, но композитор так ни разу и не побывал в замке.
Едва построив Линдерхоф, Людвиг взялся за строительство еще одного «Нового Версаля» — замка Херренкимзее на острове посреди озера Кимзе (70 км от Мюнхена). Довести свою новую задумку до завершения он не успел.
Зато успел перестроить по своему вкусу старый замок Берг на Штарнбергском озере (30 км от Мюнхена).
На грандиозные проекты Людвига денег в королевстве не хватало. Однакo строительство «никому не нужных» замков было выгодно всем. Придворные хорошо наживались на этом, так как расходование и контроль трат были в их руках. «Эти продажные, мелкие, лживые, рабские натуры только поджигали его и вталкивали его в безумные затраты» (лейб-медик короля доктор Л. фон Шлейс).
Население же боготворило короля за то, что он обеспечивал десятки тысяч строителей и ремесленников хорошо оплачиваемой работой. «Истощение казны» позднее было поставлено в вину монарху, однако когда после смерти Людвига в выстроенные им замки повалили толпы туристов, все затраты баварской казны быстро окупились.
Последние годы жизни «немецкий Гамлет» проводил уединенно, руководя страной через послания. К его «странностям» прибавились новые. Людвиг перешел на ночной образ жизни. Придворные все чаще стали называть монарха безумным. Крестьяне же обожали его, поскольку с ними «Людвиг был приветлив и ласков; здоровался... за руку и всегда находил время поговорить об их нуждах, проявить участие».
В результате успешного заговора, во главе которого стоял премьер-министр Лутц, в июне 1886 г. король был объявлен недееспособным (психиатры поставили диагноз: паранойя). В Берлине не поверили в это, но помочь ничем не могли. Канцлер Германии О. фон Бисмарк позднее писал: «У меня осталось о нем впечатление как о деловом правителе с ясными мыслями и национальной гордостью».
Король яростно воспротивился отречению, но через день смирился. Опекуном Людвига и принц-регентом был назначен его дядя Луитпольд. В сопровождении врача фон Гуддена экс-короля отправили в изгнание в замок Берг. Баварские крестьяне готовили стихийное восстание, но Людвиг сам воспротивился кровопролитию.
13 июня 1886 г. Людвиг в компании с фон Гудденом отправился на прогулку в замковый парк. Оба они погибли в водах Штарнбергского озера при невыясненных обстоятельствах. Версий было много, но остановились на безумии экс-короля и его самоубийстве, хотя многое гoворило за то, что Людвига могли «убрать»: и придворные, поживившиеся казной, и берлинские власти, обеспокоенные возможностью восстания в Баварии в случае обращения Людвига к населению за помощью, и намерением монарха сблизиться с Францией...
Людвиг II был похоронен в усыпальнице церкви Святого Михаила в Мюнхене. Сердце мечтателя положили в позолоченную серебряную урну и поместили в мавзолей Альтёттинг — фамильную усыпальницу Виттельсбахов (Верхняя Бавария).
Помимо «сказочных замков» после правления Людвига остались Академия изящных искусств и Технологический институт в Мюнхене, а также Баварский Красный Крест.
Р.S. Сказочный вид Нойшвайнштайна вдохновил американца У. Диснея на создание Волшебного Королевства в мультфильме «Спящая королева».
Новелла немецкого писателя Томаса Манна «Меч Господень» начинается радостно: «Мюнхен светился». Далее автор разворачивает эту метафору, описывая пышные площади и белые колоннады, памятники в античном вкусе и церкви барокко, фонтаны, дворцы и скверы столицы Баварии, широкие, светлые, окаймленные газонами, красиво распланированные улицы. Толпы туристов наполняют музеи, Театр современной драмы, университет, государственную библиотеку, Академию художеств, величественную Галерею полководцев, зал для концертов и балов Одеон...
На улицах «беззаботная, неторопливая толпа гуляющих. В каждом пятом доме — студии художников... Там и сям среди заурядных построек, выделяются дома, возведенные молодыми, одаренными архитекторами... Витрины мастерских художественной мебели, магазинов изделий прикладного искусства вновь и вновь услаждают тех, кто останавливается перед ними... Наискосок от дворца принца-регента, люди толпятся у зеркальных окон большого художественного магазина М. Блютенцвейга, обширного предприятия, торгующего красотой. Репродукции шедевров всех галерей мира... Портреты художников, музыкантов, философов, актеров, поэтов... Оглянитесь вокруг, посмотрите на витрины книжных магазинов!.. Книги и брошюры, пропагандирующие искусство, расходятся и изучаются в тысячах экземпляров, а по вечерам на же темы читаются публичные лекции... Искусство процветает, искусству принадлежит власть, искусство, улыбаясь, простирает над городом свой увитый розами скипетр. Все благоговейно помогают его расцвету, все ревностно и самозабвенно славят его и служат ему своим творчеством, все сердца подвластны культу линии, орнамента, формы, красоты, чувственной радости».
Этот отрывок передает не только праздничную атмосферу Мюнхена того времени, но и указывает источник радости — дворец принца-регента. За словами «все помогают, все служат искусству», конечно же, стоит прежде всего принц-регент, так как без воли первого лица вряд ли что делается в государстве волей прочих, второстепенных лиц.
Очевидно, что такое было возможно только при «попустительстве» регента, не жалевшего своего времени и денег на расцвет культуры и искусства в своем отечестве. Как почетный член с 1841 г. Баварской академии наук и как человек, тонко чувствовавший прекрасное, принц опекал ученых, покровительствовал городским литераторам и художникам, скульпторам и архитекторам, давая им свободу самовыражения и необходимые средства для пристойного существования в этой свободе. Шутка ли: тысячи экземпляров брошюр и книг по искусству в одном лишь городе...
