Елена Владимировна Прокофьева, Марьяна Вадимовна Скуратовская
100 великих свадеб

Диару Туганбаеву, моему мужу и другу.

М. Скуратовская

Предисловие

Но свадьбу я в другом ладу сыграю,

Среди торжеств, и зрелищ, и пиров.

У. Шекспир. Сон в летнюю ночь

Рождение, вступление в брак, смерть — три главных вехи в жизни человека, на протяжении тысячелетий отмечающиеся особыми обрядами. И именно свадьба празднуется особенно торжественно и пышно — ведь она одновременно означает и конец, и начало; конец жизни в одиночестве и начало жизни совместной, символическую смерть в рамках своих прежних семей и рождение семьи новой.

Через эту церемонию рано или поздно проходят если не все, то большинство из нас, и именно это нас и роднит, вне зависимости от того, в каком веке мы живём, к какой культуре принадлежим. Свадьба фараона в Древнем Египте, свадьба немецкого маркграфа в Средние века, свадьба в маленькой карпатской деревушке в конце XIX века… Детали обрядов могут иметь сотни различий, тысячи нюансов, но суть при этом остаётся всё той же. Он, она, признание их союза и праздник в его честь.

И выбрать свадьбы, подходящие под определение «великие», нелегко. Понятно, что от праздника, который мы так назовём, ожидается, что он оставил некий след в истории, — но какой именно?

О, следы от некоторых тянутся сквозь годы, а порой и века, как длиннейший шлейф свадебного платья какой-нибудь прекрасной принцессы-невесты…

Некогда свадьба правителей или их отпрысков могла означать серьёзные последствия для целых стран — в связи с обретением или потерей территорий, окончанием или началом военных действий, а семейный союз означал одновременно союз политический, военный, торговый. Чаще всего там не было места любви, но до любви ли между двоими людьми, когда решается судьба многих? Высокое положение новобрачных с самого рождения готовило их к тому, что свадьба будет не для них, а для тех, кого судьба поставила под ними и над ними. Вот и передвигали по шахматной доске мира юных невест, власти у которых над собственной судьбой было даже меньше, чем у пешек. И быть может, осознание важности своей роли служило многим из них утешением… К тому же порой в подобные союзы всё-таки замешивались любовь и страсть, и тогда они становились ярким исключением, вызывающим ещё больший интерес.

А ещё свадьба — это праздник, который обычно стараются сделать красивым. И множество свадеб именно так и вошли в историю — своей роскошью и размахом сопровождавших их увеселений, от танцев и музыки до турниров, от фейерверков до раздачи подарков гостям.

А ещё свадьба могла быть и не особенно пышной, зато жених или невеста, а иногда и оба были чем-то знамениты, и тогда даже скромная церемония могла не оставить окружающих равнодушными.

Долгожданные и неожиданные, размеренно-роскошные и скандальные, по любви и без неё, между равными и нет, прошедшие недавно или несколько веков (а то и тысячелетий) назад, описанные в современной прессе и старинных хрониках, оставшиеся лишь в рассказах или оставившие частички себя в музейных коллекциях — словом, разные, но каждый раз чем-то выдающиеся, запомнившиеся, «громкие» — именно такие свадьбы описаны на страницах этой книги.

И последнее. Несмотря на то что здесь о свадьбах будет сказано так много, нельзя не добавить, как бы парадоксально это ни прозвучало — не столь уж и важно, как пройдёт этот день. Да, это праздник, а порой — самый яркий праздник в жизни. И часто можно услышать, что «свадьба — самый главный день в жизни женщины». Не будем даже обращать внимания на то, что о мужчинах так не говорят, и просто отдадим дань тем векам, когда в жизни женщины не было ничего важнее семьи. Дело не в этом. Свадьба — это день. Два. Неделя. Порой месяц. И… И только. А вот после неё начинается совместная жизнь. Никакой самый роскошный праздник не в силах обеспечить семейное счастье, точно так же, как самая скромная (или неудачно прошедшая) церемония не в силах это счастье испортить.

Не важно, как прожит этот день. Важно, как будет прожита жизнь, которая последует за ним.

Древний мир

Елена Прекрасная и Менелай Микенский

XIII век до нашей эры

Это была самая громкая свадьба в Древней Спарте. Царь Тиндарей выдавал замуж свою дочь, самую выдающуюся красавицу во всей Греции, а то и на всем белом свете: Елену, которую называли не иначе как Прекрасной. В Спарте собрались женихи из всех соседних царств, и было их так много, и все они чем-то да славились — кто царевич, а кто великий воин… Тиндарей начал опасаться, что соперники, уже проявлявшие неумеренную воинственность, передерутся и прямо в Спарте начнутся кровопролитные бои. Между тем хитроумный Одиссей, который также сватался к Елене, предложил Тиндарею позволить красавице самой выбрать себе мужа, что для тех времен было передовым подходом к вопросам брака. Тиндарей принял совет, а сам еще и потребовал от женихов клятву, что все они смирятся с выбором Елены, каким бы он ни был, и не станут враждовать, а весело отпразднуют ее свадьбу.

…Когда-то люди не сомневались, что Елена Прекрасная, она же Елена Спартанская и Елена Троянская, никогда не существовала в действительности и являлась только персонажем мифа. Но с тех пор, как Шлиман доказал, что Троя существовала на самом деле — та самая Троя, которую в Греции назвали Илионом, которую осаждали корабли царя Агамемнона, и когда доказали, что существовал когда-то Агамемнон… появились сомнения: а может быть, и все остальное тоже было когда-то? И у Елены Прекрасной тоже был прообраз: какая-то красавица, которую похитил троянец у спартанского царя? В вопросе, кто были родители Елены, имеется ряд расхождений. Самый распространенный миф — отцом ее стал Зевс, в образе лебедя явившийся к прекрасной спартанской царевне Леде и соблазнивший ее, а после уже Леда вышла замуж за спартанского царя Тиндарея. Иного объяснения необыкновенной красоты Елены у ее современников не было. Существовал еще миф, согласно которому Елене предстояло пять раз выйти замуж и стать причиной кровопролитной войны. И если верить мифу, то прежде, чем стать женой Менелая, Елена еще девочкой была похищена пожилым уже Тесеем, который успел на ней жениться, но братья поехали за ней и вернули ее домой.

Поцелуй (предположительно Елена и Менелай). Деталь росписи краснофигурной вазы

Одиссей, предлагая Тиндарею предоставить дочери право выбора, видимо, надеялся, что Елена выберет его. Но она предпочла молодого красавца Менелая, могучего и светлокудрого. Он и его старший брат Агамемнон когда-то правили Микенами, но вынуждены были бежать оттуда и нашли приют в Спарте. Возможно, Одиссей же первый и был недоволен ее решением… Но клятва была произнесена и исполнена: все женихи смиренно приняли выбор Елены.

Сохранился «Эпиталамий Елене» — свадебная песнь, которую подружки невесты исполняли под стенами брачного покоя в то самое время, когда жених впервые должен был возлечь с невестой, а его лучший друг охранял двери. Разумеется, написана она была не к самой свадьбе Елены и Менелая, а много позже, когда их свадьба уже стала частью великого греческого мифа о Троянской войне…

Елена родила от Менелая дочь Гермиону. Когда Тиндарей скончался, Менелай стал царем Спарты.

Его брат Агамемнон женился на младшей сестре Елены — Клитемнестре. Он оказался талантливым военачальником и не только отвоевал Микены, но еще и начал объединять под своею рукой все разрозненные греческие земли.

А что было дальше — мы все знаем из мифов… Слава о красоте Елены разнеслась по всему миру, и все стремились полюбоваться на нее. От ее лица невозможно было оторвать взгляд, а по форме ее груди отлили чаши для алтаря Афродиты. И Менелаю не долго пришлось наслаждаться семейным счастьем: Елену похитил троянский царевич Парис. Оскорбленный Менелай попросил помощи у своего брата Агамемнона. А тот давно уже мечтал о захвате богатейшего города, но не имел повода для войны. Теперь повод нашелся. Греческие корабли устремились к берегам Илиона…

Во время двадцатилетней осады Трои царевич Парис погиб в бою, да и не он один. Троянцы утратили всякую симпатию к Елене, обвиняя ее в своих несчастьях. Но красота помогла ей найти нового покровителя: Елену взял в жены сводный брат Париса — Деифоб. Дальше версии легенды расходятся: то ли Елена предала троянцев, подавая факелом со стены знаки для греческой армии, то ли, наоборот, — заподозрила, что внутри гигантского деревянного коня, якобы брошенного отступившими греками, на самом деле находятся воины, готовые вероломно напасть на Трою, и пыталась привлечь внимание беспечных троянцев к этому источнику угрозы. В любом случае Троя была обречена. Ибо внутри коня действительно засели воины, и ночью они открыли ворота Трои для греческой армии. Деифоб погиб в бою. Так Елена, при живом муже, сумела дважды овдоветь.

Менелай, жаждущий отомстить неверной жене, нашел Елену в храме Афродиты. Но когда он выхватил меч, чтобы убить изменницу, Елена откинула с лица вдовье покрывало и распахнула свои одежды: лицо и тело ее были так прекрасны, что Менелай позабыл про месть и про меч и прямо в храме вернул жене свое расположение. Когда он привел Елену в греческий лагерь, нашлись недовольные, требовавшие ее смерти в отместку за гибель многочисленных воинов, павших под стенами Трои. Но стоило любому из них посмотреть на лицо Елены, как желание мстить исчезало, так она была прекрасна. Менелай с Еленой вернулись в Спарту. И то ли благополучно дожили до глубокой старости, то ли Елену все-таки убил кто-то из тех, кто жаждал мести за погибших мужей, сыновей и друзей: версий ее смерти немало… Однако греки верили, что и в сумрачном царстве Аида она осталась самой прекрасной и желанной женщиной. И что боги, решив наградить великого героя Ахиллеса, погибшего при взятии Трои, отдали ему в жены Елену. Так сбылось второе предсказание парок: у Елены было пять мужей — четыре на земле и один в ином мире.

Самсон и Далила

Около XII века до нашей эры

История эта произошла давно, очень давно, настолько давно, что существуют сомнения — а была ли она на самом деле? Но найдутся и верящие в нее, ибо записана она в Ветхом Завете, и уверенные в том, что исторические Самсон и Далила жили на самом деле, потому что существует могила Самсона в Газе, которой поклоняются и арабы, и иудеи… И конечно же, есть разногласия. Одни считают, что Самсон был женат на женщине-филистимлянке, чье имя не сохранилось, а другая филистимлянка — красавица Далила — стала виновницей его гибели. Другие же полагают, что две филистимлянки — многовато для биографии ветхозаветного героя и праведника. Что коварная Далила была женой Самсона. И пожалуй, с ними можно согласиться, потому что коварство свое она начала проявлять с самого дня свадьбы… самой громкой и скандальной свадьбы в Древней Иудее. Одной из самых запоминающихся свадеб в Ветхом Завете. И одной из самых тиражируемых в изобразительном искусстве.

Самсон (правильно произносить — Шимшон) родился в семье знатной и был с детства посвящен в назареи. Назареи — это особо посвященные Богу люди, которые давали обет не есть винограда, не пить вина, не стричь волос, не прикасаться к умершим. Если назарей соблюдал все это — он мог стать первосвященником. Ортодоксальный иудаизм назарейства не признавал и считал ересью. Назареи были уверены, что в своих обетах и жертвах они черпают уникальную силу. Самсон был живым воплощением праведности назарейства: он был фантастически сильным человеком.

Во времена, когда жил Самсон, иудеи страдали под игом филистимлян, причем наш герой принадлежал к колену Дана, особенно пострадавшему в этой древней войне. Его отец Моной успел состариться, но так и не дождался рождения сына. Он уже отчаялся, когда ему явился Ангел Господень и предрек, что пожилая жена Моноя забеременеет и родит великого героя: «И он начнет спасение Израиля от руки филистимлян». Ангел потребовал, чтобы Моной стал назареем и вырастил из своего сына назарея. Моной все исполнил… Но Самсон начал не с войны, а с того, что решил жениться на прекрасной филистимлянке Далиле. Его родители были решительно против того, чтобы сын женился на дочери оккупантов, к тому же идолопоклоннице, и Моной приводил в пример Священное Писание, где Моисей запрещал подобные браки. Самсон сумел настоять на своем. А родители невесты, видимо, не имели ничего против. Начали готовить свадьбу.

Свадьба Самсона. Художник Рембрандт ван Рейн

Интересно, что при этом Самсон был уже женат на иудейке. О ней ничего не известно. К женщинам в те времена относились пренебрежительно, почти как к имуществу. Так что ничего удивительного, что Самсон не спросил ее мнения и что имени этой кроткой женщины не осталось в памяти людей… В отличие от имени Далилы, которая осмелилась проявить хитрость, коварство и непокорность.

Однажды, следуя в гости к своей невесте, Самсон увидел, как лев нападает на ягненка. Он бросился на льва и, схватив его челюсти, разорвал животное пополам. Этот сюжет — Самсон, разрывающий пасть льва, — очень популярен в живописи и особенно в скульптуре, где можно показать напряжение великолепных мышц мужчины, схватившегося с хищником… Спустя несколько дней, проходя тем же путем, Самсон увидел, что в сломанных челюстях льва поселился пчелиный рой и уже наполнил пасть зверя сотами, в которых полно меда. Укусов пчел великий герой боялся не больше, чем львиных челюстей, поэтому Самсон забрал соты с медом и отнес их в дар родным невесты.

Наконец, пришел первый день свадьбы, которую положено было праздновать семь дней. Во время пира Самсон предложил тридцати гостям из числа филистимлян загадку: «Из ядущего вышло ядомое, а из сильного вышло сладкое». Поспорили на тридцать рубашек и тридцать смен одежды. Но понятно, что филистимляне никак не могли понять, о чем говорил Самсон, они же не были осведомлены об удивительной истории с медом из львиной пасти… Гости были расстроены и обижены. Три дня они мучились над загадкой. И в конце концов пришли к жене Самсона с угрозой: «Уговори мужа, чтоб он разгадал нам загадку; иначе мы сожжем огнем тебя и дом отца твоего».

Для Далилы вызнать правду не составляло большого труда: охваченный страстью молодой муж был готов на все, лишь бы она пустила его на ложе. Он поведал ей ответ на загадку, а она рассказала наутро гостям… Филистимляне выиграли спор. А когда Самсон спросил, как же они узнали, гости ответили загадкой на загадку: «Что слаще меда и что сильнее льва!» Самсон понял, что они имели в виду: любовь жены слаще меда, а сладострастие оказалось сильнее льва и сокрушило героя… Самсон разгневался и, чтобы отдать им выигранное, пошел в город Аскалон, убил тридцать филистимлян и снятую с них одежду отдал своим гостям.

Поскольку гнев все еще кипел в его душе, Самсон решил оставить свою молодую жену. Но через некоторое время, соскучившись, вернулся и даже принес в дар тестю ягненка. И узнал, что тот отдал дочь одному из гостей с той свадьбы, считая, что Самсон отказался от нее навсегда. Самсон в очередной раз пришел в ярость. Тесть предлагал ему руку своей младшей дочери, клялся, что она красивее старшей, но Самсон хотел только одну женщину — Далилу.

Чтобы отомстить коварным филистимлянам, он решил сжечь их посевы, что ему успешно удалось. Но в ответ на это филистимляне захватили первую жену Самсона, иудейку, вместе со всеми ее родными, заперли их в доме и сожгли.

После этого Самсон стал мстить филистимлянам с соответствующей той эпохе жестокостью и удивительной изобретательностью. О подвигах его можно прочесть в литературе, а нас интересует свадьба и ее последствия…

Если придерживаться версии, что филистимлянкой, на которой женился Самсон, была Далила, то, видимо, он действительно любил ее и тосковал по ней. Даже став великим героем и судьей среди своих соплеменников, он не смог удержаться, когда встретился с ней снова. Далила или овдовела, или как-то еще рассталась с супругом. Она жила одиноко, и Самсон стал приходить к ней как любовник. Узнав об этом, филистимляне предложили Далиле: «Уговори Самсона и выведай, в чем великая сила его и как нам одолеть его, чтобы связать его и усмирить его; а мы дадим тебе за это каждый тысячу сто сиклей серебра». Далила согласилась. Видимо, не слишком-то симпатичен ей был Самсон. Она принялась выспрашивать, Самсон несколько раз обманывал ее, но наконец сдался и сказал правду: «Бритва не касалась головы моей, ибо я назарей Божий от чрева матери моей; если же остричь меня, то отступит от меня сила моя; я сделаюсь слаб и буду как прочие люди».

«И увидела Далила, что раскрыл он перед ней все сердце свое… И усыпила его на коленях своих, и призвала человека, и велела ему остричь семь кос головы его. И начал он ослабевать, и отступила от него сила его… филистимляне взяли его… оковали его двумя медными цепями, и он молол в доме узников».

Филистимляне еще и ослепили бывшего силача, чтобы сделать его совсем беспомощным.

Но со временем волосы отросли… А филистимляне оказались забывчивы и, не заметив, что источник силы вернулся к Самсону, привели его на свой пир, чтобы над ним поглумиться. Самсон разорвал цепи и с криком «Умри, душа моя, с филистимлянами!» обрушил колонны, поддерживавшие свод зала. Погибло более трех тысяч человек, в том числе и сам Самсон. «И было умерших, которых умертвил Самсон при смерти своей, более, нежели сколько умертвил он в жизни своей»

Иудеи выкупили тело Самсона и похоронили с почестями.

О том, что стало с Далилой, история умалчивает. Но, по крайней мере, имя ее осталось в истории.

Царь Артаксеркс I и Эсфирь

472 год до нашей эры

Брак между иудейкой Эсфирью и персидским царем Артаксерксом I стал неожиданностью для обоих народов, был негативно воспринят и иудеями, и персами и имел самые серьезные последствия для истории. Впрочем, конечно же, многие историки сомневаются — а была ли Эсфирь, а произошли ли на самом деле описанные в Ветхом Завете события? Но могила Эсфири до сих пор существует на территории нынешнего Ирана…

Свадьба Эсфири. Художник Ю. Шнорр фон Карольсфельд

В любом случае это была одна из самых великих свадеб в древней истории.

Все началось с восьмидесятидневного празднества, которое устроил Артаксеркс для своих подданных и послов иных держав. На седьмой день он пожелал похвалиться красотой жены своей, царицы Вашти, и приказал ей выйти в царском уборе к гостям и танцевать. Вашти отказалась, чем разгневала Артаксеркса. Он изгнал ее и пожелал найти себе новую жену. Для этого царь велел приводить во дворец всех прекрасных девственниц. И если кто утаит красавицу, тот будет наказан… И все боялись гнева Артаксеркса и приводили ему своих дочерей и племянниц. Самых красивых Артаксеркс оставлял себе, потому что мог иметь сколько угодно жен, но лишь одну мог короновать как свою царицу.

И Мордехай, иудей, служивший у Артаксеркса, привел к нему Эсфирь, племянницу, сироту, которая жила у него вместо дочери. Эсфирь была не только красива и девственна, она также была хорошо образованна, умна и умела заботиться о своей красоте, так что ежедневный туалет ее занимал не менее двух часов. Кроме того, она смогла вовремя проявить скромность и понравилась Загаю, главному царскому евнуху. Как сказано в Книге Эсфири: «И когда пришла очередь Эсфири… идти к царю, то не просила она ничего, кроме того, о чем сказал ей Загай, царский евнух, страж жен. И понравилась Эсфирь всем видевшим ее. И взята была Эсфирь к царю Артаксерксу в царский дом его в десятом месяце, то есть в месяце Тэвэте, на седьмом году его царствования».

Сначала Эсфирь была наложницей Артаксеркса, но потом ее красота и ум произвели на царя такое впечатление, что он решил сделать ее своей царицей. Решение царя жениться на иудейке вызвало протест у многих его придворных, но Артаксеркс никогда не оглядывался на чужое мнение. Он отпраздновал пышную свадьбу, во время которой короновал Эсфирь: «И полюбил царь Эсфирь больше всех жен, и снискала она его расположение и благосклонность больше всех девиц, и возложил он царский венец на голову ее, и сделал ее царицей вместо Вашти. И устроил царь большой пир для всех сановников своих и рабов (придворных) своих, пир (в честь) Эсфири, и облегчил (налоги) областям, и раздал дары с царской щедростью…»

Дальше же произошло все то, что возвеличило Эсфирь и Мордехая и что отмечается иудеями по сей день каждый год, во время праздника Пурим. Мордехай раскрыл заговор с целью убийства царя и через Эсфирь предупредил Артаксеркса, что способствовало его возвышению. Знатный вельможа Аман возмутился, узнав, что иудея возвысили, и выстроил сложную интригу, результатом которой был подписанный царем указ об истреблении и изгнании всех иудеев. Узнав об этом указе, Мордехай попросил Эсфирь спасти свой народ. И она рискнула жизнью, появившись в покоях Артаксеркса без приглашения. Она позвала его на пир в свои покои и во время пира рассказала о кознях Амана. Артаксеркс, видимо, быстро принимал решения и легко менял свое мнение: он приказал казнить Амана и всех его сторонников.

Эсфирь и Артаксеркс жили долго и счастливо, но со временем страсть царя к супруге поутихла, и он взял себе другую, молодую жену — Дамаспию. Эсфирь была настолько разумна, что не выказывала ревности. Артаксеркс скончался в мае 424 года до нашей эры, после сорока одного года успешного правления. Его жена Дамаспия умерла в тот же день, из-за чего можно предполагать, что умерли они от какой-то инфекционной болезни. Они вместе похоронены близ Персеполя.

Эсфирь же покинула дворец царя, вернулась к своему дяде Мордехаю и жила в провинции, почитаемая своим народом, до глубокой старости. Они с Мордехаем похоронены вместе, и могила их почитается как святыня не только иудеями, но и мусульманами. В Иране на могилу Эсфири приводят строптивых, но любимых жен в надежде, что ветхозаветная красавица вразумит их и научит, как следует вести себя с мужем, чтобы он в своем доме чувствовал себя истинным царем.

Сократ и Ксантиппа

Приблизительно 429 год до нашей эры

Для древних греков свадьба не была выдающимся событием, так что редко какие из свадеб заслужили хотя бы упоминания историков. Жену обычно брали ради того, чтобы продлить свой род, второй причиной было приданое, третьей — возможность породниться с сильной и богатой семьей. В общем, все как всегда и как у всех… Положение женщины в Древней Греции было далеко не выигрышным, и все достойные жены вели тихую жизнь на женской половине дома, и мало кто из них вошел в историю — в основном современникам запоминались образованные и веселые гетеры! Так что брак известного, к тому времени уже немолодого (ему было около сорока — или за сорок) философа Сократа с молоденькой девушкой Ксантиппой, на который он решился под давлением родных и друзей, имея перед собой первую и основную из брачных целей — продолжить свой род, — остался в памяти современников как событие. Ведь никто не ожидал, что знаменитый Сократ все же женится. И тем более никто не ожидал, что Сократ женится неудачно…

Ксантиппа поливает Сократа водой. Художник Р. ван Бломмендаль

Но, собственно, речь у нас пойдет о свадьбе. Как бы мало значения ни имела свадьба для мужчин в Древней Греции, для женщины она становилась зачастую единственным праздником за всю их жизнь. Немецкий историк, специалист по античности, Ганс Лихт писал:

«Собственно свадьба предварялась обычно самыми разными обрядами, в первую очередь, разумеется, жертвами богам — покровителям брака, и, в частности, Гере и Зевсу; запрет на использование желчи жертвенного животного являлся символом, смысл которого нетрудно понять: в браке нет места “желчи и гневу”. Во многих местах было принято, чтобы невеста возлагала на алтарь несколько прядей волос или пояс либо то и другое вместе; принесение на алтарь локонов символизировало расставание с юностью, принесение пояса — с девственностью. До жертвоприношения или после него невеста совершала омовение, воду для которого приносил мальчик, живший по соседству. Вода бралась в ручье или реке, имевших в данной ситуации особенно большое значение — будь то афинский источник Каллироя или фиванская река Йемен.

Обыкновение устраивать свадебный пир было, вне всяких сомнений, распространено по всей Греции. В то время женщины не могли присутствовать на мужских застольях, однако на свадебных пирах они угощались в одной комнате с мужчинами, занимая при этом отдельные столы. Расходы, которые несли устроители таких пиров, и род увеселений, конечно, различались в зависимости от финансовых возможностей хозяев и вкусов эпохи. Кунжутные пирожные, сдобренные фруктовыми добавками, были на этих застольях обычным лакомством. Символическое значение имел и другой обряд: во время пиршества прекрасный обнаженный юноша, украшенный боярышником и листьями дуба, обходил гостей с подносом, на котором были разложены печенье и пирожные, восклицая: “Я избежал зла и обрел наилучшее”.

После трапезы, которая, естественно, сопровождалась тостами и здравицами, невеста садилась в повозку, запряженную быками, мулами или лошадьми, и отправлялась в дом жениха. Она сидела между женихом и его парохом — лучшим другом или ближайшим родственником.

После прибытия невесты в дом жениха ось повозки иногда сжигалась. Это считалось предзнаменованием того, что невеста никогда не захочет покинуть дом мужа.

Свадебные факелы были неотъемлемым атрибутом свадебного шествия; их возжигали матери невесты и жениха и несли те участники праздника, что шли пешком. Все они были нарядно одеты, о чем можно догадаться, если, не довольствуясь сообщением об этой подробности у Гомера, принять во внимание развитое у греков чувство прекрасного. Платье невесты было, по-видимому, разноцветным, одежда жениха (очень характерная деталь) не черной, как это принято у нас, но белой, сотканной из самой тонкой шерсти; мужчины, участвовавшие в процессии, были одеты также, как и жених. Невесту и жениха украшали венками и пестрыми лентами; невеста не жалела на себя благовоний, и у лица ее колыхалась яркая пелена — традиционная деталь наряда невесты.

Встречные поздравляли и шутливо подбадривали свадебную процессию, двигавшуюся по улицам города под аккомпанемент флейт; ее участники распевали гименей — свадебную песнь, названную именем бога свадьбы Гимена.

В древности существовал обычай, согласно которому брачные покои умелой рукой украшал сам муж.

В песенных состязаниях и играх протекает ночь. Темнота сгущается. Настал долгожданный час. Жених порывисто встает, сжимает в крепких объятиях застенчиво сопротивляющуюся ему невесту и, по обычаю героических времен, поспешно уносит свою драгоценную добычу. За ним следует самый надежный из его друзей, юноша «высокого роста и с крепкими руками», способный отстоять двери свадебного покоя от врага даже более опасного, чем девушки, которые быстро вскакивают со своих мест и с хорошо разыгранным ужасом устремляются вслед за похитителем в надежде вырвать подругу из его рук; они также беспомощны, как пташки, бросившиеся в погоню за ястребом, похитившим одну из их товарок и уносящим ее в своих когтях. Когда, запыхавшись, они подбегают ко входу в комнату новобрачных, дверь уже захлопнута. Из-за дверей до них доносится голос жениха, который тем временем опускает прочные засовы и обращается к ним с насмешливым старинным изречением: “Назад, здесь девушек хватает и без вас”. А снаружи, перед запертой дверью, возвышается исполинская фигура верного стража, уже приготовившегося к бою и с удовольствием предвкушающего веселую схватку с “проклятыми девками”.

Но веселое подзадоривание длится недолго. Остается только в последний раз выказать свою привязанность, сказать последнее “прости” подруге, которая, вступив в брачный покой, “стала уже хозяйкой дома”. Девушки снова поспешно перестраивают свои ряды и запевают песнь брачного покоя эпиталамий в собственном смысле слова, который становится последним актом всего торжества, даже если на следующее утро оно получит продолжение в виде песни пробуждения, которая подводит окончательный итог всему свадебному представлению.

Наутро новобрачные просыпались под звуки серенады и принимали всевозможные подарки от своих родственников. С этого дня молодая жена показывалась на людях уже без покрывала невесты, которое она посвящала Гере, богине — покровительнице брака. В этот день в доме отца жениха или самого жениха устраивался пир, в котором — немаловажная подробность — женщины, а стало быть, и новобрачная уже не участвовали; очевидно, что всякие лакомства, подававшиеся в этот день к столу, готовились вчерашней невестой, которая таким образом впервые получала возможность продемонстрировать свои кулинарные таланты. Смысл данного обычая ясен. В первую ночь муж отдал жене то, что по праву принадлежит ей и теперь он снова временно принадлежит обществу друзей и родственников-мужчин, тогда как молодой жене приходится исполнять свои обязанности на кухне. То, что, по-видимому, пир этот был исполнен радости и веселья, вовсе не мешало ему быть последним и торжественным подтверждением юридической полноценности свадебной церемонии, а поэтому было принято приглашать на него как можно больше гостей, которые как бы выступали в роли свидетелей».

Ксантиппа оказалась не такой кроткой, как другие древнегреческие жены, скромные обитательницы женской половины дома. Она вошла в историю как самая сварливая и злобная жена, основательно попортившая философу жизнь. Впрочем, кое-кто из историков считает, что большинство рассказов о ней — анекдоты, придуманные друзьями Сократа, которые недолюбливали Ксантиппу за то, что великий философ отвлекался на нее от общества друзей. Ведь Сократ был так влюблен, что даже позволял жене ездить на нем верхом — непонятно только в прямом или переносном смысле, однако художники предпочитали считать, что в прямом, и изображали Ксантиппу сидящей на спине Сократа. Когда Сократ был арестован, Ксантиппа повела себя как самая достойная жена: с младшим ребенком на руках каждый день приходила к стенам тюрьмы, пыталась разжалобить судей и добиться свидания. А когда Сократа приговорили к смерти и он принял яд, Ксантиппа искренне оплакивала его смерть.

Александр Македонский и Роксана

327 год до нашей эры

Александр Македонский — один из величайших в истории правителей и завоевателей — женился, в отличие от многих его современников, по большой любви. Причем женился не по греческому, а по персидскому обычаю. На пленнице бактрийке, чем возмутил всех своих сподвижников.

Видимо, восточные женщины нравились Александру больше, чем греческие. В 333 году, по словам Плутарха, ему приглянулась тридцатилетняя пленница благородных кровей, красавица Барсина. Она была старше его, и все же «Александр последовал совету Пармениона, предложившему ему сблизиться с этой красивой и благородной женщиной. Глядя на других красивых и статных пленниц, Александр говорил шутя, что вид персиянок мучителен для глаз».

Еще более мучителен для глаз завоевателя оказалась внешность четырнадцатилетней дочери бактрийского вельможи Оксиарта. Она была знаменита своей красотой и среди соплеменников, недаром ее назвали Роушанак — «сияющая». На латыни ее имя звучало как Роксана…

Перед наступающими армиями Александра Оксиарт с семьей и войском заперся в крепости, считавшейся неприступной, но все же крепость пала, и вельможе пришлось сдаться на волю победителя вместе с женами и детьми, среди которых было несколько взрослых девушек. Александра Македонского в пути всегда сопровождали писатели, историки, философы, в общем — было кому вести летопись. Этими летописями пользовались историки последующих эпох, чтобы воссоздать события жизни великого завоевателя. Греческий писатель Арриан из Никомедии рассказывал: «Одну из этих дочерей звали Роксана. Она была девушка на выданье, и те, кто принимал участие в походе, повторяли, что она была прекраснейшая из женщин, которых они видели в Азии, исключая одну только жену Дария. Александр влюбился в нее с первого взгляда, но, хотя она была пленницей, он отказался из-за страстного влечения к ней взять ее силой и снизошел до женитьбы на ней».

Свадьба Александра Македонского и Роксаны. Настенная роспись виллы Фарнезина. Художник Иль Содома

Незадолго до этого у Александра родился первый его сын: Геракл, от наложницы Барсины. Но Барсина была забыта: Роксана затмила для царя всех других женщин.

А между тем ее вместе с сестрами привели на пир к победителям, где они должны были услаждать воинов танцами и отдаться тем, кто их пожелает. Обычно подобные увеселения кончались насилием над пленницами. Но Александр пожелал Роксану себе одному… И он не хотел просто взять ее, как рабыню. Он хотел, чтобы она стала его женой. Не остановил его даже протестующий ропот соратников. Квинт Курций в «Истории Александра Македонского» писал: «… царь Азии и Европы взял себе в жены девушку, приведенную для увеселения на пиру, с тем, чтобы от нее родился тот, кто будет повелевать победителями».

Мало кто понимал далекоидущие политические планы Александра, согласно которым он хотел не силой удерживать завоеванные земли под своей властью, а создать поистине могущественное и единое государство. В эти планы вписывался и брак с Роксаной. Плутарх комментирует: «И его брак с Роксаной, красивой и цветущей девушкой, в которую он однажды влюбился, увидев ее в хороводе на пиру, как всем казалось, вполне соответствовал его замыслу, ибо брак этот сблизил Александра с варварами, и они прониклись к нему доверием и горячо полюбили его за то, что он проявил величайшую воздержанность и не захотел незаконно овладеть даже той единственной женщиной, которая покорила его».

Любила ли Роксана Александра? На момент свадьбы — наверное, нет. Скорее всего, она испытывала только страх перед его могуществом и благодарность за то, что он избавил ее от поругания и возвысил. Но потом своими поступками она доказала, что любит и страстно ревнует…

Александр был хорош собой. Плутарх так описывал царя-завоевателя: «Внешность Александра лучше всего передают статуи Лисиппа, и сам он считал, что только этот скульптор достоин ваять его изображения. Этот мастер сумел точно воспроизвести то, чему впоследствии подражали многие из преемников и друзей царя, — легкий наклон шеи влево и томность взгляда. Апеллес, рисуя Александра в образе громовержца, не передал свойственный царю цвет кожи, а изобразил его темнее, чем он был на самом деле. Как сообщают, Александр был очень светлым, и белизна его кожи переходила местами в красноту, особенно на груди и на лице».

А главное — Александр обращался с Роксаной не как с пленницей, а как с возлюбленной невестой.

Свадьбу сыграли по персидскому обряду, который был очень прост: молодые, держась вместе за рукоятку ножа, разрезали особый круглый хлеб, а потом каждый съел половину. Правда, потом Александр устроил пышное празднество для своих воинов: с обильными возлияниями, с танцовщицами, музыкантами и гетерами, которые следовали за его войском.

Александр воспринял многие персидские традиции. После победы над царем Дарием он взял себе в жены двух его дочерей: Стариру и другую, чье имя история не сохранила, а также приказал каждому из своих военачальников взять себе в жены знатную персиянку и сыграл общую пышную свадьбу. После победы над Артаксерксом III Александр взял в жены его дочь Парасатиду. И в довершение обзавелся гаремом из 360 наложниц. Диодор Сицилийский писал: «Каждую ночь они проходили перед ложем царя, так что он мог выбрать одну, с кем делил эту ночь».

Роксана, хоть и привыкшая к многоженству, все же безумно ревновала. Но бунтовать против воли мужа не смела. Она старалась сохранить свое положение любимейшей из жен и следовала за Александром во всех его походах, тогда как другие жены оставались во дворцах.

Александр скончался в 323 году до нашей эры. Ему не было и тридцати трех лет. Перед смертью он десять дней провел в страшных муках и просил у близких вина или яда, чтобы покончить со страданиями. Он испустил дух в объятиях Роксаны, которая поцеловала его в губы, чтобы «поймать его душу», и сама закрыла его глаза, чтобы быть последней, что эти глаза видели, дабы Александр наверняка узнал ее в мире ином. Роксана была на восьмом месяце беременности. Она верила, что в тело младенца, которого она носит, вселится отлетавшая душа Александра. Сына, рожденного месяц спустя, она назвала именем отца — Александр. И считала его живым воплощением усопшего мужа.

Теперь, когда Александра не было, Роксана могла отомстить: его наложниц она раздарила и распродала. А его персидских жен попросту убила… Плутарх писал: «До крайности ревнивая и страстно ненавидевшая Статиру, она при помощи подложного письма заманила ее и ее сестру к себе, обеих убила, бросила трупы в колодец и засыпала землей».

Но и саму Роксану ждала печальная судьба. Александр не оставил распоряжений относительно престолонаследия и порядка управления страной. Начались распри, и в них была втянута Роксана с сыном Александром, а также Барсина с уже взрослым Гераклом. Властолюбивая мать покойного Александра Македонского — Олимпиада — тоже поучаствовала в дележе власти. То одна, то другая партия брали верх, но в конце концов политические интриги привели сначала к убийству Олимпиады, потом — Барсины и Геракла, а в 309 году до нашей эры пришел черед Роксаны и юного Александра…

Гай Юлий Цезарь и Корнелия Цинилла

83 год до нашей эры

Гай Юлий Цезарь, великий военачальник, правитель Рима, реформатор и писатель, происходил из благородного рода, но недостаточно высокопоставленного и ничем особо себя не прославившего, к тому же и не богатого. Зато он получил прекрасное образование, да и отношения в его семье могут считаться образцовыми. И женился он по любви, причем — по древнеримским меркам — очень рано: ему было семнадцать лет. Невесте, Корнелии Цинилле, не исполнилось и двенадцати лет, но как раз ее возраст считался вполне приемлемым…

Гай Юлий Цезарь. Античный бюст

Никаких воспоминаний об их свадьбе не сохранилось, но, разумеется, бракосочетание между двумя представителями аристократических семейств происходило с соблюдением всех законов и обычаев. И чтобы вообразить, какими были подготовка к свадьбе Гая Юлия Цезаря и Корнелии Циниллы и сама свадьба, нам надо понять, что представлял собой брачный обряд в Древнем Риме. Наиболее подробное и емкое исследование предлагает русскоязычный проект «Эволюция» на сайте krasreferent.narod.ru, на основе книг Новицкого И. Б. «Римское право» и col1_0 «Гибель античного мира»:

«Брак в Древнем Риме считался священным таинством и опорой государства. Большинство браков в богатых семьях Древнего Рима заключалось по расчету: для продолжения рода (лат. matrimonium — “брак”, от лат. mater — “мать”), для объединения владений, а также для укрепления политических союзов. Среди бедного населения, скорее всего, также преобладал расчет, однако не исключались браки по любви.

Авторы времен Римской империи считали республику периодом расцвета римского брака за то, что мужчины строго контролировали мораль жен. Партнерство супругов в современном понимании считалось не только ненужным, но и невозможным: в Древнем Риме считалось, что жена должна была посвятить свою жизнь поддержке мужа и заботе о нем. Родители занимались поисками подходящего жениха уже вскоре после рождения девочки. Сенека писал о том, что отцы семейства выбирали иногда неподходящих супруг, так тщательнее родители выбирают скот и рабов, а о всех недостатках будущей жены жених узнает лишь на свадьбе. Одной из важных причин для вступления в брак являлось заключение политических альянсов. Так, известны многочисленные примеры таких союзов в I веке до нашей эры, в которых невеста выступала залогом стабильности политических объединений. Для мужчины брак служил сохранению богатства и статуса и их передачи законным наследникам. Кроме того, пока длился брак, муж мог распоряжаться денежной составляющей приданого и ожидать от семьи супруги финансирования его карьеры. Не менее важным было рождение законных наследников, которые тем самым сохраняли положение в обществе из поколения в поколение. Иногда отец жениха посылал к будущей супруге повивальную бабку, чтобы осмотреть ее и узнать, способна ли она к деторождению.

Корнелия Цинилла. Античное изображение

Девочки могли быть отданы замуж с достижением совершеннолетия, то есть в возрасте 12 лет (девушка считалась лат. viri potens — “в состоянии принимать мужчин”), мальчики в 14 лет (лат. pubes). Причинами рано выдавать дочь замуж были ранняя смертность женщин и детей и более низкая ожидаемая продолжительность жизни. Иногда девочки до этого возраста отводились в дом жениха, однако обязанности жены наступали строго по закону. По мнению ученых, в действительности девушки выходили замуж в возрасте между 17–23 годами, а мужчины женились в среднем в 27–30 лет. Один из современников императора Траяна считал, например, рекомендованный Гесиодом возраст для вступления в брак (18 лет), по “сегодняшним меркам”, довольно поздним. Разница в возрасте супругов иногда доходила до 30 лет.

Супруги не должны были состоять в родстве. Браки, в которых муж и жена являлись родственниками до четвертого колена, считались инцестом и карались смертной казнью (позднее ссылкой). Также были запрещены браки между приемными детьми и родителями. В течение веков условие о родственных связях между супругами стало менее строгим: с I века до нашей эры был разрешен брак между двоюродными братьями и сестрами. Такой брак, заключенный в 171 году до нашей эры, описывает Тит Ливий. В III веке нашей эры было разрешено вступать в брак также дядям и племянницам. Брак между братьями и сестрами встречался в Римском Египте также среди простого населения, что для римлян являлось нарушением закона, но местными обычаями разрешалось.

Для заключения брака требовалось согласие отца семьи. В ранний период Рима не требовалось согласие детей, однако позднее глава семьи не мог повлиять на решение сына. Для обручения и брака дочери, по словам Ульпиана, формально требовалось ее согласие. Девушка могла не согласиться на свадьбу только в том случае, если отец выбрал для нее недостойного (например, по характеру или поведению) или “запятнанного позором” жениха. Более взрослые дети часто сами выбирали себе супругов, а с введением законов Августа дети могли обратиться к магистрату, если отец не давал разрешения на брак.

Право заключать брак (лат. conubium) имели лишь свободные римские граждане. Брак был запрещен лицам, занимавшим определенные должности и имевшим определенный статус: например, опекуну и подопечным, магистратам провинций во время исполнения должности, солдатам и иноземцам, рабам.

О приданом (лат. dos) отцы жениха и невесты обычно договаривались во время помолвки, однако соглашение могло заключаться и после брака. Оно могло состоять из имущества, денег, драгоценных металлов, дорогих тканей, прав, обязательств (например, женщина, выходившая замуж за своего должника, могла оставить ему этот долг как приданое). Отец девушки должен был выплатить приданое в течение трех лет после свадьбы. Муж мог использовать его во время брака: “Приданое, будучи связано с браком, служит его тяготам и общим детям…” При разводе муж был обязан выплатить все приданое, если муж прежде умирал, жена также получала приданое обратно, так как, как писал римский юрист Помпоний, “для государства важно, чтобы приданое сохранялось для женщины, ибо крайне необходимо, чтобы женщины были с приданым ради рождения потомства и пополнения гражданства детьми”. Муж не имел права распоряжаться личным состоянием женщины. “Исходное приданое”, данное отцом дочери, возвращалось отцу в случае смерти дочери “вместо утешения” (лат. solacii loco), “чтобы, потеряв дочь, он не страдал еще и от денежного убытка”, приданое, данное матерью, оставалось у мужа умершей дочери как “пришлое”. Обычай выдавать дочерей и сестер замуж без приданого большей частью не только не приветствовался, но и осуждался: “Но какой скандал — девицу выдать без приданого”. В богатом городском доме власть жены объясняется, по мнению ученых, ролью ее приданого: принесенные женщиной в дом мужа средства давали ей право требовать внимания со стороны мужа, что иногда рассматривалось мужьями как посягательство на их свободу. Так, один из героев комедии Плавта признается, что, “взяв деньги, власть он продал за приданое…”.

Свадьбе могла предшествовать церемония помолвки (лат. sponsalia, от лат. spondere — «обещать»), на которой отцы договаривались о предстоящей свадьбе. Этот обычай соблюдался, прежде всего, в семьях высшего сословия и в юридическом плане являлся лишь праздником. Будущий жених вручал невесте наряду с дарами в знак верности железное кольцо (лат. anulus pronubus) без камня (в более позднее время — золотое кольцо). Кольцо носила только невеста на безымянном пальце левой руки, так как римляне полагали, что оттуда идет вена к сердцу. Помолвка во времена империи скреплялась еще и поцелуем. Во времена поздней республики и Римской империи праздник с приглашенными гостями и подарками был скорее обычным делом и устраивался, чтобы упрочить уважение в обществе. Помолвка могла быть в любое время расторгнута словами: лат. conditione tua non utor — «твоим предложением не воспользуюсь». Возрастных ограничений для помолвки не существовало. По закону Августа, от наказаний освобождались помолвленные холостяки, вследствие чего многие мужчины стали использовать это правило для уклонения от брака: устраивалась помолвка с совсем маленькими детьми. Август постановил, что помолвка считается недействительной, если свадьба не происходит через два года после помолвки.

Свадьба была большим семейным праздником, а для невесты являлась формальным “переходом” от девочки к женщине. Из письменных источников известны обычаи подготовки и проведения свадьбы в высших сословиях Древнего Рима, о традициях в семьях крестьян, торговцев, ремесленников точно ничего не известно. Дата бракосочетания выбиралась с учетом религиозных традиций и праздников, верований в счастливые и несчастливые дни…

Вечером перед свадьбой девушка жертвовала ларам свои старые игрушки и детскую одежду, тем самым прощаясь с детством. Накануне свадьбы невесте повязывали голову красным платком и надевали на нее длинную прямую белую тунику с шерстяным поясом (лат. tunica recta), предназначавшуюся и для дня свадьбы. Пояс из овечьей шерсти (лат. cingillum) завязывался двойным геркулесовым узлом, который должен был предотвратить несчастье. Волосы невесты также накануне вечером укладывались наконечником копья (лат. caelibari hasta) в 5 прядей. Затем волосы скреплялись шерстяными нитями (лат. vittae) и собирались в конусообразной форме. Свадебный наряд невесты представлял собой длинное платье — паллу (лат. palla gelbeatica), ярко-красного цвета, надеваемое на тунику. На голову накидывали покрывало огненного, желто-красного цвета (лат. flammeum), немного спуская его на лицо, а со времен поздней республики надевали венок из цветов (вербены и майорана, позднее из цветов апельсинового дерева и мирта), собранных самой невестой. Обувь должна была быть того же цвета, что и flammeum. К украшениям относился, прежде всего, браслет. Об особенном наряде для жениха не сохранилось сведений, возможно, он надевал обычную белую тогу и венок (по греческой традиции). Дома невесты и жениха украшались венками, зелеными ветвями, лентами и цветными коврами.

Утром в день свадьбы процессия, которую возглавляла распорядительница (лат. pronuba), женщина, служившая невесте примером, так как лишь один раз была замужем, направлялась к храму или домашнему атриуму. Затем пару подводили к алтарю, на котором в жертву приносилась свинья (реже овца или вол), чтобы по внутренностям узнать у богов, будет ли брак счастливым. Если предсказание было удачным, то давалось согласие на брак. Затем подписывался брачный договор (лат. pacta dotalia), пара произносила «да» и обменивалась кольцами. В качестве знака верности и как символ дружеского и сердечного единения (а не как скрепление договора) жених и невеста подавали друг другу правую руку (лат. dextrarum iunctio). Затем просили благословения у пяти богов: у Юпитера как гаранта союза, у Юноны как богини брака, Венеры как богини любви, Фидес как олицетворения верности и Дианы как богини-матери.

После брачной церемонии начиналось обильное застолье (лат. cena nuptialis). Вечером после пира девушка окончательно покидала своих родителей: начиналась церемония «отведения» (лат. deductio) — проводы невесты в дом жениха. Невесту «похищали» в память о древних традициях: «делать вид, будто девушку похищают из объятий матери, а если матери нет, то ближайшей родственницы». Затем пару отводили в дом мужа в сопровождении насмешливых, а также непристойных песен (лат. versus Fescennini — так назывались, возможно, потому, что считалось, что они оберегают от колдовства (лат. fascinum), песен, гимнов, шуток. Невесту вели за руки двое мальчиков, третий нес перед ней факел из терновника (лат. spina alba), который зажигали от огня на очаге дома невесты. За невестой несли прялку и веретено, как символы женских занятий в доме мужа. Прохожим раздавали (бросали) орехи как знак плодородия, которые должны были обеспечить новой семье обильное потомство.

Муж переносил жену через порог нового дома, чтобы жена не споткнулась о него, что считалось плохим знаком. После этого жена оборачивала дверной косяк шерстью и смазывала жиром (по словам Плиния Старшего, использовался волчий жир как воспоминание о волчице, вскормившей Ромула и Рема) и маслом, что, возможно, должно было отпугивать злых духов в первую ночь. Гости уходили и продолжали праздновать в другом месте.

Жену раздевали женщины, которые лишь единожды состояли в браке, и отводили к кровати мужа.

На следующий день жена появлялась впервые в наряде матроны и еще раз приносила жертвы ларам и пенатам, а также получала подарки от мужа. В этот день молодая семья устраивала праздничное застолье у себя дома в кругу близких родственников и друзей (лат. repotia).

Роскошь свадебных праздничных пиров император Август пытался ограничить законодательными мерами: затраты на свадьбу и последующее торжество не могли превышать 1000 сестерциев. Сумма слишком маленькая, поэтому этот закон, вероятно, не соблюдался. Сумма увеличивалась еще и за счет того, что гостям в благодарность за оказанную дому честь преподносили денежный подарок. Пары, не желавшие шума и больших растрат, предпочитали жениться в сельской местности…»

Итак, семнадцатилетний Гай Юлий Цезарь «похитил» свою одиннадцатилетнюю супругу из объятий ее матери, перенес через порог своего дома, а на следующий день Корнелия Цинилла впервые появилась в наряде матроны… Но безмятежное счастье, которое во все времена окружало счастливых новобрачных, было разрушено уже через несколько дней после свадьбы.

Дело в том, что отец Корнелии Циниллы — патриций Луций Корнелий Цинна — был сторонником римского военачальника и консула Гая Мария, который захватил власть в Риме, но проиграл в битве с другим претендентом на власть — Луцием Корнелием Суллой. Вряд ли перипетии большой политики интересовали юную Корнелию Циниллу, хотя Гай Юлий Цезарь бесспорно следил за «положением на фронтах». Его тесть и отец Корнелии Циниллы до конца оставался верен Гаю Марию и погиб… А Сулла, прибыв в Рим в качестве победителя, немедленно приказал изгнать всех сторонников Гая Мария и даже родственников погибших сторонников, а также демонстрацией верности Сулле со стороны его подданных должны были стать разводы с женщинами из семей сторонников Гая Мария. Многие развелись… Но Гай Юлий Цезарь отказался. Слишком дорога ему была его маленькая Корнелия Цинилла. Дороже карьеры, которой он рисковал. Дороже жизни, которую у него могли отнять: его имя едва не внесли в «проскрипционные списки» людей, объявленных вне закона и приговоренных к смерти. Спасли его только многочисленные прошения со стороны его родных, а также людей, которые видели в этом юноше яркую личность и считали, что его смерть будет утратой для Рима. Однако же Гай Юлий Цезарь был лишен престижной должности и всего своего состояния, а Корнелия Цинилла — своего приданого. Супругам пришлось покинуть Рим и уехать в Малую Азию. Однако они остались вместе и уже этим были счастливы…

Гай Юлий Цезарь, как любой римлянин, мечтал о сыне. Но из-за юного возраста вступавших в брак девушек гибель от родов стояла на первом месте среди причин женской смертности в Древнем Риме, превосходя даже ущерб от эпидемических заболеваний: достаточно почитать эпитафии на сохранившихся римских саркофагах и надгробиях, чтобы убедиться, сколько юных жен не смогли пережить рождения первого же ребенка. В благородном сословии это было столь серьезной проблемой, что, по словам польского историка Александра Кравчука, «высокая ранняя смертность среди женщин приводила к так называемой маскулинизации старших возрастных групп — мужчин в них было значительно больше, чем женщин».

Первые роды Корнелия Цинилла пережила, хотя дались они ей тяжело: свою дочь Юлию Цезарис она произвела на свет в первый же год после свадьбы, то есть сама была еще ребенком, когда родила ребенка. После Корнелия Цинилла долго хворала. Несколько последующих беременностей закончились выкидышами. Но Гай Юлий Цезарь любил свою жену также горячо, как в день их свадьбы.

Они вместе пережили многое: и изгнание, и возвращение в Рим, когда Сулла умер…

Они прожили вместе четырнадцать счастливых лет.

Корнелия Цинилла успела застать начавшееся возвышение Гая Юлия Цезаря, когда в 68 году до нашей эры она умерла, рожая их второго ребенка. Это был мальчик, и он тоже не выжил.

Гай Юлий Цезарь женился еще дважды: ведь ему нужен был сын.

Всего через год после смерти Корнелии Циниллы он женился на красавице Помпее Сулле — кстати, внучке Суллы, своего гонителя! — но эту женщину выбрала для него мать, а мнение матери Гай Юлий Цезарь уважал. Однако за шесть лет совместной жизни Помпея Сулла не принесла ему детей, и Гай Юлий Цезарь с легкостью развелся с ней, потому что считал ее глупой, болтливой транжирой.

Затем он женился на Кальпурнии Пизонис, молодой благоразумной девушке из богатой и знатной семьи. Но она тоже не смогла родить ему детей… Однако эту жену Цезарь не бросил: Кальпурния Пизонис смогла вызвать его уважение. Уважение, но не любовь.

Если бы не необходимость продлить род, возможно, он бы остался верен памяти Корнелии Циниллы: все считали, что она была его единственной истинной любовью… Вернее, оставалась единственной и истинной, пока он, на закате лет, не встретил легендарную Клеопатру. И вот как удивительно сплетает судьба свои кружева: именно Клеопатра родила Гаю Юлию Цезарю желанного сына — Цезариона.

Ему пришлось пережить смерть их с Корнелией Циниллой дочери: Юлия Цезарис вышла замуж по воле и выбору отца — и умерла в родах, так же как и ее мать…

А Гай Юлий Цезарь стал первым римским императором. Объединив в своих руках всю власть, он заменил первое имя своего имени — Гай — тем почетным кличем, которым римское войско приветствовало победителя — imperator! И отчеканил на своих монетах: Imp(erator) Caesar p(ater) p(atriae) dict(ator) perp(etuus) — «Цезарь, отец отечества, правитель неизменный». С тех пор имя Цезарь стало одновременно и титулом — всех императоров называли «Цезарь» (или, как обычно, произносят на русском, «Кесарь»)

Он был убит в результате заговора 15 марта 44 года до нашей эры.

И кто знает, быть может, когда тьма застилала его глаза, он вспомнил не последнюю свою любовь, не египетскую царицу Клеопатру во всем блеске ее красоты и славы, а ту нежную застенчивую девочку, которую он когда-то перенес через порог своего самого первого дома?…

Гай Юлий Октавиан Август и Ливия Друзилла

17 января 38 года до нашей эры

Ливия Друзилла была красавицей. Это могло бы стать источником множества неприятностей для нее и ее близких, если бы она не была к тому же умна и не обладала уникальным даром приспосабливаться к обстоятельствам.

Девица из благородного патрицианского рода, Ливия Друзилла в шестнадцать лет была выдана замуж за Тиберия Клавдия: он был одним из военачальников Гая Юлия Цезаря, но, когда того убили заговорщики, изменил своей присяге и присоединился к убийцам. Тиберий Клавдий считал, что выбрал победившую сторону. Однако вскоре ему пришлось бежать из Рима: Гай Юлий Октавиан Август, приемный сын Цезаря, преследовал всех убийц его отца, а также всех, кто его предал.

Ливия Друзилла только что родила сына Тиберия, будущего императора, и с грудным младенцем на руках ей пришлось бежать вместе с мужем. Когда они под покровом ночи поднимались на корабль в Неаполе, плач малыша Тиберия едва не выдал их. Из Сицилии они бежали в Спарту, оттуда пробирались горными тропами и попали в лесной пожар… Ливия Друзилла, спасая Тиберия, сильно пострадала: сгорела ее одежда и волосы, и на теле навсегда остались шрамы. Но прекрасное лицо огонь не тронул, волосы потом отросли, а тело было прикрыто нарядной одеждой, когда она, девятнадцатилетняя, беременная вторым ребенком, предстала перед глазами Гая Юлия Октавиана Августа: из политических соображений он решил простить врагов Цезаря и позволил их семьям вернуться в Рим.

Ливия Друзилла

Октавиан Август влюбился в нее с первого взгляда.

Он был женат. Его супруга, благородная Скрибония, со дня на день должна была родить.

Октавиан Август дождался родов. Узнав, что Скрибония произвела на свет не наследника, а всего лишь девочку, он в тот же день объявил ей о разводе… И попросил руки Ливии Друзиллы у ее мужа. Вернее, не попросил, а потребовал. Но Тиберий Клавдий не хотел снова покидать Рим и был готов на все, лишь бы оставаться в милости у Октавиана Августа.

Октавиан Август испросил разрешения у жрецов: его тревожило, можно ли жениться на беременной женщине, или надо дождаться, пока Ливия разродится. Жрецы ответили, что можно, если факт беременности известен, чтобы не было сомнений в том, кто отец ребенка.

17 января 38 года состоялась пышная, но очень странная свадьба: невеста была на шестом месяце беременности, что для Древнего Рима было все же оригинально, да еще роль отца, выдающего дочь замуж, играл ее бывший муж и отец ребенка, которого она носила! Польский историк Александр Кравчук пишет: «В те времена женщины обычно держали при себе мальчиков — что-то вроде амуров. Увидев, что на пиру Ливия занимает место рядом с Октавианом, а Тиберий Клавдий расположился в другом месте рядом с кем-то другим, один из мальчиков подошел к ней со словами: “Что ты здесь делаешь, госпожа? Ведь твой муж вон там!” — и показал пальцем. Гости изрядно позабавились, однако не показывая виду».

В положенный срок Ливия родила еще одного сына, который получил фамильное имя Друз. Октавиан Август немедленно отослал младенца к его настоящему отцу. А римляне придумали ехидную поговорку: «У счастливых людей дети рождаются через три месяца после свадьбы».

Гай Юлий Октавиан Август

Да, Ливия Друзилла и Октавиан Август были очень счастливы вместе. Но, увы, общих детей у них не было. Их единственный ребенок родился мертвым, и больше Ливия забеременеть не смогла. Недоброжелатели видели в этом немилость богов, оскорбленных поступком Октавиана Августа, отнявшего жену у мужа… Однако брак их продлился больше полувека и до конца оставался гармоничным и радостным.

Ливия Друзилла стала первой признанной сенатом императрицей Рима.

Когда Ливию спрашивали, как ей удалось так привязать к себе мужа — ведь другую бездетную жену давно бы отослали прочь! — она отвечала: «Истинной скромностью, тем, что всегда охотно исполняла все его желания, и тем, что никогда не вмешивалась в его дела, а еще тем, что не только никогда не упрекала его за романы на стороне, но притворялась, что о них и не подозреваю».

Гай Кальпурний Пизон и Корнелия Орестина

37 или 38 год

Эта свадьба сохранилась в истории как одна из самых пышных и одна из самых скандальных свадеб своего времени.

Гай Кальпурний Пизон происходил из богатой и знатной семьи, был отчаянным карьеристом и собственную свадьбу с юной красавицей Корнелией Орестиной решил превратить в спектакль для главного гостя и зрителя: для императора Калигулы, который удостоил его чести быть свидетелем его бракосочетания.

Чрезмерное хвастовство до добра не доводит.

Как и положено, в зале, полном веселящихся гостей и усыпанном лепестками роз, жених и невеста возлежали рядом на покрытом ароматными цветами ложе, символизирующем их будущее супружеское ложе, принимали поздравления и подарки, а самые почетные гости также возлежали (ибо у римлян было принято не сидеть, а лежать на пирах) и пели эпиталаму, то есть свадебную песню, написанную Гаем Валерием Катуллом, одним из известнейших поэтов Древнего Рима:

Явился им явно не Гименей, благословляющий брак, а какое-то иное, жестокое и похотливое божество, по мановению руки которого император Калигула вдруг увидел, что юная Корнелия Орестина и правда необыкновенно прекрасна и желанна. И он захотел ее — себе. «Не прижимайся так к моей жене!» — сказал он потрясенному Гаю Кальпурнию Пизону. И шагнув к ложу молодых, буквально сорвал с него невесту и сжал в объятиях. И заявил, что женится на ней сам…

Все были шокированы, скандализированы, но никто не посмел перечить императору, которого уже тогда все боялись: слишком легко Калигула принимал решение кого-либо казнить, и слишком изобретателен он был в способах казни.

Калигула даже не дождался ночи и традиционного уединения в доме для новобрачных: он увел Корнелию Орестину в одну из комнат и приказал, чтобы Гай Кальпурний Пизон следовал за ними и был свидетелем того, как Калигула овладеет его невинной невестой. То ли для утоления своих садистских пристрастий, то ли для того, чтобы еще сильнее унизить Гая Кальпурния Пизона, Калигула так грубо набросился на девушку, что ее крики были услышаны даже пирующими в зале… После Калигула увез полубесчувственную Корнелию Орестину к себе во дворец. По словам польского историка Александра Кравчука, на следующий день «Калигула издал эдикт, в котором говорилось, что он женился, последовав примеру Ромула и Августа. Первый из упомянутых похитил сабинянок у мужей и отцов, а второй отобрал Ливию у мужа».

Гай Кальпурний Пизон. Изображение на античной монете

Правда, брак Калигулы с Корнелией Орестиной продлился недолго. Калигуле нравились женщины страстные и изобретательные в любви. А она, после жестокого надругательства, которому император подверг ее в день свадьбы, всякий раз рыдала, когда он осуществлял свое право супруга и господина. За несколько дней Корнелия Орестина наскучила Калигуле, и он развелся с ней, однако запретил ей даже видеться с Гаем Кальпурнием Пизоном.

Видимо, какую-то извращенную страсть Калигула продолжал питать к этой несчастной женщине, потому что через два года он приказал сослать и Корнелию Орестину, и Гая Кальпурния Пизона по обвинению в том, что они все-таки встречались. Правдивым было это обвинение или нет — неизвестно. Император позаботился о том, чтобы несостоявшиеся супруги были высланы в максимально удаленные друг от друга области. Правда, им было позволено взять в изгнание по десять рабов, что означало вполне комфортную жизнь. На этом следы Корнелии Орестины теряются во мраке истории, а Гай Кальпурний Пизон еще вернулся в Рим, еще раз женился и уже при императоре Нероне был приговорен к смерти и покончил с собой, чтобы избежать казни.

Средневековье и Возрождение

Король Эдуард II Английский и Принцесса Изабелла Французская

25 января 1308 года

В начале XIV века случилось так, что соседними странами, Францией и Англией, правили два выдающихся короля. Во Франции — Филипп IV, получивший прозвище за внешность — Филипп Красивый, а за характер — Железный король. В Англии — Эдуард I, получивший прозвище за внешность — Эдуард Длинноногий, а за характер — Узурпатор: правда, так его звали только обиженные им шотландцы, но все же это прозвище о многом говорит. У короля Франции были сыновья и дочь. Сыновья, которыми он не слишком гордился. И дочь — прекрасная Изабелла, отец сожалел, что она не родилась мальчиком. У Эдуарда I дело обстояло еще хуже: его единственный наследник, принц Эдуард, был гомосексуалистом. И все же они решили поженить детей — ради будущей славы и общего величия Франции и Англии. Если бы только они могли предвидеть, что эта свадьба приведет к стольким несчастьям, а в финале — к Столетней войне.

Когда пятнадцатилетнюю Изабеллу отец отправлял в Англию, он сказал ей: «Дочь моя, я выдаю тебя замуж не за мужчину — я выдаю тебя за короля!» Изабелла запомнила эти слова отца и всю жизнь была достойной женой английской короне. Даже тогда, когда мужчина, ставший мужем Изабеллы, был ею уже уничтожен, верность короне она блюла свято!

Принц Эдуард внешне был очень женственным, любил наряды, роскошные ткани и драгоценные украшения, а больше всего на свете он любил рослых, крепких, плечистых парней, причем для него было безразлично происхождение очередного любовника, и он частенько одаривал своим вниманием сильных и мускулистых каменщиков, некоторые из которых были не прочь подзаработать, приласкав женоподобного принца. Но, разумеется, постоянных фаворитов Эдуард выбирал только из числа аристократов.

Коронация Эдуарда II Английского и Изабеллы Французской. Иллюстрация XX в.

Для его отца, Эдуарда I Длинноногого — жестокого и великого короля, прославившегося тем, что он практически поработил Шотландию, — наклонности сына были источником постоянных огорчений. Но ничего поделать с этим было невозможно, а сын был единственным… Быть может, будь у Эдуарда I еще один сын, с нормальной сексуальной ориентацией, отец предпочел бы передать корону ему, а «неудачного» Эдуарда попросту убил бы. Эдуард I был способен убить собственного сына. Он вообще на многое был способен. Однако, поскольку других сыновей не было, приходилось терпеть этого! Ненависть короля к неудачному отпрыску иногда выплескивалась в жестоких побоях, которым он подвергал принца, а также в убийствах его фаворитов. Но принц выздоравливал после очередной трепки, а на смену убитому фавориту всегда приходил новый.

Изабеллу предупредили обо всем, и она была готова… Готова отдаться собственному свекру! Ведь и Филипп Красивый, и Эдуард Длинноногий понимали, что принц Эдуард просто не сможет овладеть женщиной и зачать ребенка, он питает к женщинам такое отвращение, что физиология не позволит ему продолжить род. Да Эдуард и не стремился получить внука с «дурной кровью». Он собирался сам зачать ребенка, который должен был бы унаследовать лучшие качества отца и матери — его самого и принцессы Изабеллы.

Возникает вопрос: почему Эдуард Длинноногий не женился на Изабелле сам? Ведь он был вдовцом и мог взять новую жену… Возможно, будь он моложе и не так болен, Эдуард Длинноногий именно так и поступил бы. И убил бы недостойного принца Эдуарда, получив от Изабеллы сильного и здорового сына. Но теперь он не мог так поступить. Его тяготили старые раны, особенно одна, в пробитом стрелой легком, и король понимал, что умрет очень скоро. Ребенок останется сиротой, совсем маленьким… И как всегда в такой ситуации, найдутся другие претенденты на престол. Нет, лучше, чтобы малыш считался сыном принца Эдуарда. Пусть Эдуард пока поживет и обеспечит видимость законного престолонаследия в случае, если его отец умрет, не успев вырастить «внука», а истинный наследник пусть взрослеет в спокойной обстановке. В том, что, повзрослев, его сын от Изабеллы восстанет против ничтожного содомита и снимет с него корону, Эдуард I не сомневался. Возможно, именно он подтолкнул Изабеллу к тому, что она впоследствии совершила… И в любом случае Эдуард Длинноногий не осудил бы свою невестку! Но ему не повезло. Он умер от ран летом 1307 году, во время очередного шотландского похода.

Изабелла вышла замуж в 1308 году, уже после его смерти. И даже на собственную свадьбу принц Эдуард прибыл в сопровождении очередного любовника, Пирса Гэвистона. И первую брачную ночь провел в его объятиях. А Изабелла утешалась чтением: она привезла с собой целый сундук книг.

Их свадьба была значительным событием для европейской истории: недаром художники сочли нужным изобразить первую встречу Изабеллы и Эдуарда, когда она сошла на берег в Англии, и их бракосочетание, и копии с этих рисунков были разосланы ко всем королевским дворам. Если судить по рисунку, в день свадьбы невеста, чья красота прославилась на всю Европу, была в синем платье и в синем плаще, затканном золотыми узорами и отороченном белым горностаем. Плащ был таким длинным, что его придерживала фрейлина. На голове у принцессы была корона, золотистые волосы распущены по плечам. Впрочем, судить по этим рисункам о ее красоте сложно, потому что в Средневековье еще не умели делать удачных портретов… Приходится опираться на воспоминания современников.