В предыдущем очерке мы рассказали о баварском короле Людвиге II, построившем сказочные замки, доступ в которые уже через полтора месяца после гибели монарха открыл принц-регент Баварии Луитпольд Карл Иосиф Вильгельм. Луитпольд, в отличие от своего венценосного племянника, предававшегося во дворцах и гротах собственным тайным грезам и мечтам, воплотил в домах и на площадях Мюнхена (и других городов Баварии) девиз Фауста «Вначале было дело». Причем благое дело для всех, ибо все дела Луитпольда на ниве филантропии были бескорыстны, за его счет и особо не отягощали королевскую казну.
Будущий принц-регент при двух «безумных» королях-братьях Людвиге II и Отто I родился 12 марта 1821 г. в Вюрцбургской резиденции в семье короля Баварии Людвига I (из старейшей династии европейских феодалов Виттельсбахов) и принцессы Терезы фон Саксен-Хильдбургхаузен.
Военной карьере Луитпольда можно только позавидовать. Начав службу в 14 лет со звания капитана артиллерии, через год принц стал генерал-майором и фельдцейхмейстером (начальник вооружения).
Во время правления его брата Максимилиана II (1848 — 1864) Луитпольд не играл существенной политической роли в Баварском королевстве.
В 1862 г. принц едва не стал королем Греции после того, как его бездетного брата Оттона I с греческого трона свергла революция. Греки были согласны отдать престол баварскому принцу, для чего тот должен был перейти в православие, но принц отказался.
После смерти короля Максимилиана II в 1864 г. трон унаследовал его сын Людвиг II, предпочитавший жить в уединении, общаться с композитором Р. Вагнером, строить замки и т.п. «Земными» же делами, в частности военными, а затем и всеми остальными, занимался в основном Луитпольд.
Во время австро-прусской войны (1866) принц командовал 3-й баварской дивизией; заслужил Большой крест Военного ордена Макса Йозефа. В 1869 г. он был назначен генеральным инспектором баварской армии, а во время Франко-прусской войны представлял Баварию в Главной квартире прусской армии. В 1876 г. Луитпольд получил звание генерал-фельдцейхмейстера (главного начальника артиллерии) с жезлом фельдмаршала.
В 1886 г. Луитпольд стал регентом признанного душевнобольным и отстраненного от трона в результате берлинских и местных интриг Людвига II. Экс-король вскоре при невыясненных обстоятельствах утонул в Штарнбергском озере, и 13 июня царствующим королем Баварии стал его брат — Отто I, который был психически больным на самом деле. Говорят, когда правительственная делегация зачитала свое решение Отто, больной принц не понял, что стал королем. «Скорбный разумом» король правил страной 27 лет, и практически весь этот срок власть в Баварии находилась в руках его дяди.
Поначалу молва приписывала Луитпольду участие в устранении Людвига II, но большинство историков эту версию отвергли. Правление же принца-регента самой большой федеральной немецкой землей, являвшейся островом католицизма в море прусского протестантизма, заслуживает всяческих похвал. Луитпольд превратил Мюнхен в центр германских искусств. Годы правления принца-регента в Баварии так и называют — годами принца-регента, или золотым веком Баварии. Достаточно сказать, что в Мюнхене намного раньше, чем в Берлине, зародился и развивался стиль модерн, затем авангард.
Чего стоит один только богемный квартал Мюнхена — Швабинг, который и поныне популярен среди туристов и местных жителей. Именно при покровительстве Луитпольда многие художники (в широком смысле) стали знамениты на весь мир — Г. Манн, Т. Манн, Г. Майринк, Р.М. Рильке, И. Курц, Р. Рода, Л. Фейхтвангер, О.М. Граф, О.Ю. Бирбаум, Л. Франк и другие.
Отчасти благодаря своему культурному подъему королевство пользовалось довольно широкой автономией, и правительство провело успешные экономические преобразования.
Регент приучил публику к непрерывной полосе филантропических акций. Не проходило года без его благих дел, но отмечу только наиболее значимые. В 1886 г. Луитпольд открыл дворцы Людвига II для публики. В 1891 г. создал фонд для поддержки искусства, торговли и ремесла и гимназию своего имени в Мюнхене. В 1896 г. построил новое здание на 4000 «посадочных мест» для знаменитой 300-летней пивоварни «Хофбройхауз» (Придворный пивной дом) и спонсировал вновь открытые в столице художественные студии. В 1903 г. создал центры по исследованию здоровья женщин в Баварии. В 1911 г. — фонд для бедных детей в университетском городе Ашаффенбурге. И т.д.
Луитпольд любил охоту, во время которой запросто останавливался в домах простых деревенских жителей. И по сей день в одном селении вспоминают, как принц провел свой день рождения в школе, накормив всех детишек булочками с сосисками, а третьеклассников и кто постарше угостил еще и пинтой пива.
Граждане не забыли своего скромного, заботливого правителя и благодетеля. В честь Луитпольда названо множество улиц и учреждений культуры в баварских городах и поселках, ему поставлены памятники, выпущены памятные марки, названы в его честь корабли, школы, башни, рестораны. В Антарктиде есть Земля принца Луитпольда, а любимый сладкоежками многослойный пирог со сливками и шоколадом носит имя «Торт принца-регента».
Луитпольд умер 12 декабря 1912 г. от бронхита. На его панихиде в Мюнхене собралась вся европейская знать. Император Вильгельм II назвал почившего «последним рыцарем». Похоронен принц в семейном склепе Театинеркирхе.
Сын Луитпольда Людвиг впоследствии был последним королем Баварии Людвигом III.
Двух великих каталонцев — мецената Эусеби Гуэля и архитектора Антонио Гауди — нельзя рассматривать отдельно друг от друга. Не будь одного из них — не было бы и другого. Бесспорно, Гауди стал бы известным зодчим, а Гуэль нашел бы для воплощения своих замыслов иного архитектора, вот только не было бы гениальных созданий Гауди — парка Гуэля, дворца Гуэля и винных погребов Гуэля, занесенных в 1984 — 2005 гг.в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Как наверняка не было бы и других шедевров мастера.
Есть еще одна причина, по которой эти два человека идут тандемом. Последние годы своей жизни Гауди был таким же благотворителем, как Гуэль, — все свое немалое состояние, заработанное им тяжелейшим трудом, архитектор пустил на возводимый им Искупительный храм Святого Семейства, также включенный в список ЮНЕСКО (всего в списке шесть сооружений мастера). После смерти зодчего в его доме остались стол, кровать, кульман и голые стены. Мало того, последние 15 — 17 лет жизни Гауди не брал за труды ни гроша, питался салатом и горсткой орехов, ходил в обносках и просил на улицах Барселоны милостыню для строительства этого храма, возводимого на пожертвования граждан.
Эусеби Гуэль-и-Басигалупи родился 15 декабря 1846 г. в Барселоне в богатой семье промышленника Хоана Гуэля-и-Феррера и генуэзской дворянки Франсиски Басигалупи.
Основательно изучив экономику и право в учебных заведениях Барселоны, Англии и Франции, Эусеби подхватил дело отца и успешно развил в Каталонии текстильную отрасль. В Барселоне бизнесмену сопутствовала удача в сделках с недвижимостью. Гуэль приобрел крупный земельный участок, ставший вскоре престижным районом города, домостроительство на котором принесло Эусеби приличный доход.
30-летнего Гуэля избрали в городской совет Барселоны, а затем депутатом и сенатором законодательного собрания провинции Каталония. За заслуги на общественном и политическом поприще король Альфонс ХIII удостоил предпринимателя графским титулом.
Бытуют две версии знакомства Гуэля с Гауди. По одной — промышленник и архитектор сошлись на Всемирной выставке в Париже в 1878 г., где Гауди представлял свой проект поселка Матаро для рабочих. По другой (более правдоподобной) — еще до этого, когда Антонио оформлял для своего заказчика витрину магазина перчаток. Необычность оформления привлекла внимание Гуэля, и он пригласил архитектора к себе домой. Гауди показал дону Эусеби свои проекты, из которых тот выделил кооперативный поселок Матаро. Биографы отмечают, что Гуэля подкупила не только оригинальность архитектурного замысла молодого зодчего, но и обращение Антонио к социальной проблеме, его забота о людях труда и создании для них достойного и красивого жилища.
С подачи дона Эусебио макеты и чертежи Матаро были включены в испанскую экспозицию Парижской выставки, вызвав там сильный резонанс. Имя Гауди узнали сообщество зодчих и посетители павильона.
Надо сказать, что Гуэль, не имевший архитектурного образования, «знал толк в хорошей архитектуре» и безошибочно отделял проекты, рождавшие шедевры и сулившие выгоду, от заурядных и неприбыльных. При этом он отдавал предпочтение «долгоиграющим» проектам, чья слава (и цена) настаивались годами, как доброе вино. Вкладывая в строительство огромные средства, Гуэль не только не разорялся, но рано или поздно приумножал свои капиталы.
Антонио Пласид Гильем Гауди-и-Курнет родился 25 июня 1852 г. в каталонском городке Реусе в семье котельных дел мастера Франсеска Гауди-и-Серра и Антонии Курнет-и- Бертран.
После окончания монастырской школы Антонио в 1868 г. перебрался в Барселону, где работал чертежником в городском архитектурном бюро. Основательно подготовившись, молодой человек в 1874 г. поступил в Высшую техническую школу архитектуры. Во время учебы на один год призывался на воинскую службу. Совмещая занятия с работой подмастерьем, студент хорошо зарекомендовал себя проектами арочных кладбищенских ворот, Центральной больницы, причала для морских судов. Гауди был столь самобытен (и столь заносчив), что сводил преподавателей с ума своим оригинальничаньем и упрямством. Таким он остался на всю жизнь. «При общении с Гауди вы должны либо убить его, либо отступить и признать его правоту», — сокрушались знакомые.
На выпускном экзамене прозвучало: «Джентльмены, перед нами либо гений, либо сумасшедший», на что Антонио лишь усмехнулся: «Похоже, теперь я архитектор».
Регулярно приглашая Гауди в свой дом, где собиралась вся элита Барселоны, Гуэль «сосватал» ему несколько заказчиков, а сам взял молодого архитектора под свое покровительство. Гуэль патронировал не только Антонио, он содержал и помог пробиться к известности многим поэтам и художникам, спонсировал театральные и оперные постановки, но Гауди среди всех был, конечно же, звездой первой величины. Сам же Гуэль слыл талантливым акварелистом и живописцем.