Изабелла исполнила-таки мечту Эдуарда I и родила в 1312 году мальчика, который был окрещен Эдуардом, как отец и дед. Он рос именно таким ребенком, о каком мечтал его покойный дедушка: здоровым, сильным, умным, волевым. Еще в раннем детстве он доставлял много хлопот нянькам, а потом и воспитателям. Он все хотел знать, всюду хотел побывать, все попробовать… А первое его слово было «хочу».

Кто стал настоящим отцом будущего Эдуарда III — остается одной из загадок истории. Некоторые ученые считают, что сам Эдуард II поднапрягся и смог осуществить свой королевский долг: произвести наследника. В конце концов, ему приписывали четырех внебрачных детей! Другие ученые утверждают, что Эдуард питал к женщинам отвращение и вовсе не мог вступать с ними в близость, что внебрачные дети были выдумкой, необходимой для того, чтобы доказать — король на самом деле нормальный мужчина, а вовсе не мужеложец… Кто-то считает, будто Эдуард Длинноногий сам назначил себе «преемника», чуть ли ни одного из своих внебрачных сыновей, дабы тот овладел Изабеллой и зачал наследника… Но в воспоминаниях современников не встречается никаких упоминаний о том, чтобы у Эдуарда Длинноногого были внебрачные сыновья! Если бы они были, ему бы хватило силы и решимости устранить законного, но недостойного короны и посадить на трон бастарда. Говорили также, что это Филипп Красивый, отец Изабеллы, узнав о том, что спустя три года после свадьбы она все еще остается девственницей, прислал из Франции своего родственника, Робера Д’Артуа, с указанием соблазнить Изабеллу и оставаться при ней до рождения сына, а если первый ребенок окажется девочкой — сожительствовать и дальше, пока она не родит сына. Эта версия более правдоподобна. Но наверняка все-таки ничего не известно. Создатели оскароносного фильма «Храброе сердце» утверждают, будто Изабелла родила сына от шотландского национального героя Уильяма Уоллеса. Красивая версия, но на самом деле у них не было даже возможности познакомиться. Уильям Уоллес был казнен в 1305 году, за три года до приезда Изабеллы в Англию. Хотя для Изабеллы, наверное, была бы предпочтительнее та версия, которую представил зрителям режиссер и актер Мел Гибсон! Во всяком случае, так ее юность хоть однажды была бы озарена нежным чувством…

Тогда как на самом деле в юности и в молодые годы Изабелла не знала никаких иных чувств, кроме чувства долга, довлевшего над всем ее существом. И ненависти… Отчаянной ненависти к мужу и его фаворитам.

Эдуард II, по сути, сам загубил и свою жизнь, и свое царствование. Он позволял своим любовникам и их родне управлять страной, он рассорился с баронами, он унижал свою властную, умную, энергичную супругу. Закономерным результатом стал заговор, в который Изабеллу втянул один из давних недругов Эдуарда II: барон Роджер Мортимер. Он соблазнил королеву, не знавшую страсти, и убедил ее, что необходимо восстать против короля, пока против него не восстала вся Англия. Изабелла согласилась, что она сама станет куда как лучшей правительницей, а когда сын подрастет — передаст корону ему. Эдуард II был свергнут. Его фавориты казнены или изгнаны. А он сам сначала заточен, а потом убит.

Изабелла правила страной, но недолго: ее сын, Эдуард III, которого короновали сразу после свержения его отца, рвался к власти. Он видел серьезных соперников своим правам в лице собственной матери и ее любовника Роджера Мортимера. В 1330 году Эдуард III приказал казнить Мортимера, а Изабеллу отправил в заточение.

А между тем во Франции братья Изабеллы умерли, не оставив прямых наследников. И Эдуард III потребовал французский престол, считая, что имеет на него право как единственный прямой потомок. Однако во Франции уже приняли салический закон, согласно которому женщины не могли наследовать корону. В Англии этот закон оспаривали… Так началась Столетняя война.

Лайонел, герцог Кларенс и Виоланта Висконти

1368 год

Это была свадьба, о пышности которой и о приданом невесты по всей Европе шли восторженные и недоверчивые разговоры. Сам брак оказался коротким — тридцатилетний новобрачный скончался всего через четыре месяца после свадьбы, и начались новые разговоры, на этот раз о том, что его, возможно, отравил тесть. Овдоветь в четырнадцать лет… Даже в те времена, когда женщины выходили замуж очень рано, такое случалось не часто. Девять лет спустя вдова вышла замуж ещё раз (вернее, её фактически насильно выдали замуж) — и второго мужа убили спустя полтора года; вышла замуж в третий — и вскоре умерла, всего в тридцать два. Это была эпоха жизней порою очень коротких, зато теперь кажущихся нам удивительно яркими…

Виоланта Висконти в образе святой, с братом.

Лайонел Антверпенский родился в Антверпене, однако был он английским принцем, сыном английского короля Эдуарда III. Первая жена Лайонела скончалась рано, оставив ему единственную дочь, Филиппу, так что молодому герцогу пришлось искать новую супругу. И она нашлась — Виоланта, дочь Галеаццо II, правителя Милана. Обещанное приданое могло соблазнить кого угодно — королю Эдуарду отец Виоланты пообещал сто тысяч флоринов, Лайонелу — двести; по тем временам это была неслыханно огромная сумма! А ещё — земли, пять городов, богатые подарки… Так что Лайонел пустился в долгий путь, чтобы обрести новую жену и новые богатства. А невеста? Ей было всего четырнадцать, столько, сколько было в своё время Лайонелу, когда он женился в первый раз. Очередная юная наследница, мнение которой в очередной раз никто не спрашивал. Портретов Виоланты до нас не дошло, но её отец считался одним из самых красивых мужчин своей эпохи, так что можно предположить, что она унаследовала его золотистые волосы и правильные черты лица.

В начале мая 1368 года герцог Кларенс в сопровождении своей свиты добрался до Италии. Есть основание предполагать, что в свите, сопровождавшей его, был и Джеффри Чосер, тот самый, которого станут называть «отцом английской литературы», и что именно тогда он встретился с Петраркой и Боккаччо. И если уж упоминать этих великих авторов, то не забудем и про знаменитого хрониста Жана Фруассара, который тоже присутствовал на свадьбе.

Двор Галеаццо II в те времена находился в Павии, неподалёку от Милана, и вплоть до дня венчания герцога Кларенса и его свиту всячески развлекали и там, и в окрестностях. Надо думать, конец весны и начало лета, щедрое итальянское солнце и не менее щедрое итальянское гостеприимство превратили это время для англичан в сплошной праздник!

Свадьба состоялась 28 июня в Милане, в церкви Санта-Мария Маджоре, венчал пару сам епископ. Кульминацией дня стал свадебный пир, состоявшийся на площади перед палаццо Аренго. Там расставили множество столов — за главным сидели герцог с новоиспечённой герцогиней, её отец, а также прославленный Франческо Петрарка. За отдельным столом сидело около сотни самых прекрасных дам миланского двора в роскошнейших нарядах, украшенных драгоценными камнями и жемчугом. Гости из Англии, гости из Италии — площадь была заполнена почти целиком. Тогдашний хронист писал: «Так роскошен был пир, что остатками со стола можно было накормить десять тысяч человек».

Брат невесты, Джан Галеаццо, и его молодые спутники с каждой новой переменой блюд приносили новые подарки: «Первое блюдо, в знак особых почестей, было подано к столу жениха, среди прочего, там были два поросёнка, полностью позолоченных, и их рты изрыгали огонь; были также и маленькие золочёные рыбки. В качестве подарка были преподнесены две превосходнейшие борзые, каких только можно было найти, соответствующе украшенные; их обвели кругом и показали присутствующим. Вторая перемена состояла из позолоченных оленей и щук; да ещё двенадцать борзых и шесть ястребов в подарок. Третья перемена — большой телёнок на серебряном блюде, в окружении позолоченной форели; в подарок — двенадцать охотничьих псов разных пород, с бархатными ошейниками и шёлковыми поводками. Четвёртая перемена, которая сопровождалась двенадцатью парами охотничьих собак и двенадцатью прекрасными соколами, с серебряными клобучками, бубенчиками и прочим, состояла из позолоченных куропаток и перепелов и жареной позолоченной форели. Пятая перемена, из позолоченной дичи всех видов и большого позолоченного карпа, сопровождалась подарками, похожими на подарки к четвертой, только клобучки соколов были украшены драгоценным жемчугом. С шестой переменой были поданы главные блюда пира и самые громоздкие подарки — говядина и каплуны с чесночным соусом и целые осетры; двенадцать посеребрённых стальных кирас превосходной работы для жениха. На седьмую перемену подали невиданные нами до того блюда — каплуны, дичь и рыба в лимонаде; а в подарок преподнесли двенадцать несравненных миланских доспехов, а также двенадцать сёдел и копий для рыцарских турниров. Восьмая перемена — мучное, говядина и огромные пироги с угрями, а к ним — ещё двенадцать доспехов. Девятая перемена и последовавшая за ней были более скромными и состояли из мяса и рыбы, студня и миног; подарками были золотые монеты, золотая парча, серебряные вазы и фляжки, наполненные винами. Одиннадцатая перемена этого бесконечного пира была из козлятины, а в подарок преподнесли шесть осёдланных лошадей, копья, шлемы и всё остальное, а также шесть собак с золотыми попонками и украшениями. Тринадцатая перемена была из оленины и говядины; привели шесть боевых коней, с позолоченной упряжью, и с полной геральдической сбруей. Четырнадцатая — домашняя птица, каплуны и прочее, в разноцветных соусах с лимоном; и шесть турнирных лошадей в позолоченной сбруе, с красными бархатными попонками и поводьями. Пятнадцатая — павлиньи языки, снова карп, которого очень любят итальянцы и французы, овощи и фрукты. В подарок преподнесли герцогскую мантию, головной убор и одеяние, расшитое жемчугом и отделанное горностаем. Шестнадцатая — кролики, павлины, утки и так далее; в подарок — огромный серебряный сосуд, в котором лежали большой рубин, бриллиант, большая жемчужина и ещё сколько-то других драгоценных камней. Семнадцатая перемена была по сравнению с остальными в сельском духе, пасторальной — сыр пармезан, прославленный среди эпикурейцев, и другие молочные продукты, что сопровождал очень уместный подарок — двенадцать коров. Для восемнадцатой перемены — фруктов и различных вин — приберегали самые ценные подарки. Герцог Кларенс получил от своего свёкра двух великолепных боевых скакунов, которых звали Лев и Аббат, и семьдесят семь коней для его рыцарей и баронов.

Стол жениха на этом невиданном пиру, который шёл много часов, обслуживали двенадцать главных рыцарей герцогства, а пажи, обсуживавшие другие столы, хоть были и ниже по рангу, но все были благородной крови».

Многочисленные подарки получили не только жених с невестой, но и множество гостей со стороны жениха — Галеаццо II проявил невиданную щедрость; приданому и празднованию свадьбы его дочери могла позавидовать любая европейская принцесса!

Вот только счастье от этого не зависит совершенно.

Иаков II Шотландский и Мария Гельдернская

1449 год

Юная девица знатного рода на протяжении долгих веков представляла собой, как ни банально сравнение, пешку на шахматной доске. На разукрашенной доске, из чёрного дерева и слоновой кости, с фигурками из золота, украшенными драгоценными камнями; но всего лишь пешку. Правда, если она оказывалась сильной, упорной, смелой, то вполне могла добраться до другого края доски и стать королевой. С Марией Гельдернской так и произошло — из маленькой девочки, которую хотели выдать замуж то за одного, то за другого, она превратилась в королеву Шотландскую и даже правила страной (вернее, её частью) после гибели мужа. Но тогда, когда ей было пятнадцать, роль играли лишь происхождение и приданое…

Дочь герцога Гельдернского, Мария приходилась внучатой племянницей Филиппу Доброму, великому герцогу Бургундскому. Его супруга Изабелла Португальская, при дворе которой Мария жила с двенадцати лет, и занялась таким важным вопросом, как будущий брак Марии. Молодой шотландский король Иаков II как раз подыскивал себе невесту…

Иаков II Шотландский. Старинная гравюра

Переговоры шли долго. Когда четыре года назад Марию сосватали в первый раз, её отец заявил, что не может выплатить такое приданое, какое хотела бы сторона жениха, и брак не состоялся. На этот раз всё было серьёзнее, и в феврале 1449 года к шотландскому двору отправились представители Бургундии, чтобы обсудить детали брачного контракта. Нам известно лишь, что отмечены эти переговоры были великолепным турниром в Штирлингском замке, где девятнадцатилетний Иаков II, несмотря на возраст, уже немало к тому повидавший в своей жизни, сражался против бургундского рыцаря. А сам брачный контракт был подписан 1 апреля. Помимо политического союза королевства Шотландия и двух герцогств, Бургундского и Гельдернского, главное, что он предусматривал, — это размер приданого, которое выплачивала сторона невесты, и размер содержания, которое будущий муж должен был выплачивать жене. Герцог Бургундский (а не отец, заметим!) давал за своей внучатой племянницей Марией огромную сумму, шестьдесят тысяч крон, а король Иаков обязывался выплачивать ей десять тысяч крон ежегодно. Перечисление же земель, которые он передавал будущей жене, занимало целую страницу. Суммы были просто огромными, и, если учесть, что жених владел вовсе не самой богатой страной в Европе, а Мария была дочкой герцога, а не короля… Впрочем, брат её бабушки, герцог Бургундский, был богаче иных королей. Кроме приданого, герцог Филипп полностью оплачивал путешествие Марии в Шотландию, а Изабелла Португальская — её роскошное приданое. Словом, на юную Марию собирались обрушить золотые горы.

Мария Гельдернская. Прижизненный портрет

Расставаясь с герцогом и герцогиней, которые несколько лет были её семьей, Мария Гельдернская горько плакала, но её можно понять. Ей было всего пятнадцать, и её отправляли в совершенно неведомую страну… 18 июня она со свитой прибыла в Шотландию, где остановилась в Холирудском аббатстве — говорят, что приветствовать будущую королеву туда явилось не менее десяти тысяч человек. Марию посетил жених-король, представивший своих придворных, она передохнула после долгого пути и, наконец, была готова к дню, ради которого всё затевалось.

3 июля там же, в аббатстве, состоялась свадьба. Жених встретил невесту у входа в церковь, взял за руку и провёл к алтарю, перед которым они преклонили колени. После венчания должна была состояться коронация, и дамы препроводили Марию в часовню, где помогли ей сменить наряд — описание платья, в котором венчалась новая шотландская королева, не сохранилось, зато после она, по всей видимости, надела свой самый роскошный наряд, привезённый из Бургундии, — платье и мантия пурпурного бархата, отделанные горностаем.

Завершились церемонии роскошным банкетом. Король и королева сидели не рядом, а на разных концах стола. За вторым столом сидели шотландские и бургундские дамы, за третьим — церковные сановники (причём, по воспоминаниям современников, деревянная чаша с вином за этим столом постоянно ходила по кругу и никогда не оставалась пустой).

Среди блюд, подававшихся там, стоит упомянуть огромный поднос, на котором была фаршированная голова дикого кабана, вокруг которой были установлены тридцать два флага — самого короля Иакова и его лордов. А когда повар поджёг голову, то это яркое, необычное зрелище, как упоминалось, привело в восторг бургундцев, которые, принадлежа к одному из самых богатых дворов в Европе, знали толк и в еде, и в развлечениях. После этого на королевский стол поставили корабль, сделанный целиком из серебра, очень тонкой работы, а потом потянулась длинная вереница слуг, вносивших роскошные блюда.

Бургундские придворные остались довольны свадебным пиром, однако… после него не последовало танцев, что очень их разочаровало! Пришлось утешаться турнирами, которые начались на следующий день. Через неделю, получив от короля дорогие подарки, бургундцы отправились обратно. И снова, как месяц назад, Мария плакала — на этот раз расставаясь с родной страной уже навсегда.

Такова была плата принцесс за право выйти замуж за короля и стать королевой…

Карл Смелый, герцог Бургундии и Маргарита Йоркская

1468 год

Карл, последний герцог из династии Валуа, правитель Бургундии, игравшей немаловажную роль в политических шахматных партиях на карте средневековой Европы, Бургундии, со всеми её богатствами, человек отважный и жестокий, как полагалось тогдашнему властителю, был одним из самых известных людей своего времени. Так стоит ли удивляться тому, что его свадьба была отпразднована с пышностью, поражавшей даже тогда? Её помнили, ей подражали, её пытались превзойти. И если использовать выражение «свадьба века», то свадьба Карла Смелого была, безусловно, свадьбой века. Пятнадцатого.

Карл был женат трижды. На французской принцессе его женили, когда ему было семь, а ей тринадцать, но через пять лет, так и не успев стать ему настоящей женой, она скончалась. Второй брак, с Изабеллой Бурбонской, подарил герцогу единственную наследницу, дочь Марию, но одиннадцать лет спустя Карл овдовел. В третий раз его выбор пал на Маргариту Йоркскую, свою не столь уж дальнюю родственницу, сестру короля Англии Эдуарда IV — в поддержке этой страны он весьма нуждался. Бургундия и Англия объединялись против Франции и Людовика XI, и этот политический и семейный союз предстояло отметить так, чтобы на него обратила внимание вся Европа.

Карл Смелый. Художник Р. ван дер Вейден

17 мая 1468 года в Англии официально объявили о предстоящем браке принцессы Маргариты с герцогом Карлом, а в Бургундии начали спешно готовиться к свадьбе. В Брюгге сзывали мастеров со всей Фландрии, которым предстояло создать костюмы, драгоценности, гобелены, мебель, доспехи, оружие, всевозможные украшения для улиц, подмостки, декорации — словом, всё, бургундский герцог и его приближённые не скупились на оплату самых красивых и дорогих материалов. Позднее один из джентльменов, сопровождавших принцессу, напишет в письме домой, что никогда не видел ничего подобного и что этот двор можно сравнить разве что с двором короля Артура… А ведь сам он приехал не из маленькой, никому не известной страны, а из Англии!

25 июня Маргарита Йоркская прибыла в город Слёйс. Чувствовала она себя неважно, поскольку путешествие по морю далось нелегко, и настолько, что, когда она наконец завидела церковные шпили и башни городка, к которому они приближались, опустилась на колени и начала молиться — конец пути, какое счастье! И захватить их корабль французам (король Людовик XI, конечно же, был против такого союза Бургундии и Англии), к счастью, не удалось.

Мать Карла Изабелла Португальская и его дочь Мария Бургундская встретились с Маргаритой в первый же вечер. Они приняли свою будущую невестку и мачеху так тепло и сердечно, что это положило начало долгой дружбе. А на следующий день приехал и Карл — он должен был увидеть свою невесту в первый раз. Оливье де ла Марш, приближённый герцога, затем писал: «Когда он прибыл, и они встретились, приветствия с обеих сторон были очень церемонными, а затем они сели на скамью и какое-то время с удовольствием беседовали друг с другом. После некоторых расспросов епископ Солсбери спросил Маргариту, что она думает о своём обручении с Карлом. Она ответила, что “именно для этого и ни для чего другого король Англии послал её сюда” и что она готова исполнить повеление короля. Тогда епископ взял их руки и обручил их. Дама Маргарита оставалась в Слёйсе до следующей субботы, и монсеньор навещал её. В субботу корабли богато разукрасили, чтобы перевезти нашу госпожу в Дамме, где на следующий день монсеньор обвенчался с нею должным образом, и епископ Солсбери благословил их брак в церкви».

Всю неделю, пока Маргарита оставалась в Слёйсе, каждый вечер в её честь устраивались фейерверки. А 3 июля в Дамме (тогда город был гораздо крупнее, чем в наши дни) её встречала праздничная процессия. Они предстали перед алтарём, тридцатипятилетний герцог и двадцатидвухлетняя принцесса, отныне — герцогиня Бургундская. А после венчания все отправились в Брюгге, где и должны были пройти основные торжества.

Невеста ехала в позолоченном экипаже, запряженном белыми лошадьми и, в роскошном наряде, с короной на голове (высокая небольшая корона, которая, заметим, сохранилась до наших дней, была сделана из серебра, вызолочена и украшена жемчугом и цветной эмалью — белыми были розы Йорков, а красными, зелёными и белыми — буквы в имени «Маргарита»). Маргарита была очаровательна и немедленно подкупила своих новых подданных тем, что приветливо махала им рукой, а не откинулась на сиденье и не задёрнула занавески.

Герцог, ехавший на лошади, выглядел не менее величественно в наряде из золотой парчи, украшенном драгоценными камнями, и с похожей короной на голове. Бургундия готова была продемонстрировать все свои богатства!

Возле дворца герцога, на площадке, обычно используемой для игры в теннис, два месяца возводили деревянный павильон для свадебного пира, настолько большой, что он занял и часть рыночной площади (43×21 м, высотой около 20 м). Окна были стеклянными, а ставни — позолоченными. Все стены внутри украшали гобелены с разнообразнейшими сюжетами: «Потолок большого зала был обтянут белым и голубым шёлком, а стены были завешены роскошными вышитыми гобеленами, изображавшими историю и таинство Ясона и Руна. В центре, за большим столом и над ним, была натянута золотая парча, на которой был вышит герб герцога, а по бокам висели драпировки из красной, голубой и зелёной парчи. В зале, где стоял буфет, висели гобелены, изображавшие великую битву при Льеже, где герцог Иоанн Бургундский и герцог Вильгельм Баварский одержали победу над льежцами. ‹…› В зале для гофмейстеров висел роскошный гобелен, изображавший коронацию короля Кловиса, названного Людовиком, первого христианского короля Франции; возобновление союза между ним и королём Бургундии Гундобадом; свадьбу короля Кловиса и племянницы Гундобада. ‹…› В комнате для одевания мадам, убранной белым, красным и зелёным, цвета маргаритки, висела история святой Лукреции».

На рыночную площадь поставили статуи святых Андрея и Георга, покровителей самого Карла и его герцогства, но если они обещали радости небесные, то стоявшие ниже их две фигуры обещали радости мирские — у «Турка» из кончика стрелы в каменную чашу одного бассейна изливалось красное вино, а у «Немца» в другой — белое.

Улицы были разукрашены и запружены народом, из окон высовывались зрители, приветствовавшие свадебную процессию, все были разряжены в свои лучшие одежды (так, сорок тысяч франков потратил герцог Карл только на шерсть и парчу для своих слуг, принимавших участие в процессии).

Впереди шествовала знать, потом трубачи и музыканты, затем отряд лучников, дальше шли епископы, за ними — бургомистры фламандских городов. Отдельно было организовано шествие представителей разных стран и городов, торговавших с Бургундией, купцов торговых домов из Венеции, Генуи, Лондона, Лиссабона и многих других. За ними шли представители ремесленных гильдий, которые несли изображения своих святых покровителей. Словом, это был необыкновенно красочный, как сказали бы сейчас, парад, и всё то время, пока процессия двигалась по улицам Брюгге, не переставая, звонили колокола.

Затем последовал пир. Гости могли только дивиться его роскоши. Зал освещали бронзовые канделябры в виде замков, вокруг которых сделали маленькие искусственные леса с фигурками диких зверей. На буфете было выставлено множество золотой посуды герцога — это одновременно служило украшением и напоминало, что герцог настолько богат, что смог позволить себе не переплавлять посуду на слитки, чтобы расплатиться за свадебное торжество…

Посередине зала стоял бассейн, украшенный серебром и изображавший озеро. По нему плавали тридцать расписанных и позолоченных кораблей, некоторые достигали двух метров в длину, и каждый представлял собой одну из земель герцогства. Они служили своеобразными блюдами, на которых подавали еду гостям. На больших кораблях было жареное мясо, а маленькие кораблики несли груз в виде лимонов, экзотических фруктов и оливок. Из фонтанов били вино и розовая вода. На сладкое кондитеры подали искусно сделанные из сдобного теста замки.

Слух гостей, как и зрение, вкус и обоняние, тоже постоянно услаждали — музыкой и пением. В течение всего пира шло представление с выступлениями жонглёров и танцоров. Затем верхом на огромном позолоченном механическом льве с шёлковой попоной с гербами Бургундии в зал въехала любимая карлица Марии Бургундской, одетая пастушкой (правда, наряд был из золотой парчи). В одной руке у неё было знамя Бургундии, в другой — поводок, на котором она вела маленькую левретку. Когда она подъехала к столу, то было объявлено, что это подарок новой герцогине от пастухов Бургундии, охраняющих свои земли и стада. Лев спел песню и покинул зал. Затем появился трёхметровый механический верблюд, на спине у которого сидел «дикарь» в золоте и шелках и были укреплены корзины с живыми птицами — их в качестве подарка «дикарь» раздал присутствовавшим на пиру дамам. Ну а потом гости были окончательно потрясены, когда через весь зал проследовали тридцать лебедей, и у каждого на шее был орден Золотого Руна! А после этого начались танцы…

Десять дней длились свадебные торжества, и каждый день гостей удивляли чем-нибудь особенным. Так, например, однажды в пиршественный зал одетые великанами люди втащили огромного кита, длиной около двадцати метров и такой высоты, «что всадник на лошади, скачущий рядом, не мог бы увидеть всадника, скачущего с другой стороны». Кит бил хвостом, а затем открыл пасть, и оттуда выскочили одетые маврами танцоры. Когда они закончили свою пляску, «великаны» вновь загнали «мавров» в пасть киту и увезли его. Были представления, на которых показывали подвиги Геркулеса — это заняло три вечера.

«В другой вечер вокруг обеденных столов воздвигли тридцать павильонов и тридцать тентов из цветных шелков, разукрашенных золотом, серебром и лазурью, с которых свисали флаги герцога. Павильоны носили имена городов герцогства Бургундского; тенты — баронов, его вассалов. В середине стояли деревянные подносы с едой. В центре зала поставили модель башни, которую Карл построил в Горихеме, в Голландии, которая почти достигала потолка. Она была обтянута серебряной и голубой парчой, отделка была позолочена, на трепещущих флагах были гербы герцога. Когда обедающие сел за стол, на башне появился дозорный, протрубил в рог и обеспокоенно оглядел множество тентов вокруг него, как будто бы был в осаде. Поняв, что они скорее помогут ему, чем будут с ним враждовать, он призвал музыкантов, чтобы те сыграли благородному собранию. На верхушке башни отворились четыре окна, и из них выглянули четыре вепря, которые сыграли на трубах и пропели балладу. Затем из четырёх окон, расположенных ниже, выглянули четыре козла и спели мотет. Из четырёх окон нижнего этажа выглянули волки, сыграли на флейтах и исполнили песню. Последняя группа музыкантов, четыре осла, исполнили многоголосое произведение. В заключение этой сценки у подножия башни семь обезьян станцевали мореску». В роли всех этих животных, конечно же, выступали танцоры и музыканты, хотя гости герцога не удивились бы, окажись и эти создания механическими…

На девятый день торжеств пиршественный зал превратили в сад, украшенный золотыми деревьями, с ветвей которых свисали цветы и фрукты из драгоценных и полудрагоценных камней. Из золотых и серебряных фонтанов были струи ароматизированной воды.

Кроме того, на рыночной площади Брюгге прошёл великолепный турнир, «Турнир Золотого древа», организованный прославленным Великий бастардом Бургундским Антуаном, единокровным незаконнорожденным братом герцога Карла, его верным сподвижником. Темой стал сложный сюжет о госпоже сокрытого острова, которая давала рыцарю три задания. Самому сломать 101 копьё — или пусть 101 копьё сломают об тебя; нанести — или получить — 101 рану мечом; и украсить Золотое древо из её сокровищницы гербами знаменитейших рыцарей (древо изображала высокая позолоченная сосна). Все участники турнира были в роскошных доспехах, в шлемах, украшенных перьями, и изображали мифологических героев или аллегорические фигуры. Сам герцог Карл, конечно же, тоже принял участие в турнире, в течение которого не раз сменял один роскошный наряд другим. Так, например, на открытие турнира он выехал в одежде, подбитой куничьим мехом, украшенной золотой вышивкой и драгоценными камнями, на его чёрной шляпе красовался огромный рубин, а сбруя его коня была усыпана золотыми колокольчиками. Победителем турнира стал Великий бастард Антуан.

Словом, десять дней свадебных чудес потрясли гостей, а вслед за ними слушавшую их рассказы остальную Европу. Это был пик расцвета великолепного бургундского двора, славившегося своей изысканностью и роскошью. Карл Смелый показал образцовый праздник, и вслед за ним многие принцы и герцоги пытались отпраздновать свою свадьбу похожим образом. Но превзойти Бургундию так никто и не смог!

Теперь каждые пять лет в Брюгге проходит красочный фестиваль в честь знаменитой свадьбы. Но, конечно, повторить такую сказку невозможно…

Иван III и Зоя (Софья) Палеолог

1472 год

«Два Рима пали, третий стоит, а четвёртому не быть», — писал старец Филофей Василию III в начале XVI века. Константинополь, столица Византии, второй Рим, пал под натиском турок в 1453 году, а девятнадцать лет спустя Зоя Палеолог, племянница последнего византийского императора Константина XI, въезжала в столицу своего жениха, Ивана III. В Москву, в тот самый будущий третий Рим. «Царевне царегородской» предстояло стать великой княгиней, матерью упомянутого Василия III, привнести на свою новую родину дух родины первой, павшей, привлечь к обновлению Москвы итальянских мастеров, участвовать в династических интригах… Зоя, или, как её потом называли, София Фоминична, была яркой, сильной женщиной. И брак тот многое означал не столько для неё, сколько для Руси, куда она приехала в 1472 году.

Венчание Ивана III с Софьей Палеолог в 1472 г. Иллюстрация XIX в.

Через несколько лет после смерти отца, брата византийского императора и деспота Мореи, Зоя, её сестра и два брата переехали в Рим, где они воспитывались при дворе папы римского. Руку выросшей царевны предлагали то кипрскому королю, то итальянскому князю, но оба варианта так и не осуществились. А третьим вариантом и стала возможность заключить союз с русским великим князем Иваном III, который как раз недавно овдовел.

В феврале 1469 года посланец кардинала Виссариона Никейского, опекуна Зои, — разумеется, с одобрения папы Павла II — прибыл в Москву предлагать руку царевны из династии Палеолог. Дело оказалось не быстрым — князь Иван хотел посоветоваться со своими боярами и матерью, княгиней Марией Тверской, а затем отправил в Рим служившего при его дворе выходца из Италии, Джана Батистту делла Вольпе, прозванного на Руси Иваном Фрязином. Тому надлежало вести переговоры с папой и кардиналом, а также посмотреть на невесту. Тот не только посмотрел, а и привёз, вернувшись в ноябре 1469 года, её портрет, дело неслыханное при московском дворе. Однако переговоры затянулись, и только в январе 1472 году Вольпе отправился в Италию во второй раз, уже непосредственно за невестой. Он и сопровождавшие его русские бояре прибыли в Рим в мае.

Сохранилось описание Зои тех времён. Правда, заметим, оставил его флорентийский поэт Луиджи Пульчи, сопровождавший в Рим красавицу Клариссу Орсини, супругу Лоренцо Медичи — желая позабавить Лоренцо Великолепного и, весьма вероятно, противопоставить византийскую царевну своей госпоже, Пульчи высказался весьма резко: «Мы вошли в комнату, где торжественно восседала эта толстуха, и уверяю тебя, ей было на чём восседать… Два турецких литавра на груди, отвратительный подбородок, лицо вспухшее, пара свиных щёк, шея, ушедшая в эти литавры. Два глаза, стоящие четырёх, и с таким количеством жира и сала кругом, что никогда ещё реку По не запруживала лучшая плотина. И не думай, что ноги её походили на ноги Юлия Постника…» Поэт уж чересчур злоязычен, и, заметим, по его же собственному признанию, сама Кларисса была очарована внешностью Зои и сочла её красавицей. К тому же работы по восстановлению внешнего облика Зои Палеолог доказывают, что черты лица у неё были чёткие, правильные, глаза действительно большие, ну а полнота… уж что-что, а тогда дородность на Руси недостатком не считалась, а выйти замуж ей предстояло именно там. Так что оставим это описание на совести остряка — если судить по остальным сохранившимся описаниям современников, это не портрет, а карикатура. Но именно его, увы, любят часто цитировать, забывая упомянуть, что недовольство Пульчи могло быть вызвано и тем, что в гостях у Палеологов флорентийца не угостили так, как он, должно быть, рассчитывал…

1 июня 1472 года в пышно разукрашенной базилике Святого Петра состоялась торжественная церемония. На ней присутствовали королева Боснии Катерина со своими спутницами, Кларисса Орсини, знатные патрицианки Рима, Сиены и Флоренции. Вероятно, были там и греческие соотечественники Зои. Во время обручения оказалось, что кольца невесты русская сторона не припасла — как объяснил Вольпи, у них нет такой традиции. Так что пришлось, по всей видимости, воспользоваться наспех взятыми у кого-то кольцами.

От папы римского Сикста IV (сменившего скончавшегося Павла) Зоя получила подарки и приданое шесть тысяч дукатов. В своём труде, посвящённом союзу Зои и Ивана III, «Царское бракосочетание в Ватикане» П. Пирлинг описывает фреску в Санто-Спирито, «показывающую нам Зою на коленях перед папой, а рядом с нею равным образом на коленях измышление художника поместило жениха; они оба имеют на голове короны, а папа, по бокам которого стоят Андрей Палеолог [брат Зои] и Леонардо Токко, даёт кошелёк Зое».

Кроме того, «королеве русской» предоставили и приличествующую её происхождению и новому сану свиту, а в те места, которые она должна была проезжать на пути в Москву, были направлены соответствующие письма. Так, герцог Модены получил от Сикста IV следующее послание: «Наша возлюбленная во Христе Иисусе дщерь, знатная матрона Зоя, дочь законного наследника константинопольской империи Фомы Палеолога, славной памяти, нашла убежище у апостольского престола, спасшись от нечестивых рук турок во время падения восточной столицы и опустошения Пелопоннеса. Мы приняли её с чувствами любви и осыпали её почестями в качестве дщери, предпочтённой другим. Она отправляется теперь к своему супругу, с которым она обручена нашим попечением, дорогому сыну, знатному государю Ивану, великому князю Московскому, Новгородскому, Псковскому, Пермскому и других, сыну покойного великого князя Василия, славной памяти; мы, который носим эту Зою, славного рода, в лоне нашего милосердия, желаем, чтобы её повсюду принимали и чтобы с ней повсюду обращались доброжелательно, и настоящим письмом увещеваем о Господе, твоё благородие, во имя уважения, подобающего нам и нашему престолу, питомицей коего является Зоя, принять её с расположением и добротой по всем местам твоих государств, где она будет проезжать; это будет достойно похвалы и нам доставит величайшее удовлетворение».

24 июня Зоя со своей немаленькой свитой, обеспеченные всем для дальнего путешествия, двинулись в путь. Поначалу они направились на север Италии. Во всех городах, которые лежали на их пути, племянница византийского императора и будущая великая княгиня далёкой Руси вызывала огромный интерес. Так, в Болонье местные жители отметили, что у неё чудесная белоснежная кожа, признак высокого рода, и огромные, очень красивые тёмные глаза. Осталось и описание костюма — пурпурное платье и парчовая, подбитая соболями мантия. Голову Зои украшали драгоценные камни и жемчуг, а на левом плече была застёжка с особенно крупным драгоценным камнем, бросавшаяся в глаза даже на общем фоне роскошного наряда.

Почти через месяц после начала пути кортеж достиг Венеции, где в честь Зои был дан праздник. В частности, в праздничной процессии «была подвижная башня, наполненная аллегорическими фигурами; множество силачей несло её на своих мощных плечах, а с обоих боков поддерживали её три длинные жерди. Посредине, на почётном месте, сидел молодой человек в белом женском костюме, изображающий справедливость, с венком на голове, с весами и монетами в руках. Два герольда стояли неподвижно по сторонам его. Сверху парил двуглавый византийский орёл, державший в своих когтях царскую державу и меч».

В начале сентября Зоя прибыла в немецкий город Любек, а оттуда, морским путём, отправилась в Колывань (ныне — Таллин); длилось морское путешествие одиннадцать дней. Передохнув, «фрязы и греки из Рима» направились в Юрьев (ныне — Тарту), где их уже встретили представители великого князя, а 11 октября невеста въехала в Псков. И там, и позднее в Новгороде своей будущей государыне горожане устраивали пышные встречи, и, по обычаю, с хлебом-солью.

В Пскове сопровождавших её представителей католической церкви ожидал неприятный сюрприз — внезапно выяснилось, что надежда укрепить влияние католицизма на Руси через Зою напрасна. Зоя посетила православный собор Святой Троицы, где поклонилась православным иконам, также вела она и себя и в Новгороде. Стало ясно, что византийская царевна твёрдо намерена вернуться к вере своего детства, своих предков. И одежду Зоя тоже сменила, отказавшись от итальянского костюма в пользу русского. А ведь папский легат намеревался въехать в Москву с распятием, «латинским крестом», которое несли бы перед ним! Митрополит Филипп был непреклонен и заявил великому князю, что если латинский епископ со своим крестом въедет в одни врата Москвы, то он, духовный наставник князя, немедленно покинет город через другие.

И вот, наконец, 12 ноября Зоя въехала в Москву. Прежде всего она отправилась к митрополиту, который благословил её, а затем отвёл в палаты княгини Марии и представил её будущей свекрови. Там же ожидал и великий князь; так состоялась долгожданная встреча невесты, сироты, и если не бесприданницы, то только благодаря относительной щедрости римского папы, зато византийской царевны! — и жениха, правителя всё набирающей силу страны.

Кто знает, чего ожидали они оба, семнадцатилетняя невеста и тридцатидвухлетний жених, помимо того, что их союз должен был быть, что называется, династическим? По сохранившимся свидетельствам, князь Иван хотя и сутулился, но был строен, высок и весьма привлекателен. Ну а если учесть, что за годы брака княгиня родит супругу множество детей, надо полагать, их долгая совместная жизнь оказалась достаточно приятной.

Но это в будущем, а пока жених с невестой отправились в небольшое деревянное строение, которое временно заменял строившийся пока Успенский собор. На церемонии присутствовало немного людей — мать Ивана III, его сын от первого брака, Иван Молодой, братья — Андрей и Борис, папский легат, свита невесты и бояре. Заметим, что, согласно одной из летописей, венчание проводил не митрополит Филипп, а «коломенский протопоп Осей».

Вот так, скромно и тихо, Зоя, вернее, теперь уже Софья — так её именовали ещё в первых письмах, отправленных князю Ивану, — стала великой княгиней. Её бурная жизнь только начиналась… Софье Фоминичне предстояло стать матерью другого великого князя, Василия III, и, соответственно, бабушкой Ивана Грозного.

И да, Византия была уже навсегда позади, зато византийский орёл вскоре появится на российском гербе, где его можно увидеть и по сей день.

Георг, герцог Баварский и Ядвига Ягеллонка

1475 год

Сейчас «Ландсхутская свадьба» — яркий фестиваль в средневековом стиле, самый большой не только в Германии, но и в Европе. В 1903 году эту историю разыграло чуть больше 140 участников, в наши дни непосредственное участие принимает около двух тысяч человек, не говоря уже о зрителях. И самое главное его событие — торжественная «свадебная процессия», когда одетые в средневековые костюмы участники этого грандиозного спектакля на историческую тему движутся по улицам города Ландсхута. Жених и невеста, важные гости, епископы и монахи, гвардия, трубачи, знаменосцы, пажи, музыканты — словом, все те, кто когда-то действительно был на Ландсхутской свадьбе в ноябре 1475 года…

На портретах Георг, герцог Ландсхут-Баварский, выглядит мощным, полным мужчиной с длинной бородой. Но, надо думать, в свои двадцать лет он таким не был. И дед будущего герцога, и отец носили прозвище Богатый — в своё время, когда Георг сам станет правителем, так будут называть и его, а пока что герцог Людвиг подыскивал своему сыну Георгу достойную супругу. Весной 1474 году он решает отправить послов ко двору польского короля Казимира IV Ягеллона с указанием обсудить возможность брачного союза Георга и старшей дочери короля, Ядвиги. Надо сказать, что детей у Казимира и его жены, дочери императора Священной Римской империи, было много — шестеро сыновей и семь дочерей; только две дочери умерли в детстве, остальные же дети благополучно выросли — сыновья стали королями и великими князьями, а все дочери — супругами европейских герцогов. Словом, своих отпрысков Казимир пристраивал очень удачно.

Однако решение вопроса с браком Ядвиги затянулось — в частности, баварское посольство король принял далеко не сразу, поскольку в очередной раз воевал с Венгрией (а венгерский король Матьяш Корвин, к слову, тоже был не против жениться на Ядвиге).

Георг, герцог Баварский. Неизвестный художник XIX в.

Однако в конце концов всё было улажено. Брак с наследником Баварского герцогства король признал довольно выгодным предложением — ситуация там была относительно стабильной, да и в случае войны с турками герцог Людвиг мог оказать помощь, а главное, недаром Людвига называли Богатым. Так что 29 декабря 1474 года в Радоме состоялась помолвка, а 31 декабря был подписан брачный контракт — Казимир обязался дать своей дочери приданое в 32 тысячи гульденов (по очень примерным подсчётам, сегодня это было бы около шести с половиной миллионов евро). Правда, на брак потребовалось ещё и особое разрешение папы римского, поскольку по материнской линии жених приходился невесте родственником, пусть и не близким.

Осенью 1475 года в сопровождении большой свиты восемнадцатилетняя польская принцесса отправилась к жениху. Дошедший до нас портрет Ядвиги Ягеллонки был сделан гораздо позднее этого времени и даёт мало представления о том, как она выглядела на самом деле. Зато наряд на ней, безусловно, роскошный. И свадьба Ядвиги с Георгом стала одной из самых роскошных свадеб той поры. Людвиг Богатый демонстрировал свою щедрость и своим подданным, и гостям!

Путь из Польши в Баварию занял около двух месяцев. Несмотря на то что мать её, Елизавета Австрийская, была из рода Габсбургов, немецкого языка Ядвига не знала, и поэтому, когда проезжали очередной город, где невесту баварского наследника торжественно встречали и привечали, ей требовались услуги переводчика. 15 октября в Виттенберге её встретила баварская делегация, которую возглавлял герцог Отто Ноймарктский. На время пребывания там Ядвига остановилась у бабушки жениха, Маргариты Австрийской, которая, как и мать невесты, была из Габсбургов. Сам жених, увы, не смог выехать навстречу, так что постарался, чтобы встреча была как можно более пышной.

Ядвига Ягеллонка. Неизвестный художник XVI в.

Утром 14 ноября Ядвига со спутниками (Маргарита отправилась вместе с ней) подъехала к Ландсхуту. У стен города их встречали жених, его приближённые и гвардия императора. Накануне Георг принимал участие в турнире — учитывая, что дело могло закончиться увечьем или смертью, жених рисковал… но, в конце концов, он был ещё молод — когда и рисковать, как не сейчас?! Вот и теперь сразу же, прямо там, был устроен турнир в честь невесты.

На свадьбу прибыл сам император Фридрих III со своим сыном, герцогом Максимилианом, так что после турнира герцог Отто подвёл к императору невесту для церемониального приветствия. После этого маркграф Бранденбургский обратился к Ядвиге с приветственной речью от имени её новой родины (правда, она, как упоминалось выше, не знала немецкого, так что речь ей перевели).

Затем в город въехала торжественная процессия, во главе которой в позолоченном экипаже ехала невеста. Путь лежал к церкви Святого Мартина — в небольшой часовне местные придворные дамы помогли невесте переодеться в парадный наряд, а затем сам император повёл её к алтарю. Разукрашенная церковь, важные гости, жених, сама церемония — всё, вероятно, казалось Ядвиге чужим; рассказывали, что, когда невеста выходила из церкви, она плакала… К счастью, лицо скрывала вуаль, так что это мало кто видел.

Вечером у ратуши были танцы, и танцевать Ядвигу пригласил сам император (который всегда был не прочь потанцевать с молодыми девушками). После этого молодых проводили в роскошно убранные золотыми тканями покои, где они и провели первую брачную ночь. При консуммации брака, согласно тогдашним обычаям, должны были присутствовать свидетели, которыми стали маркграф Баденский, бабушка жениха Маргарита Австрийская и его мать.

Однако это было только началом празднования!

На следующее утро состоялось вручение свадебных подарков. Так, от мужа Ядвига получила роскошное ожерелье в золотом ларце, огромной стоимости. Вручал его не сам Георг, а маркграф Баденский, игравший роль распорядителя церемонии. На этот раз маркграф обратился к Ядвиге на её родном языке. «В знак любви и дружбы!» — сказал он, передавая драгоценный дар. Ядвига ответила ему в подобающих выражениях — её долго готовили к этому дню. Затем свои подарки преподнесли остальные гости. В разгар церемонии произошёл курьёзный эпизод — в зал вошёл император, который не знал о том, что идёт раздача подарков (или же просто не собирался ничего дарить). Тогда он послал своего приближённого за брошью. По словам императора, она стоила тысячу гульденов, но, как отмечалось, окружающие на самом деле знали, что она стоила раза в два меньше… И Фридрих III, и его сын Максимилиан, тоже будущий император, почти всегда нуждались в деньгах.

Далее последовал праздничный обед, причём молодые муж и жена оказались порознь — Георг обедал с императором и его свитой, а Ядвига — со своей свекровью.

После обеда состоялся турнир — надо заметить, что в течение всей праздничной недели турниры проводили едва ли не каждый день, обычно в центральной части старого города, чтобы и невеста, и гости могли с удобством расположиться у окон окружающих площадь зданий и любоваться сражениями. Гости съезжались на свадьбу, намереваясь вдоволь насладиться своим искусством и искусством соперников, поэтому везли всё необходимое — особых лошадей, доспехи, копья и так далее.

Одни побеждали, другие проигрывали, кто-то уходил с турнирного поля сам, кого-то приходилось уносить… Наиболее запомнившаяся всем схватка произошла между герцогом Мюнхенским и неким польским рыцарем. Поляк предложил, чтобы победитель получил в награду дорогое украшение. Ни один, ни другой не доверяли своему сопернику, поэтому тщательно проверили друг у друга всё, от лошадей до доспехов. У поляка под седлом оказался большой кусок кожи. В конце концов, немец бросился к поляку и вышиб его из седла. Зрители были довольны — они, как и участники, устали от этих препирательств. Формально герцог Мюнхенский, конечно, выиграл, но тем не менее отдал приз поляку и подарил ему коня.

Кроме турниров, разумеется, устраивались и танцы. Ядвига Ягеллонка танцевала и с императором, и с графами и герцогами соседних земель. Муж и император после танца с Ядвигой раскланивались и отходили направо, а все остальные гости — налево, и когда один граф из Вюртемберга тоже отошёл направо, то тут же получил строгий выговор от маркграфа Баденского за нарушение этикета.

А ещё на свадьбе пировали. И как! Тут щедрость герцога Баварского проявилась особенно масштабно. Во-первых, никто — ни трактирщики, ни мясники, ни булочники — целую неделю не имели права торговать провизией. Никакой! Всех желающих кормили на герцогских кухнях, где каждый, в буквальном смысле зайдя с улицы, могу получить еду, а на винокурне, где стояли чаны с белым и красными вином, — и вино. А на высоких гостей работали ещё сто сорок шесть поваров, труд которых герцог тоже оплачивал. Масштабы съеденного, если можно так выразиться, поражают: 323 быка, 1133 овцы, 11 500 гусей, 40 000 кур, 194 345 яиц, 336 984 литра вина. Свадьба сына обошлась Людвигу Баварскому в 60 766 гульденов 73 пфеннига и 1 геллер. Для сравнения — 5 пфеннигов стоила курица. Словом, дорого, очень дорого.

Но оно того стоило — все гости, включая императора, остались довольны. Уехал маркграф Баденский, отбыл в конце свадебной недели и император, а остальные ещё какое-то время пировали и наслаждались жизнью. В конце концов, праздники с таким размахом бывают не часто! И не всякий праздник много веков спустя решат воспроизводить вновь и вновь.

Эрцгерцог Максимилиан, будущий император Макcимилиан I, и Мария Бургундская

1477 год

Упоминания об этой свадьбе можно найти во многих современных книгах, посвящённых свадебным традициям, — якобы в первый раз в истории бриллиантовое кольцо на обручение преподнёс именно Максимилиан своей Марии. На самом деле всё немного сложнее, да и место в истории их свадьба заслуживает далеко не только поэтому.

Это был, разумеется, династический союз. Но невеста была не только сказочно богата, но очень умна и красива, и жених был не просто будущим императором, а одним из самых привлекательных принцев Европы. Они встретились в первый раз только на свадьбе, но тут же влюбились друг в друга, и этот день стал началом по-настоящему счастливой семейной жизни. Эта сказка, прославленная история любви, могла бы длиться много лет, но быстро оборвалась с ранней смертью Марии, которую Максимилиан так никогда и не забыл. А как всё начиналось?…

Мария Бургундская. Художник М. Пахер

Сын императора Священной Римской империи Фридриха III Габс-бурга, единственный наследник отца, сильный, крепкий и красивый, Максимилиан с самого детства был завидным женихом. Ещё когда ему не было и пяти лет, знаменитый Карл Смелый, герцог Бургундии, стал прочить его себе в зятья. У него подрастала единственная дочь, которой предстояло унаследовать все земли отца, а в качестве невесты Мария Бургундская была ещё более привлекательна, чем Максимилиан в качестве жениха. Претенденты на её руку сменяли один другого, но кому какое дело до прелести юной наследницы, когда на кону богатства Бургундии! Герцоги, маркграфы, принцы… Испанский король сватал её за своего сына, французский Людовик XI сперва за своего младшего брата, а потом, когда на склоне лет у него родился сын, — за него. Но если бы Мария вышла замуж за французского принца, то впоследствии все земли Бургундии отошли бы французской короне, и все усилия, которые прилагал отец Марии, чтобы сохранить своему герцогству независимость и не дать соседке Франции поглотить его, сошли бы на нет. Так что Максимилиан, который должен был унаследовать корону отца, представлялся Карлу Смелому самой подходящей кандидатурой.

Юные жених и невеста обменялись миниатюрными портретами. Художникам не пришлось приукрашивать их внешность, как зачастую делалось в подобных ситуациях. У Максимилиана знаменитые фамильные габсбургские нос и подбородок ещё не уродовали лицо, как у его выродившихся потомков, а, наоборот, украшали. Орлиный профиль, слегка вьющиеся светлые волосы… Восхищённая портретом жениха, юная герцогиня часто рассматривала его. Марию же впоследствии Максимилиан описал в одном письме так: «У неё белоснежная кожа, она шатенка, а глаза серые, красивые и сияющие… Рот расположен довольно высоко, но он чист и ярок». Словом, это была прелестная пара!

Однако всё внезапно осложнила гибель отца Марии, Карла Смелого. Двадцатилетней девушке самой пришлось бороться за право выйти замуж за своего принца — и с теми, кто сам желал сделать её своей супругой, и со своими подданными. Ей нужен был супруг, на крепкую руку которого юная правительница могла бы опереться, и она хотела, чтобы это был именно Максимилиан… Когда Мария подписала «Великую привилегию» (документ, восстанавливающий местные привилегии и полномочия Нидерландов, некогда отменённый бургундскими герцогами), она оказалась в такой зависимости от своего окружения, что ей пришлось тайно написать Максимилиану письмо, в котором она умоляла его приехать как можно скорее.

Наконец, Фридрих III официально одобрил этот союз (чего так и не сделал при жизни отца Марии), и посланники императора отправились к бургундскому двору. Счастливая Мария получила подтверждение того, что союз, которого она желала, как принято говорить, всем сердцем, реален. Послы, кольцо, письмо…

21 апреля 1477 года состоялась свадьба по доверенности. Жениха представлял герцог Людвиг Баварский — представительный мужчина, облачённый в посеребрённые доспехи. Мария и Людвиг взошли на брачное ложе, и между ними положили меч — символ той защиты, которую в своё время Максимилиан предоставит Марии. Эту церемонию повторили ещё раз, в Генте — тамошние горожане, узнав о празднике в Брюгге, тоже захотели посмотреть на такое торжество.

А жених тем временем собирался в путь. Конечно, он мог бы выехать сразу, но его отец полагал, что сын императора должен отправиться к невесте соответствующим образом — во всём блеске. Увы, именно в этом и была проблема — денег у Габсбургов не было, так что пришлось прибегнуть к очередному займу.

21 мая 1477 года, равно через месяц после свадьбы по доверенности, эрцгерцог наконец двинулся в путь. Не очень скромный, скажем откровенно, молодой герой велел записывать все подробности своего путешествия, смело преувеличивая малейшие трудности, — получилась целая книга, в которой «Многоблагодарный» рыцарь преодолевал множество препятствий на пути к своей возлюбленной. На самом же деле препятствий (в частности, в виде стихийных бедствий) было не так уж и много — это был конец весны и начало лета, — а в городах, которые проезжал Максимилиан со своей свитой, их радостно приветствовали и устраивали праздники.

Правда, вскоре Максимилиан столкнулся с реальной проблемой — деньги, которые он взял в дорогу, подошли к концу, и он просто-напросто застрял в Кёльне, не имея возможности ни расплатиться за проведённые им торжества, ни двинуться дальше. Его выручила мачеха Марии, Маргарита Йоркская, с которой у Марии с самого приезда Маргариты из Англии в Бургундию сложились очень тёплые отношения. Она послала жениху крупную сумму денег, и тот смог продолжить путь.

Когда Максимилиан ступил на земли Бургундии, его свита увеличилась — к ней теперь присоединялись и бургундцы. В Маастрихте, Брюсселе, Брабанте и других городах будущего супруга своей герцогини горожане встречали с огромным пылом, но никакой праздник не мог сравниться с тем, который ожидал его по приезде в Гент — именно там Мария должна была его встретить.

В середине августа Максимилиан, восемнадцатилетний красавец принц в золочёных доспехах, въехал в разукрашенный к его прибытию Гент. Триумфальные арки, торжественные процессии с представителями церкви, аристократов, городских властей и ремесленных гильдий… Но всё это, надо полагать, затмила долгожданная встреча с самой герцогиней.

Когда они встретились, то поначалу молча смотрели друг на друга, и, наконец, хозяйка страны Мария Бургундская двинулась к жениху навстречу со словами приветствия и поцеловала его. А Максимилиан ответил на поцелуй — сказка началась!

Языковой барьер, увы, пока что не давал им возможности общаться полноценно, но так ли это важно, когда жених и невеста так долго ждали встречи, а теперь могут объясниться улыбками, взглядами, жестами, да и, наконец, поцелуями?

Вечером всех ожидал роскошный банкет, который организовала для любимой падчерицы и её жениха Маргарита Йоркская. На этом празднике Мария и Максимилиан обменялись подарками — от своего отца эрцгерцог привёз великолепные украшения с бриллиантами, среди которых было и пресловутое обручальное бриллиантовое кольцо, а вот подарок Марии был ещё более драгоценным, чем эти камни. Где-то у себя на теле она спрятала цветок и предложила жениху его найти…

Архиепископ Трирский тихо подсказал Максимилиану, где искать, и тот расстегнул на невесте корсаж — там, на груди герцогини, была спрятана розовая гвоздика, символ супружеской любви… После пира молодые ускользнули — как рассказывали, к священнику, чтобы тот благословил их союз и можно было не откладывать брачную ночь до завтра, до официальных церемоний. Что ж, они и так долго ждали друг друга!

Сама свадьба была относительно скромной — ведь за полгода до того невеста потеряла отца, однако горожане Гента всё равно собрались, чтобы порадоваться за свою правительницу и поздравить её. По разным источникам, церемония состоялась то ли 16, то ли 18 августа и то ли утром, то ли после полудня. Невеста была в платье из золотой парчи, в горностаевой мантии и с короной герцогства Бургундского на голове, жених сменил доспехи и был на этот раз в серебряных. Солнце и луна!

Службу в главном соборе проводил папский легат Юлиан Остийский, а прислуживал ему епископ Турнэ. Молодые обменялись кольцами и дали друг другу обеты в вечной верности. Время покажет, что они их сдержали… После этого Максимилиан передал Марии тринадцать золотых монет — символ того, что он будет обеспечивать её (хотя в действительности, конечно, это богатая герцогиня Бургундская будет купать в роскоши своего немецкого принца).

После венчания начался пир, и хотя ему было далеко до тех торжеств, что за девять лет до того отец Марии, великий герцог Бургундии, задавал в честь своего брака с английской принцессой Маргаритой, взаимной нежностью жениха и невесты (если только любовь можно измерить) свадьба Марии и Максимилиана превосходила и ту, и множество других свадеб европейских правителей. Настоящая любовь встречается, если речь идёт о династических браках, так редко…

После пира молодожёнов проводили в их покои, и, как деликатно выразился летописец из Саксонии, один из членов свиты Максимилиана, двери за ними закрылиcь, а что было дальше — то ему неведомо.

И отлично. На счастье этой паре было отведено всего пять лет — не будем им мешать…

Джан Галеаццо Сфорца и Изабелла Арагонская

1489 год

Джан Галеаццо, сыну герцога Миланского, было всего семь лет, когда его отца убили и мальчику довелось занять его трон. О, разумеется, он правил не сам — его дядя Лодовико Сфорца стал фактическим правителем Милана, хотя племяннику воздавались все положенные почести. Не изменилась ситуация и когда Джан Галеаццо вырос — Лодовико продолжал править, а юный герцог развлекался, благо богатый миланский двор предоставлял для этого самые разные возможности (хотя, если честно, больше всего молодой человек любил охоту и пиры). Один из хронистов так отзывался о нём: «Красив, но очень недалёк». Рассказывали о слабом здоровье Джан Галеаццо, о его неспособности к учению и управлению страной… Возможно, из него действительно не получилось бы хорошего правителя, а возможно, дяде просто было выгодно держать племянника подальше от государственных дел. Как бы там ни было, формально именно Джан Галеаццо был герцогом, а, значит, его свадьба должна была быть отпразднована должным образом. И праздник, устроенный по этому поводу, стал, как считают исследователи, началом самого блестящего, самого великолепного, самого яркого периода в истории Миланского герцогства эпохи Ренессанса.

Портрет Джан Галеаццо в образе Св. Себастьяна. Художник А. де Предис

Ещё в 1480 году, когда Джан Галеаццо было одиннадцать лет, а Изабелле Арагонской, внучке неаполитанского короля, десять, было принято решение об их будущем союзе. По материнской линии Изабелла приходилась внучкой основателю династии Сфорца, знаменитому кондотьеру Франческо, и была, соответственно, троюродной сестрой своего жениха. И вот восемь лет спустя, в ноябре 1488 года, младший брат Джан Галеаццо, Эрмес, отправился в Неаполь, чтобы привезти невесту. Его свита была огромной (450 человек!) и роскошной — разодетые в парчу, усыпанные драгоценностями миланцы торжественно въехали в столицу короля Фердинанда I. Правда, в конце лета скончалась мать невесты, Ипполита Мария Сфорца, поэтому неаполитанский двор всё ещё пребывал в трауре, так что праздник в честь их приезда был коротким.

Вскоре миланцы, забрав с собой Изабеллу, отправились в обратный путь. Была зима, путешествие оказалось нелёгким; правда, его скрашивали пышные приёмы, которые устраивали невесте миланского герцога города, через которые они проезжали. И вот в Тортоне Изабеллу Арагонскую встретили оба герцога — и её будущий супруг, герцог Миланский, и его дядя Лодовико, герцог Бери. Невеста хотела было, как это принято у неё на родине, поцеловать руку жениху, а тот вместо этого удержал её и пылко поцеловал в губы — хорошее начало! Там же, в Тортоне, в честь прибытия Изабеллы был устроен великолепный пир, каждую перемену блюд на котором подавал какой-нибудь мифологический персонаж. Так, Язон появился с бараном с золотым руном, Аполлон принёс телёнка, украденного из стад Адмета; Диана подала Актеона в виде оленя (сказав при этом, что чрево такой невесты — самое лучшее место, где тот мог бы упокоиться), Аталанта — дикого каледонского вепря, Ирида принесла павлина из колесницы Юноны, а Орфей — птиц, которых зачаровал своей музыкой. Вина наливала Геба, Вертумн и Помона подавали яблоки и виноград, Фетида и её наяды — рыбу, а аркадские пастухи в венках из плюща — кувшины с молоком и мёдом.

После праздника оба герцога вернулись в Милан, и туда же со своей свитой, но по водному каналу, на шести разукрашенных баржах, отправилась Изабелла Арагонская. И вновь дядя и племянник встречали её, на сей раз на миланском причале. Милан тоже, разумеется, принарядился к грядущей свадьбе. Двор герцогского замка был убран голубой тканью, плющом и лавром, а портик замка — красно-золотыми драпировками. Там навстречу Изабелле вышла сестра Джан Галеаццо, Бьянка Мария, которая проводила свою новую родственницу в отведённые ей роскошные покои.

В своей книге, посвящённой династии Сфорца, Л. Коллинсон-Морлей приводит письмо, написанное правителю Флоренции Лоренцо Медичи свидетелем этой свадьбы, состоявшейся 2 февраля 1489 года: «Прежде всего двор и вся знать собрались в замке, затем в пятнадцатом часу господин герцог и сеньор мессир Лодовико, и все остальные бароны и дворяне сопроводили мадонну герцогиню из её комнаты, и все они вскочили на коней и попарно выехали из замка. У последних ворот был устроен навес из белой дамастной ткани, который вынесли сорок служителей церкви, в одеяниях из алого атласа и таких же головных уборах. Господин герцог и его невеста вошли под указанный навес и, таким образом, вместе вошли в собор. По их прибытии под пение герцогского хора епископ Пьяченцы отслужил мессу. Когда месса закончилась, епископ Сансеверино произнёс великолепную речь в честь новобрачных. Затем господин герцог передал кольцо своей даме. ‹…› Затем все собравшиеся вновь оседлали коней и возвратились в замок среди всеобщего ликования. Согласно подсчётам одного из присутствовавших, в процессии участвовало пятьсот всадников. Было насчитано тридцать шесть священников и монахов, двигавшихся впереди всей процессии до самого собор; шестьдесят рыцарей, все в одеждах из золотой парчи и с золотыми цепочками; пятьдесят женщин, из которых двадцать восемь в одеждах из золотой парчи, с жемчугами, драгоценностями и цепочками; шестьдесят два трубача, двенадцать флейтистов. От собора до замка 1700 шагов, и всю дорогу устлали белой тканью, и стены по обеим сторонам были увешаны гобеленами и гирляндами из можжевельника и апельсиновых деревьев; никогда не видел ничего лучше. Более того, все окна и двери были богато украшены, а чтобы сдержать толпу, в переулках, прилегающих к главным улицам, были установлены барьеры и на каждом углу стояли по десять или двенадцать гвардейцев. На пьяцца дель Дуомо выстроились две тысячи всадников и конных арбалетчиков. Не было никаких беспорядков, что вызывает немалое удивление, учитывая великое и неисчислимое множество людей, проживающих в этом городе.‹…› Сиятельный герцог был облачён в богатейшую парчу. Его головной убор был украшен алмазом и огромнейшей цены большой жемчужиной, превосходящей размером орех. На шее у него висела подвеска с прозрачным рубином и бриллиантом дивной красоты. Её милость мадонна герцогиня также была одета в золотую парчу, а голову её украшал жемчуг с прекрасными драгоценными камнями. Многие из женщин были одеты очень богато.‹…› Сеньор Лодовико, и сеньор Галеаццо, и сеньор Ридольфо, и все остальные Сфорца также были одеты в золотую парчу, и все присутствовавшие соглашались в том, что имевшегося там золота и серебра хватило бы на то, чтобы одеть сотню людей. О бархате и атласе я умалчиваю, так как в них были одеты даже повара».

Придворный поэт Бернардо Беллинчони сочинил по случаю свадьбы представление в стихах, декорации к которому создавал сам Леонардо да Винчи. Перед зрителями появились небесная сфера и семь планет, представленных семью актёрами, и каждый из них по очереди возносил хвалу новой герцогине.

Говорят, однако, что робкому молодому герцогу не сразу удалось осуществить свои супружеские права, и дядя постарался, чтобы эта новость разошлась как можно более широко. Но впоследствии всё наладилось, и у них родилось трое детей.

На совместную жизнь Джан Галеаццо и Изабелле было отведено всего несколько лет — герцога не станет, когда ему будет всего двадцать пять. И разумеется, будут ходить слухи, что к его смерти приложил руку дядя… Что вы хотите — Ренессанс! Необыкновенно яркие, но порой столь же необыкновенно жестокие страницы истории.

Карл VIII и Анна Бретонская

1491 год

Как вступают в брак наследницы богатых земель? Длительные переговоры с претендентами на её руку, не менее длительные обсуждения каждого пункта брачного контракта, подготовка к пышному торжеству… Словом, могут пройти месяцы, а порой и годы, пока, наконец, свадьба не состоится. Однако исключения бывают, и «бретонское похищение невесты» — одно из самых известных в истории.

Анна, дочь герцога Бретани Франциска II, была единственной наследницей, и в одиннадцать лет, после смерти отца, стала правительницей этого богатого герцогства. Разумеется, юной герцогине, чтобы защитить свои земли от Франции, которая мечтала о присоединении Бретани, был нужен сильный и надёжный супруг. Список кандидатов был не самым коротким, и в результате выбор пал на Максимилиана Габсбурга, немецкого короля и будущего императора Священной Римской империи. Несколько лет назад он потерял любимую супругу Марию Бургундскую (тоже, заметим, ставшую наследницей очень богатых земель после смерти отца), а теперь собирался вновь вступить в брак. Его маленькая дочь, Маргарита Австрийская, была обручена с дофином Карлом, вскоре ставшим королём Франции Карлом VIII.

Карл VIII. Неизвестный худлжник

Итак, 1490 год. Десятилетняя Маргарита, помолвленная с Карлом, и тринадцатилетняя Анна, которая собирается выйти (вернее, её собираются выдать) за Максимилиана, две юные невесты. Точная дата свадьбы первой пары ещё не была назначена, а что касается второй, то в декабре этого же года в городе Ренн был заключён брак по доверенности между Анной Бретонской и Максимилианом. Но вскоре всё изменилось. Карл VIII счёл, что богатая бретонская наследница куда важнее для Франции, и вознамерился отнять невесту, вернее, теперь уж фактически жену своего будущего тестя. Поскольку между Бретанью и Францией был в своё время заключён договор о том, что супруга Анне выберут только с разрешения французского короля, а никто у Карла санкции на брак с Максимилианом не просил, то Карл посчитал себя вправе действовать резко.

Анна Бретонская со Св. Анной, Св. Урсулой и Св. Еленой. Художник Ж. Бурдишон

В апреле 1491 года французские войска вторглись в Бретань и захватили её столицу Нант, а второй крупный город, Ренн, подвергся длительной осаде и, в конце концов, сдался. Анну тоже сдали на милость победителя… Да, она уже была замужем за Максимилианом, но они ещё ни разу не виделись, не было второго, «настоящего» венчания, брак не был консуммирован, и к тому же он был заключён без его согласия. Значит, полагал Карл, всё можно переиграть. И переиграл.