С 1883 г. Гауди — семейный архитектор Гуэля. 35 лет Антонио с величайшей готовностью исполнял для безгранично уважаемого им мецената любой его заказ — от дворца до удивительной мебели и причудливых решеток оград и ворот, создаваемых зачастую его собственными руками.
Предоставив зодчему карт-бланш, дон Эусебио приветствовал все архитектурные решения своего друга, не стесняя его ни творчески, ни во времени, ни сметой, позволяя ему импровизировать на строительной площадке, многократно переделывать сооружения, что неимоверно увеличивало затраты. Пожалуй, этот пример взаимоотношений заказчика — исполнителя, купца — творца можно назвать идеальным (и уникальным) в истории культуры. Недаром Гауди сравнивал Гуэля по благородству с Медичи.
Дон Эусебио скончался 8 июля 1918 г. в Барселоне. Гауди буквально осиротел, так как родных у него не осталось и он не был женат. Правда, и до этого печального события архитектор семь лет вел затворническую жизнь, целиком посвятив себя сооружению церквей.
Самыми же крупными заказами Гуэля стали павильоны и входной портал для его усадьбы в Педральбесе, пригороде Барселоны; городской дворец Гуэля, который сделал Гауди знаменитым и самым модным архитектором Барселоны; винные погреба в Гаррафе; «фантастический» парк Гуэля, ныне любимейшее место отдыха горожан и туристов со всего света.
Из сторонних проектов Гауди знамениты дом Батло, или дом Костей, а также дом Мила, более известный в Барселоне под названием «Ла Педрера» — «Каменоломня», о котором художник С. Дали сказал, что он «похож на смятые штормовые волны».
В 1898 — 1916 гг. Гуэль построил для работников своих текстильных предприятий в Санта Колома де Сервелло (20 км от Барселоны) жилой комплекс со школой, больницей и театром «Фонтова» — колонию Гуэля. Для этого поселка Гауди создал крипту и незавершенное из-за смерти заказчика, но совершенное свое творение — часовню.
Чтобы не резать помещение на части несущими стенами, зодчий изобрел собственную безопорную систему перекрытий. Антонио подвешивал маленькие мешки с дробью (или песком) к цепям. «Благодаря силе притяжения, мешки тянулись вниз, создавалось равномерное распределение весов, растягивались цепи. И Гауди видел, какие углы и формы должны иметь его колонны. Используя зеркало, помещенное под эту импровизированную модель, архитектор видел, как ее надо строить». Как архитектор рассчитывал все это — осталось загадкой. Лишь век спустя программисты NASA смогли создать компьютерную программу, воспроизводившую расчеты мастера.
О работоспособности Антонио ходили легенды. Он умудрялся одновременно строить и проектировать сразу нескольких крупных построек. В созданной им студии мастер за 50 лет разработал проекты 75 заказов, но большинство из них заказчики не воплотили в жизнь по причине их «безумной смелости». Так, например, Гауди спроектировал грандиозный отель в Нью-Йорке — «гостиничный храм» высотой в 300 м.
Из 18 осуществленных проектов зодчего — один необычнее другого, формально отнесенные специалистами к стилю модерн, хотя его вернее было бы назвать стилем Гауди, — самым великим считается незавершенный собор Святого Семейства (Саграда Фамилия). Антонио отдал собору 43 года своей жизни (1883 — 1926). Специалисты назвали это сооружение «пepecказанным в камне и бетоне Новым Заветом», «последним великим собором Европы». Строительство собора продолжается по сей день, хотя с 2011 г. в нем проводятся службы. Окончание строительства планируется на 2020-е гг. «Долгосгрой» вызван отсутствием необходимого финансирования, а также пожаром, случившимся в соборе во время гражданской войны в Испании (1936 — 1939), уничтожившим все макеты и чертежи автора.
В этом соборе Гауди нашел вечный покой. 7 июня 1926 г. Антонио сбил трамвай. Извозчики не признали в оборванном старике (денег и документов при нем не оказалось) великого зодчего и отвезли его больницу для нищих. Там он и скончался через три дня, 10 июня. За гробом мастера шла вся Барселона. Похоронили Гауди в крипте собора — маленькой подземной часовне.
Для Европы и мира Гауди был «открыт» в 1952 г., когда состоялась огромная ретроспективная выставка его работ.
В 1998 г. архиепископ Барселоны начал процедуру причисления архитектора А. Гауди к лику святых — случай единственный в истории католической церкви. Ватикан дал добро и в настоящее время рассматривает поступившие документы (1000 страниц).
США обязаны этому человеку символом своей страны — статуей Свободы; журналисты — высшей Школой журналистики и престижной Пулитцеровской премией, мировая пресса — своим «желтым» цветом.
Джозеф Пулитцер родился 10 апреля 1847 г. в городке Мако (Австрийская империя, ныне в Венгрии) в богатой еврейской семье торговца зерном и ревностной католички.
Получив образование в частной школе Будапешта, 17-летний Джозеф после трех неудачных попыток вступить рекрутом в австрийскую, французскую и британскую армии (его не брали из-за плохого зрения и слабого здоровья) записался в американскую и подался в США. Под занавес Гражданской войны рядовой Пулитцер несколько месяцев повоевал на стороне северян, а затем был уволен со службы.
Два года Джозеф перебивался с хлеба на воду, работая грузчиком, официантом, носильщиком на вокзале, погонщиком мулов, помощником адвоката, могильщиком.
В Сент-Луисе иммигранту повезло: ему удалось устроиться репортером в немецкоязычную газету Westliche Post. Освоив за год премудрости хроникерского дела, молодой человек приобрел известность пронырливого газетчика. Довольно быстро Пулитцер превратился в заметную общественную фигуру. Примкнув к республиканцам, он занялся политикой, что помогло ему в 1871 г. стать совладельцем Westliche Post.