Итак, вот только что Анна Бретонская находилась в своей собственной стране и ожидала встречи со своим мужем Максимилианом, и вдруг внезапно все узнают, что её перевезли во французский замок Ланже, где она стала супругой Карла VIII!

Ещё до свадьбы Анне пришлось подписать договор, согласно которому в случае её смерти все земли, которыми она владела, переходили Франции, а в случае смерти Карла до того, как она родит ему наследника мужского пола, Анна была обязана выйти замуж за следующего французского короля (так, заметим, и произойдёт, Анна будет впоследствии женой короля Людовика XII и выйдет замуж в белоснежном платье, став провозвестником традиции, которая установится более трёх веков спустя). Так или иначе, но Бретань доставалась Франции. Но что Анна, и так приносившая себя в жертву своей стране, могла поделать? Разве что, как гласит исторический анекдот, который часто упоминают, якобы взять с собой в замок Ланже, куда её повезли из Ренна, две кровати, намекая на то, что не собирается делить ложе с Карлом. Даже если это и правда, то забегая вперёд, скажем — пришлось. Да и как иначе?

6 декабря 1491 года на верхнем этаже замка состоялась свадьба — облачённая в наряд из золотой парчи, отделанный собольим мехом, четырнадцатилетняя герцогиня Бретонская венчалась с французским королём, который фактически вынудил её это сделать. В одном из залов этого замка в наши дни можно увидеть композицию из восковых фигур — перед двумя епископами стоят жених и невеста. Справа — Анна в роскошном одеянии, за ней придворные дамы, слева Карл, за которым стоят его старшая сестра Анна де Божё и её супруг. А после венчания Карл сделал то, что Максимилиан сделать не успел, — поспешил как можно быстрее консуммировать брак, что и было сделано в присутствии свидетелей.

Дороги обратно не было — Анна Бретонская стала королевой Франции. Впоследствии супруги даже сблизятся, но простила ли Анна Карлу то, что некогда он так резко изменил её судьбу, мы никогда не узнаем…

Великий князь Василий III и Соломония Юрьевна Сабурова

4 сентября 1505 года

Почти все русские цари в допетровскую эпоху женились «византийским» способом, через смотрины, на которые свозили знатных красавиц невест, и лишь несколько случаев было, когда женились как западные монархи — ради политических соображений. Итальянский летописец Павел Иовий объяснял эту удивительную для западного человека традицию давним обычаем: «Московские государи, желая вступить в брак, повелевают избрать из всего царства девиц, отличающихся красотою и добродетелью, и представить их ко двору. Здесь поручают их освидетельствовать надежным сановникам и верным боярыням, так что самые сокровенные части тела не остаются без подробного рассмотрения. Наконец, после долгого и мучительного ожидания родителей, та, которая понравится царю, объявляется достойною брачного с ним соединения. Прочие же соперницы ее по красоте, стыдливости и скромности нередко в тот же самый день по милости царя обручаются с боярами и военными сановниками. Таким образом московские государи, презирая знаменитые царские роды, подобно оттоманским султанам, возводят на брачное ложе девиц большею частью низкого и незнатного происхождения, но отличающихся телесною красотою».

Русский историк Иван Забелин в книге «Домашний быт русских цариц» писал: «С порядком предварительного выбора по разным местностям нас знакомят отчасти самые грамоты, которые в это время рассылались ко всем помещикам или служилым людям. Из них мы узнаем, что в областные и другие города посылали доверенных людей из окольничих или из дворян с дьяками, которые заодно с местною властью, с наместником или воеводой, должны были пересмотреть всех девиц назначенного округа. Между тем по всему округу, во все поместья пересылалась государева грамота с наказом везти дочерей в город для смотра. Помещики собирались с невестами — затем избранных везли уже в Москву. Для многих, вероятно, по бедности, этот местный съезд был делом не совсем легким, и потому иные не слишком торопились исполнить царский наказ…»

Обычно смотрели не более нескольких сотен невест…

Но когда двадцатишестилетний великий князь Московский Василий III решил жениться, невесту ему выбирали из полутора тысяч претенденток!

Его смотрины были самыми длительными и трудоемкими, по сравнению со всеми его предшественниками.

Пелена «Явление Богоматери св. Сергию и праздники». 1525 г. Вклад великого князя Василия III и великой княгини Соломонии

Правда, в мемуарах посланника Франциска да Колло упоминается цифра — пятьсот: «Великий князь Василий, вздумав жениться (это было еще при его отце), обнародовал во всем государстве, чтобы для него выбрали самых прекраснейших девиц, знатных и незнатных, без всякого различия. Привезли их в Москву более пятисот, из них выбрали 300, из трехсот 200, после 100, наконец, только десять, осмотренных повивальными бабками; из сих десяти Василий избрал себе невесту и женился на ней…»

Но Иван Забелин поясняет: «Противоречие сказаний Герберштейна и Франциска да Колло о 1500 и 500 девицах весьма согласимо с истиной, ибо цифра 1500 могла обозначать все число девиц-невест, которые были написаны в выбор соответственно тем качествам, какие требовались для государевой невесты».

Так или иначе, но соперничество было серьезным, и победительницей вышла пятнадцатилетняя девица Соломония, дочь боярина Юрия Ивановича Сабурова: из-за своей необыкновенной внешней красоты и великих душевных достоинств, которые привлекли к ней великого князя.

Василий и Соломония торжественно обвенчались 4 сентября 1505 года.

Историк Михаил Забылин в книге «Русский народ. Старинный быт» описывал царскую свадьбу: «Сначала царица шла в Грановитую палату; ей предшествовал священник и кропил святою водою место, где ей должно было садиться. Там клали сорок соболей, которые были подняты, когда она садилась. Можно полагать, что это был мех, сшитый из сорока соболей. Возле невесты непременно садился кто-нибудь из знатных князей. Когда все это было устроено, посылали сказать царю. Царь отправлял, прежде всего, нареченного отца: тот, вошедши в царицыну палату, кланялся на все стороны, ударял челом будущей государыне и садился на большом месте возле жены своей, если она была здесь. Посидев немного, этот нареченный отец посылал к царю одного боярина с речью: “Государь Царь и великий князь всея Руси! Боярин (такой-то) велел говорити: прося у Бога милости, время тебе, государю, идти к своему делу!” Государь вставал, принимал благословение митрополита и со всем своим поездом шел в Грановитую палату, впереди его шли две духовные особы: благовещенский протопоп с крестом и крестовый недельный священник. Священники кропили водою путь, тысяцкий вел царя под руку, за ними следовали стольник и стряпчие. Прибывши в палату и благословившись, царь подходил к своему месту; большой дружко поднимал посаженое близ невесты лицо, а царь садился на его место близ будущей жены. В царских свадьбах венчание происходило после обеда. Как и жених, так и невеста ничего не ели в тот день. В царских свадьбах государя кормили перед сенником в сенях, а царицу, по старинному обычаю, в самом сеннике. Во время кормления новобрачных муж подавал гостям вино, и все пили с поздравлениями. Потом новобрачных укладывали в постель, а гости продолжали веселиться. Музыки не было: только трубили в сурны, били в бубны и накромы. На другой день новобрачных вели с песнями под звуки сурны и литавр в отдельные мыльни. В мыльнях их поили вином, также мыли вином и медом. Царские свадебные обряды продолжались несколько дней. Все подносили царю дары. Зато и царь в эти светлые, радостные в его жизни дни имел право и возможность щедро вознаграждать всех. Он несколько дней щедро кормил духовенство на дворе, раздавал деньги, рассылал в далекие города молебные грамоты, ездил с молодою царицею на богомолье в монастыри».

Все считали, что Василий любит и чтит Соломонию даже больше, чем положено любить и чтить жену. Но трагедией их брака стало отсутствие детей. Причем Василий запрещал своим младшим братьям жениться, не желая, чтобы у его будущих сыновей были соперники в лице двоюродных братьев…

В 1525 году великий князь московский Василий III приглядел себе новую невесту — юную красавицу Елену Глинскую. И решил развестись с Соломонией. Надо отметить, что осуждали его как в народе, так и представители церкви. Протестовавшие против развода преподобный Максим Грек, Вассиан Патрикеев и митрополит Варлаам были сосланы, причем митрополит еще и лишен сана.

Соломонию отвезли в Московский Богородице-Рождественский монастырь и насильно постригли под именем Софьи. Она сопротивлялась пострижению, так что кто-то из присутствующих бояр ударил ее со словами: «Смеешь ли ты противиться воле государя?» Только тогда Соломония надела иноческую ризу, сказав: «Бог отомстит моему гонителю!»

Через некоторое время прошел слух, будто Соломония была беременна во время пострижения и будто бы она родила в монастыре сына. Василий послал в монатырь нескольких доверенных боярынь, чтобы они осмотрели его бывшую жену. Несчастная женщина пыталась укрыться у алтаря, но ее насильно вытащили из храма и подвергли осмотру. Боярыни решили, что она никогда не была «непраздна» (беременна), однако Соломония утверждала, что родила сына Георгия и укрыла его у надежных людей.

Посланник Герберштейн писал: «Во время нашего тогдашнего пребывания в Московии некоторые клятвенно утверждали, что Саломея родила сына по имени Георгий, но никому не желала показать ребенка. Мало того, когда к ней были присланы некие лица для расследования истины, она, говорят, ответила им, что они недостойны видеть ребенка, а когда он облечется в величие свое, то отомстит за обиду матери. Некоторые же упорно отрицали, что она родила. Итак, молва гласит об этом происшествии двояко».

Популярность Соломонии Сабуровой в народе была так высока, что при жизни ее считали мученицей, а когда Соломония скончалась, ей поклонялись как святой.

Знаменитого разбойника Кудеяра считали тем самым ее сыном, тайно рожденным в монастыре.

Елена Глинская родила Василию III двоих сыновей: Ивана и Юрия. Иван вошел в историю под прозвищем Грозный и приобрел славу самого кровожадного из русских правителей. Некоторые историки утверждают, что его рождение было предсказано, будто партиарх Иерусалимский Марк сказал Василию III: «Если женишься вторично, то будешь иметь злое чадо: царство твое наполнится ужасом и печалью, кровь польется рекою, падут главы вельмож, грады запылают». Впрочем, возможно, это всего лишь впечатляющая легенда.

Генрих VIII и Екатерина Арагонская

1509 год

Личная трагедия с точки зрения истории вполне может выглядеть фарсом, чему пример — личная жизнь короля Англии Генриха VIII. Шесть жён! С первой и четвёртой он развёлся, вторую и пятую казнили, третья умерла сразу после родов, а шестая, наконец, его пережила. А ведь всё начиналось так… красиво!

Генрих VIII. Художник Г. Гольбейн

Обычная свадьба касается только жениха и невесты, свадьба же монарха или его наследника — целой страны. Тем не менее когда-то королевские свадьбы в Англии праздновались в относительно узком кругу приближённых. Однако с тех пор, как принц Артур в 1501 году женился на испанской принцессе Екатерине Арагонской, свадьбы английских королей и королев превратились в пышные празднества, которые, мало чем уступая по размаху церемониям коронации, позволяли в очередной раз продемонстрировать величие монархии. Почему мы начинаем со свадьбы Артура, старшего брата Генриха? Потому что именно тогда будущий король познакомился со своей будущей женой. Первой женой.

А тогда, в 1501 году, дочь знаменитых «католических супругов», испанских монархов Фердинанда и Изабеллы, принцесса Екатерина Арагонская, прибыла в Англию, чтобы выйти замуж за Артура, принца Уэльского, старшего сына короля Генриха VII Тюдора. Принцессе было шестнадцать, принцу — пятнадцать, а его младшему брату Генриху — всего десять. Но маленьким назвать герцога Йоркского — титул, который Генрих тогда носил, — язык просто не повернётся. Он отлично справился с возложенными на него почётными обязанностями — во главе английской свиты встретить принцессу и её испанскую свиту, сопровождать их в поездке по стране и даже проводить невесту в собор Святого Павла, на венчание. Более того, на свадебных торжествах, длившихся десять дней, он проявил себя во всём блеске. С самых ранних лет Генрих обожал быть в центре внимания, и свадьба брата дала ему такую возможность — он так танцевал в паре со своей старшей сестрой Маргаритой, что вызвал всеобщий восторг. Его попросили станцевать ещё, и тогда Генрих — неслыханная вольность по тем временам — сбросил своё тяжёлое верхнее одеяние из парчи и станцевал с ещё большим жаром. Скорее всего, среди восторженных зрителей была и сама принцесса Екатерина, однако ни она, ни сам Генрих тогда не знали, что пройдёт всего несколько месяцев, Артур умрёт, и наследником станет Генрих. Екатерина, овдовев, останется в Англии, и положение её будет более чем шатко. Однако…

Екатерина Арагонская. Художник М. Зиттов

В 1503 году было подписано новое соглашение — о браке между Генрихом и Екатериной. Пора было искать невесту будущему королю, а брат его скончался, так и не успев, как считалось, осуществить свои супружеские права. Вот она, испанская принцесса, совсем рядом, и пусть она старше на пять с половиной лет — ведь это не так уж и много? И через несколько дней юная пара обручилась. Однако ждать им пришлось долго — отец невесты, король Фердинанд Арагонский, не спешил пересылать обещанное приданое, так что отец жениха, король Генрих VII, тоже не спешил и всё откладывал венчание. Он начала рассматривать и другие кандидатуры в свои будущие невестки, но изменить ничего не успел.

В апреле 1509 года Генрих VII скончался, и королём стал семнадцатилетний Генрих VIII. Испанский посол полагал, что принцессе, несмотря ни на что, всё-таки придётся вернуться в Испанию ни с чем, и уже даже начал переправлять её немногочисленные на тот момент пожитки, как внезапно получил сообщение от молодого короля — тот желает, чтобы все вопросы, касающиеся его свадьбы с принцессой Екатериной, были как можно скорее улажены. И 11 июня в часовне Гринвичского дворца состоялось скромное частное венчание. Зато через восемнадцать дней состоялась коронация Генриха и Екатерины, она-то и стала настоящим празднованием нового союза.

Хронист писал: «Если бы мне пришлось перечислять, сколько усилий, трудов, стараний пришлось приложить портным, вышивальщикам и ювелирам, чтобы создать наряды лордам, леди, рыцарям и сквайрам, а также приготовить убранство для лошадей, то это заняло бы слишком много времени. Но уж точно можно сказать, что никогда не делали ничего столь роскошного, чудесного, удивительного, как для этой коронации».

23 июня Генрих и Екатерина проследовали по разукрашенным улицам Лондона в Вестминстерский дворец, а на следующий день из дворца — в аббатство: «Верхнее платье его милости было из кармазинного бархата с отделкой из горностая; мантия была из тиснёной золотой парчи, расшитая бриллиантами, рубинами, изумрудами, крупным жемчугом и другими дорогими каменьями; попона его коня была из золотой парчи, с широкой каймой из горностая. Его королева ехала в паланкине, который несли две белые лошади, убранные в золотую парчу. Сама она была облачена в белый расшитый атлас, её длинные волосы были распущены и ниспадали с плеч, что было очень красиво, а на голове была корона, украшенная дорогими каменьями с Востока».

После церемонии был пир, «какого не знавали и цезари», а затем последовала длинная череда праздников — всевозможные турниры, представления, танцы, торжественные обеды. Казалось, Генрих намеревался всю жизнь превратить в праздник, и на время это ему даже удалось.

Кто тогда думал, что это была только первая его свадьба из шести, а этот брак когда-нибудь закончится громким разводом с самыми серьёзными последствиями для целой страны?…

Шотландский король Иаков V и Мадлен Французская

1537 год

Она была почти сказочной принцессой, юной, красивой королевской дочкой. И как в сказке, к ней посватался… нет, даже не принц — король из другой страны. Они обвенчались, отпраздновали великолепную свадьбу и могли бы быть счастливы. Однако, как положено в сказке, в семнадцать лет принцесса заснула — правда, в отличие от сказки, навсегда.

Мадлен, дочь короля Франции Франциска I, была обаятельна, умна, и, конечно же, как положено сказочным принцессам, хороша собой. Есть легенда, что однажды, когда шотландский король Иаков V навестил Францию, он, будучи на прогулке, увидел прекрасную обнажённую купальщицу, влюбился в неё, а она оказалась французской принцессой, после чего он, разумеется, немедленно попросил её руки. На самом деле всё, конечно, было сложнее, прозаичнее и заняло к тому же немало времени. Шотландский король очень хотел взять в жёны дочь короля Франции, король отговаривался, предлагал ему другую даму, Иаков поначалу согласился, затем передумал… В конце концов, Франциск всё-таки дал согласие на брак, и шотландцу разрешили выбрать себе невесту из двух французских принцесс. И он выбрал Мадлен.

Иаков по-настоящему влюбился. Влюбилась и она — почему бы и нет? Молодой, всего шестью годами старше шестнадцатилетней принцессы, привлекательный король. Это мог бы быть счастливейший брак, если бы не приданое Мадлен. Помимо положения дочери короля Франции и ста тысяч золотых у неё была… чахотка. Это не было ещё окончательным приговором. В конце концов, её мать успела выйти замуж и даже подарить супругу семерых детей, так что и для принцессы Мадлен ещё не все дороги были закрыты. Правда, именно дорога в Шотландию, страну с суровым климатом, могла погубить Мадлен, как полагали доктора. Но это не останавливало принцессу. Она выйдет замуж за шотландского короля, даже если это укоротит ей жизнь: «По меньшей мере, я буду королевой столько, сколько проживу, а именно этого я всегда желала».

Иаков V Шотландский. Художник К. де Лион

26 ноября 1536 года в Блуа был подписан брачный контракт, а тем же вечером состоялось и обручение, при котором присутствовали только члены французской королевской семьи, шотландская сторона и несколько иностранных послов. Иаков подарил Мадлен кольцо с огромным, очень дорогим бриллиантом. Сразу после этого они с невестой расстались, и Иаков уехал в аббатство Клюни, в поисках короткой передышки после сложных переговоров, а король Франциск тем временем готовил и торжественный въезд будущего зятя в Париж, и роскошную свадьбу.

31 декабря король Шотландии в роскошном ало-золотом наряде, во главе своей свиты, официально въехал в Париж, где его встретила торжественная процессия, и по разукрашенным улицам, бок о бок с будущим тестем, королём Франциском, они отправились сперва в собор Нотр-Дам на мессу, а затем на банкет. А на следующий день, 1 января 1537 года, всё в том же соборе Нотр-Дам прошло венчание.

В десять утра Франциск I рука об руку с дочерью появился у помоста под золотым балдахином, выстроенным у входа в собор. Кардинал де Бурбон (к слову, дядя Марии, девицы, которую предлагали поначалу Иакову вместо принцессы Мадлен) обвенчал молодых, а затем они прошли в собор, чтобы прослушать мессу.

На свадебном обеде Иаков, желая блеснуть перед французами и доказать, что свою принцессу они отдали не какому-нибудь бедному королю маленькой страны, велел подать особый десерт, «плоды его родины». Когда гости приподняли крышки с чаш, в них оказалось золото в виде песка и слитков. Пусть французы не считают Шотландию «варварской»!

Вечером состоялся ещё один банкет, с танцами и представлениями, а начиная со следующего дня и в течение двух недель во дворе Лувра устраивались турниры. Иаков смог проявить себя на них во всём блеске, будучи хорошим воином. Говорили, что даже в день свадьбы лицо у жениха было всё в синяках — результат очередного турнира, а кроме того, ему пришлось оплатить счёт за сто десять сломанных турнирных копий. Словом, развлечения были рыцарскими в буквальном смысле этого слова, и, как написал один из современников, эти великолепные турниры напоминали о великих временах Карла Великого.

Разумеется, публику развлекали не только турнирами, но и фейерверками, танцами, пальбой из пушек, банкетами — отплыть в Шотландию зимой было невозможно, так что приходилось ждать весны, и всё это время устраивали очередной праздник.

В мае молодожёны наконец пустились в путь. Правда, едва только это произошло, у Мадлен началась тяжёлая лихорадка; к счастью, она вскоре поправилась. После тяжёлого путешествия по морю они наконец высадились на шотландском берегу 19 мая. И юная королева, преклонив колена, поцеловала землю своей новой родины, до которой ей всё-таки суждено было добраться. Шотландцы, и знатные, и простые, ликовали — им досталась такая очаровательная властительница! Только бы она была здорова! Но, увы, никакие, даже самые горячие, пожелания, не могли прибавить Мадлен здоровья. Шли приготовления к коронации, фонтаны должны были наполнить вином, сшить одежду для участников свадебной процессии, и наряд для самой королевы — роскошный, с длинным шлейфом, отделанный жемчугами и вышитый золотом…

7 июля Мадлен не стало. Французская принцесса, шотландская королева, она умерла на руках у своего короля. А мы никогда не узнаем, какой королевой стала бы Мадлен. Она навечно осталась юной принцессой. Её сказка оказалась короткой, но, по меньшей мере, она была.

Филипп Испанский и Мария Кровавая

1554 год

Когда старшая дочь Генриха VIII, английская королева Мария I, собралась вступить в брак, вопрос об обручальном кольце обсуждали на заседаниях королевского совета. Мария не хотела, чтобы его украшали драгоценные камни, она хотела, чтобы её «обвенчали простым золотым кольцом, как любую другую девушку». Филипп, привлекательный испанский принц, был на одиннадцать лет младше своей невесты, которой было тридцать семь. Даже по нынешним меркам это немало для первого брака, а уж тогда, в 1554 году… Но королеве хотелось найти надёжную опору, чтобы спокойно править королевством. Ей хотелось стать счастливой. Ей хотелось, чтобы у неё был муж и была семья. Такие простые, такие обычные, такие знакомые желания — и королева Англии пыталась сделать вид, что она обычная невеста, которую, конечно же, ожидает после свадьбы счастливая жизнь.

Но обычной невестой она всё-таки не была. И если вопрос о браке очередной принцессы всегда необыкновенно важен, учитывая связи, которые он за собой повлечёт, то что уж говорить о браке правящей королевы! Не подчинит ли иностранный принц себе и свою супругу, и её страну? Не станет ли Англия просто приданым, которым завладеет Испания? Мария и сама сознавала, что, с одной стороны, она останется главным лицом королевства, с другой — станет женой, которая во всём должна следовать за мужем. Так что переговоров, обсуждений сотен тонкостей, споров было чрезвычайно много. На их фоне личные переживания королевы (а понравится ли она принцу, который много младше её, и к тому же ведь она совсем ничего не смыслит в любви!) почти никем не принимались в расчёт, даже ею самой. Но вот, в конце концов, всё было решено, и принц Филипп поехал в Англию.

Перед прибытием он отправил невесте и её придворным дамам подарки — множество украшений из драгоценных камней. Мария получила, в частности, кулон с огромным бриллиантом и жемчужиной и ожерелье из восемнадцати бриллиантов. Но самым дорогим для королевы подарком стала золотая роза с плоскогранным бриллиантом огромной ценности, который когда-то принадлежал матери Филиппа. Королева так полюбила этот подарок, что надела его в день свадьбы.

Филипп II Испанский. Художник А. Моро

Однако до свадьбы предстояла ещё первая встреча, которую королева ожидала с нетерпением, смешанным, вероятно, со страхом — правильный ли выбор она сделала и если даже мужем принц окажется хорошим, то будет ли он столь же хорошим и соправителем? А принца Филиппа тоже, вероятно, снедало любопытство — что за супругу подыскал ему отец-император?… Королева поступила в тот вечер очень по-женски — при их встрече присутствовали только пожилые придворные. Но кто будет винить леди в том, что она не хотела предстать перед женихом на фоне юных дам, и так чувствуя себя не очень уверенно? Что ж, Мария осталась в восторге! Ну а Филипп… Неизвестно.

Утром 25 июля, в День святого Иакова, покровителя Испании, в Винчестерском соборе состоялось королевское бракосочетание. Разумеется, в честь этого дня собор был разукрашен — гобелены, золотая парча, балдахин пунцового цвета над специально воздвигнутой для венчания платформой с алтарём и двумя тронами по обеим его сторонам, для царственных невесты и жениха.

«Филиппа сопровождали шестьдесят испанских грандов и кавалеров. ‹…› Одежды его были из богатой парчи, с каймой из крупных жемчужин и бриллиантов. Штаны были из белого атласа, расшитого серебром. На шее висела чеканная золотая цепь, украшенная бесценными бриллиантами, к которой был подвешен орден Золотого Руна; под коленом был орден Подвязки, украшенный разноцветными каменьями». Надел он и подарок Марии — парчовую мантию, отделанную малиновыми бархатом и атласом, с золотыми цветами чертополоха и жемчужными пуговицами на рукавах.

Через полчаса после прибытия жениха появилась и невеста. В отличие от Филиппа, перед которым не несли никаких символов власти, перед королевой несли меч.

Мантия Марии, как описывали современники, была из покрытой узорами золотой парчи, длинный шлейф украшали крупные жемчужины и бриллианты. Она почти полностью скрывала платье из чёрного бархата. Нижняя юбка, которую открывали расходящиеся полы платья, была из белого, вышитого серебром атласа, а отвороты широких рукавов, которые, по тогдашней моде, носились подвёрнутыми, были покрыты золотой сеткой, тоже усаженной жемчугом и бриллиантами.

Мария выглядела если не красавицей (которой она, по мнению современников, никогда не была — но разве это так важно?), то, по крайней мере, величественной королевой (что куда важнее). Драгоценности, которыми была усыпана королева, сверкали так, что, по словам современника, было больно глазам. За Марией следовали пятьдесят фрейлин.

Мария Тюдор. Портрет, сделанный к свадьбе с Филиппом. Художник Х. Эворт

«Для свадебной процессии проложили покрытую красной саржей дорожку, которая вела к двум стоящим на платформе тронам. Королева Мария, в сопровождении своих кавалеров и дам, проделала пешком весь путь от двора епископа — шлейф несла её кузина, Маргарита Дуглас, а помогал ей гофмейстер, лорд Гейдж. На платформе она встретилась с женихом, и они заняли свои места на тронах. ‹…› Перед церемонией выступил Фигероа, регент Неаполя, который провозгласил, что император Карл V, “договорившись о союзе между английской королевой и своим главным сокровищем, сыном и наследником Филиппом, принцем испанским, желая сделать этот союз равным, отрекается от королевства Неаполь в пользу сына, чтобы Мария взяла в мужья не принца, но короля”. ‹…› Когда прозвучал вопрос “кто отдаёт эту женщину”, возникло замешательство. Тогда маркиз Винчестерский вместе с графами Дерби, Бедфордом и Пемброком выступили вперёд и передали её мужу от имени всего королевства. ‹…›»

Хотя в тот период Англия была ещё официально отлучена от церкви, было получено специальное разрешение от папы римского на совершение брачной церемонии. Церемония эта, по старинным традициям с венцами, которые держали над женихом и невестой, была длинной и шла не один час; однако набожная Мария всё время была сосредоточена и смотрела не отрываясь на священные символы, чем подкупила испанских придворных своего жениха.

«Филипп и Мария, Божией милостью король и королева Англии, Франции, Неаполя, Иерусалима и Ирландии, защитники веры, принцы Испании и Сицилии, эрцгерцоги Австрии, герцоги Милана, Бургундии и Брабанта, графы Габсбургские, Фландрские и Тирольские» — так прозвучали титулы супругов. Теперь уже вытащили из ножен и второй меч — для Филиппа.

«Зал во дворце епископа, где проходил свадебный пир, был убран золотом и шелками. В конце его стоял величественный помост, к которому вели четыре ступеньки. На нём, под балдахином, стояли кресла для королевы Марии и её супруга. Перед ними стоял стол, а дамы королевы, испанские гранды и английская знать пировали внизу». При этом, заметим, кресло королевы Марии было разукрашено более роскошно, чем у её супруга, и стояло с более почётной стороны, то есть с правой. Да и тарелка перед нею стояла золотая, а перед ним — серебряная. Да, формально Филипп становился королём Англии… И всё-таки настоящей правительницей оставалась Мария.

«Епископ Гардинер сидел за королевским столом — тот был сервирован тарелками из чистого золота. Буфет, девять полок которого были уставлены золотыми вазами и серебряными блюдами, был, скорее, просто для красоты. На галерее напротив размещались музыканты, которые играли чудесную музыку. Затем, между первой и второй переменой блюд, вошли герольды в роскошных мантиях, и произнесли от имени королевства поздравительную речь на латыни, прославляющую брак». Испанцы были поражены роскошью — огромным количеством дорогой посуды, и не менее огромным количеством блюд (четыре перемены с тридцатью блюдами в каждой). Филиппу прислуживал его испанский приближённый, а Марии — английские аристократы.

«В шесть часов убрали столы, и начались танцы». Увы, тут не обошлось без затруднений — испанцы не знали английских танцев, а англичане — испанских. Пофлиртовать с прелестными фрейлинами испанцам тоже хотелось, но и тут возникла преграда — язык. Самодовольный испанский придворный, оставивший воспоминания об этом дне, написал, что английские придворные весьма обрадовались этому, видимо, полагая, что иначе бы англичанкам перед испанцами просто не устоять. Новобрачные решили танцевать «на немецкий манер», и тут Мария смогла проявить себя — она превосходно танцевала! Куда лучше, чем блестящий во всех остальных отношениях её муж.

«А в девять часов веселье завершилось — королева и король Филипп покинули празднество». Утром, после первой брачной ночи, вновь столкнулись испанские и английские традиции — испанские гранды явились поздравить монаршую чету в постели, что вызвало возмущение английских фрейлин королевы, которые придерживались совсем других взглядов (королевы вообще не показываются на публике в этот день). Но это же, право, оказалось самой маленькой из проблем, которые поджидали эту чету.

Короткая совместная жизнь началась. Через четыре года королева Мария скончается — и кто знает, произошло бы это так быстро, если бы Филипп не разбил ей сердце…

Франциск II и Мария Стюарт

1558 год

Королева Мария Шотландская была замужем трижды. Но если бы свадьба в её жизни была только одна, если бы юная Мария не овдовела, если бы она осталась королевой Франции, быть может, мы бы не обрели легенду, зато она была бы куда счастливее?…

Когда французскому дофину Франциску было четыре года, во Францию приехала его невеста и будущая супруга, дочь француженки Марии де Гиз и шотландского короля Иакова V, пятилетняя королева Шотландии Мария Стюарт. Им предстояло воспитываться вместе; к счастью, высокая, красивая, очень живая девочка не оттолкнула от себя низенького, не выглядевшего на свой возраст болезненного мальчика. Наоборот, Франциск и Мария сблизились почти сразу. Юная королева росла, и французский двор всё сильнее подпадал под её очарование, включая и будущёго свёкра, короля Генриха II. Шли годы. Влияние Гизов, семьи Марии с материнской стороны, всё время и, несмотря на молодость дофина, они всё больше настаивали на скорейшей его свадьбе. Дофин, обожавший свою красавиц невесту, был бы только счастлив. А вот Екатерина Медичи и Диана де Пуатье, законная супруга и любовница Генриха, враждовавшие всю жизнь, на сей раз обе были не в восторге — ни той ни другой не хотелось возвышения Гизов. Однако король их не слушал.

19 апреля 1558 года в Лувре состоялась церемония обручения. Сияющую невесту в белом атласном платье, расшитом драгоценными камнями, к кардиналу Лотарингскому подвёл король Генрих II, а Антуан де Бурбон, король Наварры, сопровождал жениха. Марии было пятнадцать с половиной, Франциску — четырнадцать. Кардинал торжественно соединил их руки, а они, ещё почти дети, обменялись кольцами. После этого состоялся великолепный пир.

Однако последовавшие празднества превзошли этот день по размаху и великолепию. Ещё бы! Венчались французский дофин и шотландская королева, приносившая в приданое целую страну.

Франциск II. Художник Ф. Клуэ

Свадьба состоялась 24 апреля в сердце Парижа. Собор Нотр-Дам и дворец архиепископа Парижского соединили высокой, около четырех метров, деревянной галерей, по которой должна была пройти свадебная процессия. Галерея соединялась с огромным помостом, выстроенным у входа, и шла дальше внутри самого собора вплоть до алтаря. Над ней тянулся бархатный навес лазурного цвета с вышитыми золотыми геральдическими лилиями, но с боков галерея была открыта, так что все могли видеть жениха с невестой и тех, кто их сопровождал.

Место на помосте заняли иностранные послы и сановники, простые парижане огромными толпами заполнили всё пространство кругом, и праздник начался. Первыми, в десять утра, появились швейцарские алебардщики и полчаса под музыку демонстрировали своё умение владеть оружием. Затем, по команде дяди невесты, герцога Гиза, который был распорядителем торжества, появились музыканты в красных и жёлтых костюмах. После их выступления торжественно двинулась свадебная процессия: разодетые придворные кавалеры, принцы и принцессы крови, за ними — представители церкви. Далее следовал жених, четырнадцатилетний Франциск, в сопровождении своих младших братьев (будущих королей Карла IX и Генриха III) и короля Наваррского; его отец, Генрих II, вёл невесту, а замыкала шествие Екатерина Медичи в сопровождении брата наваррского короля и своих фрейлин.

Однако звездой этого праздника была Мария Стюарт. Утром она написала письмо своей матери Марии де Гиз, вдовствующей королеве Шотландии, что чувствует себя счастливейшей женщиной в мире. Она была юна, она была красива, она была королевой одной страны и теперь венчалась с будущим королём другой. Она была ослепительна и наверняка знала это.

Каким было платье невесты в тот день, источники рассказывают по-разному. В одних упоминается, что платье было белоснежным, необыкновенно богатым, вышитым бриллиантами и другими драгоценными камнями и очень шло её светлой коже. В других — что это роскошное белое платье Мария надевала в день обручения, а на свадьбе была в голубом бархате, вышитом серебряными лилиями и драгоценными камнями. Как бы там ни было, белое платье на свадебные торжества Мария действительно надевала, а ведь траурный цвет французских королев именно белый… Не пройдёт и трёх лет, как ей придётся вновь его надеть.

Мария Стюарт. Художник Ф. Клуэ

Шею Марии украшал подарок короля, большая драгоценная подвеска с его инициалами; волосы юной невесты были распущены по плечам, а голову венчала небольшая золотая корона, полностью усыпанная жемчугом, бриллиантами, сапфирами, рубинами и изумрудами. Хронист Брантом писал: «В то величественное утро, когда она шла к алтарю, была она в тысячу раз прекраснее богини, спустившейся с небес; и также выглядела она после полудня, когда танцевала на балу; и ещё более прекрасна она была, когда опустился вечер и она сдержанно, в надменном безразличии, отправилась завершать консуммацией обет, данный у алтаря Гименея. И все при дворе и в великом городе возносили ей хвалу и говорили, что благословен будь сто раз принц, которого сочетали с такой принцессой. И если Шотландия представляла собой большую ценность, то её королева — ещё большую; и даже если бы не было у неё короны или скипетра, божественно прекрасная, сама она стоила бы целого королевства; однако, будучи королевой, сделала она своего супруга счастливым вдвойне».

Жениха и невесту встретил архиепископ Парижский и препроводил в королевскую часовню. Там они преклонили колена на золотые парчовые подушки и приняли причастие.

В то время, пока шла торжественная церемония, горожанам несколько раз бросали золотые и серебряные монеты от имени короля и королевы Шотландии. Это, разумеется, вызвало бурный восторг, но и не менее бурные столкновения — буквально в нескольких шагах от роскошного помоста началась давка и драка за монеты, так что герольдам пришлось вмешаться, чтобы дело не закончилось чьей-нибудь смертью.

После венчания свадебная процессия отправилась обратно во дворец архиепископа на свадебный обед, за которым последовал бал. Золотая, усыпанная драгоценностями корона Марии стала слишком давить ей на лоб, поэтому один из придворных держал её над головой королевы Шотландии и дофины Франции в течение почти всего обеда, а на балу Мария танцевала уже без короны.

Но на этом праздник не закончился. После бала, в пять часов, свадебная процессия направилась в официальную резиденцию городского управления, на другой конец Сите, причём маршрут был проложен не самый короткий, а, наоборот, подлиннее, чтобы парижане могли полюбоваться на кортеж. Мария ехала в позолоченном экипаже вместе со своей свекровью Екатериной Медичи, Франциск и король Генрих сопровождали их верхом на конях с очень богатой упряжью.

Роскошный банкет навсегда остался в памяти тех, кто на нём присутствовал. Впрочем, забыть представления, которые разыгрывались перед гостями, действительно трудно — например, семь прекрасных девушек в роскошных костюмах, которые изображали семь планет, и пели эпиталаму; или двадцать пять пони с позолоченной упряжью, на которых ехали «маленькие принцы в сияющих одеждах»; белые пони влекли повозки с античными богами и музами, и все они славили новобрачных.

Кульминацией представления стало морское сражение. В зал въехали шесть кораблей, убранных парчой и алым бархатом, с серебряными мачтами и парусами из серебристого газа. Они были механическими и двигались по раскрашенному полотну, изображавшему морские волны, а тончайшие паруса надувались от ветра (скрытых мехов). На палубе каждого корабля было по два сиденья, одно занимал капитан, чьё лицо было скрыто под маской, другое же было пустым. Совершив семь кругов по залу, каждый корабль остановился перед дамой, по выбору своего капитана. Дофин — перед своей матерью, королевой, а король — перед Марией. Когда суда, на этот раз со своими прекрасными пассажирками, вновь объехали зал, зрителям пояснили, что перед ними — плавание за Золотым руном, которое возглавлял Язон. Захватив руно — Марию, отныне он «создаст империю», которая будет включать Францию, Англию и Шотландию.

В честь только что заключённого брачного союза на этом празднике прозвучало немало речей и стихотворений, и главным мотивом было объединение Франции с соседями — разумеется, при её главенстве. Что ж, всего через полгода после этой свадьбы скончается английская королева Мария Тюдор, а на престол взойдёт её сводная сестра Елизавета; чем же хуже, полагали во Франции (и не только) католичка Мария Стюарт, законная королева Шотландии, правнучка Генриха VII Тюдора, чем его внучка Елизавета, протестантка, дочь казнённой матери? Так начнётся длинная история, которая в конце концов приведёт Марию Стюарт на плаху.

И всё же исход мог бы, вероятно, стать иным, если бы идеальный династический брак между Францией и Шотландией, между юными Марией и Франциском, не закончился так рано со смертью последнего — бедняжка скончался, когда ему не исполнилось и шестнадцати. Жизнь Марии во Франции, где она росла, где её обожали, закончилась. Золотая клетка оказалась распахнутой, но жизнь на воле сохранить нелегко…

Царь Иван IV Грозный и Марфа Васильевна Собакина

28 октября 1571 года

Православному человеку положено жениться не больше трех раз, но царь Иван Васильевич по прозвищу Грозный под венец целых семь раз вставал. А уж сколько чужих жен познал и девиц обесчестил — не сосчитать. Очень падок был на женскую красоту и ни в чем себе не отказывал. Впрочем, сейчас некоторые историки утверждают, будто Грозного враги оклеветали. Будто не брал чужих жен и девиц не бесчестил. Но что царь семь раз женат был — это уже такой факт, с которым никакие защитники не поспорят.

Выбирая себе третью жену, Иван Васильевич хотел взять девицу прежде не только красивую, но и здоровую, чтобы не только утехой была, но и детей ему рожала. У него уже были дети от первой, любимой Анастасии, но он наследниками был не слишком доволен. И устроил величайшие в русской истории смотрины! Таких смотрин не случалось ни до, ни после. Он превзошел отца своего, который, в первый раз выбирая себе жену, приказал свезти на смотрины полторы тысячи девиц. Немцы И. Таубе и Э. Крузе, в ту пору жившие в России, оставили воспоминания о том, как на смотрины к Ивану Грозному привезли больше двух тысяч самых красивых и здоровых девушек. И всех их царь смотрел лично.

Именно поэтому третья свадьба Ивана Грозного оставила самое яркое впечатление в памяти народной.

И еще потому, что молодая жена вскоре после свадьбы скончалась…

На девиц, достойных стать царской избранницей, должны были «доносить» свахи, которые были вхожи во все дома, где имелась невеста на выданье. Не все бояре мечтали породниться с Грозным царем, некоторые предпочитали не возноситься высоко, дабы не пришлось падать глубоко, если царя новая жена чем-то разочарует… Красавиц свозили изо всех городов. Требования к претенденткам были высокие. Чтобы не только красавица, но еще и непременно знатного рода, а не худородная. Да и в духовном плане должна была соответствовать будущей своей высокой миссии. Как писал историк Николай Карамзин, «но не знатность, а личные достоинства невесты оправдывали сей выбор, и современники, изображая свойства ее, приписывают ей все женские добродетели, для коих только находили они имя в языке русском: целомудрие, смирение, набожность, чувствительность, благость, соединенные с умом основательным; не говорят о красоте: ибо она считалась уже необходимою принадлежностию счастливой царской невесты».

Иван Грозный. Антропологическая реконструкция

Претенденток свезли в Александровскую слободу. Приводили их на смотрины к царю партиями по десять человек. Иван Грозный «входил в комнату, кланялся им, говорил с ними немного, осматривал и прощался с ними». Тех, кто царю не приглянулся, отправляли домой со щедрым подарком.

После первого осмотра оставили сначала 24 девицы, потом только 12 девиц, и их старухи — знахарки и повитухи — осматривали обнаженными в поисках тайного изъяна или нездоровья и, конечно же, проверяли, девственны ли они. Говорили, будто царь за этим осмотром подглядывал через специальное оконце, чтобы самому убедиться в телесном совершенстве избранницы. Служивший при дворе Ивана Грозного английский врач Елисей Бомелий должен был исследовать мочу каждой из девушек и так определить, нет ли какого совсем уж скрытого недуга.

В конце концов определилась «победительница»: дочь небогатого коломенского дворянина Василия Степановича Собакина Большого.

Марфа Собакина оказалась самой красивой и самой здоровой из двух тысяч девушек, представших пред очами Ивана Грозного. Была она рослой для тех времен, пышнотелой, с роскошной, тяжелой косой до пят: коса эта сохранилась в ее гробнице…

Из числа предложенных ему невест Иван Васильевич выбрал и жену для сына своего, царевича Ивана, Евдокию Богдановну Сабурову.

Марфа Собакина. Антропологическая реконструкция

26 июня 1571 года царь Иван IV объявил о своей помолвке с Марфой Собакиной. Родственники ее были ко двору приближены и награждены. Невесту перевезли в царские палаты и начали готовить к венчанию.

Иван Забелин рассказывал о царском свадебном обряде: «Введение невесты в царские терема сопровождалось обрядом ее царственного освящения. Здесь с молитвою наречения на нее возлагали царский девичий венец, нарекали ее царевною, нарекали ей и новое царское имя. Вслед за тем дворовые люди “царицына чина” целовали крест новой государыне. По исполнении обряда наречения новой царицы рассылались по церковному ведомству в Москве и во все епископства грамоты с наказом, чтобы о здравии новонареченной царицы Бога молили…»

И вот тут-то девушка, которая совсем недавно цвела здоровьем, начала хворать: ее беспрерывно тошнило, она потеряла румянец и угасала буквально на глазах… За две недели бедняжка истаяла.

Иван Васильевич все же решил жениться на Марфе. Ведь едва ли не до начала ХХ века считалось, что стоит занемогшей девице познать мужчину, как она заново расцветет… Венчание состоялось 28 октября. Но познать мужчину Марфа Васильевна вряд ли успела: сразу после свадьбы она слегла и уже не вставала. Она скончалась 13 ноября. «И толико быша за ним царица Марфа две недели и преставися…» Царь и сам заявлял, что девство своей жены он не порушил, потому брак их не может считаться действительным и он имеет право жениться еще раз. Конечно, Иван Васильевич мог и солгать, чтобы получить разрешение на новую женитьбу, но в данном случае, скорее всего, он говорил правду. Уж очень плоха была молодая царица, за ней требовался круглосуточный уход, умирала она в мучениях, — не до плотских тут уж было утех.

Царь провел следствие. Сначала заподозрил тех бояр, которые хотели за него своих дочек выдать, но после допроса слуг, приставленных к Марфе Собакиной, выяснилась печальная правда: мать девушки передала ей зелье, купленное у колдуньи, которое должно было способствовать чадородию! Марфа покорно зелье выпила, и с этого дня начала умирать. В бешенстве от этого открытия, Иван Грозный расправился и со слугой, передавшим зелье, и со всеми родственниками несчастной Марфы.

Поскольку третий брак его физически не состоялся, царь имел право повторить опыт и вскорости женился на Анне Колтовской, которая тоже участвовала в смотринах и тоже ему понравилась… И которую он три года спустя заточил в Тихвинский монастырь.

Король Генрих Наваррский и принцесса Маргарита Валуа

18 августа 1572 года

Их свадьбу называют «кровавой» — из-за того, что она стала прелюдией к событию куда более значительному для истории Франции, чем очередная королевская свадьба: к Варфоломеевской ночи, во время которой католики едва ли не поголовно вырезали прибывших на свадебные торжества гугенотов… Впрочем, даже если бы не случилось кровопролития, все равно эта свадьба осталась бы в истории как великая: впервые католическая принцесса венчалась с юным королем, принадлежавшим к реформатской церкви, представителей которой во Франции называли гугенотами.

Принцесса Маргарита Валуа, дочь Генриха II и Екатерины Медичи, считалась красавицей: единственным недостатком ее фигуры был выпирающий живот. Его скрывал корсет и пышные юбки, но когда обнаженная Марго должна была предстать перед любовником, она всегда ложилась прежде, чем мужчина мог ее увидеть: когда она лежала, этот единственный недостаток исчезал. Зато черные шелковые простыни на ее постели подчеркивали ослепительную белизну кожи, и особо галантные любовники часто сравнивали Маргариту Наваррскую с восхитительной жемчужиной, сияющей и округлой, покоющейся в черной раковине: ведь «маргарита» переводится как «жемчужина»! Ее так и называли — «жемчужина Валуа».

Из всех детей Екатерины Медичи именно она была самой строптивой. И как утверждали современники, ей не раз пришлось терпеть от матери побои. Да, Екатерина Медичи, подобно какой-нибудь простолюдинке, могла отвесить затрещину как собственной дочери, так и любой из фрейлин.

Генрих Наваррский. Гравюра XIX в. по прижизненному портрету

Марго — так ее называли в семье и при дворе — развилась очень рано, и сплетники утверждали, будто она в одиннадцать лет отдалась конюшему. А затем принялась менять любовников как перчатки! Или даже чаще, чем перчатки, поскольку в ХVI веке перчатки считались изысканным аксессуаром, а проблем с мужчинами у такой красавицы, как Марго, никогда не было. Среди любовников ее в разное времея оказались три ее брата: два старших — Карл и Генрих — и младший, Франциск, герцог Алансонский. Это, разумеется, несколько принижало ее поэтический облик даже в глазах распутных современников, не говоря уже о более целомудренных историках и писателях XIX столетия. Но случалось Марго познать и истинную любовь. И когда ей случалось по-настоящему полюбить, она старательно таила свои чувства от всего света — и особенно от матери. Она знала: Екатерина начеку, как коршун, ждет, чтобы нанести очередной удар! По некоему странному совпадению, Екатерина Медичи неоднократно уличала в измене и казнила возлюбленных своей дочери Маргариты. Придворные считали, что это делалось только для того, чтобы причинить боль непокорной и отнять у нее то, чего лишена была сама Екатерина, — любовь. О Маргарите говорили еще, что сердца всех своих казненных любовников она бальзамирует, промыв и набив изнутри пучком ароматических трав, а затем оправляет в золото и носит под юбкой на особой золотой цепи. И будто бы этих сердец не менее дюжины…

Величайшей ее любовью был герцог Анри де Гиз. Величайший воин и самый блистательный кавалер при дворе, он мог не опасаться Екатерины Медичи, потому что сам имел права претендовать на престол, к тому же был популярен в армии и являлся фактическим главой французских католиков. Марго не скрывала связь с Гизом. Она даже надеялась выйти за него замуж. Но брат, король Карл IX, решительно запретил ей даже мечтать об этом. Гиз женился на принцессе Екатерине Клевской. А Марго отдали в жены королю Наварры, молодому Генриху, предводителю протестантов. Таким образом, по мнению одних историков, Екатерина Медичи и Карл IX хотели примирить католиков с гугенотами, а по мнению других — превратили свадебные торжества в ловушку для гугенотов… В любом случае эта свадьба должна была положить конец религиозным распрям между католиками и гугенотами. Но случилось с точностью до наоборот: свадьба Генриха и Маргариты вошла в историю как «кровавая свадьба», а религиозные войны терзали Францию еще много лет.

Маргарита Валуа. Гравюра XIX в. по прижизненному портрету

Генрих Наваррский был известен веселым нравом, любвеобильностью, крепким здоровьем, пренебрежением к личной гигиене и увлечением блюдами, сдобренными чесноком. Два последних пункта могли бы сделать его непривлекательным, но… Не сделали. Женщинам он нравился. Понравился в конце концов и Маргарите.

Правда, между семьями королей Наварры и королей Франции не все было гладко. Например, все знали, что Екатерина Медичи отравила Жанну д’Альбре, мать Генриха Наваррского. Она прислала ей в подарок надушенные перчатки, пропитанные ядом. Жанна умерла в мучениях. А поскольку Екатерина имела при дворе не только собственного лекаря и астролога, но и собственного составителя ядов, никто не сомневался в том, что это не случайная смерть. Екатерина надеялась, что сможет влиять на юного осиротевшего короля, когда не станет его властной матери… Она ошиблась. Хотя одной из своих целей добилась: Жанна выступала против брака между Маргаритой и Генрихом. Без нее свадьбу удалось сладить.

18 августа 1572 года двадцатилетнюю Маргариту Валуа обвенчали с девятнадцатилетним Генрихом Наваррским. Венчание происходило весьма своеобразно, поскольку новобрачные принадлежали к разным концессиям: Маргарита — католичка, Генрих — гугенот… Маргарита с родней и прибывшими на свадьбу католиками находилась в соборе Парижской Богоматери и давала брачные обеты. Супруг вместе со своими сторонниками ожидал ее на паперти.

Современники вспоминали, будто во время венчания невеста чуть-чуть замешкалась с ответом, стоя на коленях перед алтарем, и Екатерина Медичи в присутствии сотен людей встала со своего места и ударила дочь кулаком по затылку: голова невесты качнулась вперед — и священник принял это за кивок… Впрочем, возможно, это всего лишь исторический анекдот.

Последовали пять праздничных дней, во время которых обстановка накалялась, и в ночь с 24 на 25 августа произошла печально знаменитая Варфоломеевская ночь: массовое избиение католиками гугенотов, начавшееся с покушения на популярного лидера гугенотов, адмирала Колиньи.

Испанский посол с радостью доносил королю Филиппу II: «Когда я это пишу, они убивают всех, они сдирают с них одежду, волочат по улицам, грабят их дома, не давая пощады даже детям. Да будет благословен Господь, обративший французских принцев на путь служения Его делу! Да вдохновит Он их сердца на продолжение того, что они начали!»

Было убито, по разным сведениям, от трех до пяти тысяч человек (хотя некоторые современники называли и цифру в 30 тысяч, вряд ли она достоверна).

Впрочем, католики стремились преуменьшить количество убитых и утверждали, будто гугеноты преувеличили потери.

И до сих пор между историками нет согласия в оценке как Варфоломеевской ночи, так и предшествовавшей ей свадьбы.

Игорь Дубровский писал: «Чтобы вникнуть в эту ситуацию, надо себе представить особый идеологический строй французской монархии эпохи Ренессанса — монархии, пронизанной духом гуманистической культуры и подчиненной программе неоплатонической философии. Королевская власть при Карле IX всерьез мыслила себя как сила неоплатонической любви, преобразующая мир, проявляющаяся как господство согласия между людьми. К практическим шагам в данном направлении, например, можно отнести основание по инициативе Карла IX Академии музыки и поэзии. Предполагалось, что воссозданные античные музыкально-поэтические жанры, помогая людям услышать гармонию, дадут им понятие о духовной красоте, управляющей Вселенной, и тем самым позволят правительству бороться с варварством и хаосом. Вся деятельность королевского двора накануне Варфоломеевской ночи служила преодолению взаимного отчуждения недавно враждовавших партий. Ритуал бракосочетания принца-гугенота и принцессы-католички отсылает нас к воображаемому миру неоплатонической магии. Предусматривалось, что группы католиков и гугенотов будут идти навстречу друг другу, в точности следуя драматургии гармоничного слияния противоположностей. Организованная в соответствии с астрологическими расчетами, церемония была призвана произвести над королевством магическое действие, являя образ Марса, бога войны и человеческих страстей, плененного богиней любви Венерой. В русле гуманистических утопий Ренессанса магический обряд навсегда изгонял войну и раздор, знаменуя наступление золотого века. На деле же королевская власть оказалась в плену своих идей и иллюзий, уверовав в собственное всемогущество и способность пышными торжествами и мудрыми указами навязать подданным религиозный мир. Одним выстрелом из аркебузы установление золотого века мира и согласия, который так счастливо начался благодаря прекрасному союзу Марса и Венеры, оказалось отсроченным на неопределенное время…»

Современники считали, что Екатерина готова была пожертвовать дочерью, если вдруг ту решат убить вместе с мужем. Однако Марго не только спаслась сама, но спасла еще и нескольких гугенотов, в том числе своего мужа Генриха Наваррского и своего будущего любовника шевалье Лерарка де Ля Моля.

Генриха принудили принять католичество, после чего долго держали узником в Лувре. Екатерина никак не могла решить, что ей выгоднее — убить его или держать заложником. В конце концов Генрих бежал, а поплатилась за это Марго, которую мать подозревала в пособничестве побегу. Марго тоже была заточена. Правда, она в заточении развлекалась своим обычным способом: меняя любовников.

История по своему перетасовала карты… Все дети Екатерины Медичи умерли, не оставив потомков. На трон взошел ее ненавистный зять — Генрих Наваррский. С династией Валуа было покончено: началась эпоха династии Бурбонов. Союз Генриха и Маргариты, начавшийся кровавой свадьбой, не принес добрых плодов. Был даже период, когда супруги воевали друг против друга. Были и периоды перемирия. Но Маргарита не родила Генриху детей. И это стало поводом для развода. Впрочем, они сохранили добрые отношения. Генрих женился на Марии Медичи — на родственнице своей ненавистной тещи! — впрочем, это был брак по расчету, а Генрих не стал бы великим королем, если бы шел на поводу у эмоций. А ведь при нем Франция наконец вступила в период мира и процветания. У Генриха и Марии родился сын Людовик. И в его лице бездетная Маргарита обрела сына. Дофин обожал свою «маму-девушку», как называл он Маргариту, и последние годы Маргариты были согреты любовью ребенка. А Генрих Наваррский все же пал жертвой религиозных распрей. Его убил католический фанатик Франсуа Равальяк.

Фердинанд I Медичи и Кристина Лотарингская

1589 год

Это была свадьба, потрясшая Европу в своё время не меньше, чем свадьба Карла Смелого за век до того. И если о той свадьбе можно сказать, что она была самым роскошным цветком Средневековья, то эта, несомненно, была самым роскошным плодом Ренессанса. Медичи, могущественная семья герцогов Тосканских, за несколько веков отпраздновали множество бракосочетаний. Однако ни одно из них, ни до, ни после, не могло сравниться со свадьбой Фердинанда I и французской принцессы. То, что было обычной составляющей тогдашних свадеб, превосходило другие своей пышностью, а то, что было внове, поражало воображение. Музыка, представления, танцы — эта свадьба стала одним из самых ярких спектаклей эпохи Возрождения.

В 1587 году скончался герцог Франческо I Медичи, не оставив наследников мужского пола, и младшему брату, кардиналу Фердинанду, пришлось занять его место — Тосканское герцогство от этой замены, можно сказать, только выиграло, поскольку Фердинанд оказался отличным правителем. Однако после свадьбы ему, конечно, предстояло расстаться с кардинальской шапкой.

Избранницей нового герцога стала Кристина Лотарингская, дочь герцога Лотарингского и принцессы Клод Валуа. Клод была любимой дочерью французской королевы Екатерины Медичи, а Кристина была её любимой внучкой. Самому Фердинанду Кристина приходилась относительно дальней родственницей, а вот родство с тогдашним королём Франции, Генрихом III, было двойным. Он приходился ей одновременно и родным дядей, будучи братом матери, и деверем, поскольку женился на её сестре. Словом, она была очень подходящей невестой, а бабушка, королева Медичи, тосковавшая по любимой Флоренции, мечтала, чтобы кто-нибудь из её родных отправился туда. Словом, это был почти идеальный династический брак, а поскольку впоследствии выяснилось, что вкусы и интересы Фердинанда и Кристины весьма схожи, то брак и сам по себе оказался очень гармоничным.

Из-за определённых политических событий свадьбу пришлось откладывать, хотя уже в декабре 1588 года невеста получила в подарок из Флоренции от своего жениха прекрасные драгоценности; однако в начале января 1589 года скончалась Екатерина Медичи, так что Франция была в трауре. И поэтому свадьба по доверенности состоялась только 20 февраля в королевской часовне Блуа. Присутствовали король и королева Луиза, сестра невесты, и весь французский двор. 27 февраля Кристина наконец покинула Францию и отправилась к жениху. Говорят, на прощание Генрих III, чья страна переживала далеко не лучшие дни, сказал ей печально: «Сколь же счастлива ты, племянница, ибо тебе предстоит жить в мирных, спокойных землях и ты не увидишь разрушения моего бедного королевства».

Фердинанд I Медичи. Гравюра XIX в. по прижизненному портрету

Путешествие заняло почти два месяца — сперва три недели до Марселя, оттуда морем и вновь в карете и верхом. Её опережало приданое — оно должно было прибыть на место раньше, чтобы, к примеру, флорентийские портнихи успели изготовить из присланных тканей наряды по местной моде. 11 апреля в марсельской гавани Кристина поднялась на борт корабля, которому предстояло доставить её в Италию, где ее приветствовал младший брат жениха, дон Пьетро. В честь высокой гостьи над палубой растянули огромный тент из розового дамаска, украшенный красными шёлковым лентами, а спальную каюту Кристины отделали золотой парчой и зелёным шёлком, так что она напоминала шкатулку для драгоценностей. Своему будущему мужу Кристина писала: «Я почувствовала великую радость, встретив Вашего брата и увидев Ваши суда, которые восхитительны, особенно моё. Ступив на него, я почувствовала, что перенеслась в рай».

Ей предстояло ещё двухнедельное путешествие, а затем — грандиозная свадьба. Однако все те празднества, которые затем последовали и длились весь прекрасный флорентийский май — это всего лишь верхушка айсберга, огромного айсберга подготовки к свадьбе, которая началась едва ли не за год до того.

Во Флоренции готовили театрализованные представления, прообразы того, что вскоре станет «оперой». Композиторы, либретисты, художники, гравёры, декораторы, музыканты, а также танцоры, певцы и многие другие… речь шла не о том, чтобы в одиночку, в своей мастерской, создать произведение искусства, а объединиться для созданий грандиозных представлений, что, естественно, требовало, как сказали бы сейчас, «высочайшего уровня организации». Для спектаклей писали сценарии и музыку, возводили сцены, готовили декорации со сложными механизмами для спецэффектов, рисовали эскизы, а затем шили сотни костюмов, проводили репетиции (первые прошли ещё в декабре 1588 года, почти за полгода до свадьбы!), и это, разумеется, требовало участия не только деятелей искусства, но и всевозможных ремесленников, от портных и плотников.

Кристина Лотарингская. Гравюра XIX в. по прижизненному портрету

Кроме того, готовились и непосредственно к свадьбе — триумфальные арки для въезда невесты, новые посуда, мебель и столовое бельё, отделка помещений дворцов Питти, Уффици, Веккьо и загородных вилл, которые предстояло посещать молодожёнам и где планировали разместить гостей. В садах возводили гроты, фонтаны, устанавливались статуи; на кухнях закупали провизию; готовили роскошные наряды и подарки… Словом, как писали исследователи, подготовка к свадьбе, по крайней мере на насколько месяцев, стала одним из крупнейших предприятий Флоренции.

Кульминация должна была вот-вот наступить. 18 апреля невеста герцога прибыла в Геную, где ей устроили торжественную встречу, 24-го — в Ливорно, а оттуда в карете сразу же выехала в Пизу. Она была уже в своей новой стране, оставалось достичь Флоренции. И наконец, 30 апреля этот день настал. Во Флоренцию стекались толпы народу — из Рима, Неаполя, Генуи и других городов; уже в шесть утра выдвинулась церковная процессия, две тысячи участников которой было одеты в золотую парчу и бархат. Наверное, в этот день дома остались только те, кто не мог ходить, — все остальные двинулись встречать невесту! Герцог Фердинанд, его семья и свита были одеты в белый шёлк и золотую парчу, усыпанные драгоценными камнями, и стояли под огромным навесом тех же цветов, рядом — герцог Мантуи со свитой, послы и другие важные лица.

И вот, наконец, — карета Кристины. Вплоть до самого прибытия во Флоренцию она носила исключительно чёрное, в знак траура по бабушке. Однако ради этого дня наконец оделась как подобает герцогине — в платье из золотой парчи по французской моде.

Сначала состоялась коронация — пятнадцать епископов благословили великолепную корону, а Фердинанд возложил её на голову коленопреклонённой невесты. После коронации герцог отправился в палаццо Питти, а герцогиня, верхом на белой лошади, покрытой золотой попоной, в сопровождении огромной свиты медленно проехала по улицам Флоренции, при этом пятьдесят молодых флорентийцев в одеждах, отделанных золотом и серебром, несли над ней роскошный балдахин. Корону герцогини вёз архиепископ Пизы. Им предстояло проехать семь триумфальных арок, расположенных в важных местах города.

Поначалу процессия направилась к палаццо Веккьо, а затем к Дуомо, где невесту приветствовал её новый родственник, архиепископ Алессандро Медичи. Несмотря на солнечный день, в соборе горело тридцать восемь тысяч свечей; звучала музыка, а под потолком парило «облако» с актёрами, изображавшими ангелов. Пока шла служба, облако спустилось вниз, туда, где сидела невеста, и затем один из одетых в белое певцов спел так, что все подумали, «будто очутились в раю»… День закончился в новых апартаментах герцогини, где она поужинала в окружении приближённых и отправилась отдыхать. Нужно было набираться сил перед тем, что предстояло назавтра и в последующие дни.

В течение всего мая шли свадебные торжества! 1 мая состоялся праздник майского шеста, 2-го, в театре Уффици, состоялась премьера интермедии «Ла Пеллегрина» («Паломница»), написанная ещё в 1564 году, но так и не поставленная. Паломница Друзилла, героиня, воплощающая собой женский идеал той эпохи, прибывает в Пизу в поисках Лукрецио, своего мужа, который отправился в путешествие и не вернулся. Героиня переживает ряд приключений и в конце воссоединяется с супругом, который ошибочно считал, что её нет в живых. Брат к тому времени уже покойного автора немного переделал пьесу, и, в частности, Друзиллу, которая изначально была испанкой, сделали француженкой — чтобы сравнение с невестой Кристиной Лотарингской стало более прозрачным.

3-го мая в одной из церквей было организовано пышное действо на религиозную тему — «Нахождение Святого креста и чудесное явление Девы Марии», 4-го, на площади Санта-Кроче, две команды, собранные из местных молодых аристократов, играли в мяч, 5-го состоялась премьера комедии «La Zingara» («Цыганка»), 7-го, в Пасхальное воскресенье, — торжественная месса. 8 мая — травля быков, 9-го — торжественное перенесение мощей Святого Антония в новую часовню при церкви Святого Марка, 10-го — турнир. 11 мая сначала состоялся парад, а затем так называемая «наумахия». Двор палаццо Питти заполнили водой, и там началось шуточное, но весьма впечатляющее сражение на кораблях!

13 и 15 мая давали комедию «La Pazzia» («Безумие»), написанную специально к свадьбе. Кульминационной сценой в «Безумии» было, собственно, безумие героини, когда она внезапно начинает разговаривать на разных языках. Герцогиня Кристина, как передавали, была в таком восхищении, что даже не могла выразить его как следует! А 23-го состоялся турнир, 28-го — парад, в котором молодые аристократы Флоренции представляли различные аллегории. В начале июня интермедии повторили ещё раз.

Словом, времени отдыхать ни у герцога с герцогиней, ни у участников, ни у гостей не было! А уж денежные вопросы пришлось решать ещё много времени спустя, и только богатства семьи Медичи помогли не пойти на финансовое дно после таких праздников и таких трат.

Обычно свадьба заканчивается тогда… когда заканчивается. Но не в этот раз. Тексты и иллюстрации, подробно описывавшие самые разные аспекты торжеств, от въезда Кристины Лотарингской до представленных интермедий, и накопленный опыт постановок послужили немалым подспорьем для дальнейшего развития театрального и музыкального искусства Флоренции, всей Италии, да и остальной Европы.

Жизнь коротка, искусство вечно!

Галантные времена. XVII и XVIII столетия

Лжедмитрий и Марина Мнишек

1606 год

Свадьба монарха или же его наследника — событие, с одной стороны, всегда выдающееся, поскольку имеет определённые последствия для страны и её соседей; с другой же стороны, рядовое, поскольку было их, этих свадеб, великое множество. Это относится и к свадьбам российских монархов. Однако есть среди них одна, стоящая особняком. Он — Дмит-рий I, вошедший в историю под именем Лжедмитрий. Самозванец. Один из многих самозваных претендентов на российский престол, но единственный из них, кому удалось на него взойти. А она — Марина Мнишек, невеста, а затем и жена Дмитрия, одна-единственная русская царица, так и не принявшая православие.

Нет, этот брак, как можно было бы подумать, не укреплял позиций Дмитрия, не служил гарантией поддержки польского короля — скорее, наоборот, он создавал проблемы, которых у самозванца и так было немало. Да, отец Марины, Юрий (Ежи) Мнишек, воевода Сандомирский, помог Дмитрию, когда тот собирал войско для похода; да, тогда и была обещана ему рука Марины — разумеется, не как холопу, не как самозванцу, а как будущему русскому царю. Но, надо полагать, впоследствии Дмитрий, если бы захотел, смог бы избежать этого брака и вступить в другой, более выгодный. Более того, не нарушающий традиций страны, которой он решил править. Он мог бы жениться на девице, чьи вера, воспитание, поведение соответствовали бы этим традициям, а не вопиюще отличались от них, как это произошло в случае с Мариной. Он мог бы не давать своим врагам очередной козырь против себя. Но Лжедмитрий не принял всё это во внимание. Значит, ему нужна была и сама Марина?… А что нужно было самой Марине — титул царицы? Власть? Драгоценности?

Как бы там ни было, в ноябре 1605 года в Кракове состоялось венчание по доверенности — Марина Мнишек выходила замуж за Дмитрия, которого представлял глава его Посольского приказа, дьяк Афанасий Иванович Власьев. Для западного мира такие браки по доверенности были самым обычным делом — невеста в своей родной стране венчалась с представителем жениха, а затем, когда прибывала к жениху, венчание и торжества повторяли, на сей раз уже с самим женихом. Однако для российской стороны такая ситуация была необычной, и, как отмечали исследователи, поляки и русские должны были смотреть на эту свадьбу по доверенности совершенно по-разному. Если для первых это был совершенно законный, уже свершившийся брак, то для вторых это была, скорее, помолвка. И послу Власьеву, которому пришлось принимать участие в церемонии, надо полагать, пришлось нелегко — ему одновременно надо было и соблюсти традиции чужой страны и веры, и не нарушить свои.

В ноябре посол со свитой прибыли в Краков. В «Дневнике Марины Мнишек», составленном одним из поляков, свидетелем тогдашних событий, записано: «Дня 14 (4 ноября). Посол публично отправлял посольство, то есть заверял в дружбе государя своего и желании вечного союза, обещаясь сражаться одинаково со всеми врагами польской короны. Также там сразу и грамоты от царя отдал. По отправлении же посольства посол и сын его отдали подарки его милости королю. ‹…› Дня 15 (5 ноября). Всю “москву”, кроме посла, который в тот день заболел, обильно угощал пан воевода на банкете. Дня 18 (8 ноября). Посол снова был в замке и в соответствии с листами у короля его милости, воеводы и всех сенаторов воеводскую дочь ore tenus (лат. “на словах”) просил, объявляя, что он в первую очередь прислан для того, чтобы сразу обручиться с нею и проводить ее к своему государю. На всё это получил разрешение. Дня 19 (9 ноября). Дочь воеводы привезли в Краков”.

Лжедмитрий I. Художник Ф. Снядецкий

Церемония состоялась на цент-ральной площади города, в двух частных домах, а не в королевском дворце или в соборе, как бывает в подобных случаях, то есть была весьма приватной. Однако первые лица королевства на ней, конечно же, присутствовали — Сигизмунд III, король Речи Посполитой; его сестра, принцесса Анна Шведская; его сын Владислав, тоже будущий король; сановники, представители иностранных государств и придворные. Проводил церемонию краковский кардинал Бернард Мацеёвский.

Обратимся к описанию свадьбы, оставленному другим современником: «Кардинал с нунцием прибыли в дом ксендза Фирлея, где должен был происходить обряд венчания и где в зале устроен был прекрасный алтарь, и дожидались невесты. Московский посол с прекрасною свитой — почти на двухстах лошадях — приехал с своей квартиры в дом г. Монтелюпа и там дожидался немного, пока не прибыл король с двором своим в дом (Фирлея) и не вошел в жилое помещение. Потом король пришел в залу, в которой должно было происходить венчание, и сел; подле него стал королевич. Шведская королевна с дамами пошла к невесте. Посол, пришедши к назначенному для брачущихся месту, ударил королю челом; король сидел, даже шапки не тронул. Затем посол и его слуги отправились целовать руку у короля, а королевич перед каждым из них снимал шапку. Кардинал надел свои архиерейские ризы и драгоценную митру; два прелата были в фелонях, усаженных жемчугом, а другие в комжах. Два царских мальчика стояли с шелковым ковром, у которого стал посол, а подле него Серадский воевода и Гнезненский кастелян. Марину, одетую в дорогое платье, с короной, от которой по волосам немало было жемчугу и драгоценных камней, подвели к венцу воевода Ленчицкий Липский и кастелян Малогосский; но в качестве свидетельницы подле нее стала её милость королевна. Перед венчанием посол стал говорить речь, в которой говорил, что прибыл для этого дела по воле своего государя и просил у Сандомирского воеводы его дочери и родительского благословения. От имени воеводы отвечал прекрасною речью канцлер Великого княжества Литовского Лев Сапега, которому дал ответ Ленчицкий воевода Липский, причем он показывал, что в настоящем деле высказывается Божия премудрость или воля Божия, и затем заявлял, что на нём будет Божие благословение; далее указывал на величие звания царя и государя, но при этом указывал также на славный дом девицы, на её воспитание, богатство добродетелей и приводил примеры, что подобные дела не новость в Польше; прославлял благодарность и благоразумие царя, именно, что он по раз принятому намерению и обещанию в знак благодарности за благорасположенность, какую видел к себе со стороны Сандомирского воеводы и при дворе, вступает в брак с дочерью воеводы.

Марина Мнишек. Художник Ф. Снядецкий

После речей с той и другой стороны выступил в архиерейском облачении кардинал и прежде всего сказал удивительную речь об этом таинстве, указывая в нем действие Промысла; затем он приступил к восхвалению Димитрия — великого царя и государя великой России (он дал ему титул, какой у него был написан на бумаге, по которой он говорил); хвалил настоящее его намерение и показывал, что оно послужит благом и для самого царя и для тамошних жителей, царских подданных. ‹…›В этом славном королевстве, где все свободны, не раз случалось, что князья, короли, славные монархи, даже короли этого королевства брали себе жен из свободных шляхетских домов. Бог ниспосылает теперь подобное благо и царю Димитрию, и всем его подданным — его величество царь завязывает с его величеством, милостивым государем нашим дружбу, а с этим королевством и с его чинами — свободными людьми — родство. ‹…› Когда он сказал эти и другие, подобные им слова, то запели: Veni Creator. Король и все остальные стали на колени; не стали на колени только шведская королевна и московский посол. После того кардинал Бернард Мацеёвский начал совершать обряд венчания. Он был одет в очень дорогую фелонь. С ним были в сослужении прелаты тоже в облачении. Кардинал обратился прежде всего к девице со словами: “Слыши дщи и виждь и приклони ухо твое и забуди народ твой”, и объяснил, что она едет в чужую страну. Затем обратился к послу с словами: “Как Авраам посылал своего подскарбия в чужую страну за женой для своего сына”. Потом венчал. Когда кардинал, в числе других вопросов, спрашивал посла: “Не обещался ли великий царь кому другому”, он отвечал: “Разве я знаю; царь ничего не поручил мне на этот счет”, и уже после напоминаний стоявших подле него при этом торжестве он сказал: “Если бы он дал обещание другой девице, то не посылал бы меня сюда”. Но он восставал против того, что кардинал говорил по-латыни, — на это он не соглашался. Когда кардинал сказал: “Г. посол, говорите за мной, как требует наша католическая церковь и ваша: “Я…”, то посол говорил за кардиналом и хорошо произносил слова, впрочем, он не вдруг стал говорить. Он говорил: “Я буду говорить с девицей Мариной, а не с вами, ксендз кардинал”. Невеста присягала царю на верность, а посол невесте за царя. Когда пришлось давать перстни, то посол вынул из маленького ящика алмазный перстень с большой и острой верхушкой, величиной в большую вишню, и дал его кардиналу, а кардинал надел его невесте на палец, а от невесты посол взял перстень не на палец и не на обнажённую руку, но прямо в вышеупомянутый ящик. Когда кардинал хотел связать епитрахилью руки жениха и невесты, то посол послал к жене воеводы Мнишка за чистым платком и хотел обернуть им свою руку и исполнить таким образом этот обряд, а не прикасаться к руке невесты своею голою рукою, но ему не дозволили этого сделать, и он должен был дать свою руку от имени своего царя, князя Московского. Вышеупомянутый коврик взял капеллан кардинала, но посол выкупил его за сто червонцев. Во время венчания его величество король стоял подле кардинала, с правой стороны.

Когда кончилось венчание, то все отправились в столовую: впереди шла царица, за ней шведская королевна, за ней посол. Все эти лица стали на возвышенном месте у стола, царица по правой стороне, королевна по левой, а король, придя к столу, сел посередине. В это время подошли около сорока человек москвитян, неся драгоценные подарки от царя, которые посол отдавал”.

Сохранился список этих подарков от матери “царя”, “свекрови” Марины, которые явно демонстрировали богатство страны жениха и давали невесте понять, что может ожидать её, как новую русскую царицу. Образ Святой Троицы, оправленный в золото и усыпанный драгоценными каменьями; драгоценное украшение Нептуна, которое оценено в 60 000; чарка гиацинтовая, почти той же цены; большие часы в шкатулке, сделанные с удивительными затеями: с трубачами, с барабанщиками и другими украшениями тонкой работы, которые звучали каждый час; перстень с большим бриллиантом; пряжка в виде большой птицы с алмазами и рубинами; кубок с драгоценными каменьями из червонного золота; серебряный сосуд с позолотою, искусной работы; зверь с крыльями, украшенный золотом и каменьями; портрет богини Дианы, сидящей на золотом олене, очень дорогое украшение; серебряный пеликан, достающий свое сердце для птенцов; павлин с золотыми искрами; несколько жемчужин в форме больших мускатных орехов; других жемчужин очень много, нанизанных на нити, вместе весивших 4018 лотов; парчи и бархата 18 кусков. Мать невесты, её бабка и брат потом также получили роскошные подарки (женщинам, в частности, преподнесли собольи меха)». Впоследствии, во время путешествия в Россию и по прибытии туда, Марина получила от царя огромное количество драгоценных подарков — что ж, если восемнадцатилетней польке хотелось роскоши, она получила её с лихвой…

«По поднесении подарков стали садиться к столу. ‹…› Подавали яства одновременно — одни ставили перед королем, другие перед царицею. Тарелки перед королем и его семьею ставили вызолоченные, а для царицы, посла и кардинала серебряные, придворные. Так как молодая ничего не ела, то и посол не хотел ничего есть; он, кроме того, боясь царя, остерегался, как бы не дотронуться своею одеждою до её платья, — он даже не хотел и садиться за стол, так что уже Сандомирский воевода убедил его сесть, сказав, что это нужно сделать. За столом, когда король пил вино, все встали. Король пил за здоровье государыни, сняв шапку и немного приподнявшись со стула. Царица и посол стояли. Королевна послала к царице своего подчашего поздравить и пила за ее здоровье. Пока подчаший говорил к царице, она сидела, а когда он кончил и королевна встала, то сейчас же встала и царица; обе они низко поклонились одна другой, царица, однако, поклонилась ниже. Потом царица пила здоровье королевича, а королевич — здоровье посла. Посол, собираясь пить, встал со стула и пил за кардинала. Когда царица обратилась к послу и пила за здоровье царя (это она сделала по приказанию отца, перед которым, когда он подошел к ней, она не встала, привстала только немного, когда он отходил от неё), то посол встал со стула и, стоя подле него сбоку, выпил за здоровье королевича из другого бокала (из того, из которого пила царица, не хотел пить). Царице услуживали за столом также, как королевне. ‹…›

После обеда начались танцы. Придворные маршалы, коронный и великолитовский, очистили место; король с царицей открыли танцы. Кончив танец, король дал знак послу, чтобы шел танцевать с царицей, но он из уважения к ней не согласился и говорил, что не достоин того, чтобы прикасаться к царице. ‹…› Королевна и царица, возвращаясь от танцев на свои места, низко кланялись королю (царица кланялась ниже, чем королевна), а затем, придя на свои места, кланялись одна другой; садились в одно время.

После танцев Сандомирский воевода подошел к королю и сказал царице: “Марина, поди сюда, пади к ногам его величества, нашего милостивого государя, моего и твоего благодетеля, и благодари его за столь великие благодеяния и проч.” Она подошла к королю (король встал), вместе с отцом они бросились к ногам его величества, и отец благодарил короля. Король поднял царицу, снял шапку, а потом надел ее и стал говорить царице речь, в которой поздравлял ее с браком и новым званием и внушал, чтобы она своего мужа (так он выразился), чудесно данного ей Богом, вела к соседской любви и дружбе для блага этого королевства, потому что если тамошние люди (подлинные слова короля) прежде сохраняли с коронными землями согласие и доброе соседство, когда не были связаны с королевством никаким кровным союзом, то при этом союзе любовь и доброе соседство должны быть еще больше. ‹…›

После этой церемонии Малогосский кастелян с Ваповским повели царицу к жене воеводы — её матери. Там с ней прощалась королевна и делала ей прекрасные наставления. Король уехал во дворец. Когда король уехал, стали провожать посла, который по удалении царицы вышел в другую комнату; провожали его: Сандомирский воевода до кареты, а его друзья до самой квартиры посла; тут же были секретари короля, и посол ехал в королевской карете. Посол был доволен внимательностью к нему, но его дворяне не очень были довольны, потому что наши негодяи поотрезывали у них ножи, покрали у них лисьи шапки и две, кажется, шапочки, усаженные жемчугом, но посол приказал своим молчать. Некоторые из москвитян напились; за столом они ели очень грязно, хватали кушанья руками из блюд. Царица венчалась в белом алтабасовом, усаженном жемчугом и драгоценными камнями платье, очень дорогом; на голове у нее была небольшая корона, усыпанная очень дорогими каменьями.

На следующий день давали ответ послу. Канцлер Великого княжества Литовского ответил от имени короля, что радуется счастливому вступлению на престол великого князя Московского и обещал показывать с своей стороны расположенность к нему, а что касается союза против турок, то об этом король и царь будут вести дальнейшие переговоры. Посол заявил, что он находит оскорбительным, что его государя не называли царем, а только великим князем и государем. Я забыл сказать, что во время брачного пиршества его оскорбляло то, что во время танцев царица падала к ногам короля. На это ему ответили, что король — её благодетель и что она — его подданная, пока находится в королевстве. Я забыл также сказать, что когда за столом посол не хотел есть и король послал к нему г. Воину спросить, почему он не ест, то он ответил, что холопу не следует есть с государями. ‹…› Потом король пил к нему за здоровье его государя и четыре раза наполнял чашу, хотя всего-то вина в ней было едва четверть кварты. Посол пил и после, но мало и осторожно, часто поглядывая на невесту своего государя. Когда пили за здоровье царя или царицы, он вставал со стула и, как слуга, бил челом».

В середине декабря посольство покинуло Краков, а сама невеста прибыла в Россию полгода спустя — в Москву Марина Мнишек и её огромная свита, около двух тысяч человек, въехали 3 мая 1606 года.

«Когда сошла царица к шатрам, там ее встретили от имени царя и обратились с благодарственными речами, принимая ее в свой столичный город и также радуясь ее счастливому, в добром здравии, приезду. Там же, выехав стройно и празднично, воеводы, князья, думные бояре и весь царский двор встретили царицу с обычными для своего народа церемониями. Потом подарили ей от царя карету, украшенную по бокам серебром и царскими гербами. В ту карету было запряжено 12 лошадей в яблоках, и каждую вели, держа поводья в руках. После этой встречи, сев в карету, царица въехала в город.

Дня 14 (4 мая). В воскресенье праздничное не было свадьбы по каким-то причинам, только царь всех родственников великолепно угощал в крепости.

Дня 15 (5 мая). Царь подарил царице шкатулку с драгоценностями, которых цена (как говорили) доходила до 500 000 рублей. Наказал дарить из нее всем, кому захочет. А пану воеводе дал 100 000 злотых и приказал их сразу отвезти в Польшу для уплаты долгов. Но не успели с ними выехать, а мы истратили уже из них некоторое количество. Подарил также и сани, у которых крылья и оглобли обиты бархатом, расшиты серебром, у хомута подвешено сорок соболей. Конь в тех санях белый, узда серебром переплетена, с шапкой и капором, украшенными жемчугом. Сани обиты пестрым бархатом, попона на них красная, по углам с жемчугом, а в санях покрывала шерстяное и стеганое, лучшими соболями подшиты. И царица раздала из шкатулки немало драгоценностей панам приближенным».

Теперь Марине Мнишек предстояло снова обвенчаться, но, главное, короноваться — она стала первой русской царицей, которая была коронована (следующая коронация супруги царя состоится больше чем век спустя, это будет Екатерина Алексеевна, супруга Петра I).

Тут и поджидали русского царя и его окружение церемониальные сложности. Марина была католичкой, и если поначалу речь шла о том, что она перейдёт в православие, то теперь папа римский наложил на это запрет. Для польской стороны главным теперь было короновать Марину, сделав её настоящей царицей (а не просто супругой царя), а без венчания можно было бы и обойтись, поскольку брак по доверенности уже состоялся в Кракове. Для русской же стороны, наоборот, главным было венчание и только затем, если уж поляки так на этом настаивают, коронация. Но как венчать по православному обряду католичку?… Словом, пришлось искать компромиссы. Поначалу в Столовой палате Кремля протопоп Рождественского Кремлевского собора совершил обряд обручения, причём единственным представителем поляков был там отец невесты, воевода Мнишек. После этого в Грановитой палате состоялось «прошение на царство», а затем участники церемонии отправились в Успенский собор, и именно на этом этапе к ним присоединилась польская свита новой царицы. Там и прошли коронация, затем обедня и, наконец, венчание. Марина стала русской царицей раньше, чем стала супругой русского царя!

Вот что вспоминает свидетель состоявшихся 8 мая церемоний: «Прежде чем царь и царица вышли из крепости, целовали оба корону и крест троекратно, и кропили их святой водой. После пошли в церковь. Разостлали по дороге парчу на красном сукне. Впереди несли очень дорогую корону, перед нею шли два архиерея с кадилами, за короной несли золотые блюда и другие церковные сосуды. Навстречу короне вышел из той церкви патриарх с несколькими епископами и, помолившись, внес ее в церковь. Затем через полчаса двинулись в церковь остальные. Впереди шли полторы сотни дворян в парчовой одежде. За ними шли приближённые с бердышами, четыре дворянина, которые находились при царе, а пятый — с мечом. Затем принесли другую корону с крестом и скипетром. Царь шел в короне и богатой одежде. По правую руку провожал его посол пан Малогощский, а по левую — князь Мстиславский. Возле царя шла царица, одетая по-московски, в богатую одежду, украшенную жемчугами и драгоценными камнями по вишневому бархату. Провожал её с правой стороны пан воевода, отец её, а с левой — княгиня Мстиславская. За нею шли паны приближённые и шесть москвичек, жён сенаторов. Как только они вошли, церковь закрыли. Наших туда мало пустили, больше — “москвы”. Совершалось это богослужение в соответствии с их обрядом. Пан воевода, будучи больным, быстро вышел. По совершении богослужения было утверждение брака и обмен перстнями, потом была коронация.

После совершения коронации паны сенаторы и бояре, все, кто присутствовал при том акте и находился в Москве (по заведённому порядку они входили в церковь), присягали — но вероломно — и, совершив присягу, целовали руку. Патриарх целовал в корону над челом. Совершалась эта церемония несколько часов. При выходе у церкви и у лестниц бросали золотые деньги, “москва” билась за них с палками, в этой толчее ударили нескольких наших, особенно из посольской свиты, и оскорблённые, не проводив царя в крепость, они уехали по своим домам. Царь, подходя к своим слугам и увидев нескольких собравшихся вместе знатных поляков, приказал бросить им несколько португалов. Но поляки не кинулись к деньгам, напротив, когда одному из них пара упала на колпак, он сбросил деньги на землю. Увидев это, царь не приказывал больше бросать деньги, так как “москва” за них давилась. В тот день ничего более не было, только коронация».

После всех этих церемоний в Столовой палате Кремля состоялся свадебный пир. Согласно традиции молодая пара присутствовала на пиру не до конца — после третьей перемены они удалились в свои покои. Отец невесты, Юрий Мнишек, и Василий Шуйский провели Марину и Дмитрия до самого свадебного ложа. Наконец, русские царь и царица остались одни…

Впереди их ждала неделя праздников — торжественные застолья, танцы, бесчисленные дорогие подарки, словом, всё, что обычно сопровождает свадьбу монархов. Вот только уже 17 мая в Москве под руководством Василия Шуйского, который всего неделю назад провожал Дмитрия и Марину в царскую спальню, поднялся мятеж. Дмитрий — Лжедмитрий I — был убит. Марину ждали ссылка, а затем брак с Лжедмитрием II, после его смерти — с атаманом Заруцким, казнь её маленького сын, и, наконец, собственная смерть в 1614 году. За восемь лет в России властолюбивая полячка сполна хлебнула бед того времени, которое позднее назовут Смутным. Но, заметим, и сама же послужила поводом (а то и причиной) многих из них.

История Марины Мнишек оказалась короткой, и высшей точкой её стала блестящая свадьба вместе с коронацией. Ради этого старался её отец и помогал Лжедмитрию, ради этого она согласилась выйти замуж за человека, которого, по всей видимости, совершенно не любила, ради этого она приехала в Москву. Она получила, что хотела, равно как и её супруг, ну а уж то, что произошло с ними дальше… Они, как оказалось, хотели слишком многого.

Шах Джахан и Мумтаз Махал

27 марта 1612 года

Они познакомились весной 1607 года. Юноше по имени Мухаммед Хуррам недавно исполнилось пятнадцать. Девушка по имени Арджуманд Бану Бегум была всего на несколько месяцев его моложе. Он был принцем из династии Моголов, она — его близкой родственницей, родившейся и выросшей в гареме.

Летописи Моголов утверждают, будто Мухаммед Хуррам и Арджуманд Бану полюбили друг друга с первого взгляда и навсегда. Что ж, бывает и такое… Правда, удивительно, что история этой любви произошла в XVII столетии, в империи Моголов, где религией был ислам, позволявший правителю иметь четырех жен и сколько угодно наложниц.

Мухаммед Хуррам хотел жениться на избраннице своего сердца, но смирился, когда отец объяснил ему, что первую жену принц из династии Моголов должен взять, соблюдая политическую выгоду, и только потом может жениться по любви. Им с Арджуманд Бану пришлось ждать свадьбы пять лет.

Мухаммед Хуррам и Арджуманд Бану Бегум поженились 27 марта 1612 года. Этот день как наиболее благоприятный выбрали придворные астрологи.

У принца к тому моменту было уже две жены. Обеих ему сосватали исходя из политических выгод, и обе уже успели родить ему детей. В истории они остались под именами Акрабади Махал и Кандагари Махал (Сокровище Акрабада и Сокровище Кандагара). Как только Мухаммед Хуррам заполучил свою возлюбленную Арджуманд Бану, он перестал интересоваться всеми остальными женщинами.

Описание того, как Арджуманд Бану Бегум готовили к свадьбе, завораживающе действует даже на женщин, живущих в XXI веке. Одно купание заняло два часа, причем вместо мыла использовались три чаши с различными очищающими маслами и четыре таза с отварами целебных трав. Ее омывали четырежды, натирая то маслом кокоса, то мукой из нута, то красной водой, которую получали, вымачивая сорок видов древесной коры. Натирали шафраном, стараясь, чтобы он не попал на волосы, ибо считали, что шафран может замедлить их рост. Напоследок еще раз омыли водой с лепестками роз и осушили с помощью губки. После всех этих действ кожа невесты приобрела золотистый оттенок и нежность шелка. Волосы также промывали четырежды, а потом сушили над углями, на которых были разложены ароматические вещества, чтобы коса красавицы благоухала.

Шах Джахан. Книжная иллюстрация

На облачение в свадебный наряд и макияж потребовались еще два часа и помощь множества прислужниц!

Золотых украшений невесте полагалось столько, что Арджуманд Бану Бегум с трудом могла передвигаться под их тяжестью.

Но совершенство ее лица затмевало сверкание драгоценных камней. А красота ее души затмевала красоту лица…

Придворный летописец Мотамид Хан записал, что третья жена Мухаммеда Хуррама «выделяется внешностью и характером среди всех прочих женщин». За несравненную красоту и бесчисленные добродетели ее прозвали Мумтаз Махал Бегум — «Украшение Дворца», — а ее прежнее имя было забыто как недостойное.

Астрологи не обманули: видимо, время для свадьбы и правда было выбрано идеально, потому что идеальной была вся совместная жизнь Шах Джахана и Мумтаз Махал. С каждым годом Мухаммед Хуррам влюблялся в Мумтаз Махал Бегум все сильнее. Подобная близость между супругами в персидской культуре встречалась редко, поэтому в равной степени вызывала восхищение и изумление. У него не было наложниц. Ему не нужны были никакие другие женщины. Только Мумтаз Махал. Летописец Мотамид Хан писал, что отношения принца с первой и второй женами «стали не чем иным, как видимостью брака. Близость, глубокая привязанность, внимание и забота, которыми его Величество окружал Лучшее Украшение Дворца, в тысячу раз превосходили те, которыми он удостаивал других своих жен».

Мумтаз Махал. Книжная иллюстрация

За девятнадцать лет брака Мумтаз Махал родила четырнадцать детей, семеро из которых умерли в младенчестве. Но детская смертность в те времена была высокой и на Востоке, и в Европе и не щадила ни хижин, ни дворцов. Так что смерть нескольких детей при условии, что в семье оставались наследники, воспринималась как неизбежность, а не как трагедия. Беременность не мешала Мумтаз Махал сопровождать Мухаммеда Хуррама во всех его военных походах. Ее шатер всегда стоял рядом с шатром мужа. И когда у Мухаммеда Хуррама была возможность, он всегда посещал жену, чтобы провести в ее обществе хотя бы несколько часов.

В 1627 году Мухаммед Хуррам Шах Джахан взошел на трон. Правление его стало поистине золотым веком для империи Моголов. Он не только вел завоевательные войны, постоянно расширяя территорию, но прежде всего — он возводил великолепные города, самым прекрасным из которых стал Шахджаханабад. Сейчас его называют Старый Дели. А в XVII веке это был новый, прекрасный город, куда Шах Джахан перенес столицу из древней Агры.

Меньше четырех лет Мумтаз Махал разделяла с Шахом Джаханом его власть над империей Моголов. Она по-прежнему путешествовала с Шахом Джаханом по всей стране. Во время войны с раджами Декана Мумтаз Махал снова была беременна. Шла битва, а ей пришло время рожать. Мумтах Махал в походном шатре родила мальчика, а сама скончалась на руках безутешного супруга.

После смерти жены Шах Джахан был одержим только одной идеей: построить мавзолей, достойный Мумтаз Махал. Так был создан Тадж-Махал, до сих пор являющийся главной достопримечательностью Индии.

Джон Ролф и Покахонтас

5 апреля 1614 года

Покахонтас называли «индейской принцессой», она стала символом краснокожей Америки, гостеприимно распахнувшей свои просторы перед белыми эмигрантами из-за океана. Ее обязательно поминают на День благодарения.

Покахонтас означает «шаловливая». Тайное индейское имя ее было Матоака, но, согласно индейским поверьям, знать это имя могли лишь члены ее семьи. Вслух родители назвали ее Амонте. А шалуньей Покахонтас ее в детстве прозвал отец, великий вождь, которому подчинялось двадцать семь индейских племен. Английские поселенцы называли его Поухатан по названию деревни, где он жил. На самом деле вождя звали Вахунсонакок. Девочка родилась около 1595 года в той местности Америки, где теперь располагается графство Энрико, герб и флаг которого украшает стилизованный портрет «индейской принцессы»: настолько важный след Покахонтас оставила в истории этой местности и настолько жив ее образ в памяти потомков белых переселенцев. Индейцы же там теперь не живут…

Еще девочкой Покахонтас подружилась с английским капитаном Джоном Смитом, спасла его от жертвенного ножа своего отца и вообще всячески способствовала установлению дружбы между краснокожими и белыми переселенцами. Возможно, она даже была влюблена в Смита, но он после ранения вернулся в Англию. Юной индианке сказали, что ее возлюбленный англичанин умер. Покахонтас долго горевала, потом послушно вышла замуж за своего знатного соплеменника Кокоума. Тем временем поселение англичан разрасталось. После отъезда Джона Смита колония пережила самый жестокий голод за свою историю. Отношения между колонистами и местными жителями начали стремительно ухудшаться, то и дело случались мелкие вооруженные столкновения, хотя торговля продолжалась — индейцам были нужны ножи, белым были нужны зерно и меха. И наконец один из новоприбывших военных, капитан Сэмюель Аргалл, проявил совсем уж черную неблагодарность по отношению к индейцам: он решил похитить Покахонтас, чтобы шантажировать ее отца и мужа и получить от них запасы зерна и… золото! Англичане все еще верили, что у индейцев есть золото. Осуществить преступное намерение было легко: Покахонтас любила навещать английское поселение, она прекрасно говорила по-английски и очень интересовалась европейской культурой. Похитители увезли молодую женщину далеко от родных мест, в поселение Хенрико. Где, по одной из версий, «дикарку» чуть не обесчестили охранявшие ее солдаты, а спас Покахонтас табачный плантатор и по совместительству проповедник Джон Ролф. Покахонтас осталась в его доме. Джон Ролф счел своим долгом познакомить ее с основой христианской религией. А поскольку Покахонтас была очень красива даже по европейским представлениям, Ролф влюбился в нее, а она ответила ему взаимностью.

Свадьба Покахонтас. Художник Дж. Гувер

Когда родные Покахонтас все же выплатили выкуп и индианка вернулась в племя, она заявила, что не может больше жить с Кокоумом, потому что любит англичанина Ролфа. Индейцы отпустили ее, и она приехала обратно в Хенрико. Но Ролф очень переживал из-за сожительства с язычницей, и, чтобы утешить его, Покахонтас согласилась принять христианство. Ее окрестили именем Ребекка, которая, согласно библейским преданиям, была смугла и черноволоса и родила близнецов, ставших родоначальниками двух наций.

Возможно, чего-то подобного ожидали и от Покахонтас, когда 5 апреля 1615 года венчали ее с Джоном Ролфом.

Свадьба проходила в Джеймстауне, штат Вирджиния, первом английском поселении в Северной Америке. Незадолго до ее свадьбы Джеймс Дейл, губернатор Вирджинии, поставил индейцам новый ультиматум. В случае неисполнения всех требований англичане грозились сжечь все посевы и дома у реки, не оставить ни каноэ, ни рыболовной сети и уничтожить всех индейцев, кого только смогут поймать. Опасаясь за жизнь дочери и безопасность своих соплеменников, Поухатан дал согласие на ее брак, но сам на ее свадьбу не приехал. Более того, он поклялся, что ноги его больше не будет ни на одной английской плантации, а то как бы самому не стать жертвой похищения!

Помимо жениха и невесты, на свадьбе присутствовал губернатор Дейл, братья Покахонтас и ее престарелый дядя, игравший роль посаженого отца. Местом для свадьбы была выбрана маленькая часовенка, украшенная гирляндами из диких цветов, а обвенчал новобрачных преподобный Бьюк, старший пастор Вирджинии и добрый друг Рольфа. Невеста облачилась в длинное платье и легкую муслиновую накидку. Черные волосы прикрывала фата, а на шее переливалось жемчужное ожерелье — подарок отца. В придачу к ожерелью Поухатан подарил дочери землю на берегу реки Джеймс, где молодожены выстроили свой новый дом.

Как же происходили бракосочетания первых колонистов?

Освободившись от влияния англиканской церкви, пуритане могли справлять свадьбу в любое время года, в том числе и во время Великого поста. Май и апрель, на который выпала свадьба Покахонтас, были одними из самых популярных месяцев для венчаний. Церемония не отличались торжественностью, иногда ее даже проводили в доме невесты. Обмен кольцами также был не обязателен, поскольку строгие христиане видели в этом отголоски языческих обрядов. Хотя танцам тоже не было места на пуританской свадьбе, недостаток музыки компенсировался избытком рома и вина. Кроме того, еще со времен Средневековья сохранялся обычай угощать молодоженов свадебным тортом. Когда из-за неурожая зерна власти штата Массачусетс запретили выпечку сладкой сдобы, включая пироги и булочки, для свадебных тортов они все же сделали исключение.

После этой свадьбы воцарился восьмилетний мир с индейцами, за время которого английские поселения окрепли и при случае сумели бы дать достойный отпор местным жителям.

А Покахонтас родила мальчика, его окрестили Томасом.

Джону Ролфу необходимо было получить королевское разрешение для расширения своего бизнеса. Джон оказался хорошим дельцом и понимал, что реклама — двигатель торговли. Рекламировать его табачное дело должна была прекрасная Покахонтас — следует отметить, что идея принадлежала именно ей! Табачный бизнес мог обогатить как колонистов, так и ее соплеменников и еще больше укрепить мир между двумя народами. Возможно также, Покахонтас просто очень хотелось, подобно Джону Смиту, переплыть океан и повидать далекую Англию… Джон Ролф оставил ребенка на попечение нянек и увез Покахонтас в Лондон, где представил жену при дворе короля Джеймса I. В Лондоне краснокожая красавица произвела настоящий фурор.

Джон Ролф и Покахонтас уже собирались вернуться в Америку, был нанят корабль, и супруги даже успели взойти на него, но перед самым отъездом молодая женщина заразилась корью: обычная детская болезнь для европейцев — и смертельная для индейцев, у которых нет к ней врожденного иммунитета. Покахонтас скончалась 21 марта 1617 года в каюте корабля, который должен был увезти ее на родину. Индейскую принцессу похоронили на английской земле: в часовне приходской церкви городка Грейвсэнд.

Оплакав Покахонтас, Джон Ролф уплыл в Америку, к сыну.

Карлики Ричард Гибсон и Анна Шепард

1633 год

Иногда чужая прихоть может обернуться твоим счастьем, иногда чужая шутка может подарить тебе то, на что ты и не надеялся.

В 1623 году английский король Иаков I пригласил в Англию художника Фрэнсиса Клейна, с тем чтобы тот рисовал эскизы для мортлейкской мануфактуры, где делали гобелены. Именно это и изменило в первый раз судьбу Ричарда Гибсона.

Он родился неподалёку от поместья Мортлейк в 1615 году, и, увы, о нём не скажешь «вырос в…». Ричард оказался карликом. Что могло ожидать такого человека? Служба в богатом доме и увеселение хозяев. Однако хотя бы с этим Ричарду повезло — когда обнаружилось, что у молодого человека есть талант художника, хозяйка отдала его в ученики Фрэнсису Клейну, под чьим руководством Ричард усердно работал, учился и, в частности, набивал руку, копируя картины известнейшего портретиста той эпохи Питера Лели. Особенно ему удавались акварельные миниатюры, и некоторые из работ Ричарда сохранились до наших дней.

О талантливом карлике узнал тогдашний король, сын Иакова, Карл I. Он послал за Ричардом, и того привезли во дворец, где он стал пажом. У супруги Карла, королевы-француженки Генриэтты Марии, тоже была в услужении карлица, Анна Шепард. Однажды королева заметила, что рост обоих придворных карликов совершенно одинаковый — три фута десять дюймов (116 см). В 1633 году Ричарду было восемнадцать, Анна была совсем юной, если не сказать, девочкой — тринадцать лет. Королева решила, что это идеальная пара…

Карлик Р. Гибсон и портрет его супруги. Старинная гравюра

Хэмптон-Корт, прекрасный загородный дворец, был одной из любимых резиденций короля, и двор проводил там много времени. Там и решили отпраздновать свадьбу Анны и Ричарда. Богато разодетые карлики разносили гостям приглашения на свадьбу, готовилось роскошное угощение, шились наряды.

К венцу невесту повёл сам король Карл, подарком от королевы стало бриллиантовое кольцо, а поэт Эдмунд Уоллер сочинил эпиталаму, «О свадьбе карликов», в которой прославлял Природу, отлично всё устроившую — Адам маленького роста встретил Еву, которая в точности ему подходила. «И любовь создала тебя только для меня», — говорилось в конце стихотворения. Как ни странно, это оказалось правдой…

Сэр Питер Лели запечатлел эту маленькую пару на общем портрете, рука об руку. То, что начиналось как шутка, забава, развлечение для королевской четы и их придворных, обернулось прочным и, по всей видимости, счастливым браком. У мистера и миссис Гибсон родилось девять детей, из которых выжило пятеро; все они были нормального роста. После падения Карла I Ричард пользовался покровительством лорда-протектора Англии Оливера Кромвеля, который его высоко ценил. После реставрации монархии он не отошёл от дел, а преподавал рисование принцессе Анне, будущей королеве Англии, а затем даже ездил в Голландию, чтобы заниматься с её сестрой Марией, принцессой Оранской, предшественницей Анны на английском троне. Гибсон дожил до семидесяти пяти и скончался в собственном доме, который купили они с супругой, а Анна дожила до восьмидесяти девяти лет (и ныне почтенный возраст, а уж тогда — тем более), и умерла в 1709 году.

Но кто об этом думал тогда, в 1633-м? Так, забава…

Леопольд I и инфанта Маргарита-Терезия

1666 год

Она навсегда останется для нас маленькой девочкой с картин Веласкеса. Знаменитые «Менины» — и пятилетняя инфанта стоит в центре, окружённая своими придворными. А ещё — инфанта в розовом, инфанта в голубом, инфанта в сером. Роскошные платья из тяжёлой, негнущейся парчи, в которые, как в броню, заковано совсем ещё хрупкое тело. Золотые или серебряные вышивки, которые своим блеском оттеняют почти прозрачную кожу… Волосы, нежно-белокурые в детстве, и тёмно-золотые в юности. Она не красавица — постоянные близкородственные браки в семье почти не оставили на это шансов, но и не уродлива, как её несчастный младший брат. Спокойный взгляд, торжественная поза. Принцесса, навеки застывшая на своих портретах.

Однако девочка выросла и стала девушкой. Знаменитые ныне портреты инфанты и писались для того, чтобы отправить их жениху, родному брату её матери, будущему австрийскому императору Леопольду I.

Когда старшая сестра Маргариты, инфанта Мария-Терезия, стала супругой короля Франции Людовика XIV и отреклась от прав на испанский престол, а затем скончался и брат, Маргарита оказалась ближе всех к трону. И когда родился ещё один брат, король всё равно настоял на том, чтобы даже после замужества за инфантой оставались права на испанский престол. Будь её здоровье крепким, выживи она сама, её дети и внуки, быть может, и не случилось бы Войны за испанское наследство, охватившей Европу в конце века.

Но всё это было далеко впереди, а сейчас инфанте ещё только предстояло отправиться к жениху. Осенью 1665 года скончался её отец, король Филипп IV, а в апреле 1566-го после траура, в Мадриде состоялась свадьба по доверенности, на которой роль жениха исполнил герцог Медина де Лас Торрес. Через несколько дней невеста вместе с огромной свитой выехала в дорогу — сначала в Барселону, оттуда морем до Генуи, затем в Милан, Брешию, и, наконец, Вену.

Император Леопольд I. Художник Б. фон Блок

Ещё в дороге она отправила своего нового, назначенного австрийской стороной, камергера, молодого графа Ламберга, к будущему супругу, чтобы тот передал ему подарок — кольцо с огромным бриллиантом и шахматы из золота, усыпанные бриллиантами. Что ж, приданое инфанты было роскошным (существует легенда, что огромный голубой бриллиант «Виттельсбах», дошедший до наших дней, был подарком Филиппа IV дочери в честь помолвки — может быть, это и не так, но драгоценностей в семье и без того было достаточно). Рассказывают, что, когда 26 ноября император встретил невесту неподалёку от Вены, она, как прекрасная дама своему рыцарю, подарила жениху ленту; однако это была не просто шёлковая или бархатная лента, а произведение искусства, сплошь усыпанное драгоценными камнями. Император гордо прикрепил подарок к шляпе, однако, видимо, сделал это недостаточно тщательно; а поскольку он то и дело приподнимал шляпу в знак приветствия и, спеша обратно, ехал на своём коне очень быстро, подарок потерялся… На следующий день украшение нашли (правда, в нём не хватало трёх камней) и вернули императору. Тот был счастлив — дело не в драгоценностях, дело в том, что это был подарок невесты.

Забегая вперёд, скажем, что брак окажется счастливым — да, ей не исполнилось тогда и шестнадцати, а ему — двадцати семи, но разница в возрасте была не столь уж велика, а интересов общих у супругов окажется много. Так что «Гретль», как называл он свою Маргариту, и «дядя», как называла она своего Леопольда, проживут вместе всё отведённое им время в согласии и любви.

6 декабря инфанта торжественно въехала в Вену — в огромной, разукрашенной золотом карете, запряженная шестеркой лошадей (они были подарком невесте от графа Ольденбургского, чьи табуны славились по всей Европе). Император красовался в испанском плаще и шляпе с пышными перьями. Торжественная процессия двинулась к Аугустинеркирхе, церкви Святого Августина, придворной церкви Габсбургов, которая повидала на своём веку немало свадеб этой семьи. После венчания в императорском дворце состоялся ужин.

А торжества? Фейерверки, спектакли, балы? Было, всё это было, и в таком масштабе, что свадьба Леопольда и Маргариты считается пиком расцвета австрийского барокко. Размах был неслыханный!

Вот, например, как выглядело празднование около дворца Хофбур. На специальной сцене воздвигли две искусственные горы, каждая высотой около двадцати метров, слева — Этна, кузница бога Вулкана, справа — Парнас (разумеется, с девятью музами, и, разумеется, музы наряжены были в соответствии с тогдашней модой в пышные юбки и парики). Посередине был воздвигнут храм, увенчанный имперским орлом. И на этом роскошном фоне было разыграно представление о свадьбе римского императора (роль которого исполнил сам Леопольд) — с мифологическими персонажами, пушечной пальбой, барабанным боем, музыкой, извергающейся Этной, танцующими музами и богом брака Гименеем, битвой с кентаврами, пылающим и возрождающимся Фениксом, и бесчисленным множеством огней и огоньков. В середине представления в воздухе возникли пылающие буквы V.L, V.M (Vivat, Leopoldus, vivat, Margareta — «Да здравствует Леопольд, да здравствует Маргарита!»), а в финале триста ракет взмыли в воздух и образовали надпись, прославлявшую Австрию.

Портрет Маргариты Терезии. Художник Х. дель Масо

Свадьба прошла в начале декабря, но празднества продолжались всю зиму. 24 января 1667 года состоялся так называемый «Конный балет». Перед дворцом Хофбург специально для этой цели выстроили деревянное здание, «высокое, как башня», где и проходило выступление всадников под музыку (что ж, к тому времени Вена уже век гордилась своей школой верховой езды). Представление шло в течение пяти часов, начиная с часа дня; а вплоть до 31 января его повторяли почти каждый день.

Вступление было эффектным — под звуки труб на арену выезжала позолоченная турецкая галера, вся убранная красными тканями, с красными парусами и с командой, одетой под турецких галерных рабов. На носу стояла богиня Славы, облачённая в белое, и обращалась в императрице с речью. Правда, сооружение было настолько тяжёлым, что к последнему представлению сломалось…

Тема преставления была следующая — какая из четырёх стихий лучше подходит для того, чтобы порождать жемчуг? Изящная аллюзия на имя императрицы («Маргарита» и означает «жемчужина»). Каждую стихию представлял отдельный отряд. Всадники Воды были одеты в синие с серебром костюмы, украшенные чешуей и раковинам; всадники Земли — в зелёном с серебром, их костюмы были украшены цветами. Всадники Воздуха были в золотой парче с радужной отделкой, и, наконец, всадники Огня — в красном с серебром. За «Водой» ехала платформа, на которой был установлен огромный кит, испускавший фонтанчики воды, и стоял Нептун с трезубцем, окружённый морскими чудовищами; за «Землёй» следовала платформа в виде прекрасного сада, в котором два слона держали на плечах Землю; за «Воздухом» — огромный дракон, тридцать грифонов, из пастей которых били огненные струи, и бесчисленное множество птиц; и, наконец, за «Огнём» двигалась платформа, на которой вулкан Этна извергал дым и огонь, бог Вулкан и тридцать циклопов держали серебряные молоты, а перед платформой ехал особенный механизм, который тоже пылал огнём, в центре же его была саламандра, пускавшая фейерверки.

После этого появлялся корабль аргонавтов, плывших за Золотым руном, бог бессмертия умолял отважных воинов не сражаться, а огромный, сверкающий золотом шар внезапно раскрывался, обнаруживая храм Бессмертия и пятнадцать всадников в роскошных одеждах, изображавших предыдущих императоров Австрии. Появлялась также и колесница Славы — в виде серебряной раковины, в которой покоилась огромная жемчужина.

Затем начинался «балет». В первом представлении участвовал сам император Леопольд, у него и сопровождавших его кавалеров, в отличие от всех остальных воителей, сапоги были из позолоченной, а не из посеребрённой кожи. Шлем императора украшала корона, кавалеры были в белых одеждах, украшенных серебряными кружевами и бриллиантами. После «сражения», в котором в общей сложности 600 лошадей со своими всадниками исполняли сложные упражнения, буквально танцуя, триумфальная колесница, которую везли восемь белоснежных лошадей и на которой сидели семь певцов в одеждах, полностью усыпанных драгоценными камнями, делала круг по арене и подъезжала в императрице. Очередное появление императора завершало представление.

Оно обошлось в девяносто тысяч флоринов, безумную по тем временам сумму, а организатор этого действа получил от императора баронский титул. Целый год шла подготовка, и хотя в результате выступало только 600 лошадей, репетировало 1700. Да, подобные представления устраивали и раньше, и не только в Австрии, но именно это считается наиболее масштабным и эффектным, даже не считая театрализованной части.

Но и это ещё не всё. Специально к свадьбе композитор Антонио Чести написал оперу «Золотое яблоко». Три прекрасные богини спорят, кому же достанется яблоко, и просят рассудить их Париса. Однако заканчивается всем нам знакомая история по-другому — яблоко действительно вручают прекраснейшей, но это — императрица Маргарита… Для спектакля был построен новый оперный театр на пять тысяч зрителей, и показан он был через полтора года после свадьбы, в день семнадцатилетия императрицы. Размах снова был грандиозен — роскошные, сложнейшие декорации, сотни участников и даже пять живых слонов. На этом фоне даже как-то меркнет то, что сам император тоже участвовал, пусть и немного, в написании музыки к опере, хотя, заметим, именно любовь к музыке и театру объединила эту пару.

В конце спектакля на сцене появилась родословная дома Габсбургов, включая будущих потомков, которых ожидали от новой четы. Можно сказать, что опера завершила свадебные торжества, длившиеся больше года. Если бы только от размаха торжеств зависело счастье и здоровье семьи, Леопольду и Маргарите их хватило бы до конца дней. Но жтзнь прелестной инфанты, увы, оказалась короткой…

Герцог Фридрих-Вильгельм Курляндский и Царевна Анна Иоанновна

31 октября 1710 года

Все, кто любит историю, знают, что у Петра Великого был старший брат — Иван, рожденный Марией Милославской, первой женой царя Алексея Михайловича Тишайшего. Ну а Петр — от второй, от Натальи Нарышкиной. По закону должен бы трон занять Иван, но был он слаб здоровьем, а кое-кто из современников считал, что и умом тоже. Когда патриарх Иоаким обратился к народу с Красного крыльца в Кремле с вопросом: «Кому быть царем — Петру или Ивану?» — народ прокричал Петра. Уже все знали, что Петр — мальчик бойкий, здоровый и умненький.

Петр к брату относился благодушно, соперника в нем не видел. Даже жениться Ивану позволил на Прасковье Салтыковой. Не побоялся, что рожденные от Ивана дети станут соперниками его детей. К тому же у Петра уже родился к тому времени сын — Алексей. И никто не мог предвидеть, что в будущем отношения отца и сына сложатся так скверно…

Прасковья Салтыкова родила мужу троих дочек — Екатерину, Анну и Прасковью. Екатерина — Свет-Катюшка, как ее называли в семье, — для всех была любимицей: и для матери, и для дяди, Петра Великого. Хорошенькая она была, веселая. Младшая дочка, Прасковья, много болела, и мать ее жалела. А вот средняя, упрямая и замкнутая Анна, была нелюбимой. Никем не любимой.

Анна Иоанновна. Неизвестный художник

Когда восемнадцатилетний Фридрих-Вильгельм, герцог Курляндский, посватался к русским царевнам, ему решили отдать Анну. По обычаю, старшая прежде средней замуж выходит, но Свет-Катюшку берегли для более достойного жениха. Курляндия же — крохотная страна, но важный плацдарм для России в войне со Швецией. То есть породниться-то с герцогом Курляндским Петр хотел. Но отдал ему наименее любимую из своих племянниц — Анну. Однако же это был первый брак русской царевны с иноземным принцем — первый за много веков! — и Петр хотел отпраздновать свадьбу со всей возможной роскошью.

Историк и писатель, специалист по XVIII веку Нина Матвеевна Соротокина рассказывала в книге «Русские принцессы»: «Герцог в сопровождении фельдмаршала Шеремеьева прибыл в Петербург в августе 1710 года и был принят царем в буквальном смысле слова с распростертыми объятиями. Царская семья уже считала его родственником. Приезд его отмечался очень широко — знай наших! Петр не поскупился, в сентябре в честь приезда герцога были произведены флотские маневры. Пирам, балам, пикникам и всевозможным празднествам не было конца. И все время пили. Петр и сам любил это занятие, но себя держал. Зато придворные его должны были написаться до скотского состояния. Бахуса надо было уважать! Небо сотрясалось от бесконечной пальбы и фейерверков. Каждый тост сопровождался 11 пушечными выстрелами. Где-то здесь среди веселящихся людей затерялась наша невеста. О чем и как она говорила с женихом, мы не знаем…»

К венцу царевна Анна шла в бархатном белом платье, в длинной красной мантии, подбитой белым горностаем. Лицо скрывала фата. Конечно, — драгоценностей столько, что более хрупкая девушка с трудом бы на ногах держалась. Но Анна Иоанновна ростом была выше многих мужчин. Была ли она хороша собой? Нет. Но и так некрасива, как в бытность свою царицей, когда и писались с нее многочисленные портреты, в свои семнадцать Анна не была. Конечно, высокий рост в те времена считался недостатком. И смуглая кожа — тоже. Но у Анны, по всем воспоминаниям, были красивые глаза и прелестная улыбка, и она была стройной и статной, в общем — не хуже других принцесс, среди которых красавицы встречаются редко. Несчастливая в материнском доме, Анна мечтала о том, что с мужем обретет покой и счастье. Тем более что герцог Курляндский всего-то на год был ее старше, не слишком умен, но и не зол… И Анна надеялась с ним поладить.

Нина Соротокина подробно описала эту свадьбу: «События развертывались следующим образом. 31 октября в девять часов утра государь Петр, исполняя обязанности обер-маршала, в сопровождении свиты на шлюпках отправился в описанный нами дворец на Литейной стороне. На передней шлюпке немецкие музыканты играли в полную силу своего таланта. На второй шлюпке плыл Петр. Он был облачен в алый кафтан с собольими отворотами, грудь его украшал орден Андрея Первозванного на голубой ленте. На голове напудренный парик, в руках большой маршальский жезл, у которого на пестрых лентах висела кисть, украшенная золотом и серебром. Красиво? Да, еще забыла серебряную шпагу на серебряной же портупее у пояса. Журнал XVIII века подробно описывал царские церемонии.

Государя встретила хозяйка Прасковья Федоровна. Невесту сопровождали сестры, царственные тетки, статс-дамы и фрейлины. После присущих встрече церемоний все направились к шлюпкам, в которых дамы разместились в соответствии с их статусом. Обер-маршал, то есть Петр, подвел к шлюпкам жениха с его свитой. Жених был в белом, затканном золотом кафтане. Про невесту мы уже говорили.

Пятьдесят богато разукрашенных судов! Размещались в них долго. Наконец поплыли. Понятное дело, если свадьба организовывал сам Петр, то без шлюпок и плавания по Неве было никак не обойтись, таков обычай. В нашем случае водный путь был необходим. Плыли во дворец Меншикова, который находился на противоположном берегу Невы на Васильевском острове.

У дворца рота преображенцев под звуки музыки отдала честь прибывшим. Венчал молодых архимандрит Феодосий Яновский. Обряд происходил в полотняной походной церкви, размещенной в самом дворце. Жениху сущность обряда объяснили по-латыни.

А дальше обед. Надо ли говорить, что он был роскошен. Столы были накрыты в двух залах, в одном не разместились. В первом, главном зале сидели новобрачные под лавровыми венками. Опустим подробное описание всех присутствующих. Царь был очень весел, один тост следовал за другим. Каждое заздравное питье сопровождалось залпом из сорока одной пушки. Орудия располагались на плацу, а также на яхте “Лизета”, плавающей недалеко от дворца.

После обеда разговоры, пиво, мужчины курили трубки, и, конечно, танцы. Веселились до трех часов ночи, после чего Прасковья Федоровна отвела Анну в спальню. Позднее государь привел туда герцога Фридриха.

Свадьбу празднуют два дня. На второй день все шло своим чередом, но Петр приготовил для гостей диковинку. На столах стояли два огромных пирога. До времени к ним никто не прикасался. Когда все напились и наелись, государь собственноручно вскрыл пироги, и, к изумлению всех присутствующих, из них выскочили две разряженные карлицы. Восторги, смех! Карлицы с самым серьезным видом раскланялись и прямо на столе исполнили в честь новобрачных менуэт. Можно себе представить, в каком состоянии находились Анна и юный Фридрих. Вечером под руководством Петра на Неве был сооружен великолепный фейерверк с аллегорическими фигурами. После окончания действа молодые уехали в собственный дом. Можно было передохнуть.

Через три дня курляндский пастор благословил новый брак, прочитал соответствующую проповедь, а в воскресенье герцог устроил ответный пир. Но на этом дело не кончилось. Петр придумал новую забаву вполне в духе времени. Он устроил потешную свадьбу карлика с карлицей. До нас дошло подробнейшее описание и этой свадьбы. Как часто ощущается нехватка важнейших документов той эпохи, а тут, пожалуйста, — известно даже имя жениха — Еким Волков. На свадьбу со всей округи и из Москвы везли, собрали 72 карлов и карлиц. Скоморошья свадьба в мельчайших подробностях при общем хохоте повторяла обряд Анны и Фридриха. Венчание в церкви по православному обычаю, сам Петр держал над невестой-карлицей венец, потом на шлюпках все отправились во дворец Меншикова и в тех же залах сели за обеденные столы. Присутствовало все царское семейство, свита и многочисленные гости. Вот цитата из М. Семевского, который в свою очередь цитирует немецкого гостя (“Описание Петербурга 1710–1711 гг”): “Трудно представить себе, какие тут были прыжки, кривляния и гримасы! Все гости, в особенности же царь, были в восторге, не могли навеселиться, и смотря на коверкание и ужимки 72 уродцев, хохотали до упаду. У иного были коротенькие ножки и высокий горб, у другого большое брюхо, у третьего ноги кривые и вывернутые, как у барсуковой собаки, или огромная голова. Или кривой рот и длинные уши, или маленькие глазки и расплывшееся от жира лицо!” Постель новобрачных была устроена в опочивальне его царского величества. Государь, кажется, до конца хотел проследить все явления интересного зрелища.

Чем была эта вторая свадьба — насмешкой, желанием показать, что брак племянницы с герцогом такой же несерьезный, как венчание карликов? Вряд ли… Шутки Петра, при всей его гениальности, были необычайно грубыми, примитивными, часто злыми.

После свадьбы молодые, предаваясь всевозможным увеселениям, еще два месяца пробыли в Северной столице и, наконец, в январе 1711 года отбыли в Митаву. И тут случилось невероятное. Все произошло неожиданно и страшно. 9 января в сорока верстах от Петербурга на мызе Дудергоф герцог Фридрих-Вильгельм Курляндский неожиданно скончался…»

Дальнейшая судьба Анны была печальна. В России ее не приняли. В Курляндии с ней обращались скверно. Она страдала, писала жалобные письма, умоляла разрешить ей вернуться. Но дяде своему, царю Петру, она была не нужна. И мать не пожелала молвить за нее словечко.

Единственной поддержкой и утехой для Анны стал ее любовник: курляндский дворянин Эрнст-Иоганн Бирон. Возможно также, он был единственным мужчиной в ее жизни: осуществился ли брак царевны Анны с Фридрихом-Вильгельмом — неизвестно, зато известно, что во время пребывания в России юный герцог был постоянно пьян, и русские считали забавой еще и еще подливать ему. Собственно, умер-то он от алкогольного отравления: не вынес хрупкий немецкий организм русского гостеприимства.

…Анну вернули в Россию, когда понадобилось посадить кого-то на опустевший трон. Умер Петр Великий, не оставив сыновей. Недолго правила Россией жена его Екатерина I. И внук его, Петр II, тоже недолго пробыл на троне. Оставалась одна претендентка: царевна Елизавета Петровна. Но она была своенравна — «искра Петра», так называли ее! А бояре-заговорщики хотели посадить на трон кого-то, кто будет послушной марионеткой в их руках. И призвали Анну. Тем более что она была старше Елизаветы. И рождена от старшего из братьев — Ивана. И к тому же в законном браке, от русской боярыни, а не от немки приблудной. Все ожидали, что намучившаяся на чужбине Анна Иоанновна будет тихой царицей… Но она принесла в Россию тиранию.

Людовик XV и Мария Лещинская

1725 год

Он был королём, пусть пока и юным, но в будущем — почти всевластным. У него была Франция, а значит, было всё. Она была на семь лет старше, и у неё фактически не было ничего. Но, как ни странно, именно поэтому они и стали супругами.

Людовик XV. Художник М.-К. де Ла Тур

Мария родилась за год до того, как её отец, Станислав Лещинский, стал королём Польши. Однако когда он потерял трон, из «настоящих» принцесс Мария и её сестра превратились в принцесс в изгнании. В конце концов, семья осела в Эльзасе, и там они жили на пенсию от регента Франции. Какой брак мог ожидать Марию? У неё не было никакого приданого, она не блистала красотой, супругу она могла подарить только свой здравый смысл, сколько-то миловидности, а главное, очень приятный, доброжелательный характер и отменное здоровье. Мало? Как окажется, этого вполне может хватить.

Поначалу рассматривалась возможность брака польской принцессы и Луи-Анри, герцога Бурбонского. Однако невеста срочно понадобилась другому человеку.

К тому времени Людовик XV уже несколько лет был обручён с испанской инфантой; но ему было четырнадцать, и вскоре он уже вполне мог вступить в брак, а инфанта была на восемь лет младше его — что, если ждать слишком долго, король умрёт, не оставив наследника? Ведь именно длинная череда потерь в королевской семье и привела на трон этого мальчика. Больше тянуть французы не могли — короля следовало женить как можно скорее и на той, кто столь же быстро родит ему ребёнка. В списке подходящих в королевы Франции кандидатур было около ста имён — среди них были и английская принцесса, и немецкая, и российская (будущая императрица Елизавета), и французские аристократки…

Да, Мария Лещинская была бедна, у её отца не было никакого политического влияния, но зато через этот брак Франция и не оказывалась бы втянутой в очередную политическую проблему. Да, она была старше короля, но зато она могла, не откладывая, тут же обеспечить Франции наследника.

Но, конечно же, Станислав Лещинский был потрясён, когда 2 апреля 1725 года получил письмо от герцога Бурбонского, в котором тот просил руки его дочери не для себя, как предполагалось поначалу, а для самого короля! Семья была и счастлива, и испугана одновременно — огромная, но совершенно нежданная честь.

Через несколько недель, правда, пошли слухи, что у принцессы Марии якобы эпилепсия и она не способна к деторождению. Однако французские доктора обследовали её, опровергли слухи (пущенные, чтобы опорочить эту невесту и подтолкнуть к выбору другой) и сообщили, что она в целом здорова и что, самое главное, способна родить наследника.

Мария Лещинская. Неизвестный художник

15 августа в Страсбурге состоялась свадьба по доверенности, на которой роль жениха исполнил герцог Орлеанский — именно ему, сыну покойного регента Франции, и находившемуся близко (слишком близко, по мнению многих) к трону в случае смерти короля, была доверена эта роль. Для невесты был приготовлен новый гардероб, достойный королевы Франции, на этой церемонии она была в роскошном платье из серебряной парчи, расшитом драгоценными камнями.

Вскоре Мария Лещинская в сопровождении свиты отправилась в Фонтенбло, где должна была состояться настоящая свадьба. Юный Людовик, как говорили, решил не дожидаться прибытия невесты и выехал к ней навстречу, встретившись за день пути — она пересела к нему в карету, и до вечера двадцатидвухлетняя невеста и пятнадцатилетний жених беседовали, оставшись, по всей видимости, очень довольными друг другом.

На следующий день, 5 сентября, они обвенчались в часовне Фонтенбло. Наряд жениха был из золотой парчи, с вышивкой золотом же, с бриллиантовыми пуговицами; на плечи был накинут короткий плащ из золотого испанского кружева. На невесте вновь был роскошный наряд — юбка платья была вышита драгоценными камнями, на корсаже были бриллиантовые застёжки, на плечи была накинута длинная королевская мантия из пурпурного бархата, отделанная горностаем и вышитая золотыми французскими лилиями, а на голове красовалась серебряная, сплошь усыпанная бриллиантами корона. Правда, чувствовала себя Мария в этот день неважно, к тому же в помещении было душно, и она едва не упала в обморок.

В честь свадьбы, согласно обычаю, она раздарила придворным дамам сотни великолепных вееров, сделанных специально для этой цели. Бедная полька превратилась в королеву, купающуюся в роскоши…

После первой брачной ночи молодой муж с гордостью сообщил герцогу Бурбонскому, своему первому министру, что он «доказал жене свою привязанность семь раз» за ночь. Через два года королева, благодаря таким неустанным трудам супруга, сделала то, чего от неё ожидали, — родила ребёнка, а затем ещё одного, ещё одного…

Что ж, Людовик XV подарил ей столько своей любви и, казалось бы, безграничные возможности. Но это не вскружило Марии Лещинской голову. Недаром ей приписывают фразу: «Воображать себя великим вследствие чина и богатств — это воображать, что пьедестал делает героем».

Князь Михаил Алексеевич Голицын и Евдокия Ивановна Буженинова

6 либо 12 февраля 1740 года

Эта «шутовская свадьба» вошла в историю как одно из самых гнусных развлечений императрицы Анны Иоанновны… Как свадьба в легендарном Ледяном доме.

Князь Михаил Алексеевич Голицын приходился внуком Василию Васильевичу Голицыну, фавориту царевны Софьи, и после ее низвержения был вместе с дедом и отцом отправлен в ссылку. Василий Голицын был одним из образованнейших людей своего времени, и в ссылке он сам учил внука. Когда дед скончался, семье было позволено вернуться в Петербург, где мальчик смог продолжить свое образование. Юный Михаил Голицын проявил столько способностей в учении, что император Петр I отправил его слушать лекции в Сорбонну.

О характере Михаила Голицына современники высказывали противоречивые мнения. Одни считали его ничтожной натурой, человеком слабым и глупым. Другие утверждали, что был он умен, прекрасно образован, но излишне романтичен, деликатен и мягкосердечен для тех жестоких времен. Скорее всего, правы вторые… Во всяком случае, романтиком Голицын бесспорно был.

Первым браком он был женат на Марфе Максимовне Хвостовой — женился, как говорили, не то чтобы по любви, но и не по расчету, а из жалости: она была болезненной девицей и к тому же нехороша собой, а Голицын решил составить ее счастье… И составил. Прожили они десять лет, у них родились дети — Елена и Николай, а умерла первая княгиня Голицына от чахотки.

Свадьба в Ледяном доме. Художник В. Якоби

Похоронив жену, Михаил Алексеевич поехал в заграничное путешествие, и в Италии влюбился отчаянно в красавицу, на двадцать лет моложе. Звали ее Лючия, была она не то бедной дворяночкой, не то дочерью трактирщика. Красавица согласилась выйти за «русского принца» при условии, что он переменит веру на католическую. Голицын считал, что все христианские вероисповедания суть едины, веру переменил и обвенчался со своей любимой. В 1732 году Голицын с женой приехал в Россию и узнал, что императрица Анна Иоанновна, оказывается, очень сурово относится к вероотступникам. Но он надеялся, что все обойдется, если не представлять жену ко двору, и тихо поселился со своей Лючией в Москве, в Немецкой слободе. Однако кто-то на них донес. Лючию выслали обратно в Италию, а Михаила Алексеевича в наказание за отступничество сделали придворным шутом. Он должен был за столом подавать квас, за что его прозвали Квасником.

Анна Иоанновна любила грубые шутки, и чтобы порадовать государыню, придворные выбивали черпачок с квасом из рук Квасника, или плескали ему в лицо, так что к концу обеда Голицын зачастую был мокрым с ног до головы… Ему плевали в лицо, били по щекам, заставляли носить шутовскую шляпу… Он все сносил покорно и проявлял такое смирение, что окружающие заподозрили: Голицын от горя и унижений сошел с ума. Впрочем, компании остальных шутов, которые тоже из кожи вон лезли, чтобы развлечь государыню и получить от нее награду — а награждала Анна Иоанновна щедро! — Квасник чурался, и если его не требовали к столу, жался в темных углах и старался не привлекать к себе внимания.

Анна Иоанновна любила устраивать свадьбы шутов. Причем нередко свадьба была ненастоящей, а главным удовольствием был «свальный грех», то есть групповая оргия, которой шуты придавались прямо на глазах у веселящихся придворных. Многие женщины-шутихи, карлицы, или несчастные с иными физическими недостатками, или просто женщины иных национальностей, с непривычным для русских обликом, насильно привезенные ко двору или проданные своими родителями, очень страдали от необходимости участвовать в подобных «свадьбах», и случалось, что их попросту подвергали насилию. Но некоторые умели постоять за себя.

Калмычка Евдокия Ивановна Буженинова карлицей не была: просто она была маленького роста и русские считали ее очень уродливой. Собственно, Евдокией Ивановной она стала после крещения, когда привезли ее в подарок Анне Иоанновне. А фамилию Буженинова ей дали по прозвищу — от нее всегда очень сильно пахло копченым, и кожа ее была покрыта слоем жира. Буженинова утверждала, что у ее народа такие традиции: не мыться, а мазаться жиром. Ею брезговали даже шуты, а кто не брезговал — того она и покалечить могла: из-за способности яростно сопротивляться домогательствам Буженинову считали «злой». Но Анна Иоанновна калмычку любила: за едкое ее остроумие.

Евдокия Ивановна знала, что рано или поздно Анна Иоанновна и ее выдаст за кого-нибудь замуж, и сама решила свою судьбу: она попросила в мужья Квасника. Всем это показалось препотешным: что бывшему князю Голицыну придется жениться на «уродке» и «дуре», к тому же такой отвратительной и вонючей. Буженинова же, будучи женщиной умной, понимала, что лучше мужа, чем кроткий Голицын, ей не найти среди тех, на кого она может претендовать, то есть среди шутов. Возможно также, что Голицын пробудил в ее душе сострадание и она решила взять его под свою защиту.

Анна Иоанновна тем временем затеяла строить Ледяной дом. В словаре Брокгауза и Эфрона об этом строительстве дается такая информация: «Специальная маскарадная комиссия под председательством кабинет-министра А. П. Волынского избрала для постройки “Ледяного дома” место на Неве между Адмиралтейством и Зимним дворцом [еще в 1733 году была выстроена на Неве ледяная крепость; постройки изо льда, в смысле курьезов, встречались и в Западной Европе]; под ее наблюдением и был выстроен дом, исключительно из плит чистого льда, положенных одна на другую и для связи политых водою; он имел восемь сажен в длину, две с половиной в ширину и три в вышину. Впереди дома стояло шесть ледяных пушек и две мортиры, у главных ворот — два дельфина, из пасти которых била горящая нефть. Кровля дома украшена была статуями. Внутреннее устройство дома также сделано было изо льда. По сторонам дома воздвигнуты были высокие пирамиды с примерными часами и с фонарями на окнах; вблизи помещались ледяной слон, из хобота которого бил горящий нефтяной фонтан, и ледяная баня, которую топили соломою».