В президентской кампании 1872 г. республиканцы проиграли, и Джозеф «мгновенно переметнулся в стан Демократической партии». Продав с выгодой свою долю в издании, он перебрался в Вашингтон, где, сдав экзамен на право заниматься адвокатским делом, три года успешно и прибыльно практиковал, не расставаясь в то же время и с репортерской деятельностью в The New York Times.
В 1878 г. Пулитцер приобрел находившиеся на грани банкротства сент-луисские газеты Dispatch и Post, объединил их и создал собственную — St. Louis Post-Dispatch. В этой газете полностью раскрылся его талант журналиста, редактора и издателя. Неустанные бдения по 16 — 20 часов в сутки, яростные разоблачения бывших своих коллег по политической жизни в коррупции и махинациях сделали Пулитцера весьма популярной личностью в Сент-Луисе. Но когда со стороны изобличенных возникла угроза его жизни, Джозеф переехал в Нью-Йорк.
В 1883 г. Пулитцер купил себе вторую газету — The New York World, которую тут же переделал в агрессивное, чрезвычайно интересное для обывателей, богато иллюстрированное, рекламное издание, напичканное сенсационными материалами и журналистскими расследованиями, полицейской хроникой, карикатурами и юмором. Создав свежий газетный стиль — так называемый «новый журнализм» — и реализовав собственный призыв «Никогда не печатай в газете того, чего не может понять твоя служанка», Пулитцер стал родоначальником современной прессы для массового среднего читателя.
Одной из самых известных газетных кампаний Пулитцера стала шумиха, поднятая им по поводу 46-метровой статуи Свободы, подаренной Штатам французскими гражданами к столетнему юбилею Декларации независимости в 1876 г. У государства не было денег на перевозку начавшей ржаветь статуи из Европы и на постройку для нее постамента. После ожесточенной критики Пулитцером всех на свете — от президента до обывателей и страстных призывов «обрести Свободу» граждане устыдились и собрали нужные деньги. Статуя была перевезена и установлена в 1886 г. Памятник открывал лично президент США Г. Кливленд.
Пулитцер благословил всех своих журналистов на «крестовые походы», в которых те, как шпионы, добывали информацию в недрах преступных и коррупционных сообществ. «Всякое преступление живет не иначе как за счет тайны. Выведите его наружу, опишите его, высмейте его в прессе, и рано или поздно общественное мнение произведет свое очистительное действие», — призывал Джозеф своих «крестоносцев». И те старались на славу. Их репортажи принесли газете популярность и 600-тысячный тираж, а Пулитцеру прибыль 500 тысяч долларов в год, судебные разбирательства и болезни.
Забегая наперед, стоит сказать, что Пулитцер нажил немало противников. 3а едкую передовую статью об участии президента Т. Рузвельта в политических и финансовых манипуляциях в Панаме Рузвельт публично заклеймил его в конгрессе. За нападки в прессе Пулитцера привлекали к суду и президент Т. Рузвельт, и финансист Дж.П. Морган и многие другие могущественные противники. К моменту кончины Пулитцера в судах насчитывалось не менее 73 исков против World и восемнадцать — против St. Louis Post-Dispatch.
С началом испано-американской войны 1898 г. World начала острую конкуренцию с New York Morning Journal, принадлежавшей бывшему сотруднику Пулитцера У.P. Херсту. (Кстати, и сама война была спровоцирована статьями в этих двух изданиях.) Именно эта нечистоплотная борьба двух изданий привела к появлению термина «желтая пресса» как характеристики методов, использовавшихся этими газетами.
Справедливости ради скажем, что Пулитцер, после нескольких месяцев «желтой» схватки с Херстом, навсегда ушел из этой области журналистского спектра в более спокойную, консервативную зону, свойственную Демократической партии.
А сам желтый цвет бумаги впервые появился в воскресных выпусках до того черно-белой, как и все газеты мира, World, на «странице развлечений» которой вскоре возник и сериальный персонаж — Yellow Kid («желтый парень»).
В 1890 г. Пулитцер из-за тяжелейших нервных срывов, прогрессирующей слепоты и непереносимости любого шума вынужден был отойти от дел.
Последние годы ослепший медиамагнат провел в звуконепроницаемых помещениях и на яхте «Свобода», общаясь с миром при помощи тайногo кода, который сам и изобрел.
Пулитцер умер 29 октября 1911 г. на борту яхты, оставив свое состояние 20 млн долларов (по нынешним меркам, 3 млрд) жене Кейт, урожденной Девис, и троим детям. Похоронен на кладбище Woodlawn в Бронксе (Нью-Йорк).
В 1904 г Джозеф составил завещание, согласно которому он из своего состояния жертвовал Колумбийскому университету в Нью-Йорке 1,5 млн долларов на создание факультета журналистики и 500 тысяч долларов на премиальный фонд для ежегодного поощрения выдающихся достижений в области американской культуры. Четыре премии предназначались за журналистику, четыре — за достижения в области литературы и драмы, четыре «плавающие» премии — за различные достижения в гуманитарной области и одна премия — за вклад в образование.
Кроме того, часть своего состояния Пулитцер завещал на благотворительные цели и материальную помощь своим бывшим служащим. В частности, 100 тысяч долларов он выделил на создание фонда для поощрения лучших сотрудников.