О самой свадьбе в своих «Записках» оставил воспоминание В. А. Нащокин: «Да того ж 1740 году была куриозная свадьба. Женился князь Голицын, который тогда имел новую фамилию Квасник , для которой свадьбы собраны были всего государства разночинцы и разноязычники, самаго подлаго народа, то есть Вотяки, Мордва, Черемиса, Татары, Калмыки, Самоеды и их жёны, и прочие народы с Украины, и следующие стопам Бахусовым и Венериным, в подобном тому убранстве, и с криком для увеселения той свадьбы. А ехали мимо дворца. Жених с невестою сидел в сделанной нарочно клетке, поставленной на слоне, а прочий свадебной поезд вышеписаных народов, с принадлежащею каждому роду музыкалиею и разными игрушками, следовал на оленях, на собаках, на свиньях».

Ночь после свадьбы Квасник и Буженинова должны были провести на ледяной кровати в Ледяном доме, причем императрица приказала солдатам охранять их и не выпускать до утра. Наверное, они бы насмерть замерзли, если бы не предприимчивость Евдокии Ивановны: она взяла с собой в потайном кармане достаточно денег, чтобы заплатить солдатам, и они принесли ей шубы, завернувшись в которые жених и невеста смогли пережить свою первую ночь… С той первой ночи Буженинова защищала мужа и иной раз даже кусала руки придворных, которые пытались толкнуть или ударить безропотного Квасника.

17 октября 1740 года Анна Иоанновна скончалась. Взошедшая на трон племянница ее Анна Леопольдовна запретила «нечеловеческие поругания» над «дураками», и с тех пор более никогда шутов при российском дворе не было.

Теперь князь Михаил Алексеевич Голицын мог бы признать свой брак с калмычкой Бужениновой недействительным. Но он был человеком добрым и, как уже сказано выше, романтичным. Он был благодарен Евдокии Ивановне. А может даже, и полюбил ее — за то, что она сумела в нем, беспредельно униженном, увидеть все же человека и даже мужчину. Он увез ее с собой в имение Голицыных, признал своей законной женой перед Богом и людьми. Но в конце того же 1740 года Евдокия Ивановна родила Голицыну сына Андрея и после родов скончалась.

Удивительно, но Михаил Алексеевич был женат еще один раз: православному вообще-то позволительно лишь три раза жениться, но поскольку второй его брак совершался по католическом обряду, то вроде как и не считался… Его очередной избранницей стала Аграфена Алексеевна Хвостова, дальняя родственница первой его жены, которая родила князю Голицыну еще четверых детей. Михаил Алексеевич дожил до глубокой старости. Но никогда больше не приезжал в Петербург. Наверное, ему было бы страшно даже взглянуть на то место, где когда-то стоял Ледяной дом.

Великий князь Петр Федорович и принцесса Софья-Фредерика-Августа Ангальт-Цербстская

21 августа 1745 года

Из всех детей Петра Великого и Екатерины I повзрослеть смогли только две дочери — Анна и Елизавета. Остальные умерли маленькими. Анну, любимую дочку Петра, выдали замуж за герцога Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского. Она родила ему сына Карла Петера Ульриха и умерла от последствий тяжелых родов… Елизавета же осталась в России, замуж не вышла, хотя многие сватались к ней, ведь она была не только дочерью царя, но и признанной красавицей! В 1741 году Елизавета встала во главе военного переворота и взошла на трон. «Искру Петра» с радостью признали императрицей, и правление ее было одним из самых благополучных в России, но выйти замуж она так и не решилась: опасалась, что супруг будет соперничать с ней за трон. Однако вопрос престолонаследия надо было решать, и Елизавета назначила своим наследником единственного, в ком текла кровь ее великого отца, — своего племянника Карла Петера Ульриха. Мальчика привезли в Россию, и он принял православие, сделавшись великим князем Петром Федоровичем. Увы, от деда и от тетки он не унаследовал ничего: Елизавета понимала, что из взбалмошного, глуповатого, злоупотребляющего алкоголем наследника не выйдет достойного правителя. Надежда была только на министров, которые будут окружать его… И на жену, которую Елизавета ему подыщет.

Великий князь Петр Федорович и принцесса Софья-Фредерика-Августа Ангальт-Цербстская. Художник Г. Гроот

Выбор русской императрицы пал на принцессу Софью-Фредерику-Августу Ангальт-Цербстская. Она происходила из семьи небогатой и из герцогства настолько маленького, что, в отличие от более могущественных стран, родина невесты наследника престола российского не могла попытаться влиять на политику России. К тому же Софья-Фредерика-Августа, которую домашние называли Фигхен, или Фике, была здорова, что важно для продолжения рода, и, по отзывам, несмотря на юный возраст, умна.

Елизавета повелела, чтобы пятнадцатилетняя Софья-Фредери-ка-Августа вместе с матерью Иоанной-Елизаветой Ангальт-Цербстской прибыли в Россию. Собирались спешно, да и собирать было нечего. «Два или три платья, дюжина сорочек, столько же чулок и носовых платков», — вспоминала Иоанна-Елизавета. За Фике приданого не давали, российская императрица обещала полностью одеть и осыпать украшениями невесту своего племянника.

В России приняли обеих принцесс торжественно и ласково. И тут обе они — и мать, и дочь — проявили себя по-разному. Мать от обилия роскошных подарков и почтения, которого у себя на родине не видела, зазналась, понадеялась, что теперь имеет какую-то власть, какой не имела прежде, и вообще неправильно оценила свое положение при дворе и неправильно себя повела. Не говоря уже о том, что наделала многотысячных карточных долгов и вообще вела себя «нескромно». И была очень груба со своей дочерью, которая в свою очередь пленила всех придворных своею скромностью, умом и прилежанием. Фике так старательно учила русский язык, что даже ночью вставала — чтобы повторить урок. В результате, сидя над книгами по ночам, Фике простудилась и захворала так тяжело, что едва не скончалась. Мать уже хотела звать к ней пастора для совершения последнего обряда… Но Фике, в полуобмороке от жара, попросила позвать Симеона Тодорского, православного священника, который уже воспитывал великого князя и еще только познакомился с будущей великой княгиней. Даже будучи при смерти, эта девочка проявила себя умной и дальновидной. Ее стремление к православной вере оценили и при дворе ее полюбили.

28 июня 1744 года Софья-Фредерика-Августа перешла из лютеранства в православие. Она получила имя Екатерины Алексеевны: то же имя и отчество, что и у матери Елизаветы — Екатерины I, бывшей Марты Скавронской. На следующий день она была обручена с будущим императором. К свадьбе готовились долго и старательно, день торжества несколько раз откладывали, потому что императрица Елизавета хотела устроить по-настоящему великолепный праздник.

Историк Кондратий Валишевский писал:

«В России не бывало еще церемонии подобного рода. Брак царевича Алексея, сына Петра I, совершился в Торгау, в Саксонии, а до него наследники московского престола не были будущими императорами. Написали во Францию, где только что отпраздновали свадьбу дофина; справились и в Саксонии. Как из Версаля, так и из Дрездена пришли самые точные описания, даже рисунки, изображающие малейшие подробности торжества; их надлежало не только повторить, но и превзойти. Как только вскрылась Нева, стали приходить немецкие и английские пароходы, привозя экипажи, мебели, материи, ливреи, заказанные во всей Европе. Христиан-Август прислал несколько цербстских материй, вытканных золотом и серебром. Тогда носили узорчатые шелка с золотыми и серебряными цветами на светлом фоне. Они вырабатывались в Англии и Цербсте, занимавшем, по отзыву знатоков, второе место в этом производстве. Празднества должны были продолжаться до 30-го.

Английский посланник Гиндфорд пишет в своих депешах, что он никогда не видывал кортежа более великолепного, чем тот, что сопровождал Екатерину в Казанский собор. Церковный обряд начался в десять часов утра и кончился лишь в четыре часа пополудни. Православная церковь, по-видимому, добросовестно отправила свои обязанности. В продолжение последующих десяти дней празднества шли непрерывной чередой. Балы, маскарады, обеды, ужины, итальянская опера, французская комедия, иллюминации, фейерверки — программа была полная.

Принцесса Цербстская оставила нам любопытное описание самого интересного дня — дня бракосочетания: “Бал продолжался всего полтора часа. Затем ее императорское величество направилась в брачные покои, предшествуемая церемониймейстерами, обер-гофмейстером ее двора, обер-гофмаршалом и обер-камергером двора великого князя; за ней шли новобрачные, держась за руку, я, мой брат, принцесса Гессенская, гофмейстерина, статс-дамы, камер-фрейлины, фрейлины. По прибытии в апартаменты мужчины удалились тотчас же, как вошли все дамы, и двери закрылись. Молодой супруг прошел в комнату, где ему надлежало переодеться. Принялись раздевать новобрачную. Ее императорское величество сняла с нее корону; я уступила принцессе Гессенской честь одеть на нее сорочку, гофмейстерина надела на нее халат, а остальные дополнили ее великолепный домашний туалет.

За исключением этой церемонии, — замечает принцесса Цербстская, — раздевание невесты берет здесь гораздо менее времени, чем у нас. Ни один мужчина не смеет войти с той минуты, как супруг вошел к себе, чтобы переодеться на ночь. Здесь не танцуют танца с гирляндой и не раздают подвязок. Когда великая княгиня была готова, ее императорское величество прошла к великому князю, которого одевали обер-егермейстер граф Разумовский и мой брат. Императрица привела его к нам. Его одеяние было схоже с одеянием его супруги, но было менее красиво. Ее императорское величество преподала им свое благословение; они приняли его, стоя на коленях. Она их нежно поцеловала и оставила принцессу Гессенскую, графиню Румянцеву и меня, чтобы мы уложили их в кровать. Я попыталась было выразить ей свою благодарность, но она меня осмеяла».

Мы обязаны также перу Иоанны-Елизаветы описанием апартаментов, отведенных молодым супругам.

«Эти апартаменты состоят из четырех комнат, одна прекраснее другой. Богаче всех кабинет: он обтянут затканной серебром материей с великолепной шелковой вышивкой разных цветов; вся меблировка подходящая: стулья, шторы, занавеси. Спальня обтянута пунцовым, отливающим алым бархатом, вышитым серебряными выпуклыми столбиками и гирляндами; кровать вся покрыта им; вся меблировка подходящая. Она так красива, величественна, что нельзя смотреть на нее без восторга».

Торжества закончились особой церемонией, никогда уже более не повторявшейся. В последний раз был спуск на воду «дедушки русского флота», ботика, построенного, согласно преданию, самим Петром Великим. Указом от 2 сентября 1724 года Петр повелел спускать его каждый год 30 августа, а остальное время года сохранять в Александро-Невской лавре. После его смерти и ботик и указ были забыты. Елизавета вспомнила про них лишь в 1744 году и повторила эту церемонию на следующий год по случаю бракосочетания своего племянника. Пришлось построить плот, чтобы поддерживать ботик, так как он уже не держался на воде. Елизавета торжественно взошла на него и поцеловала портрет своего отца, прикрепленный к мачте.

Через месяц Иоганне-Елизавете пришлось оставить русский двор, хотя ей очень этого не хотелось: она привыкла к здешней роскоши и не хотела возвращаться в Цербст, казавшийся ей теперь убогим. Но причин задерживаться далее не было. Во время официального прощания она бросилась к ногам императрицы Елизаветы и умоляла простить ей все причиненные неприятности — возможно, в надежде на то, что добрая императрица смилуется и позволит ей еще погостить. Елизавета отвечала, что «говорить об этом слишком поздно и что если бы принцесса была всегда так скромна, это было бы гораздо лучше для всех». А тем временем дочь Иоганны-Елизаветы, в прошлом — принцесса Фике, а теперь — шестнадцатилетняя великая княгиня Екатерина Алексеевна, делала первые шаги к своему будущему, которое в истории останется как «золотой век Екатерины».

Дофин Людовик, будущий Людовик XVI, и Мария-Антуанетта Австрийская

1770 год

Королева Мария-Антуанетта вошла в историю Франции плавной придворной походкой, в шёлке, кружевах и блеске драгоценностей, а во всемирную историю вышла оттуда по ступеням эшафота. Беззаботная блестящая жизнь и казнь на гильотине превратили её в легенду, но эта легенда была когда-то юной девочкой, с которой поступили так же, как с большинством принцесс, — отослали в незнакомую страну к незнакомому мужчине, который должен был стать её мужем…

Правда, назвать «мужчиной» дофина Людовика, внука короля Франции Людовика XV, тогда, в начале 1769 года, когда началась подготовка в свадьбе, ещё нельзя — просто мальчик тринадцати лет, нескладный, застенчивый подросток. Австрийская эрцгерцогиня Мария-Антония (Антуанетта, как станут её позднее называть), последняя дочка императрицы Марии-Терезии, должна была стать залогом союза между Францией и Австрией, между Бурбонами и Габсбургами. И в подготовке к свадьбе между своими принцем и принцессой обе стороны пытались превзойти друг друга.

На первую свадьбу, по доверенности, которая должна была состояться в апреле 1770 года, из Франции в Вену прибыло около полутора тысяч гостей. Людовик XV прислал невесте не просто роскошный, а своевременный подарок, учитывая, что ей предстояло путешествие, — карету с большими стеклянными окнами, с росписью и резьбой в виде букетов белых, розовых и золотых цветов, обитую изнутри атласом и бархатом. Она напоминала драгоценную шкатулку и вызывала восхищённые вздохи у всех, кто её видел, но, главное, была очень удобна в долгом пути. Кроме того, во Франции для будущей дофины готовили приданое, которое включало в себя всё — от корсетов и нижних юбок до платьев и шляпок, муфт и вееров; разумеется, австрийцы тоже не отставали. Саму Марию-Антуанетту тоже готовили — из маленькой австрийской принцессы предстояло сделать невесту, достойную пышнейшего версальского двора. Ей выровняли зубы (можно только представить себе, сколько мучений вытерпела бедная девочка), изменили причёску, полностью обновили гардероб…

Людовик XVI. Художник Ж. Дюплесси

Вечером 10 апреля в присутствии австрийского двора парижский посланник маркиз де Дюрфор официально попросил у императора Иосифа II, старшего брата Марии-Антонии, и императрицы Марии-Терезии, их матери, руки юной эрцгерцогини. Когда они ответили согласием, то пригласили и саму невесту, которой вручили письмо от жениха и миниатюру с его портретом, которую она тут же повесила себе на шею. После этого все отправились в театр, где в тот вечер давали спектакль французского драматурга — поклон в сторону Франции, куда предстояло отбыть австрийской эрцгерцогине.

11 апреля невеста официально отреклась от своего права на наследование австрийского престола — необходимая процедура почти во всех подобных случаях, а затем последовали праздники — роскошный приём и бал в Бельведере, где было три тысячи гостей, военный парад, официальные поздравления от придворных, торжественные ужины.

19 апреля 1770 года состоялась свадьба по доверенности, роль жениха на которой исполнял эрцгерцог Фердинанд, младший брат невесты; а через два дня, 21 апреля, во дворе Хофбурга, императорского дворца, собралось пятьдесят семь карет — кортеж, который отправлялся во Францию. Прозвучали трубы, прогремели пушки, Мария-Терезия в последний раз взглянула на дочь, и та отправилась в путь. По словам свидетелей, лицо четырнадцатилетней девочки было залито слезами — что ж, ей придётся плакать ещё не раз.

7 мая на маленьком островке между французским Страсбургом и австрийским тогда Келем состоялась передача невесты австрийской стороной её новой родине, Франции. Помимо официальных речей, процедура включала и полное переодевание невесты — на ней не должно было остаться ничего австрийского, и всё, вплоть до белья, отныне должно было быть французским. Для Марии-Антуанетты, выросшей при куда более скромном дворе, нежели французский, подобные церемонии, требовавшие от монаршей особы полного отсутствия чувства стыдливости и спокойной демонстрации своего тела придворным, оказались потрясением. А уж когда оказалось, что ей предстояло расстаться не только со своими австрийскими платьями, но и с австрийской свитой и даже с любимой собачкой, маленьким мопсом… Снова слёзы. Однако сантиментам при французском дворе не было места. Своей наставнице, графине де Ноайль, Мария-Антуанетта сказала: «Простите мне, мадам, те слёзы, что я пролила по своей семье и своей стране. Начиная с этого дня, я никогда не позабуду о том, что отныне я француженка».

Роскошная встреча, которую организовали невесте дофина в Страсбурге, надо думать, немного утешила Марию-Антуанетту — триумфальные арки, разукрашенные улицы, дети, которые усыпали дорогу перед ней цветами, фейерверки, вино, бившее из фонтанов, угощение, раздававшееся в её честь беднякам; но, главное, люди, которые искренне рады были приветствовать свою будущую королеву!

Мария-Антуанетта. Художник Ж. Дюплесси

А 14 мая, когда свадебный кортеж был неподалеку от королевской резиденции в Компьене, сам Людовик XV в сопровождении дофина и некоторых избранных придворных встретил невесту, которую все ждали с нетерпением. Эта девушка, вернее, девочка с белоснежной кожей, румянцем, голубыми глазами и белокурыми волосами (как ни банально это описание, оно правдиво!) очаровала короля. Поначалу она обратилась к нему «ваше величество», а затем «дедушка». С точки зрения придворного этикета это было слишком большой вольностью, но она была так мила… Король не возражал.

А что же жених? В отличие от деда, внук не спешил очаровываться — не потому, что невеста была недостаточно хороша, а потому, что вся эта суматоха со свадьбой мало его интересовала…

Утром 16 мая Мария-Антуанетта наконец прибыла в Версаль. Говорят, что, когда она выглянула в окно кареты и увидела толпы людей, заполнившие улицы Парижа, то воскликнула: «сколько людей!», на что мэр Парижа галантно ответил: «Не боясь задеть честь дофина, мадам, могу сказать — все они в вас влюблены!»

В Версале невесту тут же препроводили в отведённые ей покои, некогда принадлежавшие матери дофина Людовика, и стали готовить к свадьбе. Лицо покрыли белилами, щёки нарумянили, волосы припудрили — без подобного макияжа дамы при дворе не появлялись, он уже был не прихотью красавицы или дурнушки, а необходимой составляющей этикета. Платье невесты было с широкой, на фижмах, юбкой — из серебряной парчи, расшитое огромным количеством бриллиантов (свадебный подарок императрицы Марии-Терезии дочери). Наряд представлял собой произведение искусства и был бы идеален, но… Оказалось, что невесте мал корсаж. То ли ошиблись с мерками, то ли Мария-Антуанетта просто успела чуть подрасти за то время, пока его шили, или чуть пополнеть, однако зашнуровать полностью его не удалось. И по словам одного из гостей, шнуровка и нательная сорочка дофины были хорошо видны между двумя полосками отделки, расшитых бриллиантами. Но это была такая мелочь…

В час дня Мария-Антуанетта поднялась в покои короля, где ей представили младших братьев жениха и нескольких принцесс крови. Оттуда свадебная процессия двинулась в часовню. Впереди шли дофин и дофина, вслед за ними — король, а далее придворные. Путь лежал через знаменитую Зеркальную галерею Версаля. «Как только она сделала несколько первых шагов по длинной галерее, на неё обратилось шесть тысяч пар глаз» — в блеске бриллиантов, солнечного света и тысяч свечей, отражавшихся в зеркалах, невеста шла по блестящему паркету! Дофина, безусловно, затмевала своего нескладного, полноватого жениха, несмотря на его роскошный костюм из золотой парчи.

Венчание проводил архиепископ Реймский, над женихом и невестой держали балдахин из серебряной парчи. После венчания нужно было поставить подписи в метрической книге, и рядом с аккуратными буквами, выведенными рукой Марии-Антуанетты, красуется клякса — у невесты дрогнула рука. О, потом это, несомненно, сочтут дурным знаком, так же как и то, что стены павильона, где австрийцы передавали её французам, были украшены сюжетами из кровавой истории Медеи и Язона.

После этого процессия в том же порядке проследовала обратно. Современница писала: «Пятнадцатилетняя дофина, сиявшая свежестью, всем казалась прекрасной и даже более того. Её походка сразу демонстрировала и величие принцесс её рода, и французскую грацию; её взгляд был мягким, а улыбка благожелательна. Когда она шла в часовню, то сразу смогла определить, несмотря на сложность этого дела, кого она должна приветствовать в соответствии с их рангом, кому кивнуть, а кто должен был удовольствоваться улыбкой, рассчитанной утешить их, поскольку им не досталось больших почестей. ‹…› Людовик XV был очарован юной дофиной. Все его разговоры были о её грациозности, живости, остроумии. Она ещё больше понравилась королевской семье, когда они увидели её без сияния бриллиантов, которые украшали её в первые дни брака. Одетая в лёгкое платье из газы или тафты, она вызывала сравнение с Венерой Медицейской или Аталантой из садов Марли. Поэты воспевали её очарование, художники пытались запечатлеть её черты».

Словом, день свадьбы и последовавшие за ним стали триумфом юной невесты — ею восхищались, её обожали… Не все, но многие. Кроме остававшегося совершенно равнодушным к её чарам мужа. Но мы забегаем вперёд.

После венчания дофина в своих покоях принимала иностранных послов и тех, кто вошёл в её новую свиту, а затем началось празднование. Да, не забудем, что в этот день Мария-Антуанетта получила подарок от короля — драгоценности дофины Франции. Обитый красным бархатом снаружи и голубым атласом внутри, сундук был чуть пониже её, зато в три раза шире. Там скрывалось богатство общей стоимостью два миллиона ливров!

В тот день в Версаль стремились буквально все, взглянуть на свадьбу хотя бы издали, а к тому же были обещаны фейерверки! Однако над природой не властны и короли; гроза собиралась, собиралась и, наконец, разразилась, помешав фейерверкам и иллюминации и разогнав толпы, запрудившие всё пространство вокруг дворца.

Однако тем, кто находился во дворце, гроза не мешала. После официального приёма у дофины, в шесть часов вечера королевская семья собралась в роскошном зале театра (временно превращённого в банкетный зал), с необыкновенно пышной отделкой, на официальный обед. Ложи были заполнены разряженными придворными, которые имели возможность наблюдать за королевским обедом и любоваться невестой. Мария-Антуанетта в этот вечер не проглотила и крошки — всеобщее внимание, волнение, то, что уже произошло, и то, что только предстояло…

После обеда молодым предстояло отправиться в постель, и в спальню их провожал сам Людовик XV, разумеется, вновь в сопровождении придворных. Снова длинная церемония раздевания, один предмет туалета снимается за другим, передаётся из рук в руки… Однако королевские брачные ночи не предусматривают стыдливости — дофина и дофину уложили на «ложе Купидона» в присутствии большого количества людей, что, конечно же, необыкновенно смутило невесту, которая придерживала у горла свой тончайший пеньюар и норовила спрятаться поглубже под расшитое золотом одеяло.

Брак этой ночью так и не был консуммирован… Что ж, брачных радостей на ближайшие годы Мария-Антуанетта была лишена, и она всем сердцем отдалась блестящей жизни Версаля, сделав её ещё более блестящей.

После свадьбы праздники продолжались ещё девять дней, во время которых новая звезда французского двора «сияла ярче всех». Отложенный из-за грозы фейерверк всё-таки состоялся; вереницей шли банкеты, балы, спектакли… Это время показало, какую жизнь можно вести, если ты дофина (пока дофина, а в будущем королева) Франции. И Мария-Антуанетта не устояла перед соблазном.

Кто знает, может быть, если бы устояла, через двадцать три года она не взошла бы на эшафот.

Граф Григорий Григорьевич Орлов и Екатерина Николаевна Зиновьева

5 июня 1777 года

Эта свадьба между одним из богатейших людей России и одной из богатейших невест Петербурга прошла тихо, в деревенской церквушке, и гостями на ней были одни лишь крепостные мужики, пришедшие поглазеть на венчание… Однако, когда весть о свадьбе достигла столицы, все светское общество было скандализировано, и еще долго обсуждалась эта свадьба, как нечто невозможное и шокирующее, и приводилась в пример нарушений законов божеских и людских: ведь граф Григорий Григорьевич Орлов женился на своей двоюродной сестре Екатерине Николаевне Зиновьевой, а столь близкородственные браки по православному закону не допускались!

Зиновьевы — род старинный, почтенный. Генерал-майор Николай Иванович Зиновьев с 1764-го по 4 марта 1773 года состоял обер-комендантом Петропавловской крепости, женился он на Авдотье Наумовне Сенявиной, которая принесла ему огромное приданое и родила троих детей: Александра, Василия и Катеньку. Родная же сестра Николая Ивановича — Лукерья Ивановна Зиновьева — вышла замуж за Григория Ивановича Орлова, от которого у нее было четверо сыновей: Григорий, Алексей, Федор и Владимир… Будущие знаменитые братья Орловы, любовники и сподвижники Екатерины Великой.

Детство Катеньки Зиновьевой прошло в роскошном поместье Троицкое-Коньково, которое мать ее выкупила у Воронцовых. Катенька получала европейское образование, музицировала, читала романы, рисовала, мечтала… Очень рано, двенадцати лет, она была представлена при дворе. Но еще раньше Григорий Орлов, ее двоюродный брат, который был старше ее на двадцать четыре года, заезжая в Троицкое-Коньково, заметил ее красоту и со свойственной всем Орловым прямолинейностью начал ухаживать за своей малолетней кузиной. Родители Катеньки всерьез этих ухаживаний не восприняли, а сама она… Кто знает? Быть может, уже тогда влюбилась и мечтала о нем, как о герое романтической истории, героиней которой была она сама?

Г. Г. Орлов. Гравюра XIX в.

Щербатов в книге «О повреждении нравов в России» возмущался преступной страстью Орлова к Зиновьевой и рассказал, что князь Григорий «тринадцатилетнюю двоюродную сестру свою Екатерину Николаевну Зиновьеву иссильничал и хотя после на ней женился, но не прикрыл тем порок свой, ибо уже всенародно оказал свое деяние, и в самой женитьбе нарушал все священные и гражданские законы».

В пятнадцать лет Катенька осиротела, стала полновластной хозяйкой Конькова, куда и уехала, чтобы принимать там Григория Орлова, регулярно приезжавшего из своего неподалеку расположенного имения Нескучное. Императрица пожелала купить Коньково: все считали, что с единственной целью — отдалить влюбленных друг от друга. Но разлучить их уже было невозможно. Годы шли, к Катеньке сватались, но она отказывала всем. Для нее существовал только один мужчина: Григорий Орлов. От родных Катенька своих чувств не скрывала. В 1777 году девятнадцатилетняя Катенька писала брату Василию: «Я его люблю более, нежели когда-нибудь его любила, и, по милости Всемогущаго, я очень счастлива…»

Их свадьба состоялась 5 июня 1777 года.

Обвенчались в деревенской церквушке. Орлов угощал мужиков водкой и каждому подарил по рублю со словами: «Гуляйте, ребята, вовсю; но вы не так счастливы, как я — вот у меня княгиня!»

Как только о свадьбе узнают в Петербурге, брак Орлова с Зиновьевой насильственно расторгнут.

На заседании Сената постановили: разлучить Григория Орлова с женою и заключить обоих в монастырь.

За молодых вступилась Екатерина Великая, обязанная своим величием и троном братьям Орловым, поддержавшим ее бунт против мужа. Императрица кассировала постановление Сената. Брак снова был признан действительным. Зиновьеву-Орлову императрица призвала ко двору, сделала своей фрейлиной, осыпала подарками и благодеяниями. Общество снова было скандализировано, но против царской воли не пойдешь.

Е. Н. Зиновьева. Гравюра XIX в.

Молодые супруги уехали в путешествие по Европе, в ожидании, что страсти в российском светском обществе понемногу улягутся. Из Швейцарии Катенька прислала брату романс, который сама сочинила для Григория Орлова:

Вскоре романс этот был положен на музыку и его пел весь Петербург.

Вернувшись, супруги поселились в столице, жили уединенно, наслаждаясь обществом друг друга. Георг фон Гельбиг в своих мемуарах писал: «Княгиня сумела возвратить спокойствие в сердце Орлова; он предпочитал теперь частную жизнь прежнему бурному и блестящему существованию».

Одно омрачало счастье супругов: у них не было детей. Для лечения уехали они за границу, где здоровье Катеньки ухудшилось: возможно, из-за микстур, которые она принимала по совету докторов. Впрочем, у нее нашли чахотку, которая в те времена не щадила ни бедных, ни богатых.

Екатерина Зиновьева-Орлова скончалась 16 июня 1781 года в Лозанне на руках у любящего мужа, чей рассудок не выдержал такого удара. Она не дожила до двадцати четырех лет. Гавриил Романович Державин написал на ее кончину поминальные стихи, начинавшиеся словами: «Как ангел красоты, являемый с небес, приятностью лица и разумом блистала».

Григорий Орлов в свинцовом гробу привез тело жены в Петербург, а сам удалился в поместье, где за шесть месяцев уморил себя недоеданием и бессонницей. Жить без своей Катеньки он просто не мог.

Великий князь Александр Павлович и принцесса Мария-Луиза-Августа Баденская

28 сентября 1793 года

«Сначала мы его женим, а потом — коронуем!» — сказала Екатерина Великая о своем старшем внуке, своем любимце Александре, из которого она, в обход не любимого ею сына Павла, воспитала идеального с ее точки зрения государя.

Разумеется, невесту ему она решила выбрать из Германии: это уже стало традицией в России. Но Екатерина подошла к вопросу очень серьезно: она считала, что брак без любви и желания — такой, на которой ее саму обрекла судьба, — это неправильный брак. Нужно, чтобы юный великий князь влюбился в свою невесту. А значит, надо найти среди немецких принцесс настоящую красавицу, чем Екатерина и озаботила российских посланников. Из всех описаний и портретов, которые были ей присланы, императрица выбрала двух баденских принцесс: Луизу и Фредерику. Правда, на тот момент даже старшей, Луизе, было всего двенадцать… Но Екатерина поручила графу Н. П. Румянцеву, дипломатическому представителю России в Южной Германии, начать переговоры. Для баденского семейства предложение о браке с русским великим князем, который когда-нибудь сможет стать царем, — манна небесная. Собственно, быть избранной в жены русскому великому князю — огромная радость и честь для любой немецкой принцессы.

И только мемуарист Шарль-Франсуа Филибер Массон де Бламон в своих «Секретных записках о России» скорбел об их участи: «Юные и трогательные жертвы, которые Германия, по-видимому, отправляет в дань России, как некогда Греция посылала своих девушек на съедение Минотавру, сколько тайных слез вы пролили в бездушных апартаментах, в коих вы заключены? Сколько раз вы обращали ваши взоры и вздохи к милым жилищам, где вы провели годы детства? О, если бы ваши дни протекали в объятиях супруга вашей национальности, в благословенном небом климате, среди более счастливого и просвещенного народа, при менее пышном и развращенном дворе, — разве такая участь не предпочтительнее? Цепи, которые вы носите, только тяжелее оттого, что они сделаны из золота. Окружающая вас роскошь, драгоценности, которые на вас надеты, не принадлежат вам, и вы не рады им; если любовь своим обаянием не скрашивает для вас обитель мук и скуки, она скоро становится для вас только ужасной темницей. Поистине ваш удел может вызвать слезы даже у тех, кто вам завидует: титул русской великой княгини, столь блестящий и привлекательный, подтверждал до сих пор только право на исключение из счастья».

Эти слова Массона могут вызвать разве что улыбку. Что касается просвещенности — здесь Россия давно уже давала фору крохотным германским герцогствам и княжествам. Благословенный климат? О, немецкие принцессы с радостью покидали его, лишь бы оказаться «в золотой клетке», при этом «пышном и развращенном», но таком привлекательном российском дворе! В одном он был прав: далеко не все из этих принцесс обретали счастье.

Великий князь Александр Павлович. Неизвестный художник

Как только Луизе исполнилось тринадцать лет, ее вместе с Федерикой отправили в Россию. Только в карете девочки узнали о том, куда и зачем их везут, и Луиза, согласно воспоминаниям сопровождавших ее, разрыдалась и простирала руки к любимым ею горам и лесам… Она была сентиментальной девочкой, к тому же боялась, что русский жених окажется страшным и грубым.

«Мы ждем двух баденских принцесс, — писала тем временем Екатерина своему другу барону Гримму. — Одной тринадцать лет, другой одиннадцать. Вы, конечно, понимаете, что у нас не выдают замуж так рано; это дело будущего, а пока пусть они привыкнут к нам, сживутся с нашими обычаями. Александр в невинности сердца ни о чем не догадывается, а я подстраиваю ему эту дьявольскую шутку, вводя его в искушение».

31 октября 1792 года девочки, измученные долгим путешествием, прибыли в Петербург и были представлены императрице. Ей с первого же взгляда понравилась старшая — Луиза. В тот же вечер Екатерина сказала своему секретарю Храповицкому: «Чем больше смотришь на старшую из баденских принцесс, тем больше она нравится. Невозможно видеть ее и не попасть под ее очарование». И написала Гримму: «Господин Александр выказал бы себя чрезмерно разборчивым, если бы упустил старшую из принцесс».

Мария-Луиза-Августа Баденская и правда была прекрасна.

Увидев ее, великая княгиня Мария Федоровна, мать Александра и ее будущая свекровь, написала императрице: «Она не просто хороша собой, во всем ее облике есть особое обаяние, которое может разбудить любовь к ней и в самом равнодушном существе».

Принцесса Мария-Луиза-Августа Баденская. Художник Ж.-А. Беммер

Графиня Шуазель-Гуффье восторгалась: «Черты ее лица чрезвычайно тонки и правильны. У нее греческий профиль, большие голубые глаза, овал лица удивительно чистых линий и прелестнейшие белокурые волосы. Какая-то томная грация разлита во всем ее облике; взор ее глаз, светящихся умом и полных чувства, и мягкий звук ее голоса проникают в самую душу».

Графиня Варвара Головина, которой предстояло стать фрейлиной будущей великой княгини, и вовсе обожала прекрасную немецкую принцессу: «У нее стройный стан, пепельные волосы, локонами ниспадающие на плечи, кожа цвета розовых лепестков, очаровательный рот. Есть что-то невыразимо притягательное и волнующее в мягком и одухотворенном взоре ее голубых миндалевидных глаз, обрамленных черными ресницами и смотрящих на вас из-под черных бровей».

Единственный, кто оставался равнодушным к редкостной красоте и нежному очарованию Луизы, был ее будущий супруг, великий князь Александр Павлович. Сначала он стеснялся и молчал в обществе этой девочки, которую навязала ему бабушка и которая должна была стать его спутницей на всю жизнь. Потом пересилил себя и заговорил с ней. Он счел, что Луиза не глупа… Не слишком яркий комплимент, однако Екатерина была довольна уже этим.

4 ноября 1792 года императрица своему секретарю Храповицкому: «Великий князь как будто бы полюбил старшую принцессу, но жених застенчив и не осмеливается открыться. Она же очень живая и грациозная. К тринадцати годам она вполне сформировалась».

Мария Федоровна, тоже ожидавшая решения сына, была обрадована беседой с ним и поспешила отписать об этом императрице: «Имею честь сообщить вам о вчерашнем письме господина Александра. Он пишет, что “с каждым днем милая баденская принцесса все больше ему нравится; в ней есть особая кротость и скромность, которые очаровывают, и нужно быть каменным, чтобы не полюбить ее”. Это подлинные выражения моего сына, и поэтому я осмелюсь предположить, дражайшая матушка, что это признание доставит вам такое же удовольствие, какое оно доставило мне… Наш молодой человек начинает чувствовать к ней истинную привязанность и сознает всю ценность дара, который вы ему предназначаете».

Луиза понемногу привыкает к Александру… Хотя куда больше, чем жених, нравится ей роскошь русского двора, наряды и драгоценности, подарки, которыми осыпает ее императрица Екатерина, и великолепные балы, на которых она — главное украшение!

Екатерина пишет Гримму: «Господин Александр ведет себя очень умно и осторожно… Он постепенно влюбляется в старшую из баденских принцесс, и я не поручусь, что ему не отвечают взаимностью. Никогда еще не было более подходящей друг другу пары, они прекрасны, как день, полны грации и ума. Все стараются поощрять их зарождающуюся любовь… Как бы вы удивились и в какое бы пришли восхищение, если бы видели этого высокого, прекрасного и доброго юношу. Как много он обещает, сколько в нем чистоты и вместе с тем глубины! Как последователен он в исполнении правил и сколь беспримерно его желание во всем поступать хорошо!.. Что за прелесть этот юноша, от которого все без ума, да и есть чем восхищаться! Он наш любимчик, он хорошо это знает. Его голова несколько наклонена вперед, но какая красивая голова! Когда его видишь, забываешь, что он держит голову не вполне прямо, а немножко наклоняет ее вперед. Ему много раз уже говорили об этом, но когда он танцует или сидит на лошади, то держится прямо и напоминает Аполлона Бельведерского всем, кто имеет честь знать последнего. Он столь же величественен, а это немало для четырнадцатилетнего юноши. Но довольно, я слишком много говорю о нем».

Александр и правда идеальный жених. Настоящий сказочный принц: красивый, деликатный, добрый и умный. Ростопчин, славившийся своим злоязычием, писал о нем: «Можно смело сказать, что великий князь Александр не имеет себе подобных в мире. Его душа еще прекраснее его наружности. Никогда еще нравственные и физические стороны не были столь совершенны в одном человеке».

И вот пришел день, когда воспитатель великого князя Протасов записал в дневнике: «Он мне откровенно говорил, сколько принцесса для него приятна, что он бывал уже в наших женщин влюблен, но чувства его к ним наполнены были огнем и некоторым неизвестным желанием — великая нетерпеливость видеться и крайнее беспокойство без всякого точного намерения, как только единственно утешаться зрением и разговорами; а, напротив, он ощущает к принцессе нечто особое, преисполненное почтения, нежной дружбы и несказанного удовольствия обращаться с нею; нечто удовольственнее, спокойнее, но гораздо и несравненно приятнее прежних его движений; наконец, что она в глазах его любви достойнее всех здешних девиц».

Александру — пятнадцать, Луизе — тринадцать, почти четырнадцать. Они напоминают Амура и Психею — модный в то время образ.

Луизу начинают учить русскому языку, к ней приставили православного священника, который подготовит ее к принятию новой веры.

9 мая 1793 года происходит ее переход в православие. Отныне ее зовут Елизаветой Алексеевной.

На следующий день — торжественное обручение. Императрица пишет матери Луизы: «Все вокруг говорили, что обручают двух ангелов. Невозможно вообразить ничего прелестнее этого пятнадцатилетнего жениха и четырнадцатилетней невесты. Притом они влюблены друг в друга. После обручения принцесса получила титул великой княгини».

Французский историк Анри Труайя, который на самом деле — потомок русских эмигрантов Николай Толстой, и именно по этой причине русской истории он в своих исследованиях уделял столько внимания, писал о торжествах в честь свадьбы великого князя Александра Павловича и великой княгини Елизаветы Алексеевны:

«Вечером во дворце дают парадный обед. Александр и новоиспеченная Елизавета Алексеевна восседают на троне под балдахином. После обеда — бал. Пресыщенные и погрязшие в интригах придворные с симпатией следят за сияющей чистотой юной парой и, наблюдая, как они кружатся под звуки музыки, вздыхают об утраченных иллюзиях. Барон фон дер Гольц, посол Пруссии, сообщает своему королю: “Со дня приезда моего в Петербург я ни разу не видел, чтобы императрица выказывала такое огромное удовлетворение, как в день обручения ее внука. По ее собственным словам, она наслаждалась редким счастьем. Действительно, нареченные жених и невеста достойны восхищения, которое у всех вызывают, ибо соединяют с красотой кроткость, которая привлекает к ним все сердца. Несмотря на крайнюю молодость и застенчивость юной принцессы, она великолепно держалась, и все, кто близко ее знают, утверждают, что у нее есть характер. Ее младшая сестра очень забавна и тоже здесь нравится, но, говорят, она уедет еще до свадьбы”».

Дни идут, и Александр позволяет себе некоторые вольности, которые ошеломляют Елизавету. Обмен первыми поцелуями вполне в христианском духе происходит на Пасху, с разрешения императрицы и графини Шуваловой. После Пасхи Александр повторяет опыт, слегка коснувшись губ Елизаветы. Елизавета, очарованная и испуганная, сообщает матери: «Когда мы остались одни в моей комнате, он поцеловал меня, и я ответила на его поцелуи. И с тех пор я думаю, что он всегда будет меня целовать. Вы не можете себе представить, как странно мне кажется целовать мужчину, ведь он не мой отец и не мой дядя. И так странно, что он не царапает меня, как папа, своей бородой».

В конце лета Фредерика, сестра Елизаветы, возвращается в Карлсруэ, и Елизавета предается отчаянию: «Я одна, одна, совершенно одна, нет никого, с кем я могла бы делиться моими мыслями». Александр плачет вместе с ней: он тоже чувствует себя одиноким. Женитьба неизбежна, он с этим примирился и спрашивает себя, не совершает ли он ошибку. Но как пойти против воли этой ужасной бабушки, если на устах ее чарующая улыбка, а в глазах стальной блеск?

В этот час двор празднует подписание мира с Турцией. Празднества заканчиваются 15 сентября фейерверком. Сразу вслед за этим торжественно объявлено о бракосочетании. Оно совершается 28 сентября 1793 года в большой церкви Зимнего дворца. В разгар подготовки к этому событию отношения императрицы с сыном вконец разлаживаются, и великий князь Павел Петрович не желает присутствовать на церемонии. С трудом Марии Федоровне удается переубедить супруга, и он в последний момент меняет свое решение. Хмурый и злой, он стоит в нефе во главе своей семьи. Александра больно ранит эта враждебность, выставленная напоказ в столь важный для него день. Ему хочется видеть вокруг себя счастливые лица, а он читает на них зависть, подозрительность, расчет и затаенную злобу.

Для свадебного обряда он облачен в кафтан из серебряной парчи с бриллиантовыми пуговицами, грудь пересекает лента ордена Святого Андрея. Платье невесты из такой же серебряной парчи, расшитое бриллиантами и жемчугом. Венец над головой брата держит великий князь Константин, над головой невесты — граф Безбородко. По окончании обряда в Петропавловской крепости и Адмиралтействе палят пушки, во всех церквах звонят колокола. Непрерывный перезвон колоколов длится три дня, празднества — две недели. На второй день после венчания Елизавета под впечатлением от свершившегося пишет матери: «Великий князь Александр, или мой муж — никак не могу привыкнуть к этому странному слову, — хочет добавить несколько слов». «Психея соединилась с Амуром», — говорит Екатерина принцу де Линю. А проницательный Ростопчин замечает: «Как бы этот брак не принес несчастья великому князю. Он так молод, а жена его так прекрасна».

…Ростопчин был почти прав. Несчастья этот брак не принес Александру, но не принес и счастья. Зато Елизавету Алексеевну сделал в полной мере несчастной.

Вскоре после свадьбы она — романтически влюбленная в красавца мужа — писала матери: «Счастье жизни моей в его руках. Если он перестанет меня любить, я буду навсегда несчастна. Перенесу все, все, только не это».

Но Александр ее так и не полюбил. Да, они оставались добрыми друзьями, и Александр Павлович даже дважды «прикрыл грех» своей жены, когда она сначала стала любовницей его друга Адама Чарторыйского и родила от него дочь Марию, потом — пережила страстную любовь с кавалергардом Алексеем Охотниковым и родила от него дочь Елизавету. Обеих девочек Александр признал своими (возможно потому, что девочки и не могут претендовать на наследование трона?) — и, кажется, любил как родных.

У самого Александра любовницы часто менялись. Но одна — Мария Нарышкина — стала постоянной. Практически его второй женой. И она рожала ему детей…

Общих детей у Александра Павловича и Елизаветы Алексеевны не было.

Пожалуй, по-настоящему он оценил свою жену только незадолго до смерти… когда было уже слишком поздно, чтобы сделать ее счастливой.

Великий князь Константин Павлович и Анна Федоровна, урожденная принцесса Юлианна-Генриетта-Ульрика Саксен-Кобург-Заальфельд

26 февраля 1796 года

После удачной, с точки зрения Екатерины Великой, женитьбы любимого старшего внука императрица взялась за устроение свадьбы второго внука — Константина Павловича. Правда, в отличие от умного, хитрого, деликатного и к тому же красивого Александра, Константин был человеком странным, сложным, жестоким, возможно даже, не совсем нормальным… к тому же он единственный из сыновей Павла I и Марии Федоровны пошел не в красавицу мать, а в отца с его широким лицом и курносым носом. Некоторые историки нынче любят трактовать образ Константина Павловича как «сложного» и «непонятого», но его поступки, зафиксированные современниками, создают совершенно несимпатичный образ.

Великий князь Константин Павлович. Художник В. Л. Боровиковский

В жены ему бабушка выбрала нежную красавицу, принцессу Юлианну-Генриетту-Ульрику Саксен-Кобург-Заальфельд.

Е. Карнович в статье для журнала «Русская старина» за 1877 год подробно описал сватовство и бракосочетание:

«Приискивая для своего сына, а потом и для своих внуков невест из германских принцесс, Екатерина нисколько не стеснялась с этими последними. Она приглашала их в Петербург на смотрины. Для этого при ее дворе перебывало одиннадцать принцесс; последние три из них были дочери наследного принца (впоследствии владетельного герцога) Саксен-Заафельд-Кобургского от брака его с графиней Рейсской. Из этих трех молоденьких и хорошеньких принцесс Саксен-Кобургских и предположено было Екатериной выбрать невесту Константину Павловичу.

Невест этих приискал и пригласил их мать приехать в Петербург генерал Андрей Яковлевич Будберг, пользовавшийся у императрицы большим доверием и уже устроивший брак великого князя Александра с принцессой Баденской. В Кобурге Будберг встретил полную готовность принять предложение государыни. Никакое проявление самолюбия или гордости не воспрепятствовало его успеху.

Принцессы Кобургские принадлежали к одной из знаменитейших и древнейших династий в Германии. Саксонский дом, из которого они происходили, вел начало от Витекинда, одного из предводителей саксов, мужественного и упорного противника императора Карла Великого. Линия Саксен-Заафельд-Кобургская составляла младшую отрасль Саксонского дома; ее владения были незначительны, но ей впоследствии было суждено стать на видное место среди европейских династий, так как представители этой линии занимают ныне (1877 г.) три королевских престола: бельгийский, португальский и английский.

Принцесса Юлианна-Генриетта-Ульрика Саксен-Кобург-Заальфельд. Неизвестный художник

Принцессы, приехав в октябре 1795 года в Петербург с матерью, направились от заставы прямо к Зимнему дворцу, где для них было приготовлено особое помещение. Когда они подъезжали к дворцу, императрица смотрела в окно. Старшая из принцесс быстро выскочила у дворцового подъезда из экипажа на лестницу; вторая хотела сделать то же, но оступилась и упала, а самая младшая вышла из экипажа неторопливо и взошла на лестницу спокойно и с достоинством. Екатерине чрезвычайно понравилось это, и она сказала самой себе: “C’est la demiere” (“Эта, последняя”). Немецкие гостьи были поражены блеском и великолепием русского двора, а между тем сами они своими неизысканными и старомодными костюмами вызвали насмешки со стороны наших придворных щеголих. Императрица сочла нужным прежде всего привести в надлежащий порядок их слишком скромные туалеты и для этого прислала им две большие корзины великолепных шелковых материй и полдюжины портных, которые тотчас принялись за работу. 20 октября императрица вручила матери и дочерям бриллиантовые знаки ордена Святой Екатерины и в тот же день привела к ним великого князя Константина».

Екатерина Великая своему постоянному корреспонденту барону Гримму: «Наследная принцесса Саксен-Кобургская прекрасная, достойная уважения женщина, дочки у нее хорошенькие. Жаль, что наш жених должен выбрать только одну, хорошо бы оставить всех трех. Но, кажется, наш Парис отдаст яблоко младшей: вот увидите, что он предпочтет сестрам Юлию… действительно, шалунья Юлия лучше всех».

Е. Карнович: «Великий князь Павел Петрович приехал из Гатчины, чтобы познакомиться с герцогиней, которая в благодарность за такое внимание его высочества должна была пойти к нему со своими дочерьми для первого знакомства, и только после этого он пришел к ним, чтобы отдать визит.

Из трех сестер Константину Павловичу более всего понравилась младшая, Юлия-Генриетта-Ульрика, родившаяся 23 сентября 1781 года. Она была брюнетка, небольшого роста, умненькая и находчивая девушка. Вопрос о ее браке был улажен очень скоро, и 24 октября герцогиня писала мужу: “Все решено, и решено так, как ты ожидал. Звезда Юлина взяла верх, и лучше, что так вышло”. Жених стеснялся с невестой и однажды, показывая принцессам, по приказанию императрицы, Эрмитаж, разговаривал с герцогиней без перерыва, “но с девицами не имел духу сказать ни слова”.

Двадцать четвертого октября вечером, около шести часов, Константин пришел к принцессе-матери, чтобы сделать формальное предложение. Он целый этот день провел с Зубовым, который вместе с Будбергом делал ему наставления по поводу его живости.

Герцогиня, знавшая уже заранее о цели его посещения, приготовила было торжественную речь, но вместо того, чтобы начать ее говорить, зарыдала. Жених тоже прослезился и прижал к губам руку своей будущей тещи.

Помолвка Константина Павловича последовала 25 октября, а 7 ноября был назначен выезд герцогини из Петербурга.

Отпуская от себя ее и двух ее старших дочерей, императрица прислала ей целый ящик с бриллиантовыми вещами — для нее самой и для принцесс. Кроме того, герцогине был прислан вексель для получения в Лейпциге 80 тысяч рублей для нее и по 50 тысяч рублей для каждой из двух ее дочерей. Их придворной даме было дано 3000 рублей, а прислуга принцесс получила дорогие подарки.

Герцогиня была не только чрезвычайно довольна тем, что ее дочери представилась такая блестящая партия, но и была уверена, что Юлия в браке с Константином Павловичем найдет семейное счастье…

Не все, однако, разделяли розовые надежды герцогини, а граф Ф. В. Ростопчин в письме к нашему посланнику в Англии графу С. Р. Воронцову уже тогда жалел о молодой девушке, предсказывая ей несладкую долю с ее своенравным женихом.

После отъезда матери Юлию поместили на жительство с великими княжнами, под попечением баронессы Ливен. Она стала обучаться Закону Божию и русскому языку.

2 февраля 1796 года принцесса приняла православную веру и при этом была наречена Анной Федоровной. На следующий день в Зимнем дворце происходило ее обручение с Константином Павловичем. После обручения было повелено именовать невесту великой княжной. 15 февраля происходило бракосочетание Константина Павловича. Войска в числе более 8 тысяч человек находились в строю на Дворцовой площади и на прилегающих к ней улицах. Во дворец съехались приглашенные и знатное духовенство. Статс-дамы одевали невесту под венец. Обряд венчания совершал духовник императрицы. По окончании парадного обеда, в шесть часов вечера, начался бал, перед окончанием которого великий князь Александр Павлович и великая княгиня Елизавета Алексеевна уехали в Мраморный дворец для встречи молодых, которые отправились туда торжественным поездом. Шесть гусар ехали с зажженными факелами около поезда. Молодые вместе с великим князем Павлом Петровичем и великой княгиней Марией Федоровной отправились из Зимнего дворца в Мраморный в парадной карете, заложенной восемью лошадьми.

Восемнадцатого февраля перед Зимним дворцом был устроен народный праздник. Он состоял в том, что жареные быки были положены на двух возвышениях, украшенных позолотой, лентами, цветами и покрытых шелковым покровом; белое и красное вино било из двух фонтанов, украшенных также роскошно. Различного рода празднества продолжались при дворе до 27 февраля. В этот день они закончились великолепным фейерверком, сожженным на Неве, напротив Зимнего дворца».

Была написана торжественная «Ода на всевожделенное бракосочетание»:

На момент венчания невесте не было пятнадцати лет, жениху — шестнадцати…

Екатерина II писала барону Гримму о свадьбе Константина Павловича: «18 февраля 1796 года. Свадьба великого князя Константина была назначена 13-го, но в воскресенье у его невесты сделалась лихорадка и такая страшная зубная боль, что пришлось отложить до пятницы 15 февраля, так как у нее щека распухла и один глаз стал совсем маленький. Наконец в пятницу их обвенчали, в мраморной Георгиевской зале был обед, потом бал, после которого новобрачных отвезли в Мраморный дворец, где они теперь живут. На другой день они обедали у меня, а вечером были бал и вечерний стол в большой зале, которую не нужно смешивать с Георгиевской (та гораздо меньше). Вчера, в воскресенье 17-го, мы все отдыхали. Сегодня в двенадцать часов дня было народное угощение, где все веселились, а потом я обедала в Мраморном дворце у великого князя Константина Павловича. Я думаю, трудно найти дом красивее и удобнее, где бы было все так роскошно, изящно и с таким вкусом. До обеда и после обеда мы все осматривали дом, и я осталась очень им довольна, и великий князь Константин тоже».

Современный биограф Константина Павловича Майя Кучерская так описывает свадьбу: «2 февраля, на Сретение, было совершено миропомазание — обряд, сопутствующий переходу из протестантизма в православие. Молодую принцессу обернули в платье из золотой парчи, украсили бриллиантами и цветами; по словам одного из свидетелей происходящего, она шла на обряд, как жертва, кланяясь чуждым ей иконам и обычаям из одной лишь почтительности, но в общем и не имея другого выхода. Не прошло и часа, как Юлия Генриетта Ульрика превратилась в Анну Федоровну, то есть в чисто русскую женщину, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Венчание было назначено на среду, 13 февраля, но у невесты разболелись зубы. Придворный доктор быстро поправил дело, и 15 февраля 1796 года Екатерина торжественно ввела молодых в церковь Зимнего дворца, где их и обвенчали. Две недели с лишним, вплоть до Великого поста (который начался в тот год 4 марта), продолжался праздник. Обеды, ужины, балы, маскарад для купеческого и дворянского звания, столы с жареными быками и вином, выставленные для народа возле Зимнего, костры, иллюминации, фейерверк, вензеля новобрачных в темном небе. После благодарственного молебна началась пальба, пушки палили из обеих крепостей, им вторили ружейные выстрелы, колокола звонили. Поздравления, ужин, цветы, бал, великий князь раскраснелся, великая княгиня очаровательна, глубокой ночью новобрачные отправились в Мраморный дворец, про который Константин еще до свадьбы говорил, что ради одного только Мраморного готов жениться немедленно».

Увы, то, что ниспоследовало за пышной свадьбой, стало кошмаром для несчастной принцессы. В журнале «Русская старина» за 1900 год так описывают супружескую жизнь Константина Павловича и Анны Федоровны: «Страсть Константина Павловича ко всему военному отразилась на его отношении к своей невесте Юлии Кобургской. Зимой он являлся к ней завтракать в шесть часов утра, приносил с собой барабан и трубы и заставлял ее играть на клавесине военные марши, аккомпанируя ей принесенными с собою шумными инструментами. По словам графини В. Н. Головиной (из ее “Записок”), это было единственным выражением его любви к ней. Смесь ласки и неудержимого стремления причинить физические страдания проявлялась у Константина Павловича в отношениях к невесте. Юная принцесса подвергалась одновременно и его грубостям, и его нежностям, “которые одинаково были оскорбительны. Он ломал ей иногда руки, кусал ее, но это было только предисловие к тому, что ожидало ее после замужества”».

Кончилось все это, разумеется, плохо: в 1801 году Анна Федоровна не выдержала и сбежала к родителям. Сначала — вроде бы погостить. А потом заявила, что не вернется. Константин Павлович был растерян, его мать Мария Федоровна разгневана. Пожалуй, муж, чувствуя вину свою, легче отпустил бы принцессу Юлию на свободу, если бы не было препятствий со стороны свекрови… Но Юлия проявила твердость. И в конце концов, манифестом императора Александра I от 8 марта 1820 года их брак был расторгнут.

Константин Павлович впоследствии вторично женился на польской графине Жаннетте Грудзинской и жил с ней счастливо.

Принцесса Юлия замуж более не выходила, но родила двоих внебрачных детей.

Князь Петр Иванович Багратион и Екатерина Павловна Скавронская

2 сентября 1800 года

Это была странная свадьба.

Жениху, любимому военачальнику Павла I Петру Ивановичу Багратиону, было просто приказано явиться в церковь Гатчинского дворца.

Туда же приказали статс-даме Екатерине Васильевне Литте, урожденной Энгельгардт, привести свою дочь: Екатерину Павловну Скавронскую.

Никто не осмелился перечить вспыльчивому императору.

В покоях императрицы Марии Федоровны невесту одели в парадное «русское» платье и, как гласит запись в камер-курьерском журнале, отражавшем все придворные события, ее «убирали бриллиантовыми к венцу наколками». Из того же журнала мы можем узнать другие подробности свадьбы: в половине пятого в Белом зале Гатчинского дворца собрались приглашенные придворные и другие «знатные особы», мужчины прибыли в «обыкновенных цветных кафтанах», а дамы в «круглых платьях», то есть немецких, не парадных — в отличие от псевдорусского наряда, положенного на торжественных мероприятиях.

П. И. Багратион. Художник Дж. Доу

Бракосочетание было совершено в присутствии императорской четы.

…Мать невесты, Екатерина Васильевна, приходилась племянницей и одновременно любовницей светлейшего князя Потемкина, фаворита императрицы Екатерины II. Сначала она была замужем за русским посланником Петром Мартыновичем Скавронским, от которого и родила дочь, затем — за итальянским графом Юлием Помпеевичем Литтой. Оба мужа были богаты. А князь Потемкин еще в юности засыпал любимую племянницу бриллиантами. У ее дочери было роскошнейшее приданое… Из-за этого приданого, дополняемого еще и редкостной красотой, юная Екатерина Павловна была завидной невестой. И император Павел I «подарил» ее своему любимцу Багратиону, который был и родовит, и блистал воинскими талантами, но не имел богатства. Генерал Ланжерон вспоминал: «Багратион женился на маленькой племяннице (внучатой) кн. Потемкина. Эта богатая и блестящая пара не подходила к нему. Багратион был только солдатом, имел такой же тон, манеры и был ужасно уродлив. Его жена была настолько бела, насколько он был черен; она была красива как ангел, блистала умом, самая живая из красавиц Петербурга, она недолго удовлетворялась таким мужем…»

Счастья этот насильственный брак супругам не принес. Оба были слишком горды и своенравны, и «стерпится-слюбится» — это не про них. Супруги почти не жили вместе, детей у них не было, а с 1805 года Екатерина Павловна Багратион и вовсе переехала в Европу, где меняла любовников как перчатки. Меняла она также и страны, беспрерывно путешествуя и сделав, по словам современников, «из своей кареты как бы второе отечество». В Дрездене она вступила с любовную связь с князем Клементом Меттернихом и родила от него дочь, названную в честь отца Клементиной, которая была записана под фамилией Багратион. В Вене она основала салон с антинаполеоновской направленностью и тогда же начала одеваться только в полупрозрачный белый индийский муслин, потому что эту ткань ненавидел Бонапарт. Слава этой русской красавицы гремела на всю Европу. Ее называли Le bel ange nu («Прекрасным обнаженным ангелом») за пристрастие к очень открытым и полупрозрачным платьям. А еще — Chatte blanche («Белой кошкой»): за то, что эта пышная блондинка с ослепительно-белой кожей и нежными голубыми глазами не скрывала своей чувственности.

Е. П. Скавронская. Художник Ж.-Б. Изабе

Великий русский полководец Петр Иванович Багратион был тяжело ранен в Бородинской битве и скончался 12 сентября 1812 года.

Вдова недолго носила траур: уже во время Венского конгресса в 1814 году «княгиня Багратион, чье остроумие было еще более обольстительно, нежели цвет лица» (так охарактеризовал ее Эдуард Эррио) блистала белизной тела под прозрачным белым муслином, обольщала политиков и дипломатов, и русский царь Александр I тоже числился среди ее любовников. Правда, ходят слухи, что для него Екатерина Павловна исполняла обязанности не только наложницы, но еще и тайного агента, донося ему обо всем, что удавалось выведать у других любовников.

Отчаянные романтики. XIX столетие

Принц Карл-Фридрих Саксен-Веймарский и Великая княжна Мария Павловна

22 июля 1804 года

У императора Павла I было пятеро дочерей. «Много девок, всех замуж не выдадут», — с недовольством писала Екатерина Великая после рождения очередной внучки. Однако выдали замуж все-таки всех. Хотя не всех удачно.

Великую княжну Марию Павловну сосватал ее отец, император Павел I, но замуж выдавал брат, недавно взошедший на трон император Александр I. Ее свадьба была едва ли не первым настоящим празднеством после траура по усопшему (а на самом деле убитому) императору Павлу и поэтому прошла с особенной пышностью. Но не только в России пышно праздновали эту свадьбу: в Веймаре для новобрачных приготовили уникальное по масштабам торжество!

…Великая княжна Мария Павловна из пятерых сестер считалась самой некрасивой. В письме барону Гримму от 18 сентября 1790 года, к которому прилагался портрет шести внуков Екатерины, императрица писала: «Пятая головка — Мария. Вот этой надо было родиться мальчиком: привитая ей оспа совсем ее изуродовала, все черты лица погрубели. Она — настоящий драгун, ничего не боится, все ее склонности напоминают мальчика, и я не знаю, что из нее выйдет, самая любимая ее поза подпереться руками в бока и так прогуливаться». Зато она была богато одарена — прекрасно играла на клавикордах, разбиралась в искусстве, много читала. А еще она была любимицей у своего отца, Павла I.

В 1799 году великих княжон Александру и Елену выдали замуж и проводили в чужие края. Пришла пора Марии стать разменной монетой в политических играх. Но к выбору жениха для любимой дочери Павел I отнесся особенно серьезно. В 1800 году, когда Марии исполнилось четырнадцать, начались переговоры о ее замужестве с принцем Карлом-Фридрихом, старшим сыном герцога Карла-Августа Саксен-Веймарского. Для переговоров из Веймара в Петербург прибыл тайный советник барон фон Вольцоген. Он был человек умный и прекрасно образованный, и Мария Павловна его просто восхитила. О лучшей супруге для наследника веймарского престола и мечтать было нельзя! Не говоря уже о том, что для маленького скромного Веймара породниться с могущественной Россией само по себе было удачей, вдвойне удачно оказалось то, что именно Мария — утонченная ценительница искусств, прекрасно образованная, талантливая музыкантша — предназначалась в жены Карлу-Фридриху. Дело в том, что Веймар, несмотря на свое скромное положение на европейской политической арене, занимал, однако же, совершенно особое место в культурной жизни Европы, являясь, по сути, ее центром. Веймар называли «Афинами восемнадцатого столетия».

Принц Карл-Фридрих Саксен-Веймарский. Гравюра с прижизненного портрета

Торжественное обручение Марии Павловны и Карла-Фридриха произошло 1 января 1804 года. Это радостное событие было омрачено полученной из Мекленбурга вестью о смерти великой княжны Елены Павловны… Несчастье произошло еще в сентябре, как же долго шла в то время почта, даже королевская! Свадьбу решено было отложить. Мария Федоровна требовала от придворных докторов все новых освидетельствований здоровья великой княжны Марии Павловны. Ей нужны были заверения в том, что Мария Павловна вполне крепка и организм ее созрел для замужества, что она, в отличие от Александры Павловны, способна пережить первые роды, что вторые роды не подточат ее здоровье так, как это случилось с Еленой Павловной… Так прошло полгода. Все это время Мария Павловна спокойно готовилась к переезду в Веймар: общалась с женихом, гуляла с ним по аллеям Павловска, а вечерами в кругу семьи великие княжны и великие князья, а то и молодой император с императрицей по очереди читали творения Гете и Шиллера, а также других великих веймарцев — философа и писателя Виланда, историка и философа Гердера, драматурга и публициста Ифланда.

Долгожданное венчание состоялось 22 июля 1804 года. С бастионов Петропавловской крепости было дано пять выстрелов. В одиннадцати утра в Зимний дворца начали съезжаться гости. Во внутренних покоях служили литургию. В Бриллиантовой комнате невесту облачили в свадебный наряд, важными деталями которого была «малая корона» и малиновая бархатная мантия на горностаевом меху: символы ее царского происхождения. После церковного таинства жених и невеста вышли на балкон Зимнего дворца, чтобы их могли увидеть и поприветствовать толпы собравшихся петербуржцев. Торжество продолжилось обедом и балом, который открыли в первой паре полонеза император Александр I и его сестра Мария, только что ставшая принцессой Веймарской. До вечера звонили в Петербурге колокола, все дворцы города и даже Петропавловская крепость были подсвечены праздничной иллюминацией.

Великая княжна Мария Павловна. Художник Дж. Доу

По случаю венчания был издан манифест: «Божией милостью Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский и прочая и прочая и прочая. Объявляем всем нашим верноподданным: Силою Всемогущего Бога и Его мудрым попечением июля 22 дня по обряду Православной Восточной Церкви совершено венчание нашей возлюбленной сестры Марии Павловны с Его Светлостью Наследным Принцем Саксонско-Веймарско-Эйзенахским Карлом-Фридрихом. Призываем верных сынов России вместе с нами обратиться к Богу и вознести Ему благодарение и усердные молитвы о благополучии, мире и любви нововенчанных, ради услаждения драгоценных дней нашей чадолюбивой и всяческой любви достойной матери, Царицы Марии Феодоровны, и на утешение всей нашей семье. Дано в Санкт-Петербурге июля 22 дня 1804 года».

На следующий день двор в полном составе переехал в Петергоф, где продолжались обеды, балы и гулянья, а закончились свадебные торжества большим маскарадом, на который было приглашено более пяти тысяч человек: не только дворян, но и достойных граждан «неблагородного сословия». Когда празднества закончились, императорское семейство еще некоторое время оставалось в Петергофе: неподалеку проходили летние маневры, в которых принимал участие Александр I, а семья, и особенно Мария, которую вскоре ожидала разлука с братом, хотели находиться поблизости, чаще встречаться с ним. Когда маневры окончились, императорская семья и новобрачные переехали в уютный Павловск, где и прошел чудесный медовый месяц Марии Павловны и Карла-Фридриха.

До октября новобрачные оставались в России. Но наконец пришло время расставания: их ждали на родине принца. Уже были отправлены на восьмидесяти повозках мебель, посуда, гобелены, вазы, картины, статуи, сундуки с нарядами — предметная составляющая приданого Марии Павловны, которая должна была украсить ее быт в скромном Веймаре. Через несколько лет Гете удалось увидеть драгоценности, которые привезла с собой Мария Павловна, и он в восхищении воскликнул: «Это зрелище из “Тысячи и одной ночи”!»

Вдовствующая императрица Мария Федоровна с трудом сумела заставить себя расстаться с дочерью. Но Мария рвалась из дома: она мечтала о Веймаре! Редко какая из русских великих княжон покидала родину в таком приподнятом настроении, в ожидании счастья. Мать и брат-император проводили ее на некоторое расстояние от Петербурга и, наконец, перекрестив, отпустили… Еще один цветок императора Павла был пересажен на чужую почву.