Колумбийская школа журналистики была основана через год после его смерти, а в 1917 г. вручили первые Пулитцеровские премии. Ныне премия присуждается по 25 номинациям. Лауреаты получают по 10 тысяч долларов. Особо отмечается номинация «3а служение обществу».
Премией были удостоены многие выдающиеся произведения американских писателей-классиков. В частности: С. Люис («Эроусмит», 1926), Т. Уайлдер («Мост короля Людовика святого», 1928), М. Митчелл («Унесенные ветром», 1937), Дж. Стейнбек («Гроздья гнева», 1940), Э. Синклер («Зубы дракона», 1943), Р.П. Уоррен («Вся королевская рать», 1947), Э. Хемингуэй («Старик и море», 1953), У. Фолкнер («Притча», 1955; «Похитители», 1963), Т. Уильямс («Трамвай „Желание“», 1955), Дж. Апдайк («Кролик разбегается», 1982; «Кролик успокоился», 1991) и другие.
Р.S. «Наша страна и пресса возвысятся или падут вместе. Только искреннее чувство ответственности спасет журналистику от раболепства перед классом имущих, которые преследуют эгоистические цели и противодействуют общественному благоденствию» (Дж. Пулитцер).
Когда покровителем художников становится их собрат художник, это дорогого стоит. Даже если благотворитель не богат как Крез, его милости идут от сердца, чистого от зависти и предубеждений, столь распространенных среди богемы. И важность их (этих милостей) часто зависит не от величины щедрот, а от их своевременности. Ну а если патрон еще и богат, тут и слов нет. Впрочем, это явление очень редкое, так как художники, как правило, народ бедный, хотя и обогащающий своих потомков, а то и вовсе случайных людей в искусстве.
Французским художникам-импрессионистам сильно повезло. Редко какое модернистское течение удостаивалось такого внимания со стороны коллекционеров. В России, например, две крупные коллекции холстов импрессионистов собрали С.И. Щукин и И.А. Морозов. Они размещены ныне в Государственном Эрмитаже и в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. На родине импрессионистов опекали два маршана (торговца картинами) — П. Дюран-Рюэль и А. Воллар.
Здесь же речь пойдет о Гюставе Кайботте (Gustav Caillebott), светском человеке, спортсмене, ярком художнике и не менее ярком покровителe импрессионистов и собирателе их картин.
Гюстав родился 19 августа 1848 г. в Париже в семье богатого фабриканта-текстильщика, судьи Марсьяля Кайботта и Селесты Дефрене. В 12 лет подросток занялся живописью. Окончив православный лицей Луи-ле-Гран, молодой человек получил юридическое образование в Сорбонне и в 1870 г. занялся практической деятельностью, но ненадолго — в 1871 г. он принял участие во Франко-прусской войне.
Вскоре после смерти родителей Гюстав унаследовал значительное состояние, бросил работу и поступил в Школу изящных искусств. Кайботт чутко реагировал на новые веяния в искусстве. Посетив Первую выставку импрессионистов, он был покорен работами О. Ренуара, К. Моне, К Писсарро, Э. Дега и других художников, завел с ними знакомство переросшее в крепкую дружбу. Имея возможность самому беззаботно предаваться живописи, Гюстав стал патронировать новому течению.
«Вклад Гюстава Кайботта в историю импрессионизма был не менее значимым, чем произведения художников». Это утверждение вовсе не преувеличение. Кайботт был спасителем многих импрессионистов не только от забвения. Без его помощи многие из них умерли бы от голода и от холода. Моне и Ренуару не на что было купить дров или угля, чтобы отапливать свои мастерские. Одно утешение было — впроголодь и на голодный желудок быстрее писалось. Поскольку Моне надо было содержать еще и семью, Гюстав несколько лет полностью оплачивал аренду его мастерской.
Другие художники жили не лучше. Кайботт щедро давал деньги друзьям «в долг», кормил их обедами, приобретал у них картины — «причем не те, которые ему особенно нравились, а те, которые никто не покупал». «Например, у Ренуара он приобрел картины „Бал в Мулен де ла Галетт“ и „Качели“, слишком громоздкие для частной коллекции и в то же время достаточно вызывающие для государственного музея» . Знакомые недоумевали его покупкам, так как тогда в чести был знаменитый Ж. Энгр и другие представители академической живописи, а вовсе не модернисты. На одном из аукционов, устроенных импрессионистами, Кайботт «скупил принадлежавшие ему же полотна по взвинченным ценам, чтобы увеличить общий доход».
Критик Ж. Монжуае точно передал восприятие художниками своего молодого коллеги, волей случая ставшего для них «отцом родным»: «Импрессионисты приветствовали его как долгожданного новобранца. Он принес с собой все качества юношеской непреклонности. Той юности плоти и духа, что заставляет нестись, очертя голову, невзирая на ошибки, не признавая разочарований, побеждая суровую действительность».
Став участником Второй выставки импрессионистов в 1876 г., на которой он разместил 8 своих работ, Кайботт после нее завещал свое собрание государству для размещения в Лувре. Сегодня трудно даже представить смехотворность этого пожелания. В те годы над импрессионистами не смеялся и не издевался только ленивый. К смелым же по теме картинам самого Кайботта, «неожиданному ракурсу экспозиции» было и вовсе недоуменное отношение — они «вызывали оцепенение у посетителей».