В Веймаре молодых действительно ждали. Оттуда шли письма с просьбами ускорить возвращение. Фридрих Шиллер еще до бракосочетания Карла-Фридриха с Марией Павловной написал в Петербург своему другу Вольцогену: «Все мы напряженно ждем появления новой звезды с Востока…»

Мария Павловна и Карл-Фридрих прибыли в Веймар 9 ноября 1804 года: колокольный звон и пушечные выстрелы оповестили народ об их приезде. Судя по свидетельствам современников, возвращение наследника с женой вызвало общую радость, толпы людей стремились увидеть и поприветствовать своих будущих правителей. Писатель Виланд вспоминал: «Въезд действительно стоило видеть. Все были на ногах: горная дорога, равно как и вся возвышенность, к которой примыкает Веймар, были заполнены толпами оживленных людей. Поезд проследовал через красивые ворота, сооруженные в благородном вкусе. Балы, фейрверки, иллюминации, музыка, комедии и т. п. не прекращались в течение десяти дней. Но самое праздничное во всем этом была искренняя, всеобщая радость по поводу нашей новой принцессы».

Когда Мария Павловна и Карл-Фридрих показались на балконе дворца, тысячи голосов хором возвестили: «Да здравствуют, многая лета!»

Ликование продолжалось 12 ноября при первом посещении Марией Павловной театра: впервые ставили пьесу Фридриха Шиллера «Поклонение искусств», которая была недавно написана и посвящена Марии Павловне. В предисловии к тексту сказано: «Ее Императорскому Высочеству госпоже наследной принцессе Веймарской Марии Павловне, Великой Княгине Российской, с почтением посвящается и представляется в придворном театре Веймара 12 ноября 1804 г.». Театр находился под ведомством другого гения — Гете, и именно он хлопотал о том, чтобы первый спектакль, который будет представлен глазам «звезды с Востока», поразил ее воображение и польстил ее чувствам.

Историк Альбина Данилова подробно описала этот спектакль:

«В обязанности Гете, как директора театра, входила организация торжественных мероприятий на его сцене, а также разного рода представлений, чтобы отмечать те или иные важные события в герцогской семье. Теперь ему предстояло написать что-либо достойное появления в Веймаре молодого принца с женой. Но на этот раз творческая фантазия поэта подвела его — Гете ничего не мог придумать, что бы удовлетворило его самого. Тогда он обратился к Шиллеру (который не был склонен к такого рода произведениям “по случаю…”), чтобы тот написал пьесу для театрального представления, день которого неумолимо приближался. И так получилось, что это единственное сделанное “на заказ” произведение Шиллера не стоило ему особого труда. Биограф Шиллера Иоганн Шерр свидетельствует: “Он по убедительной просьбе написал “Приветствие искусств” в четыре дня в честь юной супруги наследного принца. Поэт не придавал особого значения этому “произведению минуты”, “искусственному произведению”, как он называл его в письмах к Гумбольдту и Кернеру, но все-таки эта лирическая пьеса принадлежит к прелестным созданиям его музы…” А вышло так, что это “прелестное создание”, написанное Шиллером менее чем за полгода до смерти, стало последним законченным его произведением. Тот же Шерр пишет: “Приветствие искусств” — лучший дар, который Веймар мог поднести молодой чете и о котором великая княгиня сохранила самое отрадное впечатление”.

За день до представления Шиллер просил вручить рукопись великой княгине. Ему хотелось, чтобы она, к тому времени уже достаточно владевшая немецким языком (по крайней мере, чтобы читать на нем), могла ознакомиться с содержанием, а главное — с духом, настроем посвященных ей стихотворных строк. На титульном листе было написано: “Почтительнейше посвящено Ее императорскому высочеству Марии Павловне, наследной принцессе Веймарской, великой княгине Российской. Представлено на Королевском театре в Веймаре 12 ноября 1804 года”.

Все содержание небольшой пьесы заключалось в том, что поселяне сажают в землю чужестранное благородное деревце померанец, “чтобы с родным нашим краем породнилося оно”, подчеркивая тем самым связь иноземной принцессы с ее новой родиной. Сцена происходит в мирной сельской долине (как Шиллер любил называть Веймар), где крестьянская семья, поддерживая лентами и гирляндами цветов молодое дерево, выращенное в далекой стране (как символ покинувшей родину Марии Павловны), хочет пересадить его в свою землю:

Как бы отдавая дань ее высокому происхождению, Марию Павловну спрашивали, в аллегорической форме, сможет ли она, выросшая в пышности царского двора, привыкнуть к простоте скромного Веймара:

Появлявшийся на сцене Гений искусств вместе со своими спутницами — богинями Музыки, Танца, Драмы, Живописи — провозглашал, что сила, которая может помочь молодому дереву прижиться на новой земле, в новой отчизне, — это любовь, для которой нет преград:

Семь богинь, семь искусств, в финале спектакля предлагали великой княгине, которой в будущем предстояло посвятить себя благу ее новой родины, свою поддержку:

Юная наследная принцесса, которую публика в театре приветствовала рукоплесканиями, была тронута таким благородным выражением пожеланий и внимания, Мария Павловна едва сдерживала слезы…»

Мария Павловна вскоре завоевала любовь и уважение и своей новой семьи, и своих подданных. Наследник с супругой поселились в Бельведере — загородной резиденции веймарских герцогов.

Фридрих Шиллер был лично знаком с Марией Павловной и писал о ней другу: «В лице нашей новой принцессы к нам прибыл поистине добрый ангел. Она необыкновенно любезна, понятлива и образованна, она выказывает твердый характер и умеет соединять недоступность, свойственную ее сану, с самой обаятельной любезностью. Коротко говоря, она такова, что если бы у нас был выбор и мы могли бы по собственному заказу выбирать принцессу, то мы все равно выбрали бы только ее и никого другого. Если только она почувствует себя у нас как дома, то я обещаю Веймару великолепную эпоху… Она обладает способностями к живописи и музыке, довольно начитанна и проявляет твердость духа, направленного на серьезные предметы. Лицо ее привлекательно, хотя она и не красавица. Немецким языком она владеет с трудом, но понимает его и читает легко. Она серьезно намерена изучить его. У нее, по-видимому, очень твердый характер; а так как она стремится к истине и к добру, то мы можем надеяться, что она и достигнет желаемого. Дурные люди, пустые, болтуны и верхогляды не будут иметь у нее успеха. Меня крайне интересует, как она устроит здесь свою жизнь и куда направит деятельность. Дай-то Бог, чтобы она потрудилась для искусства».

Шиллер оказался провидцем в этом вопросе: Мария Павловна действительно потрудилась для искусства. В Веймаре Мария Павловна стала устраивать музыкальные фестивали, литературные вечера, организовывала празднества и карнавалы. Она подружилась с Гете — знакомство Марии Павловны с «великим веймарцем» состоялось в ноябре 1804 года, и с тех пор их общение не прерывалось до самой смерти величайшего из поэтов. Гете помогал Марии Павловне в ее первом знакомстве с культурной жизнью Веймара, много беседовал с ней об искусстве и философии. Можно сказать, русская великая княгиня стала ученицей величайшего из немецких поэтов. Причем она сознавала, что это не она снисходит к Гете с высоты своего происхождения, а он снисходит к ней с высоты своего гения! С 1805 года Мария Павловна посещала лекции, которые Гете читал у себя дома, они состояли в регулярной переписке.

Мария Павловна была не только покровительницей искусств. За свою долгую жизнь в Веймаре Мария Павловна прославилась своей благотворительностью, и ее не без оснований называли матерью нации. «Померанцевое деревцо» славно прижилось на новой земле. Интересы Веймара Мария Павловна ставила даже превыше интересов России. Когда Веймар присоединился к Рейнскому союзу, поддерживающему Наполеона, к тому моменту уже воевавшего с Россией, свекор Марии Павловны, Карл-Август Саксен-Веймарский, решил пополнить опустевшую казну и выплатить французам контрибуцию из приданого своей богатой русской невестки.

Согласно закону, установленному еще императором Павлом I, ровно половина приданого всех его дочерей, выходивших за иноземных владык, продолжала храниться в российских банках. Если принцесса умирала — эта часть приданого так и оставалась в России: это служило принцессе защитой от возможного убийства ее новыми родственниками из корыстных побуждений, которые не чужды и людям королевской крови, особенно если, кроме крови и короны у них почти ничего нет, как у большинства немецких королей, князей и герцогов… А Карл-Август Саксен-Веймарский хотел — как писала сама Мария Федоровна генералу А. Я. Будбергу — «приданым великой княгини пополнить казну Веймара, который в настоящее время — враг России, и деньги эти, употребленные в уплату наложенной Наполеоном контрибуции, пойдут на издержки войны, которую он ведет против нас!».

Особенно оскорбило вдовствующую императрицу то, что ее дочь, великая княгиня Мария Павловна, поддержала Карла-Августа в его наглой просьбе и сама в письме просила мать выплатить эти деньги, чтобы помочь «ее бедствующей родине». Тем самым Мария Павловна четко расставила акценты: ее родина — Веймар, а не Россия. И она сделает все, чтобы помочь Веймару.

Когда решение вопроса предоставили самому царю Александру I, последовал вежливый, но решительный отказ.

Война пришла на землю Веймара. Армия Карла-Августа входила в состав Рейнского союза — и была разгромлена в битве под Лейпцигом. Мария Павловна заложила свои драгоценности, чтобы устроить в Веймаре госпиталь для русских солдат. Она создала в Веймаре несколько женских патриотических объединений, целью которых была помощь раненым и пострадавшим во время войны. И она же буквально умоляла своего брата императора Александра I и министра графа Аракчеева о помощи и внимании для веймарцев, которых Наполеон во время войны заставил воевать с Россией и которые оказались в плену на русской земле.

После победы над Наполеоном Мария Павловна примирилась со своей русской родней. Она по-прежнему оставалась покровительницей искусств в Веймаре и была почитаема как приближенными, так и подданными. 26 июня 1853 года, в возрасте семидесяти лет, после сорока девяти лет супружеской жизни, скончался муж Марии Павловны — великий герцог Саксен-Веймар-Эйзенах Карл-Фридрих. Вдовствующая герцогиня мужественно продолжала прежний курс, занимаясь благотворительной и просветительской деятельностью.

«Великая княгиня Мария Павловна живет в Бельведере. Ее отличают одухотворенность, достоинство, утонченность и особая прямота. Теперь, овдовев, она не берет денег из казны, а довольствуется тем, что получает из России, — примерно 130 000 талеров в год; излишки она отдает дочерям и в особенности беднякам, раздает и помогает повсюду» (К. А. Варнгаген фон Энзе).

Свой последний дар Веймару она сделала, пригласив великого композитора Ференца Листа на должность придворного капельмейстера. Окруженный всяческой заботой, чувствуя постоянную поддержку Марии Павловны, Лист пережил в Веймаре лучший творческий период. Он надеялся организовать в Веймаре музыкальную академию. Но при жизни Марии Павловны сделать это не успел. А сын ее, принц Карл-Александр, предпочитал изобразительные искусства музыке и организовал Академию художеств.

Мария Павловна скончалась 11 июня 1859 года. Похоронили ее в великогерцогской усыпальнице на протестантском кладбище. Но, исполняя последнюю волю Марии Павловны, начали строительство православного храма над ее могилой. В 1862 году храм во имя святой равноапостольной Марии Магдалины был освящен.

В своем завещании Мария Павловна написала: «Я благословляю полюбившуюся страну, в которой прожила. Я также благословляю мою русскую родину, которая мне так дорога, и особенно мою тамошнюю семью. Я благодарю Бога за то, что здесь и там Он направил все к лучшему, способствовал расцвету добра и взял под свое могущественное покровительство как мою здешнюю, так и мою русскую семью».

Память о цесаревне и великой герцогине Марии Павловне сохраняется в Веймаре до сих пор.

Наполеон Бонапарт, император Франции и принцесса Мария-Луиза Австрийская

1810 год

10 января 1810 года император Франции Наполеон Бонапарт развёлся с женщиной, которую вполне заслуженно можно назвать «женщиной всей его жизни»; умирая, он произнёс именно её имя. Но Жозефина не смогла родить ему наследника, так что императору предстояло как можно более срочно жениться во второй раз. И Франция вступила в союз с Австрией, а сам Наполеон — с австрийской принцессой Марией-Луизой. «Я женюсь на утробе» — это его фраза осталась в истории. И пусть на этот брак множество людей (и первый из них — сам император) смотрело просто как на возможность совершить выгодную сделку и в политическом плане, и в семейном, не будем забывать, что сама Мария-Луиза — не фарфоровая кукла, а живой человек. Чем стали для неё дни празднования свадьбы? Как для каждой девушки — вступлением в новую жизнь… только не каждой доводится выйти замуж за живую легенду. Страшноватую легенду.

Брак Наполеона Бонапарта и Марии-Луизы Австрийской. Картина из Квадратного салона Лувра

Как полагается в таких случаях, поначалу на родине невесты состоялось заключение брака по доверенности. 10 марта в связи с тем, что ей предстояло стать императрицей Франции, юная эрцгерцогиня отреклась от прав на австрийский престол, а на следующий день необычайно пышно отпраздновали саму свадьбу. Роль жениха на церемонии исполнял дядя невесты, эрцгерцог Карл (немало, заметим, успевший до того повоевать с тем, за кого предстояло выйти замуж его племяннице). Французский посол писал из Вены в Париж: «Свадьба Его Императорского Величества с эрцгерцогиней Марией-Луизой была отпразднована с великолепием, которое трудно превзойти и по сравнению с которым все предыдущие торжества, сколь угодно блестящие, не заслуживают и упоминания. Огромное количество зрителей, собравшихся со всех концов страны и из-за рубежа, так заполнило церковь, залы и коридоры дворца, что императора и императрицу Австрии зачастую толкали. Изумительное собрание жемчугов и бриллиантов; великолепие нарядов и мундиров; бесчисленные огни, освещавшие весь дворец; радость участников придавала церемонии пышность, достойную этого величественного празднования. Самые богатые аристократы этой страны представляли собой потрясающее зрелище, и даже соперничали с императором. Дамы, которые сопровождали императрицу, в основном принцессы и аристократки высшего ранга, казалось, изнемогли под тяжестью своих бриллиантов и жемчугов. Но все взгляды были сосредоточены на главной участнице этого торжества, этой прелестной принцессе, которая вскоре составит счастье нашего суверена».

После церемонии последовал роскошный банкет, а вечером император с императрицей в открытом экипаже проехали по роскошно разукрашенной и освещённой Вене. Во всех театрах давали бесплатные представления, улицы заполняли австрийцы, приветствовавшие свою эрцгерцогиню, которая стала императрицей Франции. Словом, это был роскошный праздник и… всего лишь свадьба по доверенности. Настоящая свадьба была ещё впереди!

Через день Мария-Луиза покинула Вену. Неподалёку от городке Браунау, на границе между Австрией и Баварией, состоялась церемония «перехода» из Австрии во Францию, очень похожая на ту, через какую прошла когда-то Мария-Антуанетта. Даже гардероб Марии-Луизы отныне должен был быть французским — по приказу императора для неё приготовили всё, что только могло понадобиться, от бальных платьев до вышитых шалей, от чепцов и шляпок до белья и вееров. Вот только с размером туфелек, как оказалось позднее, промахнулись…

Через две недели император и новая императрица должны были встретиться в Компьене, но Наполеону не терпелось увидеть свою уже почти жену, и он фактически застал путешественников врасплох, выехав им навстречу. Что ж, он остался, видимо, доволен увиденным — статная, голубоглазая, что называется, кровь с молоком, с густыми светло-каштановыми волосами и пухлыми губами, восемнадцатилетняя Мария-Луиза была хороша собой. А сорокадвухлетний император… «Вы лучше, чем на портрете», — робко сказала она ему. Дожидаться грядущего праздника император не стал, сочтя, что состоявшаяся свадьба по доверенности дарует ему все супружеские права, так что первая брачная ночь Марии-Луизы состоялась сразу. Многие не преминули отметить, что такая поспешность весьма походила на изнасилование, а не на торжественную консуммацию брака, приличествующую монархам.

1 апреля в Сен-Клу, западном пригороде Парижа, состоялась пышная гражданская церемония бракосочетания — там, где почти за одиннадцать лет до того совершила переворот, вошедший в историю под названием «переворот 18 брюмера», когда Наполеон Бонапарт начал свой путь к французскому трону. Теперь же на этом месте он брал в супруги дочь императора Австрии… В честь этого события была дана опера «Ифигения в Авлиде». Увы, выбор оказался не совсем удачным — эту оперу очень любила дама, которой новая императрица приходилась внучатой племянницей, Мария-Антуанетта, королева Франции, окончившая свои дни на эшафоте. К тому же темой оперы было принесение Ифигении в жертву — весьма нежелательные ассоциации, поскольку многие считали, что австрийскую эрцгерцогиню принесли в жертву «корсиканскому чудовищу»…

На следующий день корсиканец и австриячка торжественно въехали в Париж. Город был убран не менее пышно, чем Вена месяц назад, во время первой свадьбы. Среди прочих украшений был медальон с надписью: «Мы любим её ради него, мы полюбим её ради неё самой».

Церемония венчания состоялась во дворце Тюильри. (Её омрачило разве что отсутствие тринадцати итальянских кардиналов — трения между императором и Римской церковью были весьма сильны, особенно если учитывать, что одобрение папы на развод он не получил, а значит, и разрешение на второй брак; в отместку Наполеон запретил им носить красное кардинальское облачение, и в историю они вошли как «чёрные кардиналы»). Приглашённые собрались в галерее дворца, где несколько часов ожидали прибытия главных героев празднества. И когда они наконец появились… «Звуки музыки потонули в аплодисментах, раздававшихся со всех сторон галереи.‹…› Их Величества принимали восторженные приветствия чрезвычайно сердечно, шествуя через эту длинную и роскошную галерею к часовне, этому нефу храма, где их августейший союз должен был быть освящён заново».

На императрице было платье, создать которое доверили знаменитому Леруа, наряды от которого в своё время грациозно носила первая императрица, Жозефина. Платье Марии-Луизы было из серебряного тюля, расшитого жемчугом и ламе. Разумеется, оно соответствовало тогдашней моде — очень завышенная талия с поясом под грудью и непышные складки, мягко очерчивающие фигуру. Когда Мария-Луиза прибыла в Париж, поверх платья на ней была особая придворная мантия, теперь же её заменили на мантию императорскую. Это был не плащ, а верхнее платье; оно было распахнуто спереди и открывало платье серебряное. Мантия была сделана из пунцового бархата и вся расшита золотом — по некоторым сведениям, это была та же мантия, в которой в своё время короновалась Жозефина. Длинный шлейф мантии несли не просто придворные дамы, как это бывает в подобных случаях, а четыре королевы, четыре дамы новой императорской фамилии — Каролина Бонапарт, королева Неаполитанская, Жюли Клари, королева Испанская, Гортензия Богарне, королева Нидерландов, и Катерина Вюртембергская, королева Вестфалии.

Наряд невесты дополняла бриллиантовая тиара, придерживавшая длинную фату из драгоценных алансонских кружев, а на ногах были белые атласные, вышитые серебром, плоские, без каблука, — снова-таки согласно тогдашней моде — туфельки. И вот тут-то всплыла ошибка — да, из Вены в Париж были переданы все мерки будущей императрицы, когда ей готовили приданое, но где-то что-то кто-то передал неверно, и новые туфельки оказались Марии-Луизе малы. Можно только представить страдания несчастной невесты.

После венчания в театре Тюильри состоялся банкет — решено было провести его именно там, чтобы вместить огромное число приглашённых. В одной из газет писали: «Невозможно в должной степени описать необыкновенное великолепие этого торжественного события. Перо и карандаш могут лишь слабо передать этот величественный порядок, блеск бриллиантов, красоту сияющей иллюминации, роскошные наряды, а более всего — изысканную непринуждённость, неописуемое изящество и безупречную элегантность, которые всегда отличали французский двор». На самом деле банкет был хотя и пышным, но коротким и тихим.

После банкета император с императрицей вышли на балкон дворца, чтобы показаться народу. Поначалу была исполнена свадебная кантата, восхвалявшая союз двух сердец и двух стран, затем — отрывок из всё той же оперы «Ифигения». После концерта начались фейерверки — и в саду Тюильри, и на Елисейских Полях, так что зрелище было необыкновенно впечатляющее. Праздник продолжался до глубокой ночи.

Позднее, уже на острове Святой Елены, Наполеон скажет, что, хотя царствование его второй супруги было коротким (всего четыре года прожили они вместе), тем не менее весь мир тогда лежал у её ног. Особенно в день свадьбы.

Кронпринц Людвиг Баварский, будущий король Людвиг I, и Тереза Саксен-Хильдбургхаузенская

1810 год

Знаменитый фестиваль «Октоберфест» ежегодно проводится в Баварии в середине октября — начале ноября и собирает несколько миллионов человек. Этот праздник считается самым большим «народным гуляньем» в мире. И наверное, с той, с которой всё началось, его теперь связывает только название места проведения — Theresienwiese, Луг Терезы, особое место в центре Мюнхена, где проводится и «Октоберфест», и прочие подобные мероприятия. Что ж, скажем спасибо принцессе Терезе и её жениху, баварскому принцу, а впоследствии и королю Людвигу I, чья свадьба и положила начало празднику двести лет назад.

Тереза, дочь герцога Саксен-Хильдбургхаузенского и герцогини Шарлотты Мекленбург-Штрелицкой, была благодаря своему происхождению если и не завидной, то вполне подходящей невестой для члена любой монархической династии Европы. Например, её родная тётка стала королевой Прусской, а впоследствии дочь королевы, кузина Терезы, вышла замуж за великого князя, будущего российского императора Николая I. Поначалу родители собирались выдать её замуж за родного дядю, брата матери, наследника герцогства Мекленбургского. Но этот вариант не осуществился, также как и следующий, — семнадцатилетняя Тереза рассматривалась, среди других невест, как возможная кандидатура на роль следующей императрицы Франции, второй супруги Наполеона Бонапарта. Но тогда выбор пал на Марию-Луизу Австрийскую — что ж, учитывая судьбу Наполеона, может быть, это к лучшему.

Однако он всё-таки успел повлиять на судьбу Терезы. Баварский кронпринц Людвиг решил жениться и сделать это самостоятельно — его сестру, принцессу Августу, выдали замуж за Евгения де Богарне, пасынка Наполеона, и принц вовсе не жаждал, чтобы французский император и ему подыскал спутницу жизни: «Я должен жениться как можно скорее. Как только я это сделаю, поползновения Парижа на мою свободу прекратятся». Принцесса Тереза, на которую обратил внимание отец Людвига, король Максимилиан I, вполне подходила, поскольку была «очаровательна, приветлива и добра». Кроме того, отмечал король, приданое будет небольшим, а, соответственно, влияние её семьи тоже невелико, то есть такой брак «политически безопасен». Максимилиан отправился в Париж, откуда вскоре написал сыну о том, что, похоже, император сам собирается жениться на Терезе. Правда, как уже упоминалось, затем он выбрал другую невесту, но, надо думать, эти колебания доставили немало неприятных минут и отцу, и сыну, учитывая, что Людвиг уже успел посетить Хильдбургхаузен и решить, что Тереза ему очень нравится, даже больше своей сестры Луизы (хотя та и считалась красивее), поговорить с её родителями и поставить в известность отца и приближённых о своём выборе.

Людвиг I. Художник Й. Штилер

12 февраля 1810 года, пока родители всё ещё гостили в Париже, состоялась помолвка Терезы и Людвига. Помолвку отметили роскошным балом, где юная Тереза просто блистала, и, когда Людвиг вернулся в Баварию, они с невестой стали переписываться. И вот тут-то довольно легкомысленный принц и влюбился в Терезу по-настоящему! Правда, отметим, это не помешает ему впоследствии постоянно изменять жене — он быстро загорался, но огня этого надолго не хватало…

Однако пока он пылал, и Людвиг хотел, чтобы свадьбу отпраздновали как можно скорее. Это было не так просто — подписание брачного контракта, обсуждение всех его пунктов в мельчайших подробностях заняло немало времени, так что Тереза в сопровождении родителей, сестры и свиты прибыла в Мюнхен только 6 октября (с 1991 года в честь этого события в начале октября в Хильдбургхаузене стал проводится «Терезиенфест», «праздник Терезы», можно сказать, младший брат «Октоберфеста», но «локальный», для Тюрингии).

Утром 12 октября прошла торжественная служба в церкви Св. Михаила, а вечером того же дня Тереза и Людвиг обвенчались в придворной часовне. Это было радостное событие для обоих, омрачаемое только одним — у невесты была сильнейшая зубная боль…

Тереза Саксен-Хильдбургхаузенская. Художник К. Барт

А на следующий день начались праздники, длившиеся до 17 октября. Ещё бы, ведь королевством Бавария стала благодаря Наполеону недавно, в 1806 году, и следовало отметить свадьбу наследника престола с истинно королевским размахом. Роскошная иллюминация, фейерверки, балы, театральные представления, концерты — более того, праздновал не только Мюнхен и его жители, но и едва ли не вся Бавария. На гуляньях побывало более тридцати пяти тысяч гостей, а уж количество выпитого ими пива или съеденных сосисок слабо поддаётся исчислению… (И на кого же легли эти огромные расходы? На семью невесты.)

Кульминацией стал последний день, когда на специально огороженном пространстве у южных, Зендлингских ворот Мюнхена, которые назовут в честь Терезы, были организованы конные скачки. Новая кронпринцесса появилась на празднике в специально сшитом ещё дома платье национальных цветов Баварии, чем вызвала восторг окружающих. Её и мужа приветствовали девять крестьянских пар в национальных костюмах разных уголков страны. Правда, позже Тереза почувствовала недомогание и покинула бал, который начался после скачек, довольно рано. Новоиспечённый муж не последовал за ней, а остался веселиться — как признавался он в письмах, вполне сознательно, чтобы сразу дать понять: несмотря на женитьбу, свою свободу он намерен охранять ревностно.

Но на празднике это никак не отразилось. Более того, он настолько понравился баварцам, которым к тому же по вкусу пришлась идея кронпринца Людвига о своеобразных местных регулярных «олимпийских играх», что на следующий год его решили повторить, добавив к скачкам и сельскохозяйственную ярмарку. Затем на Лугу Терезы начали строить специальные павильоны, воздвигать карусели, и развлечения становились всё более разнообразными. А с 1819 года праздник взял под своё крыло городской совет, и он стал официальным ежегодным событием. Правда, его начали проводить немного раньше, обычно с конца сентября до первых выходных октября. В 1835 году, в честь серебряной свадьбы Людвига и Терезы, к тому времени уже короля и королевы Баварии, прошёл первый костюмированный парад — в XX веке красочное шествие в национальных костюмах Германии, Австрии, Швейцарии и их соседей превратится в неотъемлемую часть «Октоберфеста».

Так свадьба немецких принца и принцессы подарила яркий и весёлый праздник уже не только самому Мюнхену, но и всему миру. Отличный подарок!

Принц Леопольд Саксен-Кобургский и Шарлотта, принцесса Уэльская

1816 год

Это была свадьба, которую ждала вся Британия. Выходила замуж не просто Шарлотта, принцесса Уэльская, единственная дочь наследника престола, хотя это и само по себе важнейшее событие. Вступал в брак единственный на тот момент потомок Георга III, который мог унаследовать престол и продолжить династию — Шарлотта была единственным ребёнком своих родителей, а у многочисленных братьев и сестёр её отца детей либо не было, либо они были рождены в браках, не дававших им права на престол. Брак принцессы Шарлотты должен был обеспечить стране наследника, а при удачном стечении обстоятельств — сделать и её хоть немного счастливой. Как ни странно, второе удалось, первое — нет, хотя в королевских семьях обычно бывает наоборот. Принцесса вышла замуж и счастливо прожила год, а затем скончалась при родах. История Британии пошла по другому пути — на престол взошла не королева Шарлотта или её дитя, а королева Виктория. Но мы забегаем вперёд…

Поначалу принц-регент (любимый дед Шарлотты, Георг III, к концу жизни тяжело болел, в том числе и душевным расстройством, так что страной правил принц Уэльский) настаивал на браке дочери с принцем Оранским. Принцесса не желала ни выходить за того замуж, ни покидать страну. Когда же, уже после подписания брачного контракта, жених не согласился в будущем принимать у себя будущую тёщу (родители Шарлотты конфликтовали едва ли не со дня своей свадьбы), возмущённая Шарлотта разорвала помолвку. Отец-принц возмущался и настаивал, дочь-принцесса упиралась, и дело даже дошло до того, что она, в буквальном смысле, «такая-сякая, сбежала из дворца» — правда, вернулась на следующий день. Спустя какое-то время выбор Шарлотты пал на Леопольда Саксен-Кобургского, скромного немецкого принца, но, по словам самой принцессы, «мужчину с хорошим характером и обладающего здравым смыслом».

Леопольд Саксен-Кобургский. Художник Дж. Доу

Более года уговаривала она отца согласиться на этот брак, и когда он всё-таки согласился, то не пожалел об этом, Леопольд произвёл на него прекрасное впечатление. Шарлотта писала своей знакомой: «Его манеры и внешность просто сражают. П[ринц] Р[егент] сказал мне, что если я не сумею быть счастливой, то это будет только моя вина, поскольку даже из того немногого, что он видел и что может о нём сказать, следует, что у него есть все качества, чтобы сделать женщину счастливой… К[оролева] к нему очень благосклонна… Они беседовали, и она сказала ПР, что из всех браков это для меня единственно возможный, и поскольку предыдущий уже позади, она может сказать, что этот намного лучше».

14 марта 1816 года о предстоящем браке было официально объявлено, и начались приготовления к свадьбе. За несколько дней для церемонии, Шарлотта нашла время, чтобы попозировать скульптору, который создал два бюста, её и принца, которые так и назвали — «свадебные». Полтора года спустя, когда принцесса скончается при родах, они обретут ещё большую ценность и из запечатлённого предсвадебного момента превратятся в напоминание об утраченном…

Поначалу планировалось, что церемония будет весьма скромной, в присутствии только членов королевской фамилии и самых важных сановников, однако затем было решено отпраздновать со всем возможным блеском — ведь Шарлотта была следующей в очереди к трону, сразу после его отца.

Шарлотта Уэльская. Неизвестный художник

Венчание состоялось вечером 2 мая 1816 года в Карлтон-Хаусе. Поскольку оно было в девять вечера, то торжественный обед был не после церемонии, а перед ней. Несмотря на столь позднее начало церемонии, улицы Лондона с самого утра были заполнены ожидающими праздника. Их было так много, что, когда в восемь часов принцесса в сопровождении дам своей семьи вышла из Букингем-Хаус (который позднее превратится в Букингемский дворец), то, садясь в карету, не выдержала и воскликнула: «Боже мой, ну и толпа!» Для венчания был выбран один из залов Карлтон-Хаус, который убрали красным бархатом; там воздвигли временный алтарь, а всё необходимое для церемонии принесли из часовни дворца Сент-Джеймс.

На женихе был мундир британской армии, а на невесте… Известный тогдашний журнал мод описал наряд Шарлотты в подробностях: «Принцесса-невеста, счастливая, поскольку обрела того, кого избрало её сердце и кого одобрили близкие, выглядела полной той счастливой, сдержанной радости, которую испытывала бы всякая женщина на её месте. Её прекрасные светлые волосы, элегантно, но просто убранные, лежали волнами, более обязанными природе, чем искусству куафёра; их украшал потрясающий венец из бриллиантов, которые образовывали бутоны роз с листиками.

Её платье представляло собой серебряное ламе на тонкой сетке, поверх густо расшитого серебром платья, с подолом, вышитым серебряными раковинами и цветами. Корсаж и рукава гармонировали друг с другом и были элегантно отделаны брюссельскими кружевами. Мантия была из серебряной ткани на подкладке из белого атласа, с вышитым кантом, гармонировавшим с вышивкой на платье, и застёгивалась впереди великолепной бриллиантовой застёжкой. Таким было платье невесты…

Украшения принцессы-невесты были великолепны; кроме венца — бриллиантовый пояс, серьги и браслет огромной ценности, а также убор из жемчуга [ожерелье и браслеты с бриллиантовыми застёжками]. Придворные платья, надетые по такому случаю членами королевской семьи и знатью, были особенно роскошны; увы, определённые ограничения не позволяют нам вдаваться в подробности, но мы не можем не отметить особенный вкус и элегантность, которые демонстрировало потрясающее платье маркизы Чолмондели, из ламе, украшенное серебряными лилиями».

Заметим, далее описывались платья других дам, в том числе и королевы, бабушки Шарлотты, — значительная часть из них тоже была отделана ламе, золотым или серебряным, и как же выглядело платье Шарлотты, если она блистала даже на этом роскошном фоне! При свете свечей оно переливалось и вспыхивало тысячами мельчайших, ярких, словно бриллианты, искорок. Чтобы создать это чудо, вышивальщицам потребовалось более пятисот часов, и значительная часть стежков была столь мелкими, что их нелегко различить невооружённым глазом. Английская портниха — платье наследницы престола должно было быть создано, конечно же, на родине — превзошла себя и вошла в историю. Стоил наряд около 10 000 фунтов — сумма и теперь немалая, а по тем временам просто фантастическая.

Принцесса отличалась отличным цветом лица — настоящая английская роза, — но в этот вечер была бледна. В то же время держалась она спокойно и уверенно, к алтарю проследовала твёрдым шагом и отвечала на вопросы архиепископа Кентерберийского ясно и чётко, так что все присутствующие слышали каждое её слово — в отличие от жениха, чей голос звучал более неразборчиво. Потом рассказывали, что на словах Леопольда, там, где жених обещает невесте «мирские богатства мои», невеста не выдержала и едва не рассмеялась — это благодаря ей из бедного немецкого принца будущий супруг превращался в более чем обеспеченного английского, с перспективой стать консортом британской королевы.

После церемонии и поздравлений членов семьи принцессу проводили в её покои, где она переоделась в платье из белого шёлка с атласной отделкой по подолу и двумя оборками из брюссельского кружева, также были отделаны вырез и короткие пышные рукава. Даже в дорогу принцесса надевала роскошный наряд.

Супруги не оставались в Лондоне — буквально через полтора часа после церемонии они покинули Карлтон-Хаус и отправились в поместье Отлендс в графстве Суррей, принадлежавшее тогда дяде Шарлотты, герцогу Йоркскому, чтобы провести там свой медовый месяц.

Этот день вместе с ними праздновала вся страна — проводились балы, давались представления, в честь молодых слагались стихи…

На совместное счастье им было отведено чуть больше года.

Великий князь Николай Павлович и принцесса Шарлотта-Фредерика-Луиза-Вильгельмина Прусская

1 июля 1817 года

1 июля 1817 года венчался великий князь Николай Павлович, третий сын императора Павла I и будущий император всероссийский Николай I. Невесте его, будущей русской императрице Александре Федоровне, урожденной принцессе Шарлотте-Фредерике-Луизе-Вильгельмине Прусской, в тот день исполнилось девятнадцать лет. Она была прелестна, очень кокетлива и очень мала ростом, изящна и казалась субтильной, несмотря на крепкое в общем-то здоровье. С рослым и статным Николаем Павловичем они являли собой картинно-красивую пару.

Александра Федоровна оставила после себя мемуары, надеясь, наверное, сравниться с Екатериной Великой, написавшей «Роман одной императрицы», но в этих мемуарах, как в капле воды, предстает весь ее женский характер, как сплав инфантилизма, эгоизма, легкомыслия и романтичности. Из этой книги читатели могут посмотреть изнутри на некоторые подробности великокняжеских свадебных торжеств.

Александра Федоровна хорошо запомнила свое торжественное прибытие в Россию и знакомство с семьей будущего мужа: «Весь Двор был, кажется, собран в садике, но я ничего не различала. Помню только прекрасные розаны в полном цвету, а особенно белые, которые тешили мой взор и как бы приветствовали меня. Так как фургоны с моей кладью еще не прибыли, то мне пришлось явиться на большой обед в закрытом платье, весьма, впрочем, изящном, из белого граденапля, отделанном блондами, и в хорошенькой маленькой шляпке из белого крепа с султаном из перьев марабу. То была самая новейшая парижская мода. Сколько раз впоследствии мне говорили о моем первом появлении в этой галерее! Юную принцессу осматривали с головы до ног и нашли, по-видимому, не столь красивой, как предполагали. Но все любовались моей ножкой, легкостью моей походки, благодаря чему меня даже прозвали “птичкой”». От Шарлотты требовалось переменить веру с лютеранства на православие, что, конечно же, явилось бы тяжелым потрясением для любой романтической героини, а поскольку прусская принцесса считала себя таковой, она выразительно страдала, прежде чем смогла смириться со своей печальной участью: «С этого дня вплоть до 24 июня я, когда оставалась одна, не переставала плакать — уж очень тягостна была для меня перемена религии — она сжимала мне сердце! В молитве, однако же, я нашла то, что одно может дать спокойствие, читала прекрасные назидательные книги, не думала о земном и была преисполнена счастием приобщиться в первый раз святых тайн. 24 июня я отправилась в церковь; ввел меня туда император. С грехом пополам прочла я Символ веры по-русски; рядом со мною стояла игуменья в черном, тогда как я была одета вся в белом, с маленьким крестом на шее, я имела вид жертвы. На следующий день, 25 июня, совершилось наше обручение. Я впервые надела розовый сарафан, бриллианты и немного подрумянилась, что оказалось мне очень к лицу. Горничная императрицы, Яковлева, одела меня, а ее парикмахер причесал меня; эта церемония сопровождалась обедом и балом с полонезами».

Великий князь Николай Павлович. Художник Дж. Доу

После перехода в православие Шарлотта — теперь уже Александра Федоровна — с душевным облегчением могла целиком отдаться приготовлениям к свадьбе. Это время она также затратила с пользой, сумев совершенно очаровать своего нареченного. Многие современники вспоминали, что великий князь Николай Павлович отчаянно влюблен в свою невесту, что было в общем-то редкостью даже большей, чем супружеская любовь среди членов царской фамилии.

Александра Федоровна вспоминала: «Приближалось воскресенье 1 (13) июля — день нашей свадьбы. Мой жених становился все нежнее и с нетерпением ожидал дня, когда назовет меня своей женой и поселится в Аничковом дворце. Накануне 1 июля, который был в то же время и днем моего рождения, я получила прелестные подарки, жемчуг, бриллианты; меня все это занимало, так как я не носила ни одного бриллианта в Берлине, где отец воспитал нас с редкой простотой. С каким чувством проснулась я поутру 1 июля! Мои прислужницы-пруссачки убрали мою кровать цветами, а добрая Вильдермет принесла букет из роскошнейших белых роз. Я не хочу здесь распространяться о своих личных впечатлениях, но в этот день невозможно пройти их молчанием. Меня одели наполовину в моей комнате, а остальная часть туалета совершилась в Бриллиантовой зале, прилегавшей в то время к спальне вдовствующей императрицы. Мне надели на голову корону и, кроме того, бесчисленное множество крупных коронных украшений, под тяжестью которых я была едва жива. Посреди всех этих уборов я приколола к поясу одну белую розу…»

Принцесса Шарлотта-Фредерика-Луиза-Вильгельмина Прусская. Художник К. П. Брюллов

Белый цветок среди драгоценностей — еще одна дань немецкой сентиментальности. Есть такая примета: белый цветок, освященный во время службы в церкви, приносит счастье в любви, если его положить под подушку в первую брачную ночь. Наверняка Александра Федоровна положила под подушку свою уже основательно подувядшую за день белую розу… Видимо, в ее случае примета сработала: во всяком случае, мало кто из русских императриц был так счастлив в браке, как она.

Герцог Максимилиан Лейхтенбергский и Великая княжна Мария Николаевна Романова

2 июля 1839 года

Великая княжна Мария Николаевна — в семье ее звали Мэри — родилась 6 августа 1819 года. Она была вторым ребенком в семье великого князя Николая Павловича и великой княжны Александры Федоровны и первой их дочерью.

По характеру Николай I и его старшая дочь тоже были очень схожи. Оба — решительные, упрямые, сильные и несгибаемые. Император был человеком мрачным, несколько тяжеловесным и не умел менять принятые решения. Его дочь отличалась от него тем, что совершенно не терпела несправедливости и готова была до конца отстаивать то, что считала правильным. Придворная фальшь вызывала у нее отвращение. Среди близких ей людей великая княжна Мария Николаевна старалась быть предельно искренней… Даже тогда, когда это могло принести боль и близким, и ей самой.

Максимилиан Лейхтенбергский. Художник К. П. Брюллов

Чем старше становилась Мария, тем больше отец с ней считался — и тем сильнее ее любил. Мария не раз подавала ему повод для гордости. Ольга Николаевна вспоминала, как императорская семья ездила в Москву и как, прежде чем покинуть Первопрестольную, ее старшая сестра высказала «блестящую мысль»: «…чтобы мы, сестры, из собственных сбережений, по примеру наших предков, учредили какой-либо общественный фонд; начальные училища для девочек оказались необходимыми. Был учрежден Дамский Комитет, пожертвования со стороны предпринимателей и купцов не заставили себя ждать, так что в течение только одного года были учреждены 12 школ в разных частях города, которые назывались “Отечественные Школы” и прекрасно работали!»

В общем, ум у Марии Николаевны был вполне государственный. Она могла бы стать достойной женой любому европейскому правителю… Но сама для себя выбрала другую судьбу.

Когда праздновали шестнадцатилетие великой княжны Марии Николаевны, ее отец, император Николай I, пообещал исполнить любое ее желание. И Мария Николаевна сказала, что желает никогда не покидать Россию и не расставаться со своими родными. Совершенно невероятное желание: со времен Петра Великого русских великих княжон выдавали замуж за иноземных правителей, скрепляя тем самым политические связи между государствами. Но император никогда не изменял данному слову. Раз пообещал исполнить любое желание — значит, придется исполнить даже такое. Царь сказал дочери, что позволяет ей остаться. Он надеялся, что со временем Мария поймет, сколь безумна и даже неприлична ее затея, захочет выйти замуж и тогда ей волей-неволей придется покинуть родину… Но Мария не отступила от своего решения.

Великая княжна Мария Николаевна. Художник К. П. Брюллов

В 1837 году, во время торжественного празднования двадцатипятилетия Бородинской битвы, Россию посетили многие знатные особы, некоторые даже из числа бывших врагов. Среди них был и двадцатилетний герцог Максимилиан Лейхтенбергский, сын Евгения Богарне, пасынка Наполеона и вице-короля Италии, от его брака с Амалией-Августой Баварской. Несколько сомнительное происхождение, да и к тому же — герцог без герцогства. Не лучшая пара для дочери государя российского. Однако он был талантлив. Удивительно талантлив для аристократа. И страстно увлечен своей работой.

Вот что пишут о Максимилиане Лейхтенбергском в энциклопедии Российской академии художеств: «Он привез с собой в Россию крупную коллекцию произведений искусства, которая в 1880-х гг. в течение нескольких лет размещалась в Академии художеств. Обладал обширными познаниями в области естественных наук. С 1839 г. — почетный член Академии наук. Изучал гальванопластику, электрохимическую металлургию, минералогию, горное дело. Развивая идеи о гравировании с гальванопластических досок, ставил опыты. В 1844 г. назначен главноуправляющим Института корпуса горных инженеров. Способствовал развитию железных дорог в России. С 1843 по 1852 г. — президент Академии художеств. В 1851 г. организовал в залах Академии первую в истории России выставку произведений из частных собраний. В бытность герцога Лейхтенбергского президентом были открыты Мозаичное отделение при Академии художеств, Московская художественная школа, частные школы в Саранске, Киеве, Варшаве — Академия им покровительствовала и помогала учебными пособиями».

Вел себя Максимилиан скромно, но достойно. Не претендовал на особенное отношение, но невольно вызывал его. Прежде всего, у Николая I, который уже через несколько дней после знакомства обожал Максимилиана и поделился с приближенными, что был бы рад назвать его сыном. А затем и у великой княжны Марии Николаевны, которую все считали особой вздорной, со скверным характером. Однако Мария и Максимилиан быстро подружились. Марии с ним было интересно, а он влюбился.

После торжеств Максимилиан покинул Россию, испросив разрешения писать Марии Николаевне. Год длилась переписка. Потом Максимилиан вернулся с намерением просить ее руки. Он робко надеялся на то, что могущественный царь, выказывавший ему столько симпатии, не сочтет наглостью его претензии на брак со своей дочерью. Он понимал, что вряд ли может считаться достойной парой для русской великой княжны… Однако ему уже нашептали, что княжна не намерена покидать Россию. И Максимилиан надеялся, что это решит дело: он был готов остаться в России и даже принять православие. Правда, в конечном итоге порешили на том, что Максимилиан останется католиком, а Мария — православной и дети их будут воспитаны в православии.

Максимилиан и Мария венчались 2 июля 1839 года. Это была пышная свадьба, один из грандиознейших праздников за всю Николаевскую эпоху. Балы и гулянья длились две недели. И даже маркиз де Кюстин, французский путешественник, оставивший воспоминания, полные самых злобных измышлений (за что Жуковский, человек кротчайшего нрава, назвал его «собакой»), не смог сдержать восхищения: «Царская роскошь, казалось, соперничала с величием Бога. В тот момент, когда духовенство и хор запели “Тебя Бога славим”, выстрелы из пушек возвестили городу о свершившемся бракосочетании. Музыка, пушечные выстрелы, звон колоколов и отдаленные крики народа не поддаются описанию».

Царь щедро одарил молодых: помимо многочисленных драгоценностей, великолепного фарфора, серебряной и золотой утвари, он презентовал им поместье Сергиевка на берегу Финского залива и приказал построить дворец на главной площади столицы, напротив Исаакиевского собора. Дворец этот еще в самом начале строительства был назван Мариинским. Так он называется и по сей день.

Альбина Данилова так описывает происходившее в те недели: «Началась подготовка к торжеству предстоящего бракосочетания. От летней жары двор переехал на Елагин остров, а приданое Марии Николаевны выставили в отстраивавшемся после пожара Зимнем дворце. В одном зале были выставлены, как пишет Ольга Николаевна, “целые батареи фарфора, стекла, серебра, столовое белье, словом, все, что нужно для стола; в другом — серебряные и золотые принадлежности туалета, белье, шубы, кружева, платья; в третьем — русские костюмы, в количестве двенадцати, и между ними — подвенечное платье, воскресный туалет, также и парадные платья со всеми драгоценностями к ним, которые были выставлены в стеклянных шкафах: ожерелья из сапфиров и изумрудов, драгоценности из бирюзы и рубинов”. От жениха великая княжна перед свадьбой получила в подарок ожерелье из отборного жемчуга в шесть рядов… Приготовления к свадьбе проходили оживленно не только в императорской семье, но и в великосветских домах Петербурга. Дамы были заняты своими нарядами, торопили модисток. Сам Николай I задолго до назначенных многочисленных празднеств выразил надежду, что красавицы не поскупятся на туалеты, чтобы сделать балы и маскарады еще более блестящими. Уже накануне свадьбы состоялось большое гулянье на Елагине острове. Вся императорская семья была там, кроме жениха и невесты, — они в этот день исповедовались».

В день венчания, 2 июля, все съехались в Зимний дворец. На невесте было платье русского покроя из серебряной парчи, сверху накинута пурпурная мантия, подбитая горностаем, голову украшала бриллиантовая великокняжеская корона. После венчания по обряду Православной церкви все перешли в теперешний Александровский зал дворца, где был устроен католический престол, и церемония повторилась. Затем состоялся большой царский обед, а вечером все вновь съехались на бал, который длился всего полтора часа. Четвертого июля молодожены принимали поздравления, и в этот же день дали большой бал в Белом зале Зимнего дворца, который после пожара был не только отделан заново, но и расширен, поражая теперь своими белыми с золотом колоннами, роскошными люстрами. Великолепие, с которым император Николай праздновал первую свадьбу в своем семействе, поразило многих, особенно иностранных гостей, среди которых был и маркиз де Кюстин. Он писал о своем впечатлении: «Здесь было столько сокровищ, что они могли бы поразить самое непоэтическое воображение. Это зрелище подобно самым фантастическим описаниям из “Тысячи и одной ночи”, это поэтично, как “Лалла Рук”, как “Чудесная лампа”; это что-то вроде восточной поэзии, где ощущение служит источником чувства и мысли. Я мало что видел подобное по великолепию и торжественности».

По свидетельству Кюстина, когда венчание было закончено, митрополит подвел молодых к родителям, и Николай и Александра Федоровна «обняли их с трогательной сердечностью. Момент спустя императрица бросилась в объятия своего мужа — проявление нежности, более подходящее в комнате, нежели в церкви. Впрочем, растроганность императрицы казалась непроизвольной…».

Мария и Максимилиан были счастливы — ровно до тех пор, пока Мария не полюбила другого… Но история ее любви — это уже совсем другая история. А свадьба Марии Николаевны остается одной из самых роскошных даже при блистательном русском дворе.

Принц Альберт и Королева Виктория

1840 год

Свадьба наследника престола — важное событие в жизни страны, но свадьба правящего монарха — событие ещё более серьёзное. Виктория, чьё имя получила целая эпоха, викторианская, стала во главе огромной Британской империи в совсем юном возрасте, в восемнадцать лет, и избирать супруга ей довелось, уже будучи правящей монархиней. День свадьбы английской королевы и немецкого принца стал началом длинной, ставшей уже полулегендарной истории — о том, что и монархи могут быть счастливы в браке, о том, что верность покойному супругу можно хранить десятилетиями, до самой смерти…

Но всё это было впереди, а тогда, в октябре 1839 года, Виктории самой пришлось делать предложение Альберту Саксен-Кобургскому и Готскому, ведь она была королевой и по положению гораздо выше его. Вспоминая те дни, она потом скажет: «Увы, увы, бедная королева снова в сложной ситуации…» Да, она была королевой, но вместе с тем и юной женщиной — это её должны были добиваться, это у неё должны были просить руки и сердца! Однако и влюблённая Виктория, и Альберт сумели справиться с деликатной ситуацией: «Он пришёл в комнату, где я ожидала его в одиночестве. Через несколько минут я сказала ему, что он, должно быть, догадывается, почему я хотела его видеть, и что он сделает меня чрезвычайно счастливой, если согласится с моим желанием (то есть женится на мне). Он совершенно не колебался, наоборот, предложение было принято с выражением нежных чувств и сердечности. Он — само совершенство; во внешности, во всём. Я сказала ему, что недостойна его. Он ответил, что будет счастлив провести жизнь рядом со мной».

На следующий день Альберт отправил письмо другу семьи, барону Штокмару: «Я пишу тебе в один из счастливейших дней своей жизни, чтобы рассказать лучшую новость из всех возможных. ‹…› Виктория так добра и мила со мной, что зачастую мне кажется — я не заслуживаю такой любви.‹…› Нет, сейчас я не могу продолжать писать, мои чувства в смятении».

Принц Альберт. Художник Ф.-К. Винтерхальтер

А в «Gazette» 23 ноября 1839 года была опубликована декларация королевы, с которой она обратилась к своим министрам и о которой теперь узнала вся страна:

«Я призвала вас сегодня, чтобы ознакомить с решением, которое серьёзно связано с благополучием моего народа, и с моим собственным счастьем в будущем.

Я намереваюсь вступить в брак с принцем Альбертом Саксен-Кобургским и Готским. Будучи под глубоким впечатлением от важности союза, который я собираюсь заключить, принимаю это решение после серьёзных размышлений и чувствую глубокую уверенность в том, что Господь Всемогущий благословит этот брак и он станет источником моего личного счастья и послужит интересам моей страны.

Я сочла уместным дать вам знать о моём решении как можно раньше, поскольку это дело чрезвычайно важно и для меня, и моего королевства и, как убеждаю я себя, будет благосклонно принято моими любящими подданными».

Королева Виктория. Художник Ф.-К. Винтерхальтер

До свадьбы предстояло решить ещё немало вопросов — и положение, которое будет занимать Альберт при дворе (будь на то воля Виктории, она с радостью сделала бы его, как говорили, королём-консортом, но он стал всего лишь принцем-консортом), его денежное содержание, его права и обязанности — словом, сотни разных вещей. Альберт писал матери: «За исключением отношений с королевой, у моего будущего положения есть свои отрицательные стороны, и небеса не всегда будут голубыми и безоблачными. Но в жизни на шипы натыкаешься постоянно, и осознание того, что ты можешь использовать свои силы для такой великой цели, как принести добро столь многим людям, несомненно, поддержит меня».

Но все проблемы меркли перед сияющим будущим, которое, как казалось жениху и невесте, их ожидает. И в немалой степени их мечты сбылись — вместе они действительно стали счастливы.

Вот письмо, которое утром 10 февраля 1940 года, в день свадьбы, королева Виктория отправила жениху:

«Любимый,

Как Вы, хорошо ли спали? Я отдохнула очень хорошо и чувствую себя сегодня отлично. Ну и погода! Я надеюсь, правда, что дождь прекратится.

Мой дорогой и любимый жених, пошлите мне записку, буквально одно слово, когда будете готовы.

Навсегда Ваша,

Виктория R.»

А Альберт в то же время писал матери: «Меньше чем через три часа я буду стоять перед алтарём рядом с моей милой невестой. В этот торжественный момент я должен вновь просить твоего благословения, которое, я уверен, получу и которое будет охранять меня.

Я должен заканчивать. Благослови меня, Боже!»

День свадьбы стал одним из счастливейших дней в жизни Виктории, и вот что записала она в своём дневнике: «Встала без четверти девять. Спалось хорошо. Завтракала в половину десятого. До этого зашла мама и принесла мне букетик из флёрдоранжа. Моя добрейшая Лецен дала мне маленькое колечко. ‹…› Меня причесали и надели на голову венок из флёрдоранжа. Виделась с Альбертом наедине — в последний раз, как с женихом . ‹…› Мама и герцогиня Сазерлендская сели вместе со мной в карету. Я никогда не видела таких толп людей в Парке, они радостно нас приветствовали. Когда мы прибыли в Сент-Джеймс, я прошла в комнату для переодеваний, где уже были двенадцать девушек, которые должны были нести мой шлейф. Они были в белом, убраны белыми розами, и смотрелось это очаровательно. Там мы немного подождали, пока процессия дражайшего Альберта не прошла в часовню».

Сама Виктория выглядела тоже очаровательно, ещё бы — королева-невеста! Её свадебному платью предстояло сыграть в истории свадеб немалую роль.

До XIX века невесты вовсе не обязательно обзаводились особым платьем для церемонии, им могло послужить просто самое нарядное платье. Или же, если платье всё-таки специально шили, его потом могли надеть на любое другое торжественное событие, тем более что платья могли быть самых разных цветов. Сохранился даже английский стишок-поговорка, объясняющий выбор невестой определенного цвета платья. Примерный перевод звучит так: «Белое — выбрала правильно, голубое — любовь будет настоящей, жёлтое — стыдится жениха, красное — предпочла бы умереть, чёрное — хотела бы вернуться, серое — будет далёкое путешествие, розовое — он всегда будет думать о тебе, зелёное — невеста не хочет (стыдится), чтобы её видели».

Весьма часто, когда речь заходит о белых, ставших классическими, свадебных платьях, можно услышать, что всё началось со свадьбы королевы Виктории. Это не совсем так. В белых платьях или в белых с серебром выходили замуж и до того, скажем, Анна Бретонская — за французского короля Людовика XII в 1499 году, Мария-Луиза Австрийская, вторая супруга императора Наполеона, в 1810-м. А начиная с 1790-х годов, когда мода резко пошла по пути упрощения, и вместо громоздких платьев женщины начали носить простые платья с завышенной талией, а самой распространённой тканью стал белый муслин, свадебные платья тоже, соответственно, чаще всего бывали белыми.

Однако именно благодаря королеве Виктории белый цвет этих платьев не просто входит в моду, он постепенно вытесняет все другие цвета. Очень часто цитируют американский журнал «Godey’s Lady’s Book» за 1849 год, в котором по поводу свадебной моды говорилось следующее: «Согласно обычаю, сохранившемуся с древнейших времён, самый подходящий цвет — белый. Белый — символ невинности девичества и чистого сердца, которое дева отдаёт избраннику».

Именно таким и было платье Виктории, сказочное платье королевы. Вот как описывала его в дневнике она сама: «На мне было белое атласное платье с очень пышным воланом из хонитонского кружева, такого, как делали в старину. Я надела моё турецкое бриллиантовое колье и серьги, а также чудесную сапфировую брошь от Альберта».

Платье было сшито из шёлкового атласа сливочного цвета. Плотно облегающий корсаж с глубоким и широким декольте, открывающим плечи, короткие рукава, заострённый мыс спускался на пышную, в складках, юбку; почти двухметровый шлейф (забавная деталь — как вспоминала затем леди Вильгельмина Стэнхоуп, одна из подружек невесты, оставившая подробное описание этого дня, шлейф оказался слишком коротким, чтобы все двенадцать подружек могли спокойно его нести, поэтому девушки буквально сгрудились за королевой и двигались, наступая друг другу на подолы).

Платье было одновременно и нарядным, и нежным, и не чересчур пышным, как того требовала женская мода 1840-х годов. И очень… английским. Спитафилдский шёлк и хонитонское кружево — Англия приготовила для своей королевы самое лучшее.

Поначалу платье собирались украсить знаменитыми брюссельскими кружевами, но Виктория настояла на именно на английских. Кружева, которые делают вблизи городка Хонитон, — это, наверное, самые знаменитые кружева Англии. Кружево заказали мастерской некоей Джейн Бидни из деревушки Бир в Девоне, известной кружевнице, а уж она организовала работу своих односельчанок. Чтобы создать кусок кружева размером 137×76 см, сотня кружевниц трудилась полгода! Сразу после завершения работы образцы узора были уничтожены, чтобы никто не смог сделать такое же кружево, как на свадебном платье самой королевы. Виктория, кроме денег за работу, велела отправить кружевницам отдельную сумму, чтобы те отпраздновали её бракосочетание, а саму мисс Бидни пригласили на свадьбу.

Что ж, она вполне могла гордиться своей работой, кружево было настоящим произведением искусства. Широкая кружевная оборка шла вокруг декольте, так называемая «берта», кружевом были отделаны рукава, юбка и фата. (Сейчас платье находится на «консервации», и с марта 2012 года его можно будет увидеть на выставке в Кенсингтонском дворце.)

Платья двенадцати подружек невесты (все они были старшими дочерьми пэров, самыми знатными юными леди в стране) тоже были белыми, и Виктории сама придумала, как сказали бы сейчас, дизайн. Их покрой отвечал требованиям тогдашней моды, как и платье королевы, — глубокое декольте, узкая талия, пышная юбка. Но единственной отделкой этих белых шёлковых платьев были белые розы — у выреза и сбоку на юбке, такие же розы украшали и причёску. Их элегантная кажущаяся простота призвана была оттенить нежность наряда невесты в кружевах.

Каждая из подружек получила от Виктории и Альберта после венчания подарок — брошь в виде орла. Серебра, из которого были сделаны птицы, почти не видно — так густо усеивает их бирюза, символ верной любви. Глаза орлов были сделаны из рубинов, символизировавших страсть, а бриллианты на клювах символизировали вечность. В каждой лапе орлы держали по жемчужине — символ невинности.

Кольцо, которое Альберт подарил Виктории в честь помолвки, было в виде золотой змейки с двумя изумрудами — теперь такой выбор сочли бы, наверное, странным, но в ту эпоху подобные украшения в виде змей были весьма популярны. Обручальное кольцо было в виде простой золотой полоски, правда, более массивной, чем обычно. Королева любила эти кольца, и носила их постоянно — включая покрытое эмалью колечко с небольшим бриллиантом, которое Альберт подарил при самой их первой встрече. В день свадьбы, когда, обвенчавшись, они выходили из церкви, по свидетельству современника, принц так положил руку королевы на свою, что её обручальное кольцо было всем хорошо видно; быть может, случайно, а быть может, и намеренно.

А за день до свадьбы королева получила в подарок роскошную брошь, которая и красовалась на её груди в этот знаменательный день. Впоследствии Виктория завещала включить брошь в сокровища короны — чтобы никакие обстоятельства (разводы, делёж наследства и т. п.) не лишили очередного британского монарха этой семейной реликвии. Брошь очень проста, но эффектна — большой ярко-синий сапфир в окружении двенадцати бриллиантов. Вплоть до смерти принца Альберта в декабре 1861 года королева часто надевала её, а тогда, в день свадьбы, синий сапфир был единственным цветным пятном на белом наряде невесты.

Альберт, в форме фельдмаршала британской армии, ожидал невесту у алтаря, беседуя с вдовствующей королевой Аделаидой, супругой покойного Вильгельма IV, дяди Виктории и её предшественника на британском троне. Поскольку отца невесты, герцога Кентского, уже давно не было в живых, то к алтарю её подвёл герцог Сассекский, другой её дядя. Королева, по воспоминаниям леди Вильгельмины, была «полностью собрана и спокойна, но необычно бледна. Она шла очень медленно, давая всем зрителям время удовлетворить своё любопытство, и, конечно же, никогда за нею не наблюдали столь же внимательно».

Королева предпочла бы, чтобы церемония совершилась тихо, частным образом, например в одной из комнат Букингемского дворца. По словам Виктории, мысль о том, что ей придётся венчаться в присутствии большого числа людей, повергала её в ужас. Но лорд Мельбурн, премьер-министр и наставник королевы в делах политики, отговорил её от такого варианта — монархиня, вступая в брак, должна была сделать это в присутствии множества своих подданных.

Королеве, видимо, удалось побороть свои страхи, хотя, по наблюдениям окружающих, она немного дрожала — так, что колыхались цветы в венке из флёрдоранжа, украшавшем её голову. А вот принц, по воспоминаниям леди Вильгельмины, вероятно, был очень взволнован и именно поэтому отвечал с заминкой. «Когда принца Альберта спросили, берёт ли он эту женщину в жёны, она [королева] повернулась и смотрела прямо ему в лицо, пока он говорил “да”. Сама она отвечала тем же чистым, музыкальным голосом, которым зачитывала свои речи в палате лордов, и со схожим выражением.

Герцог Сассекский был очень растроган, и слышно было, как лорд Фицвильям всхлипывает на галерее, но более никто не выглядел взволнованным хоть в какой-то степени. Герцог Сассекский рассказывал, что никто не плакал, кроме одного мальчика из хора, однако я ручаюсь, что сам он плакал. Что же касается двух слезинок королевы, упомянутых в “Morning Post”, я их не видела».

После венчания, когда королева с Альбертом, теперь уже муж и жена, покидали часовню, Виктория поцеловала свою тётю, вдовствующую королеву Аделаиду, а вот матери своей, герцогине Кентской, просто пожала руку. Отношения у Виктории с матерью не были гладкими, а характер у герцогини был нелёгкий — перед самым венчанием (хорошо ещё, что до того, как вошла Виктория) она шёпотом пререкалась с Аделаидой, недовольная тем, что она, как мать королевы-невесты, вынуждена была занять место более скромное, чем вдовствующая королева.

Как только состоялась церемония венчания, раздался грохот пушек, и на всём пути до дворца молодую пару приветствовали громкие (и даже слишком громкие) радостные крики.

В Букингемском дворце состоялся свадебный завтрак, главным украшением которого был торт — настолько большой (окружностью более 3 м и весом в 130 кг), что внесли его четыре человека. Верхушка была украшена фигуркой Британии, которая благословляла молодых, облачённых в древнеримские одеяния. «У ног жениха была собака (символ верности), а у ног королевы — пара голубок. Кроме того, торт украшало множество купидонов, один из которых даже регистрировал брак в книжечке, и букетики белых цветов». Представьте себе, несколько кусочков торта (тортов было несколько, поскольку приглашённых было много) сохранилось до сих пор! Ведь многие, согласно старому обычаю, унесли свой ломтик, упакованный в специальную коробочку, домой и сохранили… А через полтора века это уже музейный экспонат.

После завтрака молодожёны отправились в путь: «Дражайший Альберт поднялся за мной, и мы спустились вниз, где попрощались с мамой, и около четырёх выехали, Альберт и я — вдвоём. Это так чудесно !»

Виктория и Альберт отправились в Виндзорский замок, одну из старейших резиденций британских королей (кстати, когда в 1917 году король Георг V принял решение изменить название династии, называвшейся тогда, благодаря браку Виктории и Альберта, Саксен-Кобург-Готской, именем, слишком «немецким» для тех времён, когда Германия стала врагом, она стала именно Виндзорской).

Толпа приветствовавших королеву и её супруга была такой, что маленький скромный кортеж добирался туда намного дольше обычного. Многие в этот день украсили себя ленточками, специально выпущенными к свадьбе, — на них были вытканы национальные эмблемы Британии — роза, чертополох и трилистник, а также инициалы молодожёнов, V amp;A, и узор в виде особого двойного узла, символа верной любви.

Королева описала в дневнике остаток свадебного дня: «Мы пообедали в гостиной, но у меня так болела голова, что я не могла ничего есть и вынуждена была прилечь в голубой комнате на софу, где и осталась до конца вечера; но, как бы я себя ни чувствовала, НИКОГДА, НИКОГДА у меня не было такого вечера!! МОЙ ДРАЖАЙШИЙ, ДРАЖАЙШИЙ, ДОРОГОЙ Альберт сел рядом со мной на скамеечку для ног, и его любовь и чувства подарили мне ощущения божественной любви и счастья, на которые я прежде и не смела надеяться ! Он заключил меня в объятия, и мы целовались снова и снова! Его красота, его привлекательность и нежность… как я смогу достаточно выразить свою благодарность за такого супруга !.. То, как он называл меня нежными именами, которыми никто не называл меня прежде, — это было невообразимым блаженством! О! Это самый счастливый день моей жизни! Да поможет мне Бог исполнить мой долг и быть достойной такого счастья!»

А вот письмо королю Бельгии, написанное на следующий день после свадьбы:

«Дорогой дядя, тебе пишет самое-самое счастливое создание на свете. Правда, я не думаю, что кто-нибудь может быть таким счастливым, как я или как А. Он просто ангел, его доброта в отношении меня и привязанность очень трогают. Смотреть в эти дорогие глаза, в это любимое сияющее лицо — уже этого достаточно, чтобы обожать его. Моё самое большое желание — сделать его счастливым. Помимо моего личного счастья — то, как нас вчера принимали и приветствовали, было потрясающе, я не видела такого раньше. Толпам в Лондоне, казалось, не было конца, они заполнили все дороги. Вчера вечером я порядочно устала, но сегодня вновь бодра. И счастлива…

Всегда преданная Вам, Виктория R .»

Впереди было немало сложностей. Им надо было привыкнуть друг к другу, научиться жить друг с другом. Альберту нужно было занять своё место в этой стране — не просто рядом со своей женой, но рядом с королевой, что было весьма нелегко. Семейные дела и хлопоты, дети — и дела и хлопоты целой страны и многочисленных подданных. А двадцать лет спустя Альберт скончается, оставив Викторию безутешной — до конца дней своих она будет носить по нему траур и проживёт без любимого мужа ещё сорок лет.

Но давайте оставим их именно сегодня, 10 февраля 1840 года, в день, когда всё было ещё впереди…

Цесаревич Александр Николаевич и принцесса Мария Гессен-Дармштадтская

16 апреля 1841 года

В 1837 году сын императора Николая I, девятнадцатилетний цесаревич Александр, предпринял путешествие по Европе: по настоянию отца, желавшего, чтобы сын повидал мир. Чтобы скорее попасть в Лондон, цесаревич хотел было вычеркнуть из своего маршрута наименее значительные столицы Германской конфедерации, однако правитель курфюршества Гессенского, эрцгерцог Людвиг II настоял на том, чтобы Александр появился у него во дворце хотя бы на несколько часов. Не желая ссориться с настырным эрцгерцогом, цесаревич согласился и 12 марта 1838 года приехал в Дармштадт. Где увидел пятнадцатилетнюю дочь эрцгерцога, принцессу Максимилиану-Вильгельмину-Августу-Софью-Марию и влюбился в нее с первого взгляда. Во всяком случае, уже этим же вечером он заявил своим адъютантам Орлову и Кавелину, что «всю жизнь мечтал только о ней» и что «не женится ни на ком, кроме нее».

Цесаревич сразу же писал в Петербург отцу с просьбой разрешить ему просить руки принцессы Марии Гессен-Дармштадттской… И получил решительный отказ. Николай I приказал сыну продолжать путешествие. Цесаревич послушно уехал в Лондон, но не мог забыть Марию — и вернулся в Дармштадтт, где гостил, сколько позволяли приличия. Своим адъютантам он заявил, что скорее откажется от трона, чем от Марии. Видимо, они донесли это до государя, потому что вскоре после возвращения Александра в Петербур, Николай I серьезно поговорил с сыном и объяснил ему причины, по которым он считал брак цесаревича с принцессой Гессен-Дармштадтской невозможным.

Александр узнал, что мать его обожаемой Марии, принцесса Вильгельмина Баденская, после рождения второго сына порвала с мужем отношения, жила отдельно, меняла любовников… И третьего сына, и последовавшую за ним дочь она родила не от Людвига Дармштадтского: в этом был уверен весь дармштадтский двор и вся Европа! Просто эрцгерцог, не желая скандала, признал ее младших детей, ибо наличие двоих сыновей, в чьем происхождении он не сомневался, делало практически невозможной ситуацию, при которой сын Вильгельмины от ее неизвестного любовника мог бы претендовать на трон.

Великий князь Александр Николаевич. Художник В. И. Гау

Однако даже правда о сомнительном происхождении принцессы Гессен-Дармштадтской не смутила цесаревича. Он был слишком влюблен и слишком серьезно настроен. И в конце концов государю пришлось согласиться с выбором сына. А когда Мария прибыла к русскому двору, она очаровала всех своей прелестной внешностью и безупречным воспитанием. Она перешла в православие под именем Марии Александровны и 16 апреля 1841 года сочеталась браком с цесаревичем Александром.

Фрейлина А. И. Утермарк оставила подробные воспоминания об этом торжестве:

«Шестнадцатого апреля 1841 г., в 8 часов утра, пятью пушечными выстрелами столице возвестили, что высочайшее бракосочетание имеет быть сегодня.

Все мы, как дежурные, так и свободные, явились на службу рано утром. Мы были в белых платьях и надели только что полученные от цесаревича в подарок бриллиантовые фермуары.

При одевании невестой венчального туалета присутствовали статс-дамы и фрейлины.

Белый сарафан ее был богато вышит серебром и разукрашен бриллиантами. Через плечо лежала красная лента; пунцовая бархатная мантия, подбитая белым атласом и обшитая горностаем, была прикреплена на плечах. На голове бриллиантовая диадема, серьги, ожерелье, браслеты — бриллиантовые.

В сопровождении своего штата великая княжна пришла в комнаты императрицы, где ей надели бриллиантовую корону.

Принцесса Мария Гессен-Дармштадская. Неизвестный художник

Императрица сознавала, что не драгоценные алмазы должны в этот день украшать невинное и чистое чело молодой принцессы: она не удержалась от желания украсить голову невесты цветком, служащим эмблемой чистоты и невинности. Императрица приказала принести несколько веток живых померанцевых цветов и сама воткнула их между бриллиантов в корону; маленькую ветку приколола на груди. Бледный цветок не был заметен среди регалий и драгоценных бриллиантов, но символический блеск его умилял многих.

В назначенный час вся царская фамилия вышла в зал, где ее ожидал весь придворный штат. Пo мере того как шествие продвигалось вперед по залам, придворные попарно примыкали к нему. В церкви уже заняли свои места приглашенные иностранные гости, посланники и представители иностранных дворов, в блестящих придворных костюмах, дамы в богатых придворных платьях своих дворов.

На хорах тех залов, по которым должно было пройти шествие, толпилась масса публики. Сюда стеклось все, что только имело возможность получить билет, все хотели иметь честь и счастье присутствовать при священном бракосочетании наследника российского престола.

На хорах публика была в самых богатых туалетах. Случилось, однако, что у одной дамы была надета черная кружевная накидка. Тотчас является скороход, отыскивает даму и просит от имени гофмаршала Олсуфьева снять черную накидку. Дама, конечно, моментально исполняет желание гофмаршала, сбрасывает накидку и держит ее на руках. Вторично появляется скороход, прося унести или так спрятать, чтобы вовсе не было видно ничего черного.

После венца великая княгиня вернулась в покои императрицы, куда мы поспешили, чтобы поздравить императрицу и цесаревну. Приняв поздравления своих приближенных, она сняла мантию и, полулежа на кушетке, отдыхала в ожидании часа, назначенного для парадного обеда.

Когда государю донесли, что все приглашенные к торжественному обеденному столу заняли свои места, царская фамилия двинулась в зал и заняла свои места.

На парадных обедах за стульями членов царской фамилии стоят по рангу придворные чины, которые подносят блюда, врученные метрдотелями. Провозглашение тостов за здоровье государя, государыни и новобрачных сопровождалось звуками труб, литавр и пушечными выстрелами, на хорах играла музыка и раздавалось пение. Звон колоколов не умолкал весь день.

Когда стемнело, весь город был залит огнями великолепной иллюминации. Вечером был бал, к которому были допущены только первые три класса чинов, первые две гильдии купцов и иностранные купцы.

Для порядка и избежание толкотни и недоразумений всем был назначен не только зал, где должно было ожидать появления царской фамилии, но и подъезд, с которого надо было войти во дворец.

Толпа стояла стеной, двигаться во многих местах было почти невозможно. Музыка раздавалась во всех залах, по которым царская фамилия проходила несколько раз.

Пepeд концом бала великий князь Михаил Павлович и великая княгиня Елена Павловна удалились на половину цесаревича; после чего государь и государыня в сопровождении свиты проводили новобрачных на их половину».

Увы, как это часто бывает, сказочное начало истории не получило столь же прекрасного продолжения. Цесаревич, вначале окружившей юную супругу заботой и нежностью, вскоре в ней разочаровался, а потом и вовсе разлюбил. Нежная и таинственная принцесса оказалась женщиной замкнутой и чопорной. Правда, внешняя надменность на самом деле объяснялась застенчивостью молодой женщины, но цесаревич не понимал этого: он мечтал о страстной любви, а получил супругу, с которой у него так и не сложились доверительные душевные взаимоотношения.

Близко знавшая Марию Александровну фрейлина двора А. Ф. Тютчева писала о ней: «Выросшая в уединении и даже некотором небрежении в маленьком замке Югедгейм, где ей даже редко приходилось видеть отца, она была более испугана, чем ослеплена, когда внезапно была перенесена ко двору, самому пышному, самому блестящему и самому светскому из всех европейских дворов. Она мне говорила, что много раз после долгих усилий преодолеть застенчивость и смущение она ночью в уединении своей спальни предавалась слезам и долго сдерживаемым рыданиям… Она была осторожна до крайности, и эта осторожность делала ее слабой в жизни… Она обладала в исключительной степени престижем Государыни и обаянием женщины и умела владеть этими средствами с большим умом и искусством… Ее многие судили и много осуждали, часто не без основания, за отсутствие инициативы, интереса и активности во всех областях, куда она могла внести жизнь и движение».

Мария Александровна родила восьмерых детей: сыновей Николая, Александра, Владимира, Сергея, Алексея, Павла, дочерей Александру и Марию. Частые роды истощили ее организм, а петербургский климат скверно сказался на легких.

Цесаревич Александр взошел на престол в день кончины своего отца 18 февраля 1855 года — как император Александр II и вошел в историю под прозвищем Освободитель, поскольку отменил крепостное право. Жена всегда держалась в его тени. По настоянию медиков Мария Александровна вела малоактивный образ жизни, а рядом с мужем оказывалась только на официальных мероприятиях.

Приближенные к Марии Александровне дамы знали, что императрица страдала из-за охлаждения мужа и его любовных увлечений, которых было немало, но не умела и не желала показать супругу ни своих переживаний, ни даже своей к нему любви. Она скончалась от туберкулеза 8 июня 1880 года. Для супруга ее смерть стала освобождением и возможностью жениться на его молодой возлюбленной княжне Екатерине Долгоруковой.

Наполеон III и Евгения Монтихо

1853 год

Ей было двадцать шесть лет, и она была безумно хороша собой — статная фигура, точёные черты лица; неудивительно, что он захотел сделать её своей женой. Удивительно, что перспектива этого брака вызвала у французов поначалу протесты и возмущение. Он, Наполеон III, император Франции, а она, испанка Евгения, всего лишь графиня! Однако Евгения, список титулов отца которой занимает две строчки, принадлежала к древнему аристократическому роду, а Наполеон… он был всего лишь Третьим, и если скромность происхождения у Первого искупалась его гением, то о племяннике этого сказать нельзя. Не один европейский правитель успел отказать в руке своей дочери французскому императору, которого считали выскочкой; так что, будем считать, повезло именно ему, а не прекрасной Евгении.

Молодой Бонапарт обожал женщин, император, которым он стал, любил их не меньше. Кто знает, стал бы он рассматривать красавицу испанку как спутницу жизни, если бы она, как многие другие, сразу одарила его своей благосклонностью. Он пылко ухаживал, а она давала понять, что это бессмысленно и в расчёт могут приниматься только те намерения, которые обычно называют «серьёзными». Сохранился исторический анекдот, что якобы, когда однажды Наполеон спросил, где же путь к её сердцу (в другой, более приземлённой версии — в её комнату), Евгения строго ответила: «Через церковь». И если ухаживание можно сравнить с игрой в кошки-мышки, то, несмотря на то что это за ней охотились, Евгения мышкой вовсе не была.

Император Наполеон III. Художник Ф.-К. Винтерхальтер

2 декабря 1852 года президент Франции Шарль Луи Наполеон Бонапарт был провозглашён императором, а 22 января 1853 года публично объявил, что намерен жениться на Евгении.

«Я уступаю желанию, которое так часто высказывает мой народ, и объявляю вам о своём браке. Союз, который я намереваюсь заключить, не отвечает старым политическим традициям, и в этом его преимущество. Французские революции разъединили Францию с остальной Европой. Мудрое правительство должно управлять страною так, чтобы вернуть её в число старинных монархий. Однако этого результата можно достичь скорее с помощью честной, прямолинейной политики, искренних отношений, чем с помощью монархических союзов, которые зачастую порождают ложное ощущение безопасности и починяют национальные интересы семейным. Более того, примеры из прошлого породили суеверия. Люди не забыли, как шестьдесят лет иностранные принцессы поднимались по ступеням трона только для того, чтобы быть изгнанными или уничтоженными в результате войн или революций. Лишь одна женщина принесла с собою удачу, и именно она, в отличие от остальных, живёт в памяти людей; и эта женщина, жена генерала Бонапарта, была не королевской крови. Мы должны признаться себе в этом. Брак Наполеона I с Марией-Луизой в 1810 году был важным событием. Это была надежда на будущее, и это тешило национальную гордость… Чтобы добиться признания, надо не выдумывать древнее происхождение и пытаться любой ценой стать членом королевской семьи, особенно когда всё это происходит на глазах у старой Европы и ты на основе новых принципов пытаешься достичь уровня старинных династий. Скорее, нужно помнить о своём происхождении. Скорее, этого можно добиться, сохраняя свою собственную природу, и честно обращаясь к Европе как “парвеню”, выскочка — и это славный титул, если за тебя отдают свой голос великие люди. По этим причинам, желая не следовать примерам прошлого, мой брак будет моим личным делом. Я оставляю за собой право избрать себе супругу. Та, на кого пал мой выбор, высокого происхождения; а её характер, образование и память о крови, пролитой её отцом за Империю, делают её француженкой. Будучи испанкой, она — и в этом ей преимущество — не имеет во Франции семьи, которой нужно было бы оказывать почести и жаловать титулы. Одарённая всем, она станет украшением трона, а в час опасности будет одним из самых мужественных его защитников. Благочестивая католичка, она будет вместе со мной возносить молитву небесам о счастье Франции. Доброжелательная и отзывчивая, она, я твёрдо уверен, проявит те же добродетели, что и императрица Жозефина».

«Я предпочёл женщину, которую я люблю и уважаю, неизвестной мне женщине, союз с которой не просто давал бы преимущества, а требовал бы при этом жертв», — скажет он. Что ж, реакция была бурной. Высшие чиновники империи были возмущены, а кузина Наполеона, Матильда, которая сама в своё время ему, заметим, отказала, валялась у императора в ногах и умоляла отказаться «от этой испанки». Но тут уже император был непреклонен — он решил жениться на Евгении, и он это сделает.

Евгения Монтихо. Художник Ф.-К. Винтерхальтер

И сделал. Причём от торжественной коронации Наполеон III отказался, так что свадьба в какой-то мере была призвана заменить эту не менее торжественную церемонию. Вскоре после объявление о помолвке, в канун нового, 1853 года, император дал бал в Тюильри. Супруга одного из министров повела себя с Евгенией грубо и вызывающе, и когда император увидел расстроенную невесту и та призналась ему, в чём дело, ответил: «Ничего. Вскоре никто не посмеет тебя обидеть». Вскоре невесту вместе с её матерью перевезли в Елисейский дворец, где они начали готовиться к торжеству.

29 января 1853 года состоялась гражданская церемония бракосочетания. В полвосьмого утра невеста в сопровождении матери, посла Испании и нескольких сановников отправилась в Тюильри. Несмотря на ранний час, улицы были полны народу — даже те, кто не приветствовал этот брак, хотели взглянуть на ту женщину, по слухам красавицу, ради которой император пошёл против воли семьи и правительства. Евгения ехала в роскошном экипаже времён ещё Первой империи.

В Тюильри её ожидал жених-император, окруженный высшими лицами империи. В их числе были его дядя Жером Бонапарт, бывший король Вестфалии, его сын и дочь (вышеупомянутая Матильда), генералы, адмиралы, епископы — словом, самые главные люди Франции. А главнейшим из них был Наполеон III и, встретив невесту в дверях зала, торжественно провёл к приготовленному для неё месту.

На Евгении было платье из розового атласа, отделанное драгоценными алансонскими кружевами, а на голове — диадема, некогда принадлежавшая императрице Марии-Луизе, второй супруге Наполеона I. На Наполеоне III тоже была своеобразная памятка о великом предшественнике — цепь ордена Почётного легиона, которую тот когда-то носил.

Далее последовала гражданская церемония. «Сир, берёт ли ваше величество в супруги её Превосходительство, мадемуазель Евгению де Монтихо, графиню Теба, здесь присутствующую?» Обмен официальными репликами, и вот их объявили мужем и женой. Далее были подписаны все соответствующие бумаги, причём император и императрица делали это сидя, а свидетели — стоя.

После церемонии почти супруги и те, кто присутствовал при заключении брака, отправились в театр, где была исполнена кантата в честь свадьбы. А после этого новую императрицу препроводили… обратно в Елисейский дворец. Ведь назавтра предстояло венчание, и только после него брак был бы признан окончательно.

30 января город был в ещё большем напряжении. Утром император приехал в Елисейский дворец, вместе они отправились в часовню на мессу, исповедовались и причастились и теперь были готовы сделать свой самый важный шаг. Кроме жителей Парижа, туда ради этого дня приехало ещё около двухсот тысяч человек, так что улицы, ведущие к собору Нотр-Дам, были заполнены зрителями. И не только сами улицы — люди высовывались из окон, поднимались на крыши, и всё это для того, чтобы не пропустить зрелище, которого город не видел уже много лет, — свадьбу монарха.

Древний собор украсили — флаги, золотая парча, зелёный бархат у входов, десять тысяч восковых свечей, задрапированные в пунцовый бархат колонны, каждая украшена позолоченным щитом и позолоченным же орлом. Выше щитов были драпировки из имитации меха горностая, а ещё выше — две огромные буквы N и E, увитые цветами. С полотка свисали восемьдесят семь разноцветных флагов французских департаментов. В десять часов в собор начали пускать гостей.

И вот, наконец, показалась свадебная процессия в сопровождении драгунов. Император с императрицей ехали вдвоём в карете с большими стеклянными окнами, так что все могли их видеть. На Евгении было белое бархатное платье — пышная юбка, бархата которой не было видно за кружевными воланами, и плотно облегающий талию жакет с длинными рукавами и баской. Рукава были отделаны тремя рядами расширяющихся кружевных воланов, передняя часть жакета тоже была отделана кружевом, и баска тоже оканчивалась кружевной каймой, спускавшейся на юбку и образующей на ней как бы первый волан из пяти. Застёжки на рукавах и на полах жакета были из сапфиров, окружённых бриллиантами, на груди сверкал знаменитая жемчужина «Регент». На голове Евгении были кружевная фата и тиара из бриллиантов и сапфиров, тиара Марии-Луизы. Кроме того, причёску украшал флёрдоранж. Невеста, по словам современников, была само совершенство.

Император с императрицей вышли из кареты и вступили в собор, у входа их приветствовал архиепископ Парижский. Они медленно прошли к алтарю, и началось венчание.

В воспоминаниях Каролины Мюрат, внучки Каролины, самой младшей сестры в семье Бонапартов, есть такой эпизод. Когда император с императрицей уже приближались к своим тронам, стоящим на возвышении, епископ Нанси внезапно обнаружил, что человек, ответственный за обручальное кольцо, просто забыл его… Тогда Каролина, не растерявшись, сняла собственное обручальное кольцо и протянула его епископу; к счастью, оно оказалось подходящего, маленького размера. Стоя неподалёку, она наблюдала, как её кольцо сыграло свою важную роль!

После венчания новобрачные и гости отправились в Тюильри. Первой же просьбой императрицы стала просьба о помиловании политических заключённых — тех самых, кто попал в тюрьму в результате протеста против переворота, который привёл Наполеона III к самой вершине власти. Супруги отправились в Сен-Клу, а парижане остались праздновать свадьбу императора — город был иллюминирован, а ряд министров в этот вечер устроили приёмы.

Ещё до свадьбы Наполеон III заказал ювелирным домам множество драгоценностей для будущей императрицы. Парижский городской совет согласился выделить шестьсот тысяч франков на роскошное колье с бриллиантом в двадцать три карата, огранённым в форме сердца. Ко всеобщему удивлению (и разочарованию ювелиров), Евгения поблагодарила, но вежливо отклонила этот подарок; по всей видимости, не желая «тратить народные деньги» — во всяком случае, сразу и в таких количествах. От Наполеона III подарки она принимала куда более благосклонно. Так, он преподнёс ей прославленную драгоценность, огромную жемчужину «Регент», которую извлекли из тиары, сделанной при Наполеоне I, и сделали украшение для корсажа (многие драгоценности французской сокровищницы были переделаны в соответствии с её вкусами). Получила Евгения и парюру в стиле Людовика XVI, которая включала тиару, колье и прочие украшения. Что ж, наилучшим образом продемонстрировать драгоценности можно именно на голове, шее, груди и руках красивой женщины, и императрица Евгения была в них великолепна.

Великолепной была её свадьба, долгой и в какие-то моменты очень яркой была её жизнь. Не так уж и мало для одного человека, согласитесь.

Император Франц-Иосиф Австрийский и Елизавета Баварская

24 апреля 1854 года

История любви Елизаветы Баварской и юного императора Франца-Иосифа Австрийского напоминала классическую сказку: король с первого взгляда влюбился в прекрасную принцессу и женился на ней, несмотря на все преграды. А свадьба была редкостной по пышности и удивительной по красоте, причем главным украшением была сама новобрачная: пятнадцатилетняя красавица Елизавета, которую домашние называли Cисси.

Их матери, принцессы София и Людовика, приходились друг другу родными сестрами и происходили из рода Виттельсбах, правившего в Баварии более семи веков. Это было одно из множества древних, благородных, но незначительных герцогских семейств, у отпрысков которого гордости и властолюбия оказалось куда больше, чем реальной власти и богатства.

Из двенадцати братьев и сестер самой амбициозной была София. К счастью для себя, она была и самой красивой, и ей удалось сделать просто блестящую партию: замуж она вышла за австрийского эрцгерцога Франца-Карла и 18 августа 1830 года родила ему сына Франца-Иосифа, который в 1848 году стал императором Австро-Венгрии.

Младшая сестра Софии, Людовика, еще в детстве была обещана в жены своему родственнику герцогу Баварии Максу. Хотя в королевских семьях близкородственные браки — в порядке вещей, родство этих супругов оказалось уж слишком тесным, так что пришлось испрашивать разрешение на брак у церкви. Людовика подарила мужу восьмерых детей.

В августе 1853 года София и Людовика решили, что пришло время поженить старших детей. Хелена, которую назначили в жены Францу-Иосифу, робела при встрече с этим незнакомцем, в котором видела своего будущего мужа. Франц-Иосиф тоже держался напряженно: чопорная Хелена ему совсем не понравилась. Зато он совершенно влюбился в Сисси! «Она — сама прелесть! Ее губы — как спелая земляника, ее кожа — как сливки, она благоухает, как дикий шиповник!» — заявил влюбленный император. Он твердо решил, что Сисси — та самая женщина, с которой ему хочется разделить свое будущее, и торопил мать со сватовством. Франц-Иосиф изнывал от нетерпения, ожидая ответа Сисси. И получив ее согласие, был настолько ослеплен счастьем, что позабыл все строгости этикета и побежал прямо к ней. Сисси как раз выходила из своей комнаты. Франц-Иосиф подхватил ее буквально на пороге и поцеловал в присутствии воспитательницы и слуг.

Началась подготовка к свадьбе, спешное шитье приданого, и особенное внимание было уделено тем роскошным платьям, в которых Сисси должна была появляться во время свадебных торжеств.

14 апреля 1854 года Сисси села в карету, которая должна доставить ее в Штраубинг на Дунае, где невесту императора ожидает его личный корабль. Прощание с родными далось ей тяжело. Прусский посланник фон Бокельберг написал в донесении королю: «Юная герцогиня, при всем блеске и высоте положения, ожидающего ее после брака с императором, явно удручена предстоящим расставанием с родиной и семьей, и это не могло не наложить некоторый отпечаток грусти на обычно такой безмятежный и прекрасный облик невесты его императорского величества».

Франц-Иосиф I. Художник Ф.-К. Винтерхальтер

21 апреля Франц-Иосиф с семьей в порту Нусдорфа ожидал прибытия корабля, на котором плывет Сисси. Молодой император так извелся от нетерпения, что рванул навстречу невесте, когда корабль еще не успел закончить причаливание и от пристани его отделяла широкая щель. На глазах у толпы любопытных, собравшихся в порту, Франц-Иосиф перепрыгнул с пристани на палубу и заключил Сисси в объятия. Этот романтический жест вызвал всеобщий восторг и умиление публики.

23 апреля Сисси, наряженную в розовое вышитое платье и подаренные женихом бриллианты, усадили в императорскую карету, расписанную великим Рубенсом, и по дороге, усыпанной белыми розами, повезли в Хофбург, во дворец, который отныне должен стать ее домом. Ей бы торжествовать и радоваться в этот день, когда к ней, юной и прелестной, привлечены восторженные взгляды всех венцев, но Сисси была напряжена и испугана: накануне ей передали от эрцгерцогини Софии «Памятку ее величества» с наказом заучить наизусть. За всю ночь, проведенную без сна, Сисси так и не смогла разобраться, чем «дамы высшего света» отличаются от просто «великосветских дам» и кто имеет «ограниченный доступ в покои», а кто «неограниченный» и почему… Правда, Франц-Иосиф прислал ей записочку: «Не тревожься, моя дорогая, потерпи, скоро все это кончится, ты станешь моей милой женушкой, и мы забудем весь этот кошмар в нашем чудесном доме в Лаксенбурге». Сисси оставалось надеяться, что так и будет.

24 апреля Франц-Иосиф повел свою невесту к алтарю в церкви августинцев. На Сисси было свадебное платье с новомодным кринолином и длинным, украшенным тончайшей золотой вышивкой шлейфом. Позже это платье было по традиции передано в монастырь и перешито на церковные ризы, а шлейф сохранился: мы и по сей день можем полюбоваться им в музее в Шёнбрунне.

Елизавета Баварская. Художник Ф.-К. Винтерхальтер

Из церкви молодые вернулись во дворец, где в церемониальном зале в течение долгих часов они принимали поздравления придворных. Только поздней ночью их наконец проводили в покои. Сисси была на грани истерики от усталости… Ее супружеская жизнь началась не слишком радужно и сложилась далеко не так счастливо, как, должно быть, она мечтала.

Франц-Иосиф обожал жену, у них родились три дочери — София, Гизела и Мария-Валерия — и сын Рудольф. Но придворные обязанности тяготили Сисси, мучили ее и сложные отношения с властной свекровью. Елизавета Австрийская находила утешение в бесконечных путешествиях, так что даже получила прозвище «бездомной императрицы». Сисси пришлось пережить смерть старшей дочери и самоубийство сына и самой погибнуть от руки анархиста Луиджи Люкени: случилось это в Женеве, во время очередного ее путешествия, 10 сентября 1898 года. «Как я любил эту женщину!» — воскликнул Франц-Иосиф, получив телеграмму, извещающую о гибели жены. Он держался достойно, но смерть Сисси его сломила.

Принц Альберт, будущий король Эдуард VII, и принцесса Александра Датская

1863 год

Когда старший сын королевы Виктории и принца Альберта принц Уэльский вступал в брак, можно было бы предположить, что для Британии подобное событие — обычное дело. Ведь Альберт был четырнадцатым, носившим этот гордый титул наследников королей. Однако, как ни странно, почти за шестьсот лет только пятеро принцев вступили в брак, нося именно этот титул, да и то одна из свадеб была отпразднована за пределами Англии.

Так что свадьба принца Уэльского была событием редким, а празднование, как ожидалось, должно было стать как можно более пышным. Поэтому, когда королева Виктория решила, что лучше ограничиться тихой, семейной церемонией, понимания это не встретило, а один из ехидных авторов знаменитого юмористического журнала «Панч» предложил в таком случае вообще ограничиться коротеньким объявлением в газете — мол, Альберт Английский женился на Александре Датской. Что ж, пришлось праздновать свадьбу будущего короля со всей возможной помпой!

Поначалу Александру не сочли подходящей партией для наследника британского трона, и дело, конечно, было вовсе не в личности юной принцессы — с одной стороны, её происхождение было относительно скромным (её отец стал в 1863 году королём Дании Кристианом IX, но по рождению он не был наследником престола); с другой — Виктория мечтала выбрать для сына немецкую принцессу, а вовсе не датскую, особенно если учесть, что датчане враждовали с Пруссией.

Однако старшая сестра принца, Виктория, кронпринцесса Пруссии, организовала, с согласия родителей, как бы случайную встречу Альберта и Александры в немецком городе Шпайере на Рейне, предварительно показав брату фотографию принцессы. Увидев изображение, Альберт сказал, что готов на такой принцессе и жениться — в самом деле, в будущем Александре предстояло стать очень эффектной женщиной, а пока принцесса, которой не было ещё и семнадцати, была просто очаровательна.

Правда, вспыхнувшая симпатия не помешала принцу развлекаться с актрисой Нелли Клифден. В декабре 1861 года скончался принц Альберт, и королева Виктория считала, что именно беспокойство о разгульной жизни сына усугубило его болезнь и буквально убило. Через полгода после смерти отца Альберт всё-таки сделал Александре предложение, а 7 марта 1863 года она ступила на берег Англии, чтобы стать его женой.

Принцесса мгновенно очаровала всех — а эти все честно готовы были очароваться. Однако это и в самом деле оказалось легко — очень красивая в свои девятнадцать, очень обаятельная и, что называется, живая. Когда карету с прибывшей принцессой окружила восторженная толпа, одна из лошадей, испугавшись, принялась взбрыкивать, и её копыто застряло в колесе кареты. Прежде чем кто-то успел среагировать, Александра попросту вышла из кареты и высвободила лошадь.

Принц Альберт

Посмотреть на свадьбу такой принцессы с принцем Уэльским хотели все! И в основном, конечно же, полюбоваться на саму Александру. Как сказал один крестьянин, «я прошёл весь путь от Карлайла, чтобы посмотреть на неё, и я готов стоять тут под дождём до завтрашнего дня, чтоб только ещё раз увидеть это милое личико». А отряд волонтёров в Гайд-парке, выстроившись, чтобы поприветствовать принцессу, пришёл в такой восторг при виде неё, что дисциплина была нарушена, ряды сломаны и все побежали за каретой… Сама церемония венчания должна была пройти в часовне Виндзорского замка и действительно быть частной, зато за её пределами ликование и празднование были всеобщими. Иллюминация, разукрашенные улицы, специальные трибуны вдоль всей дороги, по которой предстояло следовать будущей супруге короля.

А 10 марта, в день свадьбы, ликование достигло своего апогея. Торжественные службы в церквях, парады, балы, триумфальные арки, фейерверки. Омрачало это событие только то, что двор всё ещё был в трауре по принцу Альберту; сама королева, облачённая в чёрное шёлковое платье и вдовий чепец, наблюдала за венчанием из королевской ложи, а приглашённые дамы надели наряды тёмных тонов. Однако самой невесты это, конечно, не касалось.

Если свадебный наряд Виктории был хотя и по-королевски прекрасным, но скорее изящным, чем роскошным, то наряд её невестки поражал воображение своей роскошью. Александра, будущая законодательница английских мод, была одета в белое атласное платье, пышные юбки которого, согласно тогдашней моде, поддерживал кринолин. Оно было украшено «гирляндами из флёрдоранжа и мирта и оборками из тюля и хонитонских кружев». Так же был отделан шлейф из серебряного муара. Знаменитые кружева четырьмя пышными ярусами почти закрывали юбку-колокол. Из них же была сделана длинная фата и носовой платок. Узор на кружеве изображал рог изобилия и цветочные символы Соединённого Королевства — розы, трилистник и чертополох.

Принцесса Александра Датская. Художник Ф.-К. Винтерхальтер

Невеста была буквально осыпана драгоценностями — бриллиантовые серьги и ожерелье; брошь из бриллиантов и жемчуга; бриллиантовое колье — подарок от Корпорации Лондона; браслет из опалов и бриллиантов — подарок королевы; бриллиантовый браслет, преподнесённый в подарок дамами города Лидса; ещё один браслет из опалов и бриллиантов, подарок дам из Манчестера.

Что ж, мода меняется. Кроме того, Виктория, выходя замуж, была юной, недавно взошедшей на престол королевой. Александра же, выходя замуж, становилась принцессой Уэльской, невесткой «самой» королевы Виктории!

Обручальное кольцо Александры Датской было довольно массивным, но простым. Однако к нему прилагалось ещё одно, «охранное кольцо». Оно было украшено шестью драгоценными камнями — бериллом, двумя изумрудами, рубином, бирюзой и гиацинтом. Их выбрали не случайно — первые буквы названий этих камней на английском образовывали имя Берти (Bertie), уменьшительное от первого имени жениха, Альберт.

Подарков, заметим, принцесса получила великое множество, в том числе и драгоценностей, например ожерелье из опалов и бриллиантов от королевы Виктории и бриллиантовая парюра от жениха, однако от своего родственника, короля Дании, она получила особый дар — ожерелье с усыпанным бриллиантами золотым крестом, копией креста королевы Дагмар Богемской (1186–1212), супруги датского короля Вольдемара II, почитаемой датчанами; Дагмар, как говорят, попросила у своего будущего мужа единственный подарок к свадьбе — освободить крестьян от податей и выпустить узников из тюрем. Талисман для будущей королевы!

Восемь подружек невесты получили по медальону, украшенному кораллами и бриллиантами; красное и белое символизировали цвета Дании. А эти юные леди, в свою очередь, преподнесли невесте золотой браслет, украшенный бриллиантами и цветной эмалью; самой его очаровательной чертой было то, что он состоял из восьми соединённых между собой медальонов, в каждом из которых было по маленькой фотографии каждой девушки.

Однако вернёмся к церемонии. Принц стоит у алтаря и ждёт. «…Наконец, со звуками труб, которые приглушаются занавесями, выходит давно ожидаемая процессия с невестой во главе, и принц, бросив взгляд и убедившись, что она, наконец, здесь, смотрит прямо на королеву и не отводит глаз от неё до тех пор, пока его наречённая не становится рядом.

Царит настолько глубокая тишина, что, кажется, даже блеск драгоценностей, сверкающих повсюду, вот-вот нарушит её. И несмотря на этикет, который до сих пор контролировал каждое слово и жест, теперь все наклоняются вперёд, и приглушённый шум и шорох в нефе свидетельствуют, что приближается невеста. В следующее мгновение она появляется и стоит, “в блеске шелков и мерцанье жемчужин, роза и лилия”, самая красивая и почти самая юная среди окружающей её цветущей свиты. Хотя она и не чрезмерно взволнована, но всё же переживает, и нежные краски, которые обычно придавали её живому облику столь счастливый вид, померкли. Её головка склонена, и, глядя временами по сторонам, она медленно движется к алтарю. В программе упоминается, что справа её поддерживал отец, принц Кристиан Датский, а слева — герцог Кембриджский, и этот же самый, сухой, но правдивый документ сообщает нам, что оба они были в полном обмундировании, с цепями и знаками рыцарских орденов. Но, не желая умалить важность этих блестящих особ, мы должны сказать, что кто угодно мог бы быть на их месте, настолько всепоглощающим был интерес, с которым наблюдали за невестой, за нею одной. Её черты были скрыты вуалью и почти неразличимы, а взгляд опущен вниз, так что рассмотреть её трудно, но когда она приближается к алтарю, то опускает руку, и из-под фаты показывается большой флёрдоранжевый букет.‹…›

Её роскошный шлейф, белый с серебром, несут восемь юных леди. Этим избранным девам, наследницам самых древних родов, от пятнадцати до двадцати лет. Все они, удостоенные такой важной роли в длинной программе этого счастливого дня, дочери герцогов, маркизов или графов, чьи титулы нам почти также хорошо знакомы, как имена королей прошлого.‹…›

Излишне описывать, как они выглядели, когда, одетые в белое и окутанные вуалями, лёгкими шагами следовали за своею царственной госпожой. И поскольку не они должны были выйти замуж, казалось, девушки испытывают облегчение от того, что им не нужно смотреть в землю — они оглядываются вокруг, поворачиваются одна к другой и заставляют нас поверить, что не знают о том, какое восхищение вызывают, даже рядом с такой невестой и в такой момент. Пусть воображение нарисует вам эту картину, поскольку слова бессильны её описать».

А когда пара встала рядом у алтаря, зазвучал нежный, печальный хорал, музыку к которому написал когда-то покойный принц Альберт. О, как жалела королева, что его не было рядом, что он так и не успел обрести в лице Александры ещё одну дочь!.. Потом передавали, что по лицу Виктории в эти минуты текли слёзы и она едва удержалась от того, чтобы не расплакаться.

Но долой печаль. Через несколько минут Альберт и Александра были обвенчаны, и началась их долгая совместная жизнь. Ни одна принцесса Уэльская ни до, ни после так долго не носила этот титул — свадьба была в 1863 году, а на престол принц Альберт, ставший королём Эдуардом VII, взошёл только в 1901 году. Что ж, быть принцем и принцессой, а не королём и королевой тоже не так уж плохо.

Альфред, герцог Эдинбургский и Великая княжна Мария Александровна Романова

1874 год

Этой свадьбе предстояло затмить по пышности множество других свадеб той эпохи — ведь замуж выходила единственная дочь российского императора, дочь горячо любимая. Когда-то сам император выбрал себе невесту по любви и смог преодолеть сопротивление родителей, но когда второй сын королевы Виктории, принц Альфред, посватался к его дочери, отец не стал спешить с ответом — пусть пройдёт год, за который молодые люди проверят свои чувства. Если уж любимице семьи Марии суждено покинуть родину, чтобы стать женой иностранного принца, хочется быть уверенным, что это будет брак по любви. И решать, принять это предложение или нет, предстояло самой великой княжне.

В общей сложности пять лет прошло со дня первой встречи Альфреда и Марии, когда однажды летним днём королева Виктория получила телеграмму от сына: «Мария и я обручились нынче утром. Не могу передать, как я счастлив. Надеюсь, ты благословляешь нас». Позже королева писала своей старшей дочери: «Свершилось! Я ничего не говорю, а просто молю Господа благословить обоих и ниспослать мир и спокойствие нашей семье. Это не то, чего я хотела, ты же знаешь — религия, политика, взгляды двора — и сама нация… Всё это так отличается от нашего, и я предвижу множество сложностей. Но я приму Марию со всей любовью и расположением, и если она сможет изменить его тяжёлый, эгоистичный, изменчивый характер, то станет истинным благословением для нашей семьи, и я первой признаю это — но пока что я не могу радоваться».

Альфред Эдинбургский

Родители обеих сторон обсудили условия брачного договора — то, что Мария вольна остаться православной, между тем как будущие дети этой пары должны быть воспитаны в протестантской вере, финансовые вопросы («благожелательный» английский парламент поначалу предложил выделить Марии «на булавки» в десять раз меньше, чем Александре Датской, супруге старшего брата Альберта, принца Уэльского).

Само бракосочетание состоялось в январе 1874 года. Обратимся к журналу «Гражданин»: «Приготовлений к торжеству было много. Следуя обычаю русской семейной жизни, Царская Невеста несколько недель назад говела и удостоилась причащения Святых Таинств; за два дня до 11 (24) числа Её видели вместе с Августейшим Её Родителем отправляющеюся в Петропавловскую крепость, молиться над дорогими Их сердцу могилам. Как слышно, все без исключения служившие Ей были лично поблагодарены и награждены знаком памяти накануне дня, когда Ей предстояло сделаться английскою принцессою. За несколько дней пред сим, прибывшая из Англии, по назначению королевы, молодая госпожа Осборн вступила в отправление своих обязанностей и на всех окружающих произвела весьма симпатическое впечатление. За три дня до свадьбы выставлено было в залах Дворца приданое Великой Княгини. Трудно описать его в подробностях; говорят, что при составлении его руководствовались строго прежними придаными наших Великих Княжон. Особенное великолепие составляют шубы и, как слышно, то, что не было выставлено — бриллианты и серебро. Приданое выставленное заключалось в платьях, в готовых и не сделанных числом до семидесяти, в белье и шубах. Шуб было четыре; одна из них поразительно великолепна — из чёрного как смоль соболя. К числу замечательнейших драгоценностей приданого принадлежит одно ожерелье из сапфиров и одно из бриллиантов. Императорская Фамилия, по обычаю, делает подарок совокупно; на этот раз, как известно, подарок Её заключается в великолепном серебряном столовом сервизе на сорок персон в русском стиле, заказанном в Москве у Овчинникова, описание которого было помещено уже нами. Ящики, заключающие в себе приданое — из красной кожи, с бронзовою оправою; если не ошибаемся, их около 40. Ходят нелепые толки о каких-то громадных размерах денежного приданого.

Великая княжна Мария Александровна. Художник А. М. Вегнер

Митрополит Санкт-Петербургский и члены Святейшего Синода, участвовавшие в совершении брачной церемонии, были облачены в великолепные золотые ризы (про которые говорят, что каждый аршин этой ткани стоит 40 р.). Августейшая Невеста произвела на всех глубокое впечатление своим чудным выражением благоговейного сосредоточения. На голове Её был венок из цветов и бриллиантовая Великокняжеская корона; платье-сарафан было из серебряного глазета, на котором вытканы были серебряные букеты, шлейфом и сверх сего Великокняжеская мантия из пунцового бархата, подбитая горностаем, которую держали три камергера и шталмейстер».

А в «Нью-Йорк таймс» писали: «Венчание герцога Эдинбургского и княжны Марии состоялось в полдень, в Зимнем дворце, в присутствии огромного количества гостей. Галереи были заполнены роскошно одетыми дамами. В основном костюмы были в русском стиле, дамы были в бархате и бриллиантах, мужчины — в форме, за исключением американских дипломатов. После того как все собрались, выдвинулась процессия, возглавляемая придворными конюшими и камергерами. Затем следовали Император, Императрица, наследный принц и принцесса, принц Уэльский, кронпринцесса Германии и Дании и принц Артур; затем невеста и жених, на котором была форма русского военно-морского флота. Невеста была облачена в роскошную бархатную мантию пунцового цвета, отделанную горностаем, и бриллиантовую тиару. Шлейф её несли четыре пажа. Затем следовали члены императорской фамилии, князья, княгини и княжны, придворные чины; наследник трона был облачён в форму кирасиров, принц Уэльский был в британской красной военной форме, а прусский кронпринц в форме русского полковника, все с орденом Святого Андрея. Принцесса Уэльская была в тёмно-красном бархате, на ней были бриллиантовая тиара, бриллиантовое колье-воротник и жемчужное ожерелье. Кронпринцесса Германии была одета сходным образом. Платье супруги наследника русского трона было из голубого бархата с золотой отделкой; принц Артур был в форме стрелковой части, он исполнял роль шафера. У всех были серебряные шаферские банты.

Процессию, когда она дошла до церкви, встречал митрополит, глава Русской церкви, и представители Святейшего Синода. Они держали кресты и сосуды со святой водой. Император провёл невесту и жениха в середину, и они с Императрицей заняли место позади них. Рядом с женихом встали принц Артур и Великие князья. Обручальные кольца на золотом подносе, духовник императорской семьи поместил на алтарь, где они лежали до тех пор, пока их не надели невеста и жених. Величественную церковь освещало бесчисленное множество восковых свечей, пол был покрыт ковром из красного бархата и золота, колонны и алтарь покрыты золотом».

Интересен и взгляд со стороны на само венчание: «Православная церемония венчания уникальная. Песнопения и молитвы возносятся без музыкального сопровождения. В течение службы над головами венчающейся пары держали короны; принц Артур держал её над герцогом Эдинбургским, а великий князь Сергинс [Сергей] над невестой».

После венчания (сначала по православному обряду, а потом по англиканскому) последовал роскошный банкет. Из дневника статс-секретаря П. А. Валуева: «Я никогда еще не видел Зимнего дворца так полным и переполненным. Из известнейших лиц присутствовали, кроме Государя и Императрицы, Цесаревича и Цесаревны, десять Великих Князей, четыре Великие Княгини, кронпринцы прусский и датский, принц Валлийский, принцесса Валлийская, кронпринцесса прусская, принцесса М. М. Баденская, принцесса Ольденбургская, принц Артур Великобританский, герцог Кобургский, три принца Ольденбургских и принц Александр Гессенский. Иностранцев разных свит до 50. Многочисленность наших придворных чинов со дня на день становится неудобнее. От них нигде нет места. Я должен был выйти из церкви и потому не присутствовал при бракосочетании по нашему обряду, но хорошо видел и слышал английский обряд… Великая Княжна, несмотря на бремя бриллиантового венца, бархатной мантии и пр., выдержала оба обряда без изнеможения. В пять часов был обед на 700 кувертов и действительно обедало 690, тогда как до сих пор не случалось, чтобы обедавших за один раз бывало более 500. Во время обеда г-жа Патти превзошла самую себя и покрыла своим голосом не только оркестр, но и шум 600 тарелок с вилками и ножами и движение 400 официантов». Да, великая оперная певица Патти пела арию из «Риголетто» Верди, оперы о любви — любви отцовской и любви мужчины к женщине…

После банкета последовал не менее пышный бал, и начало его было как нельзя более русско-английским — сначала прозвучал национальный гимн Британии, а затем бал открылся полонезом под музыку из оперы Глинки «Жизнь за царя».

Первые недели после свадьбы молодожёны провели в Царском Селе, а 16 февраля (1 марта) они отправились в Лондон. В Англии сияющих новобрачных ожидала пышная встреча в Виндзорском дворце. Народ на улицах ликовал — принц нашёл себе супругу, и это был его собственный выбор, а не выбор коронованных родственников. В честь новоявленной герцогини слагались стихи, и даже знаменитый Альфред Теннисон написал положенную в таких случаях «оду в честь Марии Александровны» — увы, особыми литературными достоинствами это стихотворение, как почти всякое, написанное на заказ, не отличалось, а сам поэт расстроился, когда узнал, что в слове «Александровна» ударение не на предпоследний слог, а на центральный. «Если это так, то мой рефрен испорчен».

Зато другой подарок, можно сказать, остался в веках — некий кондитер выпустил новые бисквиты, круглые, с ароматом ванили, очень аппетитные, и назвал их именем герцогини. Бисквиты «Мария» можно найти в продаже и сейчас — вот только никто не помнит, в чью же именно честь они были так названы…

Словом, вступление герцогини Эдинбургской, русской великой княжны Марии Александровны, в новую, английскую, жизнь было отмечено с поистине русских размахом!

Элджернон Сарторис и Нелли Грант, дочь президента США

1874 год

Свадьба Эллен, или Нелли, как называли её чаще, дочери знаменитого генерала Гранта, ставшего восемнадцатым президентом США, не была первой свадьбой в Белом доме. Если быть точным, она была шестой по счёту, а после неё было и будет ещё множество. Но именно эту свадьбу называли «самой роскошной свадьбой в Белом доме», а невесту — «самой привлекательной из всех молодых женщин, которые жили в Белом доме». И конечно же, эта свадьба была действительно одним из самых ярких событий в тогдашней Америке.

Улисс Грант стал президентом в 1868 году, и вместе с ним в Белый дом переехала его семья — супруга, три сына и дочь. Нелли было тогда тринадцать лет, так что юность её и расцвет пришлись именно на те годы, когда отец стал во главе страны. Красивая, живая, обаятельная, любительница танцев и прогулок, она кружила головы всем, и кто из тогдашних молодых людей не мечтал стать мужем очаровательной юной леди, а заодно — и зятем президента США?…

Но их надеждам не суждено было сбыться. В 1872 году Нелли отправили в большой тур по Европе. Да, его главной целью было расширить кругозор мисс Грант, дополнить образование, но на деле, как писал один её биограф, это, скорее, превратилось в развлекательное путешествие «американской принцессы» — балы, вечеринки, торжественные приёмы (даже королева Виктория приняла дочь президента у себя в Букингемском дворце). В обратный путь Нелли отправилась на роскошном корабле «Россия». Разумеется, всё это время она путешествовала не одна, но тут друзья семьи, игравшие роль наставниц и компаньонок, вероятно, плохо переносившие морскую болезнь, оставили Нелли без должного присмотра — и за короткое время она успела познакомиться, влюбиться и начать буквально сходить с ума от любви. До такой степени, что, как затем говорила её мать, вернулась из этой поездки, что называется, другим человеком.

Английский джентльмен, всего на четыре года старше семнадцатилетней Нелли, был, безусловно, весьма хорош собой. Элджернон был сыном члена английского парламента Эдуарда Сарториса и знаменитой в своё время оперной певицы, красавицы Аделаиды Кембл. Его дед по материнской линии, мать и тётка блистали когда-то на сцене, но Элджернон выбрал военную карьеру и как раз был направлен в Вашингтон.

Элджернон Сарторис и Нелли Грант, дочь президента США. Фотография из журнала с сообщением о свадьбе

После прибытия в США началась переписка, и после полугода обмена письмами родителям Нелли стало ясно, что дело куда серьёзнее, чем им казалось. Для них Нелли всё ещё была ребёнком, и представить себе, что она не просто выйдет замуж, а ещё и за подданного другой страны и уедет к нему, было немыслимо. Более того, молодые люди были знакомы слишком недолго, и президент с женой совершенно не могли быть уверены в том, что Нелли сделала правильный выбор. Нет, генерал Грант не был готов отпустить свою единственную дочь. Однако Элджернон набрался смелости и попросил у президента её руку. Возможно, того подкупили искренность и прямота молодого человека (а может, и нахальство)… Матери, умолявшей её подумать и не оставлять их с отцом, Нелли справедливо напомнила, что в своё время юная Джулия точно также не могла добиться одобрения от своих родителей и после свадьбы уехала от них.

Новость, что Нелли Грант собирается замуж, а затем покинет США, не вызвала энтузиазма ни в Вашингтоне, ни за его пределами. Быть «первой леди», точнее, «первой незамужней леди» страны, оставить всё и уехать в Англию? И кто же должен был стать её супругом — какой-то молодой, никому не известный хлыщ? К тому же начали ходить слухи, и, заметим, правдивые, что у мистера Сарториса тяжёлый характер, что он может быть весьма груб и несдержан, что он слишком много пьёт… Некоторые даже начали сделать ставки, сколько продлится брак, кое-кто полагал, что не пройдёт и нескольких месяцев после свадьбы, как пара расстанется. Но Нелли была неумолима — она выйдет замуж за своего героя. Единственное, чего удалось добиться родителям, — это отсрочки на год, чтобы жених и невеста смогли получше узнать друг друга.

Начались приготовления к свадьбе, и, естественно, одним из самых важных вопросов было «кому послать приглашение». Обстановка накалялась. Президент предполагал ограничиться только членами семьи, близкими друзьями и теми, кто занимал в правительстве наиболее высокие посты, — не более двухсот пятидесяти человек. Родители Элджернона, мистер и миссис Сарторис, сообщили, что не смогут присутствовать — в результате несчастного случая погиб их старший сын, и они были в трауре. Сторону жениха на свадьбе могла бы представлять тётка Элджи, но она не одобряла послевоенную политику президента Гранта и не желала иметь ничего общего с ним и его семьёй, даже ради племянника. Из всех представителей дипломатического корпуса пригласили только британского посла с супругой (учитывая подданство жениха), а всем остальным оставалось только возмущаться и завидовать приглашённым. Более того, прессу решено было не допускать, поэтому начали протестовать и газетчики — про секретаря миссис Грант, генерала Бэбкока, от которого шли и приглашения, и запреты, издевательски писали, что он «охраняет замок изо всех сил». Даже шторы в Белом доме в день свадьбы должны были быть задёрнуты, чтобы какой-нибудь репортёр не подсмотрел, что творится внутри (так что комнаты и залы украсили огромным количеством свечей). Чем больше было ограничений, тем больше интереса вызывала свадьба, которой, правда, в любом случае предстояло стать ярким событием.

Денег на свадьбу президент Грант не жалел — ходили слухи, что только платье невесты будет стоить от полутора до четырёх тысяч долларов (по примерным подсчётам, сейчас эти суммы колебались бы между двадцатью и шестидесятью тысячами). А ведь ещё предстояло заказать приданое, наряды для восьми подружек невесты, подготовить к свадьбе Белый дом и многое другое…

Для церемонии отвели самое большое помещение, Восточный зал, который убрали белыми розами, привезёнными с юга цветущими веточками апельсинового дерева (флёрдоранжем) и экзотическими растениями. Алтарь покрыли роскошным персидским ковром, а над ним повесили свадебный колокол из белых цветов с «канатами» из зелёного смилакса.

Венчание состоялось утром 21 мая 1874 года. На нём должно было присутствовать меньше гостей (только самые близкие и только самые важные особы), чем затем на приёме, но всё равно комната казалась полной. В одиннадцать часов заиграли свадебный марш, и потянулась свадебная процессия. Первым в зал вошёл жених вместе со своим шафером — младшим братом невесты, Фредом Грантом. За ними шла миссис Грант со старшим и средним братом, Джессом и Улиссом. Мать невесты в то время была в трауре по одному из родственников, поэтому платье у неё было приличествующего такому случаю цвета — лилового, с тёмно-лиловой отделкой, сиреневыми лентами, чёрными оборками, украшенное букетиком анютиных глазок. Затем попарно вошли восемь подружек невесты. На них были совершенно одинаковые платья — белый шёлк с прозрачной белой кисеёй поверх него, а юбки, согласно тогдашней моде, были с пышными драпировками сзади, тоже из белого шёлка. Подойдя к возвышению, на котором стоял алтарь, они выстроились полукругом. Затем медленно вошла невеста под руку с отцом.

На Нелли было белое атласное платье, отделанное баснословно дорогими кружевами, и длинная кружевная фата, которая окутывала её почти целиком. На голове был венок из флёрдоранжа. Президент подвёл дочь к алтарю, подружки невесты расступились, пропуская их, и стали сзади.

Сама церемония была относительно короткой. Передавали, что ни мать, ни отец Нелли (да-да, даже сам суровый Грант!) не могли сдержать слёз.

Сразу после церемонии последовал свадебный завтрак. Меню — его напечатали на шёлке, а шёлк прикрепили к плотной бумаге — раздали гостям в качестве сувениров. Украшение любой свадьбы — роскошный свадебный торт, и эта не стала исключением. Кусочки торта раздали гостям в специальных нарядных коробочках.

Подарки, которые получили Нелли и Элджернон перед свадьбой, были великолепны. Там были кружева, фарфоровые сервизы, бриллиантовые украшения и так далее. Персонал Белого дома подарил своей любимице великолепную вазу для фруктов от Тиффани. Всего подарков, как подсчитала пресса, молодожёны получили на сумму, эквивалентную нынешним полутора миллионам долларов. И только один подарок, наверное, невозможно оценить — написанное специально к этой свадьбе стихотворение знаменитого Уолта Уитмена…

После приёма молодожёны сразу покинули Белый дом; сначала они направлялись в Балтимор, затем в Нью-Йорк — в отведённом специально для них вагоне поезда, украшенном американскими и британскими флагами, — и оттуда должны были отплыть в Англию. На вокзал в Вашингтоне они ехали в роскошном экипаже, под приветствия, музыку и звон колоколов. Словом, выглядело эту ничуть не хуже, чем королевская свадьба!

Пресса сходила с ума, пытаясь узнать мельчайшие подробности. Теперь запрет был снят, и журналисты выясняли всё, от отделки на платье невесты до того, что подавали на десерт. Одна из газет выпустила специальное приложение на восемнадцати страницах (неслыханное дело!), с иллюстрациями, и его моментально расхватали, а затем требовали ещё и ещё.

Семья отправилась в Нью-Йорк проводить свою девочку. Рассказывали, что потом, когда Нелли уехала, президент Грант ушёл в её комнату и там плакал… Как писал впоследствии Джесс, которому во время свадьбы сестры было шестнадцать, «я помню толпу лиц, которые не могу различить, белое облако, которое было Нелли, странной Нелли… А затем Нелли исчезла, и Белый дом оказался странно пустым».

Но Нелли Грант, вернее, уже Нелли Сарторис была счастлива. Ради этого брака она решилась покинуть родителей, братьев, всех своих друзей и даже страну. Её ждал роскошный приём на корабле, который вёз её на родину мужа. Всё то время, пока длилось плавание, устраивались вечеринки, всяческие развлечения; словом, Нелли, должно быть, казалось, что вот оно, счастье…

Счастья не случилось, её жизнь с Элджерноном оказалась тяжёлой. Но она так хотела сказку! И пусть на короткое время, получила её.

Император Николай II и принцесса Алиса-Виктория-Елена Луиза-Беатрис Гессен-Дармштадтская

14 ноября 1894 года

Их свадьбу называли «траурной», потому что состоялась она слишком скоро после кончины отца жениха, императора Александра III. Но это была свадьба по любви, по огромной любви, преодолевшей множество препятствий. Среди правителей — как русских, так и иностранных — встречаются пары, искренне друг друга любившие, но примеров, когда жених и невеста были так влюблены друг в друга, немного. «Я твоя, а ты мой, будь уверен. Ты заперт в моем сердце, ключик потерян, и тебе придется остаться там навсегда», — писала Алиса своему любимому Ники незадолго до свадьбы.

Император Николай II и принцесса Алиса-Виктория-Елена Луиза-Беатрис Гессен-Дармштадтская

Цесаревич Николай хотел жениться на своей избраннице еще при жизни отца. Да, тот был уже безнадежно болен, умирал, но все же еще мог присутствовать на венчании. Правда, тогда пришлось бы венчаться не в Петербурге, а в Ливадии, в царском имении в Крыму, куда увезли больного Александра III: дорогу до столицы он бы не перенес. Императрица Мария Федоровна поддерживала сына в этом решении. Но дяди — великие князья — были решительно против, а Николай всегда отступал перед чужой решительностью.

20 октября государь скончался. Двадцатишестилетний наследник престола Николай Александрович ощущал не только глубокое горе, но ужас и панику. Великий князь Александр Михайлович, зять Александра III, вспоминал, что Николай не мог собраться с мыслями: «Он знал, что сейчас стал императором, и тяжесть этого ужасного события сразила его». Еще не коронованный, но уже ставший, по сути, правителем огромной страны, Николай II восклицал: «Что же должно произойти со мной, с тобой, с Ксенией, с Аликс, с матерью, со всей Россией? Я не готов быть царем. Я никогда не хотел быть им. Я ничего не понимаю в делах правления. У меня даже нет понятия, как разговаривать с министрами».

Алиса, которую жених называл Аликс, относилась к сложившейся ситуации куда спокойнее: она была уверена, что Николай легко справится с правлением, ведь все до него справлялись… Ее больше мучил вопрос перехода из лютеранства в православие, из-за этого она прежде даже сомневалась, соглашаться ли на брак с цесаревичем Николаем. Но любовь победила. Она приняла православие на следующий день после смерти Александра III. Первым указом императора Николая II стал документ, согласно которому принцесса Алиса Гессенская получала новый титул и имя, она стала «православной великой княгиней Александрой Федоровной».

Николай еще раз выразил желание обвенчаться в Ливадии: спешно, не дожидаясь похорон: «Мама, некоторые другие и я находим, что всего лучше сделать свадьбу здесь, спокойно, пока еще дорогой папа находится под крышей дома. Но все дяди против этого и говорят, что мне следует жениться в Питере после похорон».

Однако им все же пришлось ехать в Петербург, куда Александра Федоровна прибыла в статусе невесты императора. Ее экипаж ехал последним в траурной процессии семьи Романовых, двигавшейся за катафалком с гробом Александра III. Уже тогда в России заговорили, что эта «немка» неизбежно принесет беду: «Она пришла к нам за гробом».

Аликс была в сложном положении: она испытывала счастье из-за скорого соединения с любимым и при этом должна была изображать скорбь, да и действительно печалилась из-за смерти Александра III, к которому успела привязаться… Сестре она писала: «Кто это почувствует, кто сможет выразить? В один день в глубоком трауре оплакивать любимого человека, а на следующий — в модных туалетах выходить замуж. Не может быть большего контраста, но это возможно. Это произошло с нами обоими… Таково было мое вступление в Россию. Наша свадьба казалась мне просто продолжением панихиды с тем отличием, что я надела белое платье вместо черного».

Венчание императорской четы состоялось через неделю после похорон, 26 ноября: это был единственный день, когда, по случаю дня рождения императрицы-матери Марии Федоровны, можно было прервать траур, снять черные одежды и облачиться в свадебный наряд. На Александре было платье из старинной серебряной парчи и мантия из золотой парчи, подбитая горностаем. Николай венчался в парадной гусарской форме. Оба сияли от счастья, и один из гостей, прибывший на похороны и присутствовавший на свадьбе, английский принц Георг, герцог Йоркский, писал своей жене Марии: «Я думаю, что Ники очень повезло, что у него такая красивая и обаятельная жена, и я должен сказать, что я никогда не видел двух людей, так любящих друг друга и более счастливых, нежели они. Я сказал им, что не могу пожелать, чтобы они были счастливы более, чем мы с тобой. Это правильно?»

Из-за траура не состоялся торжественный прием для аристократии и было отменено свадебное путешествие. Но для новобрачных это все не имело значения… Перед первой брачной ночью Аликс записала в дневнике мужа: «Наконец-то вместе, на всю жизнь, и, когда кончится эта жизнь, мы встретимся снова в другом мире и останемся вместе навечно. Твоя. Твоя». А утром дополнила запись: «Никогда не предполагала, что могу быть такой абсолютно счастливой в целом мире, так чувствовать единство двух смертных. Я люблю тебя, в этих трех словах вся моя жизнь».

Что ж, они были идеальными супругами. Они жили счастливо — почти счастливо. И умерли в один день.

Роль этих людей в истории мы здесь рассматривать не будем. Не та тема у книги.

Пусть на этих страницах они останутся просто женихом и невестой: очень счастливыми и очень красивыми.

Герцог Мальборо и Консуэло Вандербильт

1895 год

Это была одна из самых знаменитых свадеб за всю историю США. Она стала одна из самых роскошных свадеб XIX века. Она казалась воплощением мечты об идеальном празднике в честь идеального (в том смысле, в каком понимают «идеал» в любовных романах и жёлтой прессе) союза — красавица невеста, дочь миллионера; жених, английский аристократ; буквально королевская пышность во всём, начиная от приданого и заканчивая цветами. Вот только невеста была глубоко несчастна… Двадцать шесть лет спустя супруги разведутся, а ещё через пять лет брак аннулируют. И он перестанет существовать, как будто его никогда и не было. Как будто никогда и не было свадьбы, призванной воплотить чужие мечты, но никак не мечты той, которую вели под венец.

Консуэло, дочь Уильяма Киссэма Вандербильта, была едва ли не самой завидной невестой Америки того времени — её отец был членом знаменитого клана Вандербильтов, железнодорожным магнатом, «королём», а она, соответственно, «принцессой». И выдать такую принцессу замуж за достойного, с точки зрения родителей и общества, кандидата было важной задачей. Американская наследница и европейский аристократ — такой союз тогда был нередким и обычно желанным для обеих сторон. Деньги и титул. И кто стал бы принимать во внимание желание Консуэло выйти замуж по собственному выбору? Только не родители, и в особенности мать Альва Вандербильт.

Чарльз Спенсер, 9-й герцог Мальборо

Она долго и придирчиво выбирала жениха для дочери, отклоняя одно предложение за другим. И вот, наконец, Консуэло познакомили — конечно же, как бы случайно — с гостем из Англии, Чарльзом Спенсером-Черчиллем, девятым герцогом Мальборо. Дальнейшее напоминало душещипательный роман (впрочем, и в основе таких романов часто бывают реальные события, а история жизни Консуэло не раз заинтересует литераторов) — дочь отказывается выходить за того, кого ей выбрали родители; она любит другого; она хочет сбежать — и её запирают дома; в ход идут уговоры, крики, слёзы; и, наконец, самое действенное средство, к которому порой прибегают авторитарные родители и перед которым не могут устоять многие дети: «Мне плохо, я умираю, и если ты не согласишься…»

После свадьбы газеты писали, что «можно смело сказать — никогда ранее столь прелестная юная женщина не становилась супругой представителя рода, основанного великим английским военачальником». В эту свадьбу было вложено огромное количество денег и сил. Было сделано всё, чтобы достойно представить родовитость жениха и богатство невесты. Вот только более грустную невесту на такой свадьбе, чем Консуэло, представить трудно… Говорили, что и герцогу Мальборо пришлось отказаться от мысли о женитьбе на той, кого он там, у себя в Англии, любил. Зато его, надо полагать, хоть в какой-то степени утешили два с половиной миллиона долларов, полученные от тестя, с помощью которых он смог восстановить своё поместье в Оксфордшире. И то, что невеста была по-настоящему красива.

Консуэло Вандербильт

А что утешало Консуэло? И утешало ли?

Приданое невесты было роскошным. Статья в «Нью-Йорк таймс» подробно описывала даже бельё и гардероб — носовые платки из тончайшего льна и валансьенских кружев, с ручной вышивкой, «такой же прекрасной и такой же дорогой, как кружева»; бесчисленное количество нижних юбок; всевозможные корсеты — тоже, разумеется, с вышивкой, атласными лентами и кружевами. Так, подробно описывался корсет, который мисс Вандербильт должна была надеть в день свадьбы, — блестящий атлас с матовым узором из гвоздик, с застёжками-крючками, которые были «совсем как обычные, но из золота»; а специальный крючок, который удерживал на месте нижние юбки, не давая им сместиться, тоже был «как обычно, но филигранным, из римского золота». Нижняя юбка, которая должна была быть под свадебным платьем, описана не менее подробно — из тонкого «белого блестящего материала», с оборкой шириной в сорок три сантиметра, покрытой ручной вышивкой, и оборками из валансьенских кружев. Что уж говорить о «просто» белье и платьях… Даже капоты были «в стиле Людовика XVI», из розовой, белой и голубой ткани, с подкладкой из шёлковой тафты и отделанные всё теми же драгоценными кружевами изнутри и по рукавам.

«Наряд мисс Вандербильт прекрасен, его простота подчёркивает красоту материалов и тонкость работы, не делая его дешевле. Отделанный кружевом воротник на красивейшем халате стоит столько же, сколько готовое платье, купленное у портного, а за деньги, потраченные на один комплект одежды, иная девушка могла бы приобрести целое приданое».

Годы спустя герцогиня Мальборо вспоминала, что была потрясена, когда в газетной статье прочитала о своих «золотых с бриллиантами застёжках для подвязок». Напоказ было выставлено всё — пресловутое «публика имеет право знать»…

И свадебный наряд будущей герцогини, разумеется, тоже рассматривали. Как и множество дам той эпохи, которые могли себе это позволить, Консуэло и её мать были клиентками знаменитого дома мод, основанного Чарльзом Фредериком Вортом. Но, ко всеобщему удивлению, свадебное платье заказали не в Англии, а в Америке. Быть может, хотя бы в этом Консуэло удалось настоять на своём…

Модный силуэт 1895 года предусматривал тончайшую, туго затянутую в корсет талию, сильно расширяющуюся книзу юбку, огромные рукава (которые визуально делали талию ещё более тонкой). Платье Консуэло, которое задало свадебную моду на несколько лет вперёд, отвечало всем этим требованиям и одновременно поражало роскошью тончайших драгоценных материалов, которую было трудно превзойти. Газеты писали: «Платье невесты было из атласа кремового цвета, который очень шёл к её оливковой коже. Впереди юбка была отделана четырьмя воланами кружев; узор для кружев был выбран для невесты в Брюсселе. С правой стороны, с верхней оборки, ниспадал каскад флёрдоранжа. С левого плеча тоже ниспадал флёрдоранж. Шлейф был длиной 4,5 метра и был прикреплён к плечам где-то на 10 сантиметров ниже воротника. Он ниспадал встречными складками, которые раскрывались на полную ширину начиная от талии. Он был покрыт вышивкой из жемчуга и серебра, а узор изображал листья роз, скреплённые узлами в виде восьмёрки, символа верной любви». Корсаж, разумеется, был, согласно традиции, закрытым, без декольте; с высоким воротником из шифона и кружев. Вокруг затянутых атласом плеч шла широкая, почти до локтя, оборка всё из тех же материалов. «На невесте была фата из тончайшего брюссельского тюля и тиара из флёрдоранжа. Её атласные туфельки были сделаны из того же материала, что и платье, и вышиты серебром. На ней не было ни единой драгоценности».