После того как недоброжелательная критика не оставила камня на камне от первых двух выставок импрессионистов, Гюстав пробил, организовал и спонсировал еще две, включая аренду помещений и расходы на рекламу. На Третьей выставке в 1877 г. были представлены работы 18 художников, на Четвертой в 1879 г. — 16. Помимо чисто организационных и финансовых проблем Гюстав часто мирил друг с другом строптивых участников выставок, сам занимался развеской картин.
Кайботт участвовал также в Пятой (1880) и Седьмой (1882) выставках группы, оказывая как организационную, так и значительную финансовую помощь. В 1882 г. художник удалился от общественной жизни и всецело отдался живописи. 1880-е гг. специалисты называют пиком творчества Кайботта.
Не на шутку увлеченный японской графикой и фотографией, художник рисовал в особой, свойственной одному ему манере, реалистические полотна — портреты, пейзажи, обнаженную натуру, семейные сцены, сцены из жизни рабочих, интерьеры, виды Парижа. Классическими стали его работы: «Паркетчики», «Площадь Европы», «Парижская улица в дождливую погоду», «Сад в Женневийе».
Как собиратель, художник прославился еще великолепной коллекций почтовых марок, находящейся сегодня в Британском музее. Коллекционер был посмертно записан в почетный «Список выдающихся филателистов» как один из «отцов филателии».
У Гюстава было много иных увлечений, перераставших в профессиональную деятельность, — дизайн текстиля, разведение орхидей, строительство гоночных яхт. «Судна по его проекту строили до конца века, причем одно из них взяло третье место на Олимпийских играх в Гавре в 1900-м».
Кайботт пользовался уважением и доверием парижан, избравших художника городским советником. «В жизни не видел такого чиновника, — вспоминал один из современников Кайботта, — чтобы не морочить себе голову бюрократическими бумажками и не обременять память счетами, он все оплачивал из собственного кармана: освещение, уличные мостовые, мундиры стражи».
За пять лет до кончины художник переехал в купленное им поместье в Пети-Женвилье на берегах Сены близ Аржантея, жил там со своим братом Марсьялем и занимался в основном садоводством. Он перестал писать большеформатные картины и не участвовал более в выставках.
1 февраля 1894 г. Гюстав Кайботт умер. Похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже. В своем завещании он освободил своих друзей от возвращения денег, которые он давал им многие годы в долг.
68 картин П.О. Ренуара, К. Моне, Э. Мане, П. Сезанна, Э. Дега, А. Сислея, К. Писсарро, Б. Моризо были завещаны коллекционером французскому правительству, от которых оно категорически отказалось. На сей счет сохранилось мнение живописца Ж. Жерома: «Я не знаю этих господ, и мне известно лишь название посмертного дара... Не содержатся ли в нем картины господина Моне, господина Писсарро и других? Принять подобную мерзость для правительства было бы равносильно моральному падению».
В настоящее время 38 картин коллекции Кайботта размещены в Музее Орсе, а 29, так и не принятых в отечестве, уплыли за океан и ныне составляют гордость Фонда Барнса в Филадельфии. Одна paбота осталась у потомков Ренуара.
Всего Кайботт создал свыше 300 холстов. 40 из них находятся сейчас в Музее Орсе. Во второй половине ХХ в. художника признали одним из лучших и оригинальных мастеров импрессионизма. Его полотно «Человек на балконе, бульвар Осман» было продано в 2000 г. за 14,3 млн долларов.
Княжество Монако — карликовое государство, площадью 2 км2 (это меньше ВВЦ в Москве) и с населением 33 тысячи человек (из них граждане Монако — монегаски — составляют всего 5300). Высочайшая плотность населения — 17 тысяч чел./км2 — породила и высочайшую плотность культуры. Судите сами: 100 лет назад здесь был основан Русский балет Дягилева. На сцене Зала Гарнье танцевали А. Павлова, В. Нижинский, Р. Нуреев, пели Э. Карузо, Ф. Шаляпин, П. Доминго, Л. Паваротти и другие солисты балета и оперы. В Оперном театре состоялось 45 мировых оперных премьер композиторов Ш.-К. Сен-Санса, П. Масканьи, Д. Пуччини и других. Директором Океанографического музея Монако на протяжении 30 лет был Ж.-И. Кусто. Здесь ежегодно проводится этап чемпионата «Формулы-1» — «Гран-при Монако». В казино Монте-Карло просаживают миллионы игроки со всего мира, кроме самих монегасков — им всем, включая княжескую семью, запрещено играть в азартные игры, хотя играть есть на что — у жителей княжества самый высокий доход на душу населения в мире. Нынешний князь Монако Альбер II на ездовых собаках достиг Северного полюса и стал первым действующим главой государства, добравшимся до вершины мира. И т.д. и т.п.
Альберу II было с кого брать пример — его прадед князь Монако Альбер I Оноре Шарль Гримальди за век до него тоже совершил четыре экспедиции в Арктику. Он же большей частью был «повинен» в том, что княжество еще 100 лет назад стало одним из центров культурной жизни Европы.
Будущий князь родился 13 ноября 1848 г. в Париже в семье князя Карла (Шарля) III и Антуанетты Гислены де Мерод-Вестерло, происходившей из бельгийской богатой буржуазной семьи. Начало княжеского рода восходит к генуэзским судовладельцам и купцам ХIII в. Гримальди, управлявших Генуэзской республикой. Одна из ветвей семейства обосновалась в XIV в. в Монако.