Таким по-настоящему волшебным видением, облаком из кружев, предстала перед гостями Консуэло Вандербильт 6 ноября 1895 года.

Единственное, что, как писали, омрачало этот великолепный праздник (не считая слёз невесты), — отсутствие родственников со стороны жениха. Не присутствовали и члены большого клана Вандербильтов — не считая, разумеется, членов семьи невесты и самых близких родственников.

Для церемонии венчания миссис Вандербильт выбрала не церковь Святого Варфоломея, в которую обычно ходила семья, а церковь Святого Фомы, на углу Пятьдесят третьей улицы и Пятой авеню. Причина была очевидна — вторая церковь была просторнее, там могло поместиться больше гостей, хватало места и для оркестра (50 инструментов), и хора (60 певцов). «Тёмный интерьер церкви превратили в видение, словно из сказки, и даже те, кто привык к роскошным убранствам, были очарованы великолепным зрелищем». Всё, от купола высотой почти тридцать метров до каменных и деревянных деталей внутренней отделки церкви, было украшено зеленью и цветами. Шесть массивных гирлянд из роз, лилий, хризантем и зелени свисали из-под купола и расходились в разные стороны. Проход к алтарю был украшен бутонами розового и белого цвета; возле каждой пятой скамьи стоял светильник — целая композиция из собственно светильника, белых и розовых роз, венчаемая пальмой и обвитая белыми и розовыми атласными лентами, связанными в банты, чьи концы ниспадали до пола. Шесть колонн церкви были украшены белыми и розовыми хризантемами и папоротником. Над алтарём возвели три арки в готическом стиле, украшенные папоротником и розами. Сам алтарь украсили ландышами, орган — виноградными лозами, хоры — белыми и розовыми лилиями и белыми и розовыми альпийскими фиалками, восточную галерею оформили с помощью папоротника и осенних листьев, у окон стояли кадки с большими пальмами и тропическими растениями…

В день свадьбы всё пространство между церковью и особняком Вандербильтов было запружено зрителями, которые стали собираться с девяти утра. Через полтора часа там уже было около двух с половиной тысяч человек, и большую часть составляли женщины, жаждавшие взглянуть на будущую герцогиню Мальборо. Порядок в этой толпе поддерживали триста полицейских, и им приходилось нелегко, учитывая огромное количество экзальтированных женщин, с которыми нужно было обходиться очень аккуратно и вежливо. Дамы есть дамы!

В десять часов двери церкви распахнулись, чтобы принять многочисленных гостей. Распорядители торжества были людьми опытными, но, как писали в газетах, им тоже пришлось нелегко — одни дамы настаивали на том, чтобы непременно сидеть в самом центре, другие отказывались проходить на отведённые им места, а третьи готовы были влезть на скамьи с ногами, чтобы хорошенько рассмотреть платье очередной известной в высшем свете дамы. Детали туалетов позднее описали в прессе во всех подробностях, вплоть до того, какими цветами была украшена та или иная шляпка. Поскольку церемония проходила утром, этикет предписывал обойтись без большого количества драгоценностей, так что в основном рассматривали именно наряды.

До полудня в церкви стояла суматоха, которая достигла пика, когда приехала миссис Вандербильт, мать невесты, в сопровождении двоих своих сыновей — это означало, что вот-вот появится и сама невеста. Разумеется, наряд дамы, которая и организовала этот грандиозный праздник, описали не менее дотошно, чем наряд самой невесты — бледно-голубое атласное платье, чьи подол и воротник были отделаны «русскими соболями», приталенное пальто в тех же тонах, «шляпа из кружева и серебря с бледно-голубой эгреткой».

Затем прибыл жених, герцог Мальборо (в тёмно-сером костюме из шотландской шерсти и с бутоньеркой из белых орхидей), в сопровождении шаферов, главным из которых был его кузен. Но и ему, и гостям пришлось ждать ещё двадцать минут, пока не появится невеста со своей свитой.

Наконец в церковь вступили восемь подружек невесты (вернее, шесть подружек и две юные «девочки с цветами») — разумеется, все они были очень красивыми девицами, представительницами лучших семей Нью-Йорка. Их платья были одновременно и очень изящными, и простыми — чтобы подчеркнуть изысканную сложность наряда главной героини праздника. Атлас цвета слоновой кости, относительно короткие юбки — до щиколоток, на юбках и рукавах — оборки из шифона; плечи прикрывали косынки-фишю «в стиле королевы Марии-Антуанетты» из брюссельского тюля, удерживаемые у талии широкими голубыми атласными кушаками. Чёрные бархатные шляпы «в стиле Гейнсборо» были украшены голубыми атласными лентами, и с правой стороны на полях были большие розетки из шифона, а с левой поля резко загибались вверх, и к ним было прикреплено по шесть бледно-голубых страусовых перьев и белой эгретке. На шеях у подружек невесты были голубые бархотки с жемчугом, косынки были сколоты подарками герцога Мальборо — бирюзовыми брошами. Подарками от самой невесты стали бриллиантовые бабочки.

За ними шла Консуэло в сопровождении отца (и, как заметили гости, она была на несколько сантиметров выше, чем он). Подружки невесты, как и шаферы, выстроились по трое с каждой стороны от алтаря, две самые младшие девочки стали прямо за невестой, которую отец с рук на руки передал жениху (теперь гости могли заметить, что невеста выше и жениха, причём значительно — на полголовы; впрочем, это не важно, когда есть любовь, а уж когда её нет — тем более).

После обряда венчания Консуэло, теперь уже герцогиня Мальборо, и её супруг под звуки марша из оперы «Тангейзер» прошли в ризницу, где состоялось подписание брачного контракта.

Всего на венчании присутствовало около четырёх тысяч гостей, но только менее двух сотен из них удостоилось приглашения на свадебный приём в особняк Вандербильтов, на углу Семьдесят второй улицы и Мэдисон-авеню. Большая часть тех «простых зрителей», кто пришёл с утра к церкви и к дому невесты, чтобы взглянуть на Консуэло перед церемонией, так и оставался там в течение всего этого времени, чтобы посмотреть на неё уже в новом качестве, герцогини Мальборо, и покричать «ура».

Гости же тем временем прибывали из церкви. Поскольку роскошный дом был выстроен и отделан совсем недавно, для многих из них «этот праздник дал заодно и возможность в первый раз полюбоваться на изысканный интерьер».

Так же как и церковь, особняк Вандербильтов был убран цветами — пальмы, которые достигали высокого потолка, огромные папоротники, тысячи белых и розовых орхидей; главная лестница была увита аспарагусом, орхидеями и розами. Новобрачные принимали поздравления в гостиной в северной части особняка, стоя под куполом, свитым из белоснежных цветов. В холле стояло два стола, на одном из которых лежали букеты из белых цветов для дам и бутоньерки для джентльменов, а на втором — изящные коробочки с вензелем жениха и невесты, в которых лежали кусочки и свадебного торта, чтобы гости могли забрать их домой.

Был дан свадебный завтрак. Стол, за которым сидели Консуэло с герцогом и шестнадцать самых близких гостей, включая семью невесты, был украшен ландышами и белыми орхидеями; остальные гости сидели за небольшими круглыми столами. Музыкой их развлекал небольшой венгерский оркестр.

Безусловно, привлекали внимание и подарки — а как же! И хотя значительная часть подарков с английской стороны была отправлена сразу в поместье жениха, американцам тоже было на что полюбоваться. В газетах прямо писали, что таких подарков не получила за последние годы ни одна американская молодая леди, вышедшая замуж за европейского аристократа. Один из самых драгоценных подарков сделала Консуэло мать — длинная, почти метр, нить огромных жемчужин; это роскошное ожерелье, «одно из лучших в мире в своём роде», миссис Вандербильт нередко надевала на торжественные мероприятия, а теперь передала новоиспечённой герцогине. Тётя невесты преподнесла ей старинное золотое колье с бриллиантами и жемчугом, среди подарков от других гостей были ридикюль из золотой сетки, украшенный бриллиантами и бирюзой, браслет и брошь в виде полумесяца с бриллиантами — от брата, роскошная рубиновая парюра из восьми предметов от свекрови, вдовствующей герцогини, и так далее. Даже в наше время значительная часть фамильных украшений герцогов Мальборо состоит из драгоценностей, которые Консуэло когда-то привезла с собой из Америки в Англию.

После приёма молодые вышли из дома под громкие приветствия — им предстояло отправиться в поместье Вандербильтов на Лонг-Айленде. Без курьёзов всё-таки не обошлось. К примеру, один из шаферов так неудачно бросил горсть риса, которым осыпали молодых, что попал герцогу в затылок, и тот, «наклонив свою вельможную шею, устремился к карете не столько грациозно, сколько быстро». Кто-то из толпы швырнул в карету голубую атласную туфельку и едва не сшиб кучера. Какой-то седовласый джентльмен высунулся из окна соседнего дома и бросил ещё одну туфельку, на сей раз розовую — она приземлилась прямо на нарядный навес, который установили над входом в особняк. Когда после отъезда новобрачных рабочие тут же начали его убирать, им помешала толпа очередных восторженных зрительниц с улицы — всем им хотелось непременно пройтись под этим навесом.

Герцог и герцогиня быстро скрылись от всей этой суеты. На этом месте обычно хочется добавить «вскоре они, наконец, остались наедине», но… Надо думать, что какой бы утомительной ни была для невесты свадьба, на сей раз никакие хлопоты этого дня не компенсировала мысль о том, что осталось потерпеть ещё немного. Ещё немного — и начнётся жизнь вдвоём.

Консуэло Вандербильт, главная героиня одной из самых роскошных свадеб в истории, вовсе её не хотела. И если праздник, пусть и нежеланный, был коротким, теперь ей предстояло выдержать нежеланную семейную жизнь…

Эрцгерцог Франц-Фердинанд и графиня София Хотек

1 июля 1900 года

Эта свадьба увенчала то, что можно назвать «скандалом в благородном семействе». Даже не в благородном, а в благороднейшем — в императорском! Наследник короны пожелал жениться на женщине, которая была ему не ровней… Никто не смог его переубедить. И тот, кто должен был вступить на трон одной из самых богатых и могущественных держав в Европе, сыграл тихую и скромную свадьбу со свой любимой. Однако свадьбе предшествовал настоящий ураган событий.

Франц-Фердинанд-Карл-Луис-Мария, появившийся на свет 18 декабря 1863 года в Граце, был первенцем в семье эрцгерцога Карла-Людвига, и принцессы Дома Бурбонов Марии-Аннунциаты, старшей дочери короля Обеих Сицилий Франческо I. Император Австро-Венгрии Франц-Иосиф приходился ему родным дядей. Поскольку у императора имелся сын — кронпринц Рудольф, — у Франца-Фердинанда не было ни малейших надежд на наследование престола… Но его это и не волновало.

Как и положено, Фран-Фердинанд еще ребенком был зачислен в армию. Когда подрос — служил исправно, военная форма ему оказалась не только к лицу, но и по сердцу: ему нравилось в армии, и, пожалуй, он сделал бы военную карьеру, даже если бы не был одним из Габсбургов, то есть не имел бы изначально преимуществ перед сослуживцами. Франц-Фердинад производил впечатление обычного солдафона, верного долгу, грубоватого, любителя охоты. Ко всему прочему, Франц-Фердинанд был еще и феноменально упрям. Он стоял на своем до конца и никогда не изменял принятому решению.

В 1889 году тридцатилетний кронпринц Рудольф, женатый на бельгийской принцессе Стефании, покончил с собой в замке Майеринг, вместе со своей любовницей — восемнадцатилетней баронессой Марией Вечера. Преемником императора был назван его младший брат, эрцгерцог Карл. Но все понимали, что, скорее всего, на императорском троне предстоит увидеть не самого Карла, а его старшего сына, эрцгерцога Франца-Фердинанда. Так и случилось: в 1896 году Карл скончался и Франц-Фердинанд стал официальным наследником.

В почтенном возрасте тридцати четырех лет Франц-Фердинанд, будучи наследником престола, оставался холостяком. Император Франц-Иосиф не уставал напоминать племяннику, что в самое ближайшее время тот должен себе выбрать невесту — девушку из знатного рода. Это способствовало бы укреплению монархии, да и недостатка в претендентках не было: не проходило и недели, чтобы кто-нибудь не представлял эрцгерцогу очередную барышню, достойную стать супругой будущего монарха. Но своенравный Франц-Фердинанд ни на ком не остановил свой выбор: не важно, были ли девушки красавицами или дурнушками, из какого бы дома они ни происходили, всех он называл «мышками» и не удостаивал своего внимания. Франц-Фердинанд утверждал, что, несмотря на прелесть всех этих барышень, для него они все на одно лицо… А их юность — всем претенденткам было не больше семнадцати-восемнадцати лет — с его точки зрения является скорее недостатком, чем достоинством.

Эрцгерцог Франц-Фердинанд с супругой и детьми

В 1898 году Франц-Фердинанд на долгое время задержался в Праге. Именно там на одном из балов он и встретил свою будущую жену: Софию Хотек, фрейлину эрцгерцогини Изабеллы Тосканской. Вообще-то ему сватали дочь эрцгерцогини, Марию-Кристину. Но Франц-Фердинанд сделал то, чего от него не ожидали: он влюбился. В женщину, которая была не ровней ему по происхождению.

София Мария Джозефина Альбина Хотек родилась 1 марта 1868 года в Штутгарте. Она происходила из старинного, но не самого знатного рода. Она была дочерью главного конюшего императорского двора рейхсграфа Богуслава Хотека и графини Вильгельмины Кински. Хотеки являлись баронами с 1556 года, получили титул графа в 1723-м, а с 1745-го могли называться рейхсграфами. На протяжении многих веков Хотеки верно служили короне, но этого было недостаточно, чтобы их род вошел в так называемый «список четырнадцати», то есть четырнадцати знатных родов, представительницы которых имели право выходить замуж за коронованных особ и их наследников.

Официальная версия говорит о том, что Франц-Фердинанд и София познакомились в 1898 году, но некоторые источники утверждают, что это могло быть и раньше: в 1896 или 1897 году. В любом случае ей было уже около тридцати. Она была далеко не так юна, как глупенькие «мышки», раздражавшие Франца-Фердинанда.

Свои обязанности при дворе София исполняла безупречно, ее ставили в пример другим фрейлинам. Она очень ценила свое место. И тем более удивительно, как быстро эта уже вполне зрелая, благоразумная и строгая женщина позабыла о долге фрейлины и даже о женской чести и согласилась стать любовницей эрцгерцога! Это был совсем не тот случай, когда для придворной дамы было выгодно ответить на страсть принца крови: нет, София ничего, никаких выгод не приобрела, когда отдалась Францу-Фердинанду, и даже напротив — если бы их связь открылась, она потеряла бы все… Объяснить ее поступок можно только искренней и даже самопожертвенной любовью, которую София питала в ответ на чувства Франца-Фердинанда.

Когда Изабелла узнала об их связи, она изгнала свою фрейлину. И Франц-Фердинанд, сознавая, что их тайна раскрыта и София опозорена, причем по его вине, официально объявил девицу Хотек своей невестой.

Это заявление потрясло не только монарший дом, но и всю Европу. Разгневанный Франц-Иосиф немедленно вызвал наследника ко двору и потребовал от него отказаться от этого безумного шага. Но Франц-Фердинанд со свойственным ему упрямством заявил, что никогда не откажется от Софии, так как любит ее больше жизни и ни трон, ни блестящие перспективы его не прельщают, если любимой не будет рядом… Слова Франца-Фердинанда вскоре стали известны всем: об этом писали все газеты, на улицах прохожие судачили только том, откажется ли все-таки престолонаследник от своей затеи, или Францу-Иосифу не удастся переубедить строптивца.

Правящие дома всей Европы открыто осуждали Франца-Фердинанда, хотя слова поддержки все же нашлись. Например, Николай II, сам женившийся на любимой женщине — на своей Аликс — против воли отца, Александра III, который считал Аликс неподходящей для роли русской императрицей… Николай II открыто выступил в поддержку Франца-Фердинанда, и к нему присоединились император Германии Вильгельм II и папа римский Лев XIII: они обратились к Францу-Иосифу, убеждая его дать согласие на этот брак и оставить при этом за будущими детьми Франца-Фердинанда право на наследование трона. Мотивировали они это тем, что подобный брак только способствует укреплению монархии и вызовет одобрение у простого народа.

И сам Франц-Фердинанд продолжал яростно сражаться за свою любовь. Он даже внимательно исследовал родословную всех принцесс, которых ему сватали, и доказал, что все они ему приходятся родственницами, а значит, с медицинской точки зрения ему совсем нежелательно на них жениться! «Когда человек нашего круга кого-то любит, всегда в родословной найдется какая-то мелочь, которая запрещает брак, и поэтому случается, что у нас всегда муж и жена являются двадцать раз родственниками. В результате половина детей — дураки и идиоты», — со свойственной ему прямолинейностью заявил эрцгерцог, шокировав всех своих царственных родственников, которые женились как раз на кузинах и племянницах…

Но ни император, ни прочие родственники не изменили своего отношения к происходящему. Только мачеха и ее дочери продолжали поддерживать Франца-Фердинанда, убеждая его поступать по велению сердца, а не под давлением общественного мнения. Все это привело к тому, что однажды Франц-Фердинанд заявил во всеуслышание, что либо женится на Софии Хотек, либо навсегда останется холостяком. Подобное положение дел было неприемлемо для династии Габсбургов… И Франц-Иосиф скрепя сердце все же дал согласие на брак, однако поставил жесткие условия: София Хотек никогда не сможет стать императрицей, она всего лишь супруга будущего императора, а их дети никогда не смогут претендовать на престол. Единственной привилегией, оставшейся Софии, было ее право быть похороненной в одном склепе с мужем.

1 июля 1900 года, через три дня после публичного отречения Софии от прав наследования, в городе Райхштадте, в Северной Богемии, состоялась свадьба. Никто из Габсбургов не присутствовал: ни император, ни братья и сестра Франца-Фердинанда. Это оскорбление эрцгерцог никогда так и не смог забыть. София пригласила тех своих родственников и подруг, которые сохраняли ей верность, несмотря на скандал. На ней было скромное белое шелковое платье с бутоньеркой на груди, маленький венок из флердоранжа и изящная фата. Никаких сложных портновских ухищрений и умопомрачительных драгоценностей. Медовый месяц Франц-Фердинанд и София провели в поместье эрцгерцога — в Конопиште, знаменитом своими чудесными садами.

Они были очень счастливы вместе, у них родились трое красивых детей — София, Максимилиан и Эрнст. Через несколько лет после свадьбы Франц-Фердинанд писал: «Самое лучшее, что было в моей жизни, — это моя женитьба на Софии. Это было и самым разумным моим поступком. София все для меня: она моя жена, мой друг, мой советчик, мой доктор, одним словом — она мое счастье. Прошло уже несколько лет со дня нашей свадьбы, а я люблю ее, как в первый день нашей встречи, счастье наше не уменьшилось ни на толику. Иногда мне кажется, что с каждым днем я становлюсь только счастливее, лишь бы София всегда была рядом со мной».

К сожалению, им не довелось состариться вместе. Зато они умерли в один день, 28 июня 1914 года, расстрелянные террористом Гаврилой Принсипом. Выстрелы в Сараеве положили начало Первой мировой войне. И трагический финал прекрасной супружеской жизни Франца-Фердинанда и Софии затмил ее скандальное начало…

Жестокий век. ХХ век

принц Чакрабон и Екатерина Десницкая

1 (?) февраля 1906 года

Екатерина Десницкая была русской дворянкой — но из бедных и неродовитых дворян. По сути своей, она была совсем обыкновенной девушкой: серьезной и чистой, религиозной и доброй — как и большинство девушек из хороших русских семей. Но однако, на долю именно этой обыкновенной девушки выпала одна из самых необыкновенных любовных историй ХХ века — и бедная русская дворяночка стала принцессой в далеком Таиланде. Ее свадьба с принцем Чакрабоном вызвала скандал в королевстве Сиам (так тогда назывался Таиланд) и изумление в России. Их венчание было тайным — и в результате неизвестна даже точная дата этого события. Судя по датам писем, Екатерина Десницкая и принц Чакрабон обвенчались в начале февраля 1906 года.

Екатерина Десницкая и принц Чакрабон с дочерью

…В 1883 году цесаревич Николай, будущий царь Николай II, совершая кругосветное путешествие, был особенно торжественно принят в Сиаме королем Рамой V. Вначале не планировавший задерживаться в этой совсем уж экзотической стране, Николай провел там около пяти недель и даже подружился с королем и пригласил его к себе в гости, в Петербург. Король Рама V в сопровождении старшего сына, принца Ваджиравуты, нанес ответный визит в 1886 году. Ему тоже понравилось в Петербурге, и спустя десять лет он отослал в Петербург учиться своего младшего, любимого сына, принца Чакрабона, рожденного ему самой любимой из всех его жен, королевой Саовабхой. До поездки в Россию принц жил в Англии, учился в закрытой школе. По прибытии в Петербург принц Чакрабон был представлен Николаю II и зачислен в Пажеский корпус, где учились исключительно сыновья русский аристократической элиты. Принц с легкостью овладел русским языком. Он и его друг Нан Пум были первыми таиландцами, заговорившими по-русски. Учился принц Чакрабон легко и прилежно, чем удивлял всех преподавателей, ожидавших, что им придется помучиться с «язычником». Выйдя из корпуса гвардейским гусаром, принц Чакрабон решил продолжить учебу в России, поступил в Академию Генерального штаба и получил звание полковника русской армии.

Екатерине Десницкой было два года, когда умер ее отец, судья Иван Семенович Десницкий. Год спустя мать с двумя детьми — четырнадцатилетним Иваном и трехлетней Катей — перебралась к своим родителям в Киев. Жили почти что бедно. В восемнадцать лет Иван при поддержке родных отправился в Москву и поступил в университет, учился отлично, мечтал о дипломатической карьере. В 1903 году умерла и мать, осиротевшую Катю родственники отправили в Петербург, к брату. Там Катя поступила на курсы сестер милосердия. Когда заканчивала курсы, как раз началась Русско-японская война. И Катя решила ехать во фронтовой госпиталь, ухаживать за ранеными.

С принцем Чакробоном Катя познакомилась незадолго до своего отъезда на фронт, на благотворительном балу в пользу раненых. Катя, как и другие сестры милосердия, собирала пожертвования. Принц влюбился в нее с первого взгляда, чуть не каждый день наезжал в убогую обитель брата и сестры Десницких, снимавших на двоих одну комнату на последнем этаже доходного дома — по тем временам просто ужасающая бедность! Когда Катя объявила о дате своего отъезда в действующую армию, Чакробон просил у брата ее руки. Иван был смущен. А Катя принцу отказала. Она серьезно и просто сказала, что готова была бы полюбить его, но между ними непреодолимая пропасть, а главное — долг зовет ее помогать страждущим. С чем и уехала на Байкал с передвижным госпиталем. Но принц регулярно писал ей и вообще не оставлял надежды завоевать сердце этой строгой девушки.

Принц любил ее настолько, что согласился венчаться с ней по православному обряду, когда Катя Десницкая все-таки согласилась стать его женой. Правда, принц боялся, что, если родные узнают о его затее, они попытаются помешать свадьбе. Поэтому о планах молодых знали только брат Кати, Иван, друг Чакрабона, Нан Пум, и адъютант принца Сурают, который и сам был женат на русской.

Нариса Чакрабон, внучка Екатерины Десницкой и принца Чакрабона, писала в книге «Катя и принц Сиама»:

«В начале января Иван Десницкий и Пум провожали Катю с Чакрабоном в Константинополь. С влюбленными ехал адъютант принца Сурают с русской женой Еленой Николаевной, которая всячески старалась опекать Катю перед свадьбой. Все, и отъезжающие, и провожающие, испытывали сильное нервное напряжение. Из писем следует, что, уступив притязаниям царственного юноши и отпуская сестру в чуждые края, Иван сомневался в правильности принятого им решения. Пум, хотя и твердо намерен был остаться в России, сильно переживал, что Чакрабон, с которым он неразлучно провел десять лет, уезжает на родину без него. Что касается самого принца, то он, безусловно, не мог не бояться последствий, представляя себе, каким может быть наказание за его уловки и обман. И увлеченная приключениями Катя тоже страшилась будущего. Сопутствующие проводам неестественный смех и вымученные разговоры усиливались в данной экстраординарной ситуации. Когда поезд наконец отошел, у всех на лицах читалось смущенное облегчение. Путешественники следовали к Черному морю в Одессу с короткой остановкой в Киеве. Можно себе представить чувства Кати — она снова и снова высовывалась из окна, бросая последний взгляд на город, который, возможно, видела в последний раз. Ее ждала совершенно непредсказуемая судьба.

Венчание состоялось в Константинополе в назначенные сроки, но без трудностей не обошлось. В письме Ивану 1906 года Чакрабон рассказывает:

“Нас скромно обвенчали в греческой церкви Святой Троицы на улице Пера. Накануне я встретился со священником и долго с ним разговаривал. Очень трудно было организовать полную секретность, которая совершенно необходима: если узнают о свадьбе мои родители — разразится великий скандал. Неслыханное дело, что сиамский принц, сын единственного бумистского монарха, венчается в христианской церкви. Я попросил священника не давать никакой информации, никому ничего не рассказывать, не показывать регистрационных книг. В крайнем случае посоветовал говорить, что свадьбы вообще не было. Секретность для меня необычайно важна, не позаботься я о ней — спать бы не смог. Мы на Востоке, Иван Иванович, теперь стали еще умнее!»

Из письма явствует, что принц прекрасно осознавал свой дар убеждать людей, а священник сомневался в его искреннем обращении к христианству».

После венчания молодые уехали в свадебное путешествие по Египту. Из письма Кати брату Ивану, посланного из отеля «Савой» в Каире 12 февраля: «Каир — это мечта. Погода прекрасная, жары нет, тепло и приятно. Завтра мы отправляемся по Нилу на север. Путешествие будет длиться пять дней, затем проведем одну ночь в Каире и отправимся в Порт-Саид. А уже оттуда в Сиам. Мне страшно, сама не знаю почему. Самое скверное, что в Бангкоке нет православной церкви. Только подумай, как жить без этого? Этим утром я пешком ходила в греческую церковь, служба в ней начинается с восьми часов и отличается от нашей, а пение ужасное… Здесь все говорят по-английски, я, конечно, ничего не понимаю. Думаю, что мне будет очень трудно жить в Сиаме. Предполагала, что вдали от России будет тяжело, но не знала, что настолько. Теперь уже ничего не поделаешь. Но я утешаю себя мыслью, что вышла замуж за человека, который меня любит и которого я осчастливила».

В отель к Чакрабону приходили дипломаты, но Катя пряталась от них в дальней комнате. В письме она делится с братом своей тревогой и дурными предчувствиями:

«Мы не хотим объявлять о своей женитьбе. Боимся, что если король узнает — затеет грандиозные празднества и балы. А у нас нет лишних денег на покупку бальных платьев, к тому же придется отдавать визиты всем этим дамам, которые говорят только по-английски. Я же и слова не пойму из их разговоров.

Мне очень не хватает книг, Чакрабон подписался на кое-какие русские газеты, но я прошу тебя, Ваня, пришли мне русских журналов и книг, а не то я сойду с ума.

Теперь я начинаю осознавать свое будущее, и оно не представляется мне в радужном свете. Мой муж был прав, когда предупреждал в Петербурге, что это будет большая жертва с моей стороны — ехать с ним без разрешения.

Что там в Киеве? Мне бы хоть на один день там очутиться, я очень по нему тоскую. Иногда мне так грустно, что я плачу, но стараюсь сдерживаться ради Чакрабона, делаю вид, что весела. Он огорчится, если узнает. Но вообще-то мы планируем поехать в Москву года через два. Чакрабон заявляет, что одну в Киев меня не отпустит, боится, что родственники помешают мне вернуться назад, а вдвоем ехать туда не хочет — боится гнева наших родных. Известно, что у его адъютанта, женатого на русской, были неприятности с родственниками жены. Но я напомнила мужу тот случай, о котором ты мне рассказывал, как его однажды задержали в России, потребовав документы, а он просто ответил: «Я принц Чакрабон». «Вот и моим родственникам так скажешь!» — посоветовала я, и мы оба разразились смехом.

Я счастлива, что ты его ценишь, ведь мы с Чакрабоном вместе благодаря тебе…

Напиши, как там наши в Киеве отнеслись к моему браку…

Я сгораю от любопытства.

Ты пойми, дорогой Ваня, мне грустно вспоминать мое прошлое и все, что было между мной и Игорем. Если бы мы с ним тогда не расстались, мне не пришлось бы отправляться в Сиам. Совершенно неизвестно, как меня там примут и выживу ли я в тамошнем климате? Иногда мне по-настоящему страшно».

Дурные предчувствия оправдались.

В Сиаме, куда приехали молодые, Катю приняли плохо. Чуждый климат сказался на ее здоровье. Сына, принца Чулу, у нее отняла свекровь. А со временем Чакрабон к ней охладел и пожелал взять себе вторую жену, после чего Екатерина сбежала из его дворца: добром ее отпустить он не желал.

Она еще раз вышла замуж и была счастлива… Но ее счастливый брак с американским инженером Гарри Клинтоном Стоуном был интересен только исследователям ее биографии. А союз русской дворянки и сиамского принца стал легендой.

Феликс Юсупов и Ирина Романова

1914 год

В своих мемуарах Феликс Юсупов писал: «Однажды на верховой прогулке увидел я прелестную девушку, сопровождавшую даму почтенных лет. Наши взгляды встретились. Она произвела на меня такое впечатление, что я остановил лошадь и долго смотрел ей вслед. На другой день и после я проделал тот же путь, надеясь снова увидать прекрасную незнакомку. Она не появилась, и я сильно расстроился. Но вскоре великий князь Александр Михайлович и великая княгиня Ксения Александровна навестили нас вместе с дочерью своей, княжной Ириной. Каковы же были мои радость и удивление, когда я узнал в Ирине свою незнакомку! На этот раз я вдоволь налюбовался дивной красавицей, будущей спутницей моей жизни. Она очень походила на отца, а профиль ее напоминал древнюю камею».

Да, княжна Ирина была редкой красавицей и стояла на одной из самых высоких ступенек социальной лестницы — её дедом с материнской стороны был Александр III, а с отцовской — его двоюродный брат, великий князь Михаил Александрович. Более чем завидная невеста для кого угодно, в том числе и какого-нибудь заграничного принца. Но Феликс Юсупов влюбился в неё, а она в него…

Поначалу об их браке не хотели и слышать. Да, Феликс был аристократом — Зинаида Юсупова, единственная наследница богатейшего княжеского рода, вышла замуж за графа Феликса Сумарокова-Эльстона, который после свадьбы стал носить двойной титул, графа и князя одновременно. Их младший сын оказался единственным наследником и титулов, и огромнейшего состояния, к тому же он был потрясающе красив. Однако ко всему этому прилагалась скандальная репутация. Что только не рассказывали о нём — он появлялся на публике в женской одежде, посещал злачные места, якобы питал пристрастие к представителям своего же пола…

Феликс Юсупов и Ирина Романова

Мать Феликса всячески приветствовала подобный брак — ведь её сын женился бы на императорской племяннице; сама Ирина была тверда, что уж говорить о Феликсе. И… родители Ирины сдались. Мать Ксения Александровна писала в своём дневнике 5 октября 1913 года: «В начале пятого к нам приехали Юсуповы с Феликсом и мы благословили детей! Благослови их Господь, и да пошлёт Он им счастья. Было очень эмоционально — мы все целовались и прослезились».

Казалось бы, счастье было уже так близко, однако вскоре Феликсу сообщили, что помолвка разорвана! Он в ужасе бросился к родителям своей невесты: «Впоследствии выяснилось, что тех, кто оговорил меня в глазах Ирининых родителей, считал я, увы, своими друзьями. Я и прежде знал, что помолвка моя для иных была несчастьем. Выходило, что они и на подлость пошли, лишь бы расстроить её».

Когда Александра Михайловича и Ксению Александровну удалось переубедить, оставалось уговорить ещё одного человек, который был против помолвки, — императрицу Александру Фёдоровну. Надежду возлагали на её свекровь, вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну: «Узнав, что меня намеренно постарались очернить, она захотела меня увидеть. Ирина была ее любимой внучкой, и она всей душой желала ей счастья. Я понимал, что наша судьба в ее руках.

Приехав в Копенгаген, я тотчас телефонировал во дворец Амалиенборг справиться, когда изволит принять меня её величество. Отвечали, что ожидаем я к обеду. Во дворце в гостиной, куда ввели меня, находились вдовствующая императрица и великая княгиня Ксения с дочерью. Радость от встречи была написана на лицах у нас с Ириной.

За обедом я то и дело ловил на себе изучающий взгляд государыни. Затем она захотела поговорить со мной с глазу на глаз. В разговоре я почувствовал, что она вот-вот сдастся. Наконец государыня встала и сказала ласково: “Ничего не бойся, я с вами”».

Венчание состоялось 22 февраля 1914 года в Санкт-Петербурге, в часовне Аничкова дворца. И раз уж у нас есть редкая возможность узнать всё из первых рук, то предоставим описание свадьбы самому жениху: «Великая княгиня Елизавета Федоровна не собиралась присутствовать на нашем бракосочетании. Присутствие монахини на мирской церемонии было, по ее мнению, неуместно. Накануне, однако, я посетил её в Москве. Она приняла меня с обыкновенной своей добротой и благословила.

Государь спрашивал меня через будущего тестя, что подарить мне на свадьбу. Он хотел было предложить мне должность при дворе, но я отвечал, что лучшим от его величества свадебным подарком будет дозволить мне сидеть в театре в императорской ложе. Когда передали государю мой ответ, он засмеялся и согласился.

Подарками нас завалили. Рядом с роскошными бриллиантами лежали незатейливые крестьянские дары.

Подвенечный Иринин наряд был великолепен: платье из белого сатина с серебряной вышивкой и длинным шлейфом, хрустальная диадема с алмазами и кружевная фата от самой Марии-Антуанетты.

А вот мне наряд долго не могли выбрать. Быть во фраке средь бела дня я не желал и хотел венчаться в визитке, но визитка возмутила родственников. Наконец униформа знати — черный редингот с шитыми золотом воротником и обшлагами и белые панталоны — устроила всех.

Члены царской фамилии, бракосочетавшиеся с лицами некоролевской крови, обязаны были подписать отречение от престола. Как ни далека была от видов на трон Ирина, подчинилась и она правилу. Впрочем, не огорчилась.

В день свадьбы карета, запряженная четверкой лошадей, поехала за невестой и родителями её, чтобы отвезти их в Аничков дворец. Моё собственное прибытие красотой не блистало. Я застрял в старом тряском лифте на полпути к часовне, и императорская семья во главе с самим императором дружно вызволяли меня из беды.

В сопровождении родителей я пересёк две-три залы, уже битком набитые и пестревшие парадными платьями и мундирами в орденах, и вошёл в часовню, где в ожидании Ирины занял отведённые нам места.

Ирина появилась под руку с императором. Государь подвел ее ко мне, и, как только прошел он на своё место, церемония началась.

Священник расстелил розовый шелковый ковёр, по которому, согласно обычаю, должны пройти жених с невестой. По примете, кто из молодых ступит на ковёр первый, тот и в семье будет первый. Ирина надеялась, что окажется проворней меня, но запуталась в шлейфе, и я опередил.

После венчания мы во главе шествия отправились в приёмную залу, где встали рядом с императорской семьей принять, как водится, поздравления. Очередь поздравляющих тянулась более двух часов. Ирина еле стояла. Затем мы поехали на Мойку, где уже ожидали мои родители. Они встретили нас на лестнице, по обычаю, хлебом и солью. Потом пришли с поздравлениями слуги. И опять всё то же, что в Аничковом.

Наконец отъезд. Толпа родных и друзей на вокзале. И опять пожимания рук и поздравления. Наконец, последние поцелуи — и мы в вагоне. На горе цветов покоится черная пёсья морда: мой верный Панч возлежал на венках и букетах».

После свадьбы молодые уехали в свадебное путешествие. «Но газеты следили за нами, и покоя нам не было нигде» — впрочем, так будет с ними всю жизнь. Уж очень красивой и яркой парой были супруги Юсуповы. Молодые, необыкновенно привлекательные, влюблённые, счастливые и, в конце концов, богатые и столь знатные!

Это была последняя роскошная свадьба Российской империи. Вскоре всю эту роскошь унесёт ветер войн и революций…

Президент Вудро Вильсон и Эдит БолЛинг Гальт

18 декабря 1915 года

Счастлив тот, кто познал в жизни истинную любовь. Таких — мало. Но изредка встречаются абсолютные счастливчики, которые познали истинную любовь — дважды… Таким абсолютным счастливчиком был Томас Вудро Вильсон, двадцать восьмой президент США.

«Миром правят идеалы, — уже в зрелом возрасте говорил Вудро Вильсон своему другу, — только глупцы думают иначе». Несмотря на то что политика — неподходящее занятие для идеалистов, в чем-то Вудро идеалистом оставался… По крайней мере, в вопросах любви. Он страстно любил свою первую жену Элин Эксон и был взаимно любим ею, — настолько любим, что, когда Элин умирала, она поручила своим взрослым дочерям и семейному врачу, доктору Грейсону, позаботиться о том, чтобы Вудро женился на хорошей женщине. После смерти жены Вудро Вильсон находился в беспросветном отчаянии. Ему не хотелось жить, он не видел смысла в дальнейшем существовании. Он призывал смерть, он мечтал заболеть или даже пасть жертвой покушения, как один из его предшественников, великий Авраам Линкольн… Его не спасала даже вера. «Бог послал мне испытание, которое превосходит мои способности переносить страдания», — написал он своему другу, помощнику морского министра Франклину Делано Рузвельту, тоже будущему президенту, и тот не нашел чем утешить Вудро. «Если я выживу, никогда больше не найду душевного покоя», — говорил он дочерям и кузине.

Эдит Болинг Гальт была относительно молодой — тридцать пять лет — богатой и очень красивой вдовой. С Вудро Вильсоном ее познакомил доктор Грейсон. Он счел, что эта женщина идеально подойдет, чтобы отвлечь Вудро от его беспросветной скорби. Сначала Грейсон представил Эдит Боллинг Гальт дочерям и свояченице Вильсона, мисс Боунз. Эдит понравилась всем им, и ее пригласили на обед в Белом доме.

Вудро был потрясен красотой Эдит. В тот же день он просил, чтобы Элен привела свою подругу на вечернее чаепитие. Как когда-то Норман Гальт, он завороженно слушал ее веселое щебетание, восторженно следил за мимикой ее прелестного личика. Он так увлекся, что попросил ее остаться на ужин… Но это было бы уже неприлично — провести в чужом доме полдня и вечер! Эдит отказалась. Тогда президент настойчиво попросил ее прийти к ужину на следующий день.

Уже во время второй встречи Вудро и Эдит болтали, как старые друзья: о жизни в южных штатах, о детстве, о своих близких. Вудро очень понравился Эдит: не как президент, а как интересный и приятный человек. И когда он снова пригласил ее на ужин, она согласилась. А потом соглашалась ездить с ним на прогулки, каталась с ним на яхте… Она давала Вудро свои любимые книги, а он писал ей — в письмах ему легче было открыться.

Президент Вудро Вильсон и Эдит Боллинг Гальт

Эдит Гальт познакомилась с президентом в середине марта, а 4 мая Вудро Вильсон сделал ей предложение. Эдит была потрясена.

— Ты не можешь любить меня, потому что ты меня совсем не знаешь, — сказала Эдит. — И кроме того, после смерти твоей жены еще даже и года не прошло!

— Я знаю, — кивнул в ответ Вудро. — Я знаю, что ты чувствуешь, малышка, но здесь время измеряется не неделями, месяцами и годами, а глубиной человеческого опыта. После ее смерти у меня ничего не было, кроме одиночества и боли в сердце.

Вильсон сообщил Эдит, что прежде, чем сделать ей предложение, он поставил в известность своих дочерей и кузину и все они обрадовались и благословили его выбор. Но Эдит все равно не соглашалась, причем заботилась она в большей степени о Вильсоне: ведь это его все будут осуждать, если он снова женится, не отходив и года в трауре! Однако чувствительный, ранимый Вудро понял ее отказ однозначно и просто заболел от горя.

Доктор Грейсон и мисс Боунз вынуждены были поехать к Эдит и просить ее дать согласие.

Уговоры подействовали. Эдит согласилась выйти замуж за Вильсона. Единственно — она попросила отсрочку: Эдит считала, что скоропалительная женитьба может повредить Вильсону в глазах электората и негативно сказаться на выборах 1916 года, ведь народ так любил его первую жену и так сочувствовал его горю. Как показало время, это были справедливые опасения.

В сентябре 1915 года Эдит Гальт и Вудро Вильсон тайно обручились, пригласив на торжество только самых близких своих друзей. Вильсон был очень счастлив. Он писал другу: «Она как особый дар небесный вошла в нашу жизнь… Я приобрел дорогую мне спутницу, которая поможет мне быстрее преодолеть невыносимое одиночество, окружавшее меня в трудные месяцы этой ужасной войны».

Вильсон сам составил текст объявления о помолвке. Это уникальный документ, наглядно демонстрирующий его нетипичную для политика сентиментальность и то безграничное восхищение, которое он питал по отношению к Эдит Гальт: «Сим объявляется о помолвке миссис Норман Гальт и президента Byдpo Вильсона. Миссис Норман Галт — вдова известного вашингтонского бизнесмена, который умер за восемь лет до описываемых событий. Она жила в Вашингтоне со времени своего выхода замуж в 1896 году. Урожденная мисс Эдит Боллинг, она появилась на свет в Уайтвилле, Вирджиния, где прошли ее детские годы и где ее отец, достопочтенный Уильям Боллинг, человек недюжинного характера и очарования, завоевал репутацию одного из самых способных, самых интересных и выдающихся адвокатов в штате, славящемся таковыми. В кругу культурных и эрудированных людей, имеющих честь знать ее, миссис Галт пользуется завидным уважением. И не только в силу ее необычной красоты и природного очарования, но и по причине ее очень оригинального характера и дарований. Ее общество всегда желанно, а ее вдумчивость и способность доводить любое начатое ею дело до конца, сделали ее дружбу бесценной для тех, кому посчастливилось стать ее друзьями. В Белый дом миссис Гальт попала стараниями дочери президента, мисс Маргарет Вильсон, и кузины президента, мисс Боунз. Они познакомились с ней в начале этого года и настолько были очарованы ею, что стали все больше искать ее общества. И вскоре сделались ее близкими друзьями. Именно благодаря своей дочери и кузине президент получил возможность познакомиться с миссис Гальт, которая этим летом провела месяц в Корнише в качестве гостьи мисс Вильсон. Наиболее интересным обстоятельством, связанным с помолвкой, является то, что дочери президента выбрали миссис Гальт в качестве объекта восхищения и подружились с ней еще раньше, чем это сделал их отец».

Уэсли О. Хэгуд, автор книги «Президенты и их женщины», писал, что «редакторы “Нью-Йорк таймс” пришли в большое смущение и не решились полностью опубликовать текст, изобилующий такими словесными перлами сентиментальности. Влюбленного президента явно занесло, и поэтому они напечатали целиком лишь первый абзац, а остальное перефразировали. На следующий же день Вудро и Эдит впервые появились на публике вместе, в течение следующих нескольких недель президент обедал с Эдит дома. Встречи с ней приводили его в такую экзальтацию, что он возвращался в Белый дом пешком, как бы летя на крыльях вновь обретенной свободы. По свидетельствам агентов секретной службы, которые сопровождали его, Вудро возвращался домой пританцовывая и напевая слова песенки из популярного в те годы водевиля “Ах ты, красивая куколка! Ты большая, красивая куколка!”»

Свадьба Вудро Вильсона и Эдит Гальт состоялась 18 декабря 1915 года в доме невесты. Торжество было скромное и носило скорее частный характер: было приглашено всего около сорока друзей и родственников. Эдит было сорок три года, Вудро — пятьдесят девять. Поскольку Эдит принадлежала к епископальной церкви, а Вудро к пресвитерианской, венчали их два пастора.

Свадьба, конечно же, стала настоящей сенсацией для прессы: все словно позабыли недавнюю кампанию травли, с умилением любовались на влюбленного президента и восхищались красавицей невестой, такой элегантной в черном бархатном платье, расшитом белой тесьмой, и черной же шляпе с белыми полями. После Джона Тайлера и Гровера Кливленда Вудро Вильсон был третьим президентом, женившимся во время своего правления.

Вильсон просил не присылать ему никаких подарков к свадьбе, но, конечно же, на Белый дом обрушился водопад даров и поздравлений — от представителей иностранных держав, от крупных американских компаний и организаций и от частных лиц, преимущественно политиков и дельцов… Но был один подарок, который просто восхитил Вудро и Эдит: три девочки из охваченной золотой лихорадкой Калифорнии прислали маленький слиток золота, который сами намыли в реке. Именно из этого золота, подаренного от чистого сердца, Вудро и Эдит заказали себе обручальные кольца.

Совместная жизнь Эдит и Вудро была очень счастливой. Эдит была помощницей Вудро, когда его хватил удар, ее даже называли в прессе «леди-президент». Она нежно заботилась о нем до самой его смерти. Последнее слово, которое произнес Вудро, было ее имя. Последнее слово, которое произнесла Эдит, было его имя. А умерла она в день 105-й годовщины со дня рождения Вудро Вильсона.

Дуглас Фэрбенкс и Мэри Пикфорд

28 марта 1920 года

Мэри Пикфорд называли «Возлюбленная Америки» — пожалуй, в истории американского кинематографа она была одной из самых ярких звезд: у нее не было соперниц.

Дуглас Фэрбенкс в популярности ей уступал, но все же был одним из самых знаменитых мужчин-актеров, исполнителем романтических ролей.

Когда произошло «слияние двух звезд», продюсеры поначалу были напуганы — как-то воспримет это публика? Но публика восприняла союз своих любимцев восторженно. Правда, все сожалели, что у кумиров была такая скромная свадьба… Скоропалительная, нелепая и скандальная.

Мэри уже была один раз замужем — за Оуэном Муром. Брак был недолгим и неудачным.

Дуглас тоже был женат: на богатой наследнице Анне Бет Салли, от которой у него был сын Дуглас.

Какое-то время Мэри и Дуглас оставались любовниками. Впрочем, об их связи знали многие друзья, и в первую очередь лучший друг Дугласа — Чарли Чаплин, который активно подталкивал парочку к тому, чтобы они наконец расстались с опостылевшими супругами и соединили свои судьбы.

Дуглас развелся первым. Потом на развод решилась и Мэри. Конечно, ее развод сопровождался скандалом: не так уж часто даже в свободной Америке того времени женщина сама инициировала разрыв с супругом. Мэри оправдывалась перед журналистами: «Я счастлива оттого, что не сделала ничего дурного, и продолжаю уважать себя. Клевета не может меня коснуться. Моя репутация дороже мне всех моих денег. Не думаю, что Оуэн Мур будет страдать из-за нашего развода. Мы уже давно стали чужими людьми… Если я каким-то образом обидела публику, то весьма сожалею об этом. Я всю жизнь работаю, чтобы приносить людям счастье!»

После этого скандала Мэри боялась выходить замуж за Дугласа. Она спрашивала его: «если мир не одобрит нас, будет ли твоя любовь достаточно сильна? Если мы оба потеряем работу, хватит ли нашей любви для того, чтобы счастливо жить вместе?»

Однако Фэрбенкс уверенно отвечал: «Я люблю тебя всей душой!»

Мэри Пикфорд и Дуглас Фэрбенкс

Айлин Уитфилд, биограф актрисы, писала:

«26 марта 1920 года Фэрбенкс давал обед в своем доме. В числе гостей находились Мэри Пикфорд, служащий брачной конторы Р. С. Спаркс и преподобный Дж. Уалткомб Брюэр, пастор баптистской церкви. Такой выбор гостей намекал на свадьбу, но Мэри вновь улизнула из сети, сказав, что не желает выходить замуж в пятницу и к тому же в черном платье.

В конце концов Фэрбенкс все же заставил свою невесту, облаченную в белое тюлевое платье, сказать “да” в доме Брюэра в воскресенье 28 марта (хитрый Фэрбенкс заверил Мэри, что эта дата особенно благоприятна, согласно астрологическому календарю).

Когда дело было сделано, новобрачные отправились к Фэрбенксу, в бывший охотничий домик в Беверли-Хиллз. В те дни в этом районе жило мало людей, и дом одиноко стоял на вершине холма.

В течение трех дней Пикфорд приезжала на съемки фильма “Мыльная пена”, обвязав кольцо лентой. Вечера она и Фэрбенкс проводили вдвоем. Затем они смирились с неизбежным, сообщили о бракосочетании репортерам и начали информировать родственников и знакомых…

Когда новость достигла Невады, генеральный прокурор предъявил жалобу, состоящую из семи тысяч слов. В ней он отмечал, что столь поспешная свадьба Мэри ставит под сомнение ее право на проживание в штате. Кроме того, он обвинил Пикфорд, Фэрбенкса и Мура в сговоре. По словам репортера, следившего за развитием событий, Мэри испытала нервный срыв и работа над новой лентой давалась ей нелегко. Вместе с Фэрбенксом она приняла участие в благотворительном выступлении в Пасадене, счастливая и несчастная одновременно. Баптистская церковь наказала Брюэра за то, что он обвенчал двух недавно разведенных людей. Газеты опубликовали фотографию плачущей Мэри.

Но подавляющая часть публики не хотела верить в официальную версию. Было что-то притягательное в союзе Маленькой Мэри с магическим Фэрбенксом. Зрители почувствовали это.

Когда чета прибыла в Нью-Йорк по дороге в Европу, где они собирались провести медовый месяц, у входа в отель их приветствовала ликующая толпа. Вечером, когда они пошли в театр, зрители встали и начали аплодировать».

Поместье, где поселились Дуглас и Мэри, получило название Пикфэр: в названии объединили фамилии Пикфорд и Фэрбенкс. Там они принимали гостей — от королевских особ до знаменитых литераторов. Но главное не это — на всех приёмах, у себя ли, в гостях — чета сидела рядом… Они любили и баловали друг друга, как в сказке.

К сожалению, все проходит, даже великая любовь. И сказки имеют тенденцию превращаться в грустную реальность. Но у Мэри и Дугласа хотя бы были их любовь и их сказка. И их скандальная, нелепая свадьба как часть счастливых воспоминаний.

Пу И, последний император Китая, и Вань Жун

1922 год

Всё когда-нибудь бывает в последний раз. За долгие века существования Поднебесной империи там сменилось множество династий, и последним на престол взошёл тот, кто останется в истории не под тронным именем, как это было принято, а под своим собственным, Пу И. Низложенный император, отрёкшийся император, последний император. И свадьба его станет последней пышной императорской свадьбой Китая — традиционной, повторяющей во многом те сотни, что ей предшествовали, но последней.

В начале XX века Европа оказалась втянутой в смерч из войн и революций, у Китая же всё это время были свои беды, и весьма похожие. Синьхайская революция 1911 года, смещение императора, новый переворот, его короткое возвращение на престол…

Пу И

Итак, перед нами самое начало 1920-х годов. Император смещён с престола, заметим, уже во второй раз, но всё ещё остаётся в столице, в своём Запретном городе. В автобиографии Пу И затем писал: «Несмотря на беспорядки за пределами Запретного города и несмотря на восстановление меня на престоле и повторное отречение, я продолжал жить как император. И если я и проявил какой-то интерес к напоминанию о том, что я уже достиг возраста “великой свадьбы”, то потому, что брак означал бы — я стал взрослым; и после свадьбы уже никто не мог бы обращаться со мной как с ребенком. Больше всего об этом деле беспокоились пожилые дамы двора. В начале десятого года республики, когда мне едва исполнилось пятнадцать лет, императорские наложницы несколько раз приглашали моего отца посоветоваться, а затем созвали десятерых князей для обсуждения этого вопроса. Между обсуждениями и собственно свадьбой прошло два года. Тому было несколько причин. Во-первых, скончалась императорская наложница Чжуан Хэ, а затем моя мать. Во-вторых, мои наставники посоветовали отложить свадьбу из-за непонятной политической ситуации в стране. В-третьих, существовали серьезные разногласия в выборе невесты. Так что моя свадьба несколько раз откладывалась, прежде чем все противоречия разрешились».

У каждой из двух наложниц высшего ранга (наложниц предыдущих императоров), которые занимали очень высокое положение при дворе, были свои кандидатуры, были они и у дядьёв нынешнего императора. Но последнее слово оставалось за самим Сыном Неба. Некогда перед божественным женихом выстраивали множество девушек, и он делал свой выбор. На этот раз решили, что достаточно обойтись фотографиями — ведь предстояло выбрать одну из дочерей людей, занимающих высокое положение; что ж, нравы со временем меняются.

Перед юным императором встала, с одной стороны, нелёгкая, а с другой — очень лёгкая задача. Четыре девушки, четыре фотографии, из которых он должен был выбрать одну. Пу И писал: «Все четыре девушки были очень похожи, и их фигуры так походили на бумажные трубы, что мне было очень трудно выбрать. Кроме того, лица на фотографиях были такими мелкими, что я не мог различить, красивы они или нет. Всё, что я мог разобрать, — это узоры на их нарядах. В тот момент мне не приходило в голову, что я стою на пороге одного из важнейших событий в своей жизни, и у меня не было идеала, к которому бы я стремился. Так что без колебаний я взял и нарисовал кружок на фотографии, которая понравилась мне больше других. Она была маньчжуркой, и звали её Вэнь Сю. Она была на три года моложе меня, так что, когда я увидел её фотографию, ей было только двенадцать».

Вань Жун

Однако юный император, как оказалось, был не властен и в этом выборе. Главная наложница, Дуань Кан, носившая титул «матери императора», его не одобрила, полагая, что девушка недостаточно красива и из недостаточно богатой семьи. Хотя, скорее всего, дело было в том, что Вэнь Сю была кандидатурой от другой придворной партии. Дуань Кан сумела настоять на своём; впрочем, и настаивать особо не пришлось — по словам Пу И он недоумевал, когда его стали уговаривать выбрать другую девушку. Ведь ему, в сущности, было всё равно, какую фотографию отметить…

Так будущей императрицей стала Вань Жун, тоже, разумеется, маньчжурка по национальности (китаянок императору из маньчжурской династии и не предлагали), очень красивая шестнадцатилетняя девушка, дочь одного из высших сановников государства. Заметим, что на этот раз выбор не устроил других наложниц. А затем было решено, что раз уж император отметил фотографию Вэнь Сю, то, хотя потом и «передумал», выдать теперь её замуж за кого-нибудь другого было бы неправильным, ведь, пусть и на короткое время, её выбрал Сын Неба. Так что пусть Вань Жун станет императрицей, а Вэнь Сю — императорской наложницей. Так Пу И который и об одной жене не очень-то и мечтал, должен был получить сразу двух…

Вопреки ожиданиям Пу И тогдашнее правительство горячо поддержало идею императорской свадьбы и даже оказало финансовую поддержку (100 000 юаней, 20 000 из которых стали свадебным подарком), а армия, национальная гвардия и полиция должны были обеспечить охрану во время свадебной процессии.

Пу И вспоминал: «Свадебные церемонии должны были идти в течение пяти дней. 29 ноября, между 11 и 13 часами, должно было прибыть во дворец приданое наложницы. 30 ноября, между 11 и 13, должно было прибыть приданое императрицы. ‹…› 1 декабря, между 15 и 17, должна была пройти церемония приветствия императрицы, а 2 декабря — “великая свадьба”, за которой должно было последовать вознесение молитв предкам императора. 3 декабря императора должны были приветствовать маньчжурские и монгольские князья, придворные и бывшие министры. Кроме того, должны были состояться и представления, включая трёхдневное оперное представление, начинавшееся на второй день свадьбы. Также перед свадьбой должны были провести ряд церемоний — дарование права послать свадебные подарки невесте, присвоение почётных титулов князьям и придворным».

Автор одной из биографий последнего императора В. Усов так описывает самый главный день торжеств, опираясь, помимо прочего, и на воспоминания самого главного участника: «В день официальной свадебной церемонии красочная процессия не спеша двигалась по пекинским улицам к резиденции будущей императрицы. Впереди двигались два военных оркестра республики, за ними в дворцовом одеянии на конях двигались великие князья Цин и Чжэн, держа в руках специальные знаки полномочий. За ними следовали военные оркестры, войсковая и полицейская кавалерия, конные отряды службы внутренней безопасности. Далее шествовали знаменосцы с 72 знамёнами и зонтами с изображениями драконов и фениксов, затем несли 4 жёлтые беседки (в которых были драгоценности новой императрицы и её свадебный наряд) и 30 пар дворцовых фонарей. У ярко освещённых и украшенных ворот резиденции невесты ждал огромный отряд военных и полиции, который охранял отца Вань Жун и её братьев, встречавших принесённый императорский указ стоя на коленях.

Свидетель свадебной императорской церемонии француз Анри Кардье так описывал это событие: “Через полуоткрытую дверь мы стали свидетелями, как двигалась эта процессия среди глубокой тишины. Великий князь Гун и другие ехали верхом на лошадях. Мы увидели глашатаев с посохами, завёрнутыми в жёлтый шёлк; сотни слуг в красных халатах и с белыми зонтиками в руках; сотни людей, идущих попарно, с фонарями; 20 лошадей, покрытых попонами; плотно закрытый жёлтый паланкин, который несли на красных палках 16 носильщиков, окруженных массой евнухов, одетых во все жёлтое”».

А вот как описывал император подарки, полученные на свадьбу: «Богатые подарки от высокопоставленных особ Республики также привлекли много внимания. Президент прислал следующие подарки — красная поздравительная карточка, четыре сосуда с художественной эмалью, две штуки шёлка и атласа, один занавес и пара свитков с пожеланиями долголетия, процветания и счастья. Его предшественник преподнёс 20 000 юаней и множество других даров, включая 28 предметов из фарфора, и великолепный ковёр с изображениями драконов и фениксов. ‹…› Республику на брачной церемонии представлял Инь Чан, главный адъютант резиденции президента. Он поздравил меня так, как если бы я был главой иностранной державы, а закончив кланяться, вдруг воскликнул: “Только что я приветствовал вас от имени республики. Теперь же ваш раб лично приветствует ваше величество!” С этими словами он упал на колени, стал отбивать земные поклоны.‹…›

В первый раз после Революции 1911 года в Запретном городе появились представители иностранного дипломатического корпуса. И пусть они явились как частные лица, они тем не менее оставались представителями иностранных правительств. Чтобы выказать благодарность за их визит, по совету моего наставника Джонстона во дворце Цяньцингун был специально для них организован банкет. Я зачитал им короткое послание на английском».

После этого, правда, произошёл небольшой инцидент: «Сняв с себя халат с драконами, символ императорской власти, он [император] надел поверх брюк обычный длинный халат, а на голову нацепил островерхий охотничий картуз. Когда англичанин Джонстон увидел своего воспитанника в таком одеянии, лицо его побагровело. После того как разочарованные таким поведением Сына Неба иностранцы ушли, он зло сказал: “Что за вид, ваше величество? Китайский император с охотничьим картузом на голове!”»

Что касается самой свадебной церемонии, то она прошла ночью. В упомянутой выше биографии императора она описана так: «В 2 часа ночи раздались звуки прекрасной музыки. Паланкин остановился у ворот Цяньцинмэнь. Сияющие принцы Наван и Гунван шли по обеим сторонам паланкина, держа его за палки. Вся процессия двигалась медленно. Императрица, прибывшая во дворец, называлась Инцзюй (“встреча со свадьбой”). Она сидела в паланкине, покрытая красной фатой, на которой были вышиты девять фениксов, драконы и сотня мальчиков. Ночью паланкин пронесли через ворота Дацинмэнь, Тяньаньмэнь, Дуаньмэнь, Умэнь, Тайхэмэнь, Нэйцзомэнь и центральный проход Цяньцинмэнь. Существовало строгое различие в церемониях между императрицей и наложницей. Наложница-шуфэй Вэнь Сю, называемая Инцхе (“встреча”), сидела на колеснице, покрытой вышивкой с девятью фениксами. Она прибыла во дворец через задние ворота Шэньумэнь и Шуньчжимэнь во второй половине дня. ‹…›» Свадебный обряд между Пу И и Вань Жун совершался в павильоне Цзяотайдянь. Опять зазвучала музыка, и все присутствующие на церемонии возвратились в палату Сифан, являвшуюся восточной комнатой, служащей для жертвоприношений богу, павильона Куньнингун. Это означало, что император и императрица должны были вместе отведать пельмени «цзы сунь » («сын и внук») и специальную лапшу долголетия. (Вообще пельмени играли значительную роль во время свадебной церемонии. Так, в Северной части Китая перед новобрачными ставили опрокинутый вверх дном таз, из которого после будет мыться невеста (опрокинутый таз хэтунпэн здесь понимается в значении мира, любви и согласия), на который ставили специально приготовленные 32 штуки пельменей, среди них было 2 больших пельменя, начиненных 7 маленькими, что выражало традиционное пожелание молодой семье родить «пять сыновей и две дочери». Пельмени специально недоваривали, и когда невеста пробовала их (есть ей не разрешалось), её спрашивали «Шэн бу шэн?» т. е. «Сырые ли нет?», что по созвучию могло быть понято и как вопрос: «Родятся или нет?» Невеста не отвечала на вопрос (так как она на протяжении всей свадьбы должна была хранить молчание). Но это было неважно. Всем было ясно, что они еще сырые и делался вывод, что невеста будет рожать.)

А что думал в это время сам император, отныне супруг? «Посреди всего этого шума и суеты свадебных церемоний я продолжал задавать себе вопрос: “Теперь, когда у меня есть императрица и наложница и я женат, в чём же разница между тем что было, и тем, что есть?” И сам себе отвечал: “Теперь я совершеннолетний. Если бы не Революция, то теперь настало бы время править самому, без регентов”. Я не задумывался об отношениях между мужем и женой, о создании семьи. И только когда императрица, чьё лицо было скрыто за красным покрывалом, вышитым фениксами и драконами, попала в моё поле зрения, мне стало интересно, как же она выглядит на самом деле.

Мы провели брачную ночь во дворце Куньнингун. Площадь свадебной палаты была около 10 квадратных метров. Там почти не было мебели, за исключением кровати, которая занимала четверть комнаты. Всё вокруг было красным». Цвет играл огромное значение — красное убранство символизировало счастье, радость, благополучие, и даже самому свадьбу в Китае называют “красным делом” (в отличие от “белого дела”, похорон).

После того, как мы “испили из брачных кубков” и съели “пампушки, приносящие детей и внуков”, мы вошли в эту тёмную красную комнату. Внезапно я почувствовал, что задыхаюсь, почувствовал, будто меня заперли в клетке. Моя невеста сидела на постели, низко склонив голову. Я стоял рядом с ней и чувствовал, как тону в красном — красный полог постели, красное покрывало, красные подушки, красные одежды, красные цветы, красное лицо; как будто меня окунули в красный воск от растаявшей красной свечки. Мне стало не по себе, я не знал, стоять мне или сесть. Внезапно я почувствовал, что хотел бы лучше очутиться во дворце Янсиньдянь, так что я открыл дверь и отправился туда.

Как только я вернулся, то тут же заметил висевший на стене длинный список чиновников со всех концов Китая. И снова задал себе вопрос: “Теперь, когда у меня есть императрица и наложница, я женат и стал взрослым, в чём же разница между тем что было, и тем, что есть?”

Что чувствует Вань Жун, которая осталась совсем одна во дворце Куньнингун? О чём думает Вэнь Сюй, юная девочка, которой ещё не исполнилось и четырнадцати, моя наложница? В тот момент я этих вопросов себе не задавал».

Пу И последний император Китая, думал в тот момент, по своим собственным словам, только об одном — если бы не революция, эта свадьба означала бы, что он готов сам править своей страной…

Но ни нормальной семейной жизни, ни власти ему суждено не было.

Альберт, герцог Йоркский, будущий король Георг VI, и леди Елизавета Боус-Лайон

1923 год

Эту очаровательную старушку целых полвека мир знал как королеву-мать, мать английской королевы Елизаветы II. Но прежде чем обрести статус матриарха королевского двора, она прошла долгий путь… И когда весной 1923 года молодая леди Елизавета Боус-Лайон выходила замуж за своего Берти, никто, в том числе и она сама, не мог предположить, что им суждено стать королём и королевой-консортом и продолжить династию.

В первый раз принц Альберт, герцог Йоркский, второй сын короля Георга V, встретился с леди Елизаветой Боус-Лайон, дочерью шотландского аристократа, графа Стратмора и Кингхорна, летом 1920 года. Говорят, что их первая встреча на самом деле состоялась ещё в 1905 году, но поскольку принцу было тогда десять лет, а леди Елизавете — пять, то её можно не принимать во внимание.

Альберт, герцог Йоркский. Художник Ф. Ласло

А уже весной следующего года он сообщил родителям, что собирается сделать Елизавете предложение. «Ну что ж, если она согласится, считай, что ты счастливчик», — говорят, ответил король Георг V сыну. Но леди Елизавета предложение принца… отвергла. Да, он был мил, да, он ей нравился, несмотря на свою застенчивость и заикание, но, по словам Елизаветы, она не была готова войти в королевскую семью и принять на себя все те обязанности, которые предусматривает столь высокое положение.

Её мать, графиня Стратмор, так отозвалась однажды о принце: «Он мне нравится; и он принадлежит к тем мужчинам, которых жена либо возвеличит, либо погубит». И сама она, и мать принца, королева Мария Текская, и его сестра Мария полагали, что леди Елизавета вполне может стать именно той женщиной, которая поможет принцу найти себя. Он сделал предложение ещё раз — и снова последовал отказ. И всё-таки Альберт не сдавался.

В феврале 1922 года выходила замуж принцесса Мария, и леди Елизавета стала одной из подружек невесты. Участие в этой свадьбе, возможность поближе взглянуть на частную жизнь королевской семьи показали ей, что, возможно, всё не так страшно, как ей представлялось… Почти год спустя, 13 января 1923 года, принц Альберт, приехав в поместье семьи Стратмор в Хертфордшире, попытал счастья в третий раз, и, как вспоминала затем леди Елизавета, имея в виду своё согласие, «неизвестно, для кого из нас двоих оно стало большей неожиданностью». «Мы надеялись, — писала она затем, — что у нас будет сначала несколько спокойных дней, но кот уже выскочил из мешка, и водворить его обратно не удастся».

Свадьба, было решено, состоится всего через три месяца. Её ожидала вся страна — ещё бы, ведь жениться собрался второй сын короля! Правда, то, что он сделает это раньше, чем старший сын, Эдуард, принц Уэльский, наследник престола, оказалось неожиданностью.

Леди Елизавета Боус-Лайон. Художник Ф. Ласло

Брак не был равнородным — да, леди Елизавета была аристократкой и дочерью пэра. Но по британским законам словом commoner (что чаще всего переводится как «простолюдин») называют всех, кто не является пэром или же сувереном страны. На такой брак требуется разрешение монарха, и оно было получено — Георгу V нр