Открыв в 1863 г. казино, названное в его честь Монте-Карло, Карл III стал получать от него огромный доход, который направил в 1869 г. на освобождение всех жителей княжества от уплаты налогов на недвижимое имущество, индивидуальных налогов и налогов на движимое имущество, а такжe патентов. (Сын пошел дальше — с каждым годом возраставший доход от игорного бизнеса он пустил еще и на океанографические и другие научные исследования, а к концу своего правления ликвидировал в княжестве само понятие — дефицит государственного бюджета.)
Получив военно-морское образование в Испании, Альбер служил штурманом в испанском военно-морском флоте, с началом же Франко-прусской войны перешел во французский флот и был награжден орденом Почетного легиона.
Не мысливший свое существование без моря, Альбер I после восшествия на трон в 1889 г. построил на свой счет целую флотилию крупных паровых яхт для океанографических работ — «Ирондель», «Принцесса Алиса» и другие, пригласил ученых-океанологов, биологов, ботаников, зоологов, географов, картографов и отправился с ними исследовать океанские глубины и собирать морские коллекции.
Помимо баснословных доходов от своего казино, князь получил еще большую финансовую поддержку от второй жены (с первой он развелся) — Марии Алисы Хайне, молодой вдовы герцога Ришелье, на которой женился в 1889 г.
Князь был не просто меценатом, но и выдающимся естествоиспытателем. Побывав на Азорских островах, Шпицбергене, побережье Бразилии, в Северной Америке и т.д. (специалисты числят за ним 3698 исследований моря), «ученый князь», «морской принц» комплексно изучал морские глубины, никогда прежде не исследованные, зондировал впадины, вертикальные миграции пелагических животных, занимался анализом глубоководной фауны и установкой 2000 буев в Атлантическом океане для измерения течений. Он открыл отмель (банку) принцессы Алисы в районе Азорских островов (Португалия), за что был удостоен португальского ордена Сантьяго. (Отмель ныне пользуется популярностью у любителей рыбалки и дайверов.)
В 1901 г. Альбер пригласил двух французских ученых Ш. Рише и П. Портье для проведения исследования токсинов, вырабатываемых щупальцами местной медузы. Физиологами была открыта аллергическая реакция — анафилаксия (анафилактический шок), возникающая у людей при столбняке, укусе насекомых, приеме пищи и лекарств. Изучение иммунитета Ш. Рише увенчалось Нобелевской премией в 1913 г.
Конструирование ряда приборов и методик для исследования океана поставило Альбера в ряд ведущих изобретателей. Прославили океанографа и составленные им карты и диаграммы. Так, например, точнейшими картами северных вод Франции пользовались союзные войска при высадке в Нормандии в 1944 г.
Для огромного собрания морских коллекций князь построил (и затем содержал) в 1899 г. на высокой скале Гримальди Океанографический музей Монако, с лабораториями, уникальной библиотекой аудиториями. В 1910 г. архитектор П. Делефортри возвел на этом месте современное здание с огромным океанариумом. Наибольшей популярностью среди посетителей музея пользуется так называемая «Лагуна акул» — бассейн объемом 450 м3, глубиной 6 м и стеклом толщиной 30 см. После Второй мировой войны Океанографический музей был единственным в мире научным учреждением, которое целиком существовало на средства, полученные от продажи билетов. С 1958 по 1988 гг. музей возглавлял знаменитый исследователь Ж.-И. Кусто.
В аквариуме музея собраны технические экспонаты (деревянная субмарина, модели кораблей, российский водолазный скафандр, оружие и пр.), а также подводная экзотика со всего мира — гигантский осьминог с Азорских островов, планктон, скелеты китов, живой коралловый риф Красного моря. В 90 бассейнах океанариума плавают 4000 видов рыб и 200 видов беспозвоночных.
При открытии музея меценат произнес: «Я дарю его как ковчег, символ единства мудрецов всех стран». Сегодня музей посещают ежегодно 700 тысяч человек.
Заинтересовавшись проблемами палеонтологии, Альбер I основал в княжестве в 1902 г. Антропологический музей (Музей доисторической антропологии), где ныне представлена большая коллекция археологических и античных памятников, среди которых находится и так называемый Монакский клад — золотые изделия, украшения, керамика галло-римской эпохи, а также представлены основные вехи истории человечества (палеолит, неолит, бронзовый век) и развития фауны. В 1903 г. Альбер открыл в Париже Институт палеонтологии человека.
В качестве признания заслуг Альбера I перед наукой его приняли в 1909 г. в члены Британской АН, а в 1920 г. Американская АН наградила своей Золотой медалью.
Князь стал инициатором и спонсором создания в 1919 г. Международной комиссии по научному изучению Средиземного моря, а также Экзотического сада (открыт в 1933 г.). В этом саду сегодня можно увидеть богатейшее собрание тропических растений (7 тысяч видов кактусов и т.п.). Глубоко в скале в начале 1900-х гг. был устроен грот астрономической обсерватории и размещена минералогическая коллекция.
Также Альбер заложил основу знаменитой коллекции марок, экспонируемой ныне в Музее почтовых марок и монет Монако.
В начале ХХ в. в порту княжества князь организовал первые испытания и соревнования гидросамолетов.
В 1911 г. усилиями Альбера I Монако впервые утвердило свою конституцию, отнесенную историками к «выдающимся достижениям» князя. Это событие по времени совпало с первой автомобильной гонкой «Ралли Монте-Карло» и первыми выступлениями Русского балета Сергея Дягилева, проведенными на личные деньги Альбера.
Все свое свободное время Альбер посвящал европейской политике. Пытаясь предотвратить первую мировую бойню, учредил в 1903 г. Международный институт мира, призванный быть арбитра